Банкир - история освобождения или люди мертвые вну

– Чет так хреново на душе.
– Ты уже говорил.
– Говорил, говорю и…
– И будет! Работай давай. Завтра отчет не сдадим точно хреново будет. Сам знаешь в душу кучу такую наложат. Год пить придется, чтобы смыть.
– Эт–точно!.. Ну, если паршиво? Не работается.
– И че предлагаешь делать?
– Че делать, че делать?.. Трусам потайной карман приделать!
– Не смешно!
– Да че ты в натуре как банкир?.. Шучу же.
– Брат, времени нет. Ни секунды. Веришь, в туалет хочется… три часа уже терплю, чтоб цифры не убежали. А то все по новой придется делать… а мне еще детей с садика забирать.
– Все, все! Молчу.
– Не молчи. Отчет делай.
– Будь проклята та падла, которая этот отчет придумала.
– Аминь!
– Хе–хе, вот, узнаю брата по оружию.
– Не мы такие, жизнь такая.
– И она тоже падла! Нагнула, так нагнула.
– А че так?
– Че так? Че так?! Эмма, ты серьезно?..
– Ну, да.
– Ну ты даешь, брат…
– Говори уже!
– Ты посмотри вокруг. Мы же банкиры. Это банк! Это зло! Акционеры тут – дети Люцифера. Я не удивлюсь если под ультрафиолетовой лампой на устав банка глянуть там в пункте цели и задачи будет написано – мучить людей, высасывать все соки, насиловать душу!
– Ты про клиентов?
– Да пошли они!.. Я про нас.
– Не в тему!
– Оглянись! Очнись! Вилку сунь в розетку, глядишь прозреешь.
– Слышь, Арман–философ, отчет делай.
– Вспомни!.. Какими мы были с тобой, когда пришли в эту черную дыру? Дерзкими, безбашенными, не было авторитетов. Мы были творцами и ковали судьбу в огне, которыми горели наши глаза. А теперь?
– А что теперь?.. Я семьянин. Любимая жена. Трое детей.
– И каждая минута расписана на других. А сам не успеваешь даже подмыться. Вон воняешь уже.
– Ну, да! Это называется взрослая жизнь.
– Это стереотипы глобального уровня! Мы напичканы ими с детства. Учись. Работай. Семью корми. Выполняй обязательства. Мечты подождут. Старей. Осознай. Наконец, умри преисполненный сожалений. И только инакомыслящие меняют мир и создают тренды. Лишь те, кто рвется к вершине, не страшась идти против всех, плыть против течения. Лишь те, которые не боятся взглянуть в глаза судьбе и плюнуть на презрительные взгляды и тупые суждения смогут красиво жизнь прожить. Смогут вырваться из рутины… из этого дня сурка. Быть свободными и счастливыми, понимаешь?
– Инакомыслящих расстреливают. Те, кто рвутся к вершине часто разбиваются. Те, кто плывут против течения часто тонут.
– Вот! Видишь, все дело в страхе.
– А ты смерти не боишься?
– Все мы умрем. По мне лучше уйти из жизни с мыслью, что я прожил ее не зря и сделал все что мог… все, чего хотел, чем сожалея об упущенном времени, гореть в агонии от того, что поработил сам себя и свободу свою отравил материальными нуждами… Так-то оно всем страшно. Так задумано. Это наша плата. Страх тьмы нужно преодолеть, чтобы дожить до рассвета.
– Мне этого не надо. Я – счастливый человек!
– А я – королева Англии!
– Ха–ха, похож!..
– Да иди ты!.. Сам на свою жопу похож!
– Ха–ха–ха!
– Ха–ха–ха!
– Эмма, брат, я ведь серьезно. Вот че мы тут делаем?
– Отчет.
– Хф… Жизнь же одна, брат! И мы ее прожигаем за зря. Лучше под двести шестьдесят, ярко сверкнув влететь в столб, чем сгинуть вот так за компьютером, делая этот долбанный отчет для тех, кто нас даже оценить не умеют. Не умеют, потому что давно ослепли здесь все. Посмотри вокруг: здесь цитадель несчастья. Людей веселых, жизнерадостных, верующих в чудеса за два года переплавляют в злобных, вечно недовольных зомби. Меняют процессор в голове. Разрушают сердце. Чипы добра, человечности, любви к ближнему заражают вирусом. Их верой давно стали – деньги. Деньги для них главное… и им плевать кого в крови утопить, кого удавить, с кем переспать, что сказать…
– Это ты сейчас про Неллю?
