Un radical libre

(из цикла «Корпорация «Р.Э.Т.С.» идёт ко дну, или Окончательный триумф ФСБ России», 4 истории с поучительным концом)

Они хотят довести, и они доведут меня – я взорвусь. Натурально взорвусь, без шуток. Каждый божий день я еду на работу с инструментом, каждый божий день они останавливают меня и светят рюкзак и сумку, без малейшего соображения в глазах смотрят на груду металла, на кишки электролобзика и шуруповёрта, на ножовку, на рожковые, накидные и комбинированные ключи, на отвёртки, плоскогубцы и бокорезы, долго разглядывают мониторы, чмокают и сопят, говорят «Счастливого пути!» и «Всего доброго!» и уже высматривают следующего неудачника. И ладно бы это был один и тот же задрот-охранник. Нет, каждый раз разные. На разных станциях. В разных сменах. Всем нужен я!

И ведь уже знают меня в лицо. И меня, и инструмент мой видели по сто раз, но всё равно каждый раз останавливают, выцепляют из толпы, выдёргивают, тычут в меня своими звонилками, требуют, требуют – именно требуют, потому что это только кажется, что они просят, а на самом деле, когда у тебя нет выбора, то это называется «требуют», - и они требуют, чтобы я дал им зарядить мои трещотки, воротки, карданы и торцевые головки ионизирующим рентгеновским излучением. Сколько раз они уже меня светили? Раз двести-триста. Уже полтора года, каждый божий день. Сколько за это время радиации впитала сталь? Сколько отдала мне в спину, в лёгкие, в позвоночник, пока я её в рюкзаке таскал по метро, на автобусе, до заказчика, до клиента?

Я вот смотрел ролики в интернете, читал статьи: люди экспериментировали, с дозиметрами ездили по метро, в рентген их засовывали, гранит измеряли, мрамор. Там нехилые такие показания вылезают, и по гамма-лучам тоже! А на новых станциях вообще, говорят, никакого контроля нет, там самые дешёвые материалы используют, соответственно, и фон всегда лезет раза в три в четыре выше нормы. А я в метро сколько в день провожу? Как машинист уже почти, не вылезаю оттуда. Вот и суди сам, какие воздействия на организм… 

Нет у меня денег машину оплачивать, нету. Была машина, хорошая, надёжная, логан, 1.6, с кондеем, ещё до рестайлинга, седьмого года он у меня, сам ему шумку ставил, менял сколько всего – мама не горюй! Да, хорошая была машинка, вспомню – не нарадуюсь… А вот продал, потому что нет на неё денег: штрафы каждый месяц, то за превышение, то за полосу, два раза в год стабильно штрафстоянка, парковка бешеных денег стоит, осаго безумное, бензин растёт каждый день, б***ь. Откуда деньги на всё это? Зато в центре одни дебиломобили все парковки заняли, всё в такси, все довольны. И так еле выживаю в этом проклятом городе, мотаюсь всюду, куда скажут – туда и еду, за всё хватаюсь; а этому отстегни, здесь за сайт отдай, там на тебя клиент-пидор нажаловался – так тебе штраф, здесь подмазать надо, а то своих мастеров хватает – в итоге сам с семьёй на полтос в месяц кручусь.

Я мебель собираю, икею в основном – у нас у фирмы с ними договорённость, а так берусь вообще за всё: стиралки, холодильники, кондеи, мебель, проводка, водопровод, машины… Муж на час я фактически. Приезжаю так, бывает, кухню собрать – а заодно и лампочку вкручу, фильтр прочищу, колодки поменяю, аккумулятор заменю, кабель протяну… Всё хлеб. А в итоге, как ни бейся – чистыми полтос. А это деньги, что ли? Два ребёнка, собака эта чёртова, жена из дома не выходит, работать она, б***ь, не в состоянии, отец дома в подгузнике валяется с аденомой своей, хотите лечить – платите, у жены тоже родственников-дармоедов до жопы, у всех проблемы какие-то постоянные, зубы болят, всё ломается, всем помогай, чини, денег давай, денег! А есть на что? Я вот в столовую иду – стабильно уже триста рублей оставляю. И ничего. Будто так и надо. А ещё недавно двести оставлял, а до того 150 – это прям хороший обед был. А теперь триста за гречку с сосиской и куриную лапшу и ничего, все с пониманием к новым ценам относятся: как же, уровень жизни у них растёт, доходы растут, всё растёт, отчего бы и ценам не вырасти? А там, глядишь, и пятьсот уже не за горами – и снова все с пониманием отнесутся. Растёт же благосостояние? Конечно, растёт!.. Поэтому изволь-ка за гречку пятьсот рэ отвалить!

