Сборник поэзии Распятие

1.Одиночество.

Одиночество долбит в ушах хором Пятницкого,
Голосом отца и выпитыми за гаражами
Двумя литрами пива.
Ловя, бед трипы даже от кофе, я инвалид
На лодке, где вёслами стали мои костыли,
Ловя неводом в балтике жёлтого полосатика.
Когда врежешься в меня, я не пристегну ремни,
Повернув на себя видеорегистратор.
Одиночество - когда не можешь передать герпес
Со своих губ,
Одиночество - целое, среди половин.
Одиночество - забытый плюшевый мишка в шкафу.
Одиночество - это пятница в окружении стен
Дома, на входе подкова, потом коридор из
Гаражных массивов, дорога к заводу, средь ориентиров, где полно мне быть,
Лучше буду забытым. Меня не разберут, не заметят
Словно пирожки холодные, а мой тельник потный,
Воняет, как терем, средь нечистот болотных.
Ты найдёшь меня ребёнком, потерявшимся
В торговом центре,
Когда я всего навсего, засмотрюсь на игрушки;
Подумалось, что они сыграют роль едтнственных друзей
Где в детской каждый день - тряпка плачет в подушку.

2. F-20

Поцелуй Береники на губах, останется синевой, вкусом полыни и запахом топинамбура.
Я слишком стар, чтобы прийти на поляну этого леса,
поэтому,
в топи надо нам.
Пьянство либо сон чтобы уйти от реальности, я запутался,
Как йо-йо в пальцах мальца, я переплёлся, завязался
Нитью гадости, вместо жизни фотки десятилетней давности.
Психоделика везде: шансон на полную, грубый угар с матами,
Гаражи и проёмы, бомжатники и пути окольные,
Рынки, промзоны, скотобойни, рельсы трамвайные,
Пустыри и обходные дороги, до тропы завода.
Подкова хромой лошади на входе в дома заброшенные,
Горсть соли на входах, иконы в углах комнат,
Молитвы перед сном, надежда на улыбку Бога,
Прорва слепых поводырей, бок о бок глохнут,
Чтобы увидеть:
Перерождение мечт - в прошедшее и алкоголизм
Ибо за каждым поворотом либо дорога в настольгию
Либо BlueBerry HILLS,
Слишком много личностей повидали
Эти палаты, мир для которых стал Инсмутом,
Но по МКБ f-20.

3. Фобос

Среди всей мирской какофонии и вакханалии стою я:
В сандалиях и майке алкоголичке, накидывающий
Со стеклянным личиком дырявую прозу
В блокнот, собирая целостность из хаоса
Пытаюсь выделить уникальность
Высекая усреднённость из мыслей о крайностях.
Ибо с одной стороны космос, со своими Деймосами,
А с другой тьма пустот - мой личный Фобос
И лишь мизантропия заставит чувствовать сердце,
В минуту, когда оно в боли захлёбывается.
Я не раздую калик на капоте шестёрки старенькой
Я куплю балтику в ларьке "копеечка" закушу
Клюковку морковкой "кореечка" на подоконнике третьего этажа,
Всеми забытой сталинки.

Мир строился вечность, а умрёт за минуту.
Минута, что длится вечность, а значит - постройка - разруха.
Жизнь лишь одна из тысячи стадий смерти,
Лики толпы, что втирают принятие
Для меня Иврит - басни о вечном
Ибо бесконечность состоит из мгновений:
Апатий или психозов, страхом на егэ опоносится
Увидеть солнечный город раньше положенного
Оступившись перед пропастью, будучи канатоходцем.
Я там где нет ничего, кроме колодцев и скотомогильников,
Пердежей в полных маршрутках, и забитых сортиров.
Жизнь ниже цокольных, дешевле магнитов
На холодосе.
"Привет из Крыма" я там, где пало солнце.
И на фоне этого сюра мне втирают "Улыбнись жизни и жизнь улыбнётся в ответ"
Я улыбнулся жизни.
В подъезде.
Засыпая, под скрежет лифта.
Бездомному легко понять, на каком этаже теплее.
Я улыбнулся жизни, когда за шкирдак меня из падоса выгнали.