– Нелля, Вика, Цой, Лим, Дэн… Да тысячи их! Они на все готовы за свой мелкий капиталишко. У них нет ценностей, нет морали, воспитания. Одно лишь притворство и упругость как у пружины, чтобы прогибаться под начальников. А у тех уже с дьяволом подписан контракт. В договоре вписана цена, за которую они продали душу. И чем дальше, тем глубже ты в этом дерьме застреваешь… И что спрашивается тянуть–то, если уж решили давай сразу продадимся!.. Сколько? Сколько я тебя спрашиваю стоят наши души? Души поэтов?!
– Заткнешься ты сегодня или нет?! Достал уже!! Какая цапля тебя укусила? Ноешь и ноешь. Нудишь и нудишь. Как баба! Если не нравится че–то – делай! Как мужик! Увольняйся и живи свободно, красиво! А я не могу. У меня семья. Детей кормить надо. Родителям помогать. Брату. Тридцать пять мне, а я до сих пор у них на шее…
– Я об этом и говорю… мечты предаем. Себя продаем за гроши. Мы можем больше!
– Э! Короче, давай рты закроем… отчет сделаем и валим по домам.
– Нет, брат...
– В смысле нет?
– Не хочу!
– Чего не хочешь?
– Жить так! С вечно сгорбленной спиной, опущенной головой. Ты прав... давно надо было так поступить. Прислушаться к сердцу и принять решение смело. Как мужчина! Ну, себя найти никогда не поздно. Что ж, прощай старина.
Он прошел к своему столу. Выхватил кружку из полки, сдернул пиджак со спинки обклеенного скотчем кресла и с радостной улыбкой, будто на улице его ждет Феррари, раздавая в каждую из камер видеонаблюдения по среднему пальцу, стал удалятся.
– Ты куда?
– Я же сказал: покорять этот мир. Ставить на колени непокорную судьбу, сжигать предательские обстоятельства, что делают мою жизнь несчастной.
– А отчет?!
– Ты не слышишь? Я мечтатель, поэт, бунтарь! Моя душа создана парить в небе и достигать высот невероятных, где грифы коченеют и падают, разбиваясь о землю как ледышки. Так что плевать мне на то, что они там клюют в своей грязной земле…
– Идиот! Отчет делай я тебе говорю!! Задолбал уже!!!
– Да плевал я на этот отчет, тебе говорю! Хочешь делай, а хочешь запеленай в то, что тебе истину мешает увидеть. Сожги в пылу своей ненависти. Продай – жене че–нибудь купишь – тридцать секунд счастья и семнадцать минут совокупления.
– Пошел ты!
Он вышел из кабинета. Через минуту явился обратно и в дверях, переминаясь с ноги на ногу, сказал:
– О чем ты мечтал до Банка?
– Опять ты?! Я же сказал вали отсюда!!
– Извини, брат. Про жену – ляпнул.
Помолчали с минуту. Он стоял в ожидании ответа. Не дождавшись, проронил:
– Ну, до скорого… – развернулся, собираясь уходить.
– Писать.
– Что? – он обернулся.
– Книги писать мечтал.
– Хорошая мечта. Я запомню… Ну! Не забывай друга своего, брата по оружию, по духу. Балагура, франта, дикаря! Прощай… Люблю тебя.
Словно, застеснявшись сказанного напоследок, не дожидаясь ответа, он исчез за дверью.
– И я тебя... Тупица!
Это был последний раз, когда я его видел.
Надо было пожать ему руку.

***

– Эмир Эркинович, разрешите?
– Айгерим, я занят. Очень!
– Попозже зайти?
– Угу. Че там?.. Срочное что–то?
– Да, нет… Руководство устраивает для сотрудников круиз… хе–хе, круиз говорю… катание на корабле по озеру. Ну, ежегодное… Помните?
– Я отказываюсь. Че я там не видел. Каждый год одно и тоже. Откатался уже свое. Хватит. Без меня.
– Хорошо. Тогда, семь тысяч.
– Что значит семь тысяч? За что?!
– Вы можете не ехать, но не сдать деньги не можете.
– В смысле?! Это как? Принуждать будете? Может вам еще маски одолжить, чтобы вы после работы в подворотне дождались меня и избили? А?
– Эмир Эркинович, вы же знаете, я – человек маленький, только исполняю распоряжение. Денежку собираю. Сама не рада.