У кого там что растёт, суки?! У меня ничего не растёт, я из кожи вон лезу, а всего только меньше становится, никаких сил нет! Я прихожу шкаф икеевский собирать – там его лучше двоим поднимать, чтобы не перекосило. Хозяин вроде на вид нормальный мужик. Я ему говорю: «Поднимем?» Он мне: «Вам деньги платили, вы и поднимайте». Ещё потом одну звезду поставил и отзыв написал: мастер его работать заставлял. Ну, не сука ли? В другой раз еду стенку кухонную собирать. Там мне мадама такая: «Заодно вытяжку мне поставите, хорошо?» Я говорю – заказом не предусмотрено, но за два с половиной рубля поставлю, не вопрос. Она в ор: какое право имеешь, я заявлю, я настучу, я тебя работы лишу, всё что приказываю – исполняй! И ничего – надо утереться и дальше собирать. Вытяжку я ей, конечно, ставить не стал – так она в икею звонит, оттуда – к нам, в итоге я виноват, начальник мне заказ не оплачивает, я зря мотался, зря работал. Или вот счёт предъявляю – а человек жаться начинает, за что это такие деньги, почему такие расценки? То есть я смотрю по квартире, вижу, человек обеспеченный, наверняка из тех, у кого растёт постоянно, а ему жалко, б***ь, копейку мою трудовую мне заплатить. То есть он там в десять, в сто раз больше моего имеет, зарабатывает, в ресторанах денег не считает, на удовольствия тратит, сколько хочет, путешествует, покупает что хочет себе, а на мне, на моём трудовом горбу его жаба душить начинает! Как это так, что у меня замена картриджа в смесителе семьсот рублей стоит, а не пятьсот? То есть, за полтора ляма машину он себе спокойно купит, которая ему нахрен не нужна, потому что всё равно из дома работает, а мне несчастных двести рублей доплатить за то, что я до ломоты корячился у него под мойкой, чтобы смеситель его говёный снять, потом его разбирал, менял, собирал, обратно ставил, он не в состоянии? Я этого напрочь не понимаю.

Одна только радость во всём этом – страху напустить на всех доходных и благоустроенных. Они ж людей с улицы боятся все, мы для них все какие-то шебутные, несистемные, неподконтрольные. Если ещё в голос хрипотцы подпустить и в глаза им зыркнуть, то прям шарахаются, ручки к сердцу и в комнату убегают. Но толку-то? Денег всё равно жмодят. Деньги – для них святое. Редко когда какого-нибудь совсем малохольного развести удаётся, но от этого тоже никакого удовольствия – лучше б наоборот, ему скидку сделать, а с благоустроенных содрать, но делать нечего, беру что дают, где получится… С совестью тут считаться не приходится.

И хули, это жизнь, что ли? В школе такого не преподавали… А я ведь тоже молодой был, думал, мечтал, представлял, как весь мир мой станет. А весь мир сжался до этих чёртовых детей и б***ского рюкзака с облучённым, фонящим инструментом за спиной. И ведь не мой один мир! Весь мир до этого сжался.

Я выходил в субботу за хлебом, молоком. Больше за пивом, конечно. Но хлеба и молока тоже надо было купить. А во дворе у площадки видел Ленку из третьего дома. Она там со своими подругами какими-то тусила, с детьми на выгуле. Мы с ней не общаемся сейчас, не здороваемся, даже не смотрим друг на друга. Потому что оба так изменились, что страшно нам друг на друга смотреть – когда мы смотрим друг на друга, мы понимаем, что с нами самими сделала жизнь, а мы не хотим этого понимать. Нам нельзя это понимать. Если мы это поймём, то всё развалится и мы развалимся, как расколотые ударом грома глиняные горшки, мы развалимся на куски. А в субботу я не удержался и посмотрел. Она орала, истошно орала на своего мелкого, Федькой его зовут вроде.

Пучеглазая, сгорбленная, в одной руке банка пива, в другой сига, сама в джинсах и какой-то серой бесформенной куртке – она орала на своего мелкого, тыча в него дымящимся окурком: «Ты, б***ь, слышал меня? Чтоб не смел больше так голову закидывать, ё*ты, б***ь! Ещё раз увижу, что закидываешь, б***ь, я тебя урою нах*й, ты понял? Ты, б***ь, понял?»

И меня проняло. Меня давно так не пронимало. Я за годы нарастил жир – и на теле, и на душе. Этот плотный жир безразличия меня крепко бережёт. Он спасает меня от ужаса осознания. Я стараюсь ничего не осознавать. Жить не зная себя – единственный возможный путь. Иначе всё, пропал. И вот меня всё же проняло.