4. Распятие

Рукой до космоса, передо мной мир Магритта.
Кто - то страдает от бессонницы
Я от поноса, во мне нет либидо
Во мне нет правды, словно в газете "Правда",
Даже мои красивые усы на фото - нарисованны маркером.
Пройдена до конца игра, чтобы увидеть заставку,
Поставка в магазин кончается делением помоев с остатком.
Взгляд холодный, словно у Моно Лизы,
Но родные руки Уилкс Энни, предлагают помощь,
Я приму слабительное, бросив перед этим вызов.
Твоему обнажённому телу, для меня и минута долго.
На две строки по сто предложений бреда,
Постой, я раздетый, закрой двери кабинки,
Моя самооценка, как сморщенный пенис деда
Я козявку на самое е место прилепил.
Ибо проект моей жизни - процессия принятия,
Попытки оборвать ниточки куколовода,
Сопротивление инстинктам - словно бой с неприятелями,
Где всего два пути - распитие и распятие.
Погибнуть с честью и восстать в сердцах?
Нет, все выбирают увидеть и обоссать, чтобы поугарать.
И в этом тюзе, я словно Аркадий Райкин, абьюзер слова, марающий всё порочной мыслью,
Где мысль о светлом будущем,
как жанр футуризм в коммунизме,
Ибо в этом мире абстракции - я лишний, как реалист.
Лишний, как чувства к бывшей у мужчин за сорок,
Когда любовь, осталась где - то там, в годах,
Средь засосов красных и ночей под звёздами,
А сейчас - пятничный алкоголизм, жена.

5. Свобода.

Чувствую, как из под ног время уходит,
Когда путь не пройден,
Наступает темень.
В этом зеркальном зале, словно в лесу,
Я потерялся среди отражений, будто в трёх соснах
Превращаясь гуливером в стране отбросов,
Или не вышедшим ростом, в стране гуливеров.
В этих залах нам не видать оркестра, наши скрипичные ключи,
Словно млечные пути, уходят в бездны.
В миры Морфея через объятия Нюкты, потом врознь.
Где старые погоны лишь следы падших звёзд.
До коли говорить, пока я глух и нем, молча сглатываю…
Все подачки с вне,
Прикормка для меня зарплата,
Где за самоубийство - плата выстрел, а значит,
Выход - отрубиться и вновь попасть в дрянное завтра.
Семь пятниц на неделе, белка в колесе сансары,
Под чёрным коловратом, поведает о беге
Вокруг да около, встретились глаза сглазом не добрым.
Родной дом окружают степя и болота,
Мы вечные гости на земле родной, глядим в наши же окна.
Под светом фонарей в ночной тиши,
Горячий обсидиан под ногами, кругом мошкара да камыши.
Сей компас лишь заводит в бездны,
Сыпятся привороты с уст бабки не доброй,
Ленточкой шёлковой я вился по тропинке,
К ждущей в зеркальном зале Гаргоны.
Из вне решат судьбу совпадения, словно совет директоров
Создавая цепи, из рабов, идущей бесконечной вереницей,
С грустью говоря о счастье,
От городов, до одиноких маяков, узники бренчат цепями,
Понимая,  что свобода близко, за углом
Но за углом капканы, выстрелы
Искры безумия, твоя свобода - лишь теория, как коммунизм беззубый.
Жители моей души превратились в уродов
На каждом клеймо "погиб", а уникальности - гадостная форма крайности
В фильмах их реплики на две строки,
Не счесть разговоров жизненных под стук
Гильотин, венцом вины их стал один забытый стих
О Каль Гильоме, но нет восстания там, где бунт, как строй, ломает рёбра всем законам.
Ластик не сотрёт их пентаграммы, свастики,
И в этих снах, на пьедестале лишь кошмары,
Где жертва я
И монстр я
За рифмой только в спину толчок -
это укол плацебо, где творчество кидает удочку
А я жопой сажусь на крючок.
В пустой квартире лица в зеркалах,
Я спиться был бы рад, да не осталось ничего:
Пуста бутылка виски и пепельницы на окнах:
Не докурить бычки, не похмелиться.
Исписаны черновики, где кресты на каждом слове, пора заканчивать,
Писать о жизни - ведь это дохлый номер.
Где проза на распятых досках
чахнет как роза,
кругом полосы,
даже в этом космосе мысли тесно,
она сдохла, но ещё дышит,
вонью горящих покрышек и жжёного пластика, она веселится сквозь слёзы
Но точно не плачет.
Под бормотание барбоскиных
Я засыпаю под барбитурой, но всё ровно поздно,
Это больше чем жизнь и меньше чем смерть,
Привет мне передают лишь голоса в голове.

Списал всё на «просто послышалось».