– Ладно. Ты эт… прости, если что. Вот, держи! Семь тысяч. Хорошо не семьдесят! Э–эх, из года в год не легче. Только в прошлом году было бесплатно, а теперь уже работников за их счет развлекают. А потом еще ртами пукают что–то про корпоративный дух. Хф! Смешные, блин! Да и катание это не стоит своих денег. Вот устроили это и что думают людям лучше станет? Разгрузятся, отдохнут? Спасибо скажут? Ага, щ–щас! Что любой человек скажет, когда у его семьи честно заработанную копейку забирают и тратят не понятно на что?
– Эмир Эркинович, все недовольны. Но никто не решается сказать. Может вы поговорите с руководством? Вдруг, получится все отменить? Ну или заменить катание на менее затратное мероприятие?
– Как будто меня кто–то послушает. Итак, своих проблем хватает. Для себя дешевле промолчать.
– Да!.. Поедем кататься. И пусть совесть их мучает.
– Аха–ха!.. Айгерим! Айгеримушка, людей с совестью подобного рода поступки давно бы убили. Ладно, покумекали, а теперь пора работу работать, а то в лес убежит.
– До свидания!
– Между нами, хорошо?
– Да. Конечно. Хи!
Она уже выходила, когда я крикнул вслед:
– Айгерим!
– Да?
– А когда?
– В следующую субботу. На причале надо быть в шесть утра. Без опозданий.
– Ну, вот, еще и выходного лишили!
Айгерим удалилась.
Хорошая девчушка. Стажер. Я быстро к ней привык. Одна из немногих, кого я был рад видеть в своем кабинете. Еще не отравленная банком. С мечтами о безоблачном будущем, ради которого готова работать до горба на спине. Жизнерадостная, смеющаяся, я бы даже сказал – пританцовывающая. Пока. Мне было жаль ее, вспоминая те прекрасные цветки, что сгнили в этом болоте. Я не хотел, чтобы нежный лунный цветок превратился в крапиву. Я не мог смотреть на это снова. Смотреть, как отчаяние пожирает свет веры в глазах очередной жизни, наполняя их слезами горечи. Я намеревался поговорить с ней о ее планах на будущее, потому как стал замечать в ней изменения, о которых говорил Арман. Твердо решил для себя, что непременно отговорю ее работать в банке. Пока не поздно. Но из–за дел, встреч, задач, заданий, которых становилось все больше с каждым днем, разговор постоянно откладывался.

***

Не успел корабль тронуться – все уткнулись в телефоны. Годами накопленная усталость породила синяки под глазами и тишину. Лишь изредка бросались служебными фразами и словечками: «Курс упал/поднялся», «Межбанк гонит», «Распоряга», «Расходник», «Дебет/ Кредит», «Пластик», «Закрыта позиция», «Внебаланс», «Допники», «Овердрафт», «Опердень», «Свифт», «Физик», «Юрик» и т.д. Говорят, а сами глаз не отводят от гаджетов. Словно порабощенные матрицей в двоичной системе кодов не видят людей. В матрице, где царят ноли и единицы, а человек – нечто иное… быть может – ошибка?.. Сидят запрограммированные и соревнуются – до дыр трут телефоны в поисках, чтобы первым выкрикнуть финансовую новость.
Уверен, я бы сделал тоже самое, просто на автомате, если бы сын не уронил мой телефон в чашку с молоком и тот предательски не отключился. Пришлось взять старую «Nokia – 3310». Безвыходность заставила прозреть. Я увидел картину своей жизни без искусственного освещения, без фильтров. И не понимал, что здесь делаю и как раньше не замечал зомбированных людей, окружавших меня все десять лет работы в банке. Я увидел людей не настоящих, увядших – роботизированных системой, с измененным сознанием, с настроенным мышлением. Людей несчастных, картонных… с упущенными возможностями, мертвыми мечтами, надеждами и пустым взглядом. Этакие механизмы, которые справляются с поставленными целями. Не своими. А взамен получают средства, чтобы на них купить смазку для жизни и не скрипеть по дороге, что ведет в никуда. Они всего лишь деталь и нужны до тех пор, пока исправны и могут делать то, что угодно не им. И знают они, что в мире таких деталей – миллионы и стоит сломаться – заменят другим. Оттого и несчастны, потому что боятся.
Холодный ветер с разгона давал пощечины, присвистывая: «Очнись же пленник!.. Узри!.. темницу свою».