Я же помню Лену девочкой. Она сидела у окна в школе. В форме мы тогда ещё все ходили, пионеры. И она сидела там с прямой спиной, с собранными в косу волосами, внимательная, сосредоточенная, строгая. У неё был красивый почерк, прямой, ровный, без помарок, круглые овальчики, острые уголки – я видел, хотя не списывал у неё, я больше у Мишки списывал, но у неё был такой красивый почерк, что трудно было не заглянуть к ней в тетрадку, даже если просто крутился рядом. Она вот сидела там у окна, а я иногда на неё смотрел, какая она там важная и прямая. И отвечала всегда на пять. И стихи читала у доски. А теперь вот как. Урою тебя нах*й.

И ведь я такой же. Ведь я тоже такой. Что с нами стало? Почему мы сломаны жизнью? За что?

Я был другой… Я вспоминаю, как в детстве, мне говорил какой-то мужик – я не помню, как он выглядел, их, может, и несколько было таких мужиков, одинаковых, с тусклыми глазами, небритых, в кепке блином, бесцельно слоняющихся по улицам – он говорил мне, что надо учиться, чтобы не стать им. Я, конечно, не верил, что стану им. Как это возможно вообще было – стать им? Я был молодой, худой как тростиночка, подтянуться мог пятнадцать раз даже без разогрева, рисовал хорошо… Что я рисовал? Вроде просто вид из окна, футбольное поле, кота своего Сёму, парк, где с ребятами гуляли, девчонок кадрили… Потом и девчонок тоже рисовал. Хорошо получалось, кто-то меня даже хвалил… Книжки я читал. Школьную программу – всю оттарабанил. И детство всегда вспоминаю с улыбкой. Это я сейчас понимаю, что у меня отец был безработный алкоголик, а мать всё время на грани истерики от безысходности и нищеты, а тогда-то что? Гулял, дышал деревьями, асфальтом, машинами, городом – всё в себя вдыхал и счастлив был. А какая же красивая осень была в детстве, в молодости… Всегда душистая, золотая, сырая, сытная, нежная… И всё было в разрухе, в странной постоянной осени – всё время, круглый год опавшая листва под ногами, пыльные бутылки у пыльных бордюров, облупленная краска на заборах и гаражах, пустые улицы, дряхлые жигули на светофорах, вороны каркают всюду, везде всё исписано малярной кистью, а не баллончиком, как сейчас, а надписи всё те же: «иди на х*й» и «Лёша – сука» - синим по зелёному, жёлтым по коричневому, красным по белому… И где-то бродит этот мужик в кепке и грозит пальцем: учись, а не то станешь как я. А я вроде учился, и всё равно им стал.

Нет, он, наверное, не то хотел сказать. Не «учись», то есть не «ходи в школу и получай хорошие оценки», а «учись» - учись стать собой, обрести себя в этом мире, учись успеть понять, в чём ты хорош и как из этого можно извлечь выгоду... Этому я как раз и не научился. А теперь я ненавижу своих детей. Мне тоже, как и Ленке, надо выместить на них свою боль, свою несостоявшуюся дружбу с миром, свои несбывшиеся мечты, свои страхи, своё отчаяние, свою безнадёжность – всё выместить на них. Я тоже хочу их трясти за грудки и орать им в лицо: «Где моя молодость, б***ь? Где моё счастье? Отвечай, паскуда, где это всё?!» А они на меня смотрят с отвращением и с жалостью, как на мерзкого загнанного раба, который только и должен, что жрать им подавать и деньги в карманы совать. И мне хочется кричать и бить их, бить себя, всё вокруг бить и ломать, чтобы мы все опомнились, пришли в сознание, открыли глаза…

Но я сдерживаю себя. Я знаю, что дети не виноваты. Я ненавижу, любя. Пусть хоть от моей ненависти будет избавлено их детство. Пусть тоже попытаются вырасти людьми. Пусть мечтают и верят. Пусть надеются не стать мной. Пусть тоже с прямой спиной сидят у окна и читают стихи у доски… Но ведь не будут, гадёныши, я знаю. Будут вместо этого меня ненавидеть и во всём винить. Я им недодал. Уровень жизни я им не обеспечил. Комфорт не обеспечил. Материального благополучия не дал. Из ненависти ко мне, назло мне, отрицая меня, будут ходить на свои вписки, набухиваться там до потери сознания, воровать велосипеды, дуть траву за гаражами, а в итоге, как и я, детей в семнадцать лет нарожают или, ещё лучше, заспидозятся и сопьются. Трясина жизни поглотит их и не поперхнётся. Ну, так хотя бы не по моей вине. Слова лишнего им не скажу. Всё удержу в себе. Всё сдержу.

Я всё время всё удерживаю в себе. Весь мир я держу в себе. Весь мир ненависти и лютой злости. Всю вселенную чудовищного зла и обиды я удерживаю в себе и не даю ей вытечь на волю. Я коплю и удерживаю. У меня пухнут вены на ногах, из зада лезут геморройные узлы, в глазах лопаются сосуды, на лбу вздуваются жилы. Я сдерживаю колоссальное напряжение, стягиваю себя хомутами, запираю себя решётками, удерживаю взрыв в тюрьме тела. Но тело не вечно. Кровяной трубопровод не выдерживает давления. Я знаю, что бывает, когда трубы не выдерживают давления. Я чинил их. А кто починит мои трубы? Трубы в трупе никому не нужны. Я умру, и всё будет, как оно и сейчас есть – только без меня.       

Этот чёртов ублюдочный город, эта проклятая нищенская страна, люди-уроды, я ненавижу всё здесь! И я не могу, не могу никуда ни от чего этого деться. Я повязан по рукам и ногам. Я прикован к колесу, осуждён как в кандалах день за днём ходить на работу и носить деньги, раздавать деньги, тратить деньги на всех этих немощных бездельников и лентяев, которые гроздьями липнут и висят на мне. И всё это нужно тянуть, тащить – пока не сдохнешь. И тянешь, плюёшь на себя и тянешь, как ломовой конь, смотришь в шоры, не оглядываешься, только бы выжить, а тут эти выскакивают: предъявите рюкзачок, будьте добры! Как же я мечтаю каждый раз поднять рюкзак над головой и с такой силой опустить его на голову охранника, чтобы его череп вмяло в грудную клетку, чтобы он сам сожрал размозжённым ртом своё кособокое сердце!

Да чтоб вы сдохли все, твари конченые! Вы на своих картинках газовый ключ от боевого ножа, что ли, отличите? Ой, да не смешите меня. Оборванные тётки из продуктовых, спившиеся тыловые завхозы, голодранцы с биржи труда – вот эти люди будут меня останавливать и досматривать мои вещи? Я вас умоляю! Что, бомбу хотите увидеть? Но, ребят, вы совсем дебилы тогда. С бомбой мимо вас только так пройдут, дождутся, когда отвернётесь – да и пронесут. Или и не остановятся просто на окрики, так дальше и пойдут. Или прям на рамках и грохнут – один хер. Да хотя вы и бомбу не заметите, и газоанализаторы ваши говна не стоят. Всё это обойти – раз плюнуть. Всё это просто меры успокоения, самоуспокоения общественного. И бюджеты хорошие на этом большие дяди пилят, на рамках, на охране. Всем хорошо, все довольны. А куча людей ходит спокойно, на вас никакого внимания не обращая. Вы им что-то там сипите-шелестите, они даже не оборачиваются. Вы только на таких нацелены, которые остановятся. На дегенератов вроде меня. На нормальных людей, значит, которые пытаются по всем вашим правилам играть. Вот уж нормальных людей вы будете теребить с утра до вечера. Будете с улыбочками мешать жить, с вежливыми словами унижать досмотрами, унижать тем, что я соглашаюсь на них, что бежать мне некуда, что я принадлежу этому порядку, что я раб его, а другой бросит через плечо: «Мне некогда», - и идёт спокойно через турникеты. И хули вы чего сделаете? Да ничего не сделаете. А у него нож, пистолет, граната – что угодно, – в кармане, за пазухой, за поясом, в руке – да где угодно, – он потом в вагоне зарежет, застрелит кого, и снова ничего, ноль реакции, преступника не удалось задержать по горячим следам, на камерах не видно, да и не работают эти камеры. Вы ничего не заметите, никого ни от чего не спасёте, тупые вы неудачники! А я домой буду ночью возвращаться, две бутылки пива выпив – меня тут же менты примут. Куда, зачем, ваши документы. А я им честно скажу – идите-ка вы, ребята, нах*й, я домой иду. Так они меня сразу в каталажку, дубинкой по почкам, к батарее наручниками прикуют и ссать на меня будут, посмеиваясь. Потому что кто я? Я рабочая скотина, трудовое быдло для вас всех. Меня не жалко.

Сдохни, тварь, сдохни, - смеются дети в тиктоке.

Сдохни, тварь, сдохни, - шипят люди вконтакте.

Сдохни, тварь, сдохни, - требуют блогеры в ютюбе.