Стало не по себе, словно я один воскрес из тьмы и, оглянувшись вокруг, увидел трупы. Чтобы отогнать мысли я предложил коллегам спеть что–нибудь. Бедная Айгерим… не успела откликнуться на предложение, как недовольный гомон присутствующих заткнул ей рот: «Холодно! Горло простудим. Потом, больничный! А больничный – удержание зарплаты», «Зачем? Итак, тошнит. Лучше бы дома лежали», «Может не будем ничего придумывать. Давайте просто, как обычно, отсидим и все», «Все–таки странный он… Хоть бы бухнуть сначала предложил. А то сразу петь».
«Неужели мы разучились наслаждаться? Ценить скоротечные моменты жизни в настоящем, на оглядываясь в прошлое и, не думая о будущем» – подумалось мне. От этой мысли я до боли закусил губу, сжал кулаки.
Прошел год со дня увольнения Армана. А я только сейчас понял то, о чем он говорил тогда – в последний день его рабства, когда кандалы разлетелись на мелкие кусочки более не в силах сдерживать эту великую, смелую душу. И еще многое вспомнилось из того разговора. Я сидел и старался осмыслить слова, что в ушах эхом гудели.
Одним из развлекательных трюков плавания было хождение под мостом, который почти соприкасался с кораблем так, что сидящим на третьем ярусе – нам – приходилось прятать голову в коленях, чтобы сохранить ее до тех пор, пока судно не выплывет.
Когда мы достигли моста к нам поднялся контролер и предупредил: «Если не хотите испортить хождение по морю – гните головы!». Капитан продублировал сообщение по радио из рубки. Все как один, заблаговременно нагнули головы. А я сидел и смотрел на этих людей, думая: «Как же головы–то берегут. Ты смотри!.. Было бы что терять… Ан нет! Хотят подольше пожить свою бесцветную жизнь». Вдруг, знакомый голос сзади шепнул: «Посмотри на них. Чем так жить – согбенным, лучше красиво, с боем уйти». Я обернулся, но никого не оказалось.
– Гни–и! Голову гни, идиот! – вскричал контролер и уже через полминуты взбежал к нам на ярус. Подбежал, грубо одернул меня и, схватив за шею, насилу согнул меня в пояснице. И добавил, – Совсем полудурок что ли? Жить надоело?
– Так, да! – ответил я.
Сидя на корточках, он удивленно, задумчиво посмотрел на меня и не отпускал до тех пор, пока мы не миновали мост. Затем, медленно отнял руку и, уходя, силился что–то сказать. Но не смог. Молча пошел к лестнице, постоянно оглядываясь.
А я все думал о словах Армана, когда пришло сообщение от его брата: «Арман умер. Не справился с управлением и на большой скорости врезался в столб». По телу пробежала дрожь. Грудь сдавило. Я выронил телефон из рук. Мне хотелось вскричать, чтобы выплеснуть боль. Вместо этого я сказал:
– Ребята, Арман умер.
Никто не отреагировал на печальную, прискорбную весть, будто не расслышали. Я повторил громко:
– Арман умер, говорю!
– Земля пухом и царствие… как там дальше?.. Короче, вы поняли! – не отрывая взгляда от телефона, произнес начальник отдела поддержки.
– Ах, как жалко! Ц! – плохо сыграла бездарная актриса с оскароносными амбициями, подлой душой и по совместительству должностью главного бухгалтера. Не договорив, уткнулась с улыбкой в свой гаджет.
Я ожидал большего. Ждал, что кто–нибудь скажет доброе слово. Мне казалось, что Арман это заслужил. Но никто не отозвался.
– Слушайте! В финансистке пишут, что ожидается слияние двух лидирующих банков страны, – радостно сообщил ведущий казначей.
– Чтобы остальных задавить! – подхватил сотрудник отдела пластиковых карт.
– Интересно как назовутся? – спросил начальник отдела кредитования.
А как умер Арман, при каких обстоятельствах, когда состоятся похороны, надо ли чем–то помочь, где захоронят – им было не интересно. Либо они не понимали, что оскорбляют мои чувства и ведут себя крайне неучтиво, либо они действительно очерствели настолько, что принимают это как должное и правильное.
Я окинул взглядом бесчеловечных коллег и прошептал: «А, ведь, завтра на его месте может оказаться любой из вас».
Я вспомнил, как он стоял в дверях тогда, кротко переминаясь с ноги на ногу и слезы поползли по щекам. А гомон «этих» все не прекращался. Мне стало тошно от их голосов. Я встал с места и прошел в конец палубы. Там, схватившись за леер, я тяжело вздыхал и старался отдышаться. Несмотря на сообщенную мною новость, никто не заинтересовался моим уходом. Не поднимая своих голов, они продолжали пялиться в смартфоны.