Сдохни, тварь, сдохни, - орут в телевизоре.      

Не переживайте, сдохну. Только вас с собой прихвачу. Давайте, давайте, доводите меня до кипения, доводите до взрыва. Скоро доведёте, богом клянусь! Хотели радикализировать человека? Так уже, ребятки, уже! Скоро соберу я вам адскую машинку. Оставайтесь сами с моими детишками-оглоедами, жёнушкой-бестолочью, немощными попрошайками-родственничками и мешком облучённых инструментов. Даже и с собой никого не заберу, х*й с вами, живите, ублюдки – просто пройду на станцию и, пока пустая, прям там в центре и произведу вам громкий хлопок! Подорвусь так, чтоб весь ваш хвалёный сталинский мрамор распидорасило, чтоб все плафоны, все панно, все статуи, пилоны, пилястры и картуши – чтобы всё это разлетелось к х*ям в щепки! Аааа! Что, не думали, что я слова умные знаю? Обычный жлоб, трудовое чмо без копейки за душой. А знаю, знаю. Только в отличие от вас ещё и знаю, что такое габионы, преднапряжение арматуры и геоподоснова. Вас-то всё это не интересует. Вам только видимость вещей подавай, чистенький пластик обшивки, нарядный мрамор декора, полированный гранит станционного зала. Так я вашу видимость к ****ям разнесу и обнажу серый, сухой и опасный бетон жизни! Увидите тогда, на чём всё стоит! А всё стоит на таких, как я – послушных тягловых рабах, которые в вашем городе-саде мечутся туда-сюда и за копейки вас обслуживают, чтобы у вас было время и деньги на самокатах по проспектам кататься, таблетки от депрессии жрать и кофе на бульварах пить из одноразовых стакашек, а потом слёзы горькие лить по своим стакашкам, что они какой-то б**дской экологии вред нанесли!

Для вас же экология важнее человека. Для вас животное важнее человека. Для вас, б***ь, что угодно уже важнее человека – вы человеком сыты, перекормлены, видеть его не желаете ни в себе, ни в окружающих. Так я вам человека верну. Как ё*ну грамм пятьсот в тротиловом эквиваленте прямо на самой козырной центральной станции глубокого заложения – вот тогда вы вспомните человека! Тогда вы подсядете на очко. Вам станет страшно. Вы возьмётесь за руки и задумаетесь, как бы вам так сделать, чтобы больше этого не было… Вы всплакнёте и обратит взоры к небесам. Прильнёте к государству, взмолитесь ему! О, как же вы запоёте, каких только своих хвалёных прав и свобод вы не отдадите, чтобы такого больше не было!

Усилить меры безопасности! Посадить охранника, который недосмотрел. Поплеваться в интернете и поставить свечку на аватарку. Ввести план «Крепость». План «Двойная крепость». План «Крепкая крепость со рвом и барбаканом». «Детинец в крепости». «Зверинец в крепости»! Вся ваша крепость – и есть один большой зверинец. Весь этот мир – сплошной зоопарк, где только случка и кормёжка, да свободные люди ходят по дорожкам и смотрят на нас, уродов в клетках, а больше ничего нет.

Ну так пусть будут усилены меры. Пусть будут наказаны виновные и невинные. Пусть горят нетленные свечи на аватарках. Пусть будут завинчены гайки. Пусть будут урезаны свободы. Пусть уже каждый столкнётся с тем, с чем я каждый сраный божий день имею дело. Пусть всех шмонают. Пусть смотрят телефоны – у всех. Пусть надо всеми распахнёт свои крылья наш заботливый и хищный двуглавый орёл. Пусть. Горите вы все в аду.

Я еду на работу.   

***

Федеральной службой безопасности Российской Федерации предотвращена подготовка террористического акта, планировавшегося на одном из объектов транспортного комплекса столицы.

Действуя по мотивам социальной вражды и нетерпимости, 39-летний гражданин России приобрёл средства поражения и компоненты для изготовления самодельного взрывного устройства, оборудовав по адресу проживания лабораторию для синтезирования взрывчатых веществ.

При задержании преступник оказал упорное вербальное сопротивление и ответным огнём был нейтрализован силами специальных подразделений ФСБ России. Сотрудники органов безопасности и гражданское население не пострадали.

В ходе неотложных следственных действий на месте происшествия обнаружено и изъято: 2 пачки мыла, 7 газет «Комсомольская правда», известь в объёме три ведра, садовый шланг, видеокассеты с фильмами иностранного происхождения.

По факту приготовления к террористическому акту возбуждено уголовное дело. Проводятся необходимые оперативно-розыскные мероприятия и следственные действия.