Небывалая злость охватила меня. Я стал оглядываться по сторонам, заглядывать в карманы, и как солдат в осаде жалел, что под рукой нет гранаты, чтобы взорвать их всех. Вдруг, я увидел отпорный багор. Длинной – на всю ширину палубы. Я схватил его и руками прижал в локтевом изгибе. Пробежал с конца в начало палубы при этом, задев палкой, каждую тупую голову. Будто вышедшие из гипноза, многие вскричали: «Что это такое?!», «Вы что делаете?», «Ай, голова!», «Телефон уронили! Разбили!», «Совсем больной!».   
Клянусь, я готов был броситься на них и биться как лев с гиенами до тех пор, пока не выстоит истина. Так бы и сделал, если бы снова не услышал знакомый голос: «Да че им объяснять? Их мозги слишком малы, чтобы вместить в себя чувства и стремления наших огромных душ».
Я посмотрел на всполошившихся коллег. Улыбнувшись, плюнул в их сторону. Затем, раздал каждому по среднему пальцу и взобрался на леерную стойку. Все затихли. Я обернулся и увидел людей, что прогнили и умерли внутри. Мне стало их жалко. Как наяву я увидел их жизни и то, как они плачут по ночам от того, что не могут ничего изменить. Оттого, что души их в плену бесконечных обязательств, которые они сами себе создали. Веревка, которой заткнут рот, связаны руки и ноги, давно натерла до кровавых ран и каждое новое движение причиняет им боль. И боятся в этой темнице они надзирателя – Жизнь – который не дает им жить.
Ни проронив ни слова, я бросился в воду. Вынырнув, я услышал крики и возгласы: «Убился!», «А я говорил… Не все в порядке с головой у него… Вот!», «Стоп машина! Человек за бортом», «Идиот!», «Совсем с ума сошел», «Долбанное катание».
Ледяная вода в миг смыла всю шелуху, что застилала глаза, душу и сердце. Все ненужное, что годами копилось и мешало жить по–настоящему. Страх и желание выжить сбросили напичканные обновлениями чипы до заводских настроек.
Никто из экипажа корабля не решился спасать утопающего. Осень все–таки. Я слышал, как они спорили: «Прыгай!», «А че я?! Сам ныряй», «Я старше по званию», «Тогда я увольняюсь!», «Тогда, сейчас же вон с корабля!». Их можно понять… одно такое купание и качество жизни может снизиться до уровня – «страдания» или «ад на земле». Например, если почки простудить. Или мозг. А еще расстояние до берега – можно было два раза утонуть.
Плавал я плохо, вдобавок мешала одежда. Но я с детства умело держался на воде – Мама научила. «Представь, что ты – кораблик, а спина твоя – его дно. Ну, ложись. Плыви, мой Линкор!» – говорила она тогда… когда не было в душе ничего, кроме надежд и мечтаний, а сердце переполняла любовь.
Я плыл до тех пор, пока не уставал. Затем, ложился на воду, как на кровать и, дрейфуя, набирался сил. А между тем, перед глазами расстилалось необъятное, серое небо. Морское чудовище, что возлегает на дне – тот которого никто не видел, но всегда чувствует нутром и боится – отправлял своих посыльных. А те – новорожденные волны заливали уши, и будто крохотные ангелы с крылышками и арфой шептали, что я – часть этого мира и все, чего хочет создатель – чтобы его творение наполнилось счастьем.
Несмотря на то, что я сильно замерз, внутри меня зажегся огонек. Снова. Тот, что когда–то будучи пламенем жег! Я почувствовал, что жив и что еще не поздно жить…
Когда добрался до берега, я сел на песок, чтобы отдышаться. Подогнул колени и, обхватив руками, прятал в них лицо от ветра. Дрожал, как отбойный молоток бьющий асфальт, а сам радовался и, постукивая челюстью, смеялся. Улыбался так, как никогда в жизни не улыбался. Чуть рот не порвался. Чувство гордости меня согревало оттого, что я храбр и доказал себе это смелым поступком. Не совсем уместным, учитывая холодное время года, но… «Нормальные люди, никогда бы не так сделали» – подумалось мне. И я заулыбался с еще большей радостью от сознания того, что я – не нормальный… не обычный, не такой как все остальные.
Не знаю сколько бы я еще просидел, тешась своим поступком, если бы он, прикоснувшись к плечу, не произнес:
– Небось, трусы–то еще до того, как нырнул промокли, а?
– Да, пошел ты! Тупица!.. Лучше плед принеси.