Смерть старика

Небесное светило с неподдельной радостью выпрыгнуло из-за угрюмого облака и заполыхало над посёлком. День на удивление выдался безветренным и ясным. Кристально чистый снег искрился на солнце и слепил глаза.
Степан Назаров вышел во двор в приподнятом настроении. Накануне сильно пуржило и намело у калитки большие сугробы. Старик взял лопату и принялся отгребать снег. В теле ощущалась удивительная лёгкость, какой он не чувствовал уже много лет. Заскорузлые пальцы крепко держали черенок лопаты. Она резко взлетала вверх и медленно опускалась. Порции снега, отлетая в сторону, с глухим уханьем приземлялись за старым отвалом.
Степан успел поработать не более получаса, как вдруг почувствовал острую боль в груди и выронил лопату. Согнувшись, он медленно направился к дому. Доплёлся до крыльца и уселся на нижнюю ступеньку. Снял рукавицы, положил иссушённые жилистые руки на колени и долго смотрел на них. Некоторое время он не замечал ничего вокруг. Боль не уходила, а лишь усиливалась.
Жена Евфросиния в это время пекла пироги и изредка через окно поглядывала на мужа. Выглянув в очередной раз, она не увидела Степана. Во дворе было тихо. Обычно оттуда доносились какие-нибудь звуки. Евфросиния набросила на плечи телогрейку и вышла на крыльцо. Старик сидел, не шевелясь.
- Что с тобой, Стёпа? – спросила она испуганно.
- Устал чего-то, сижу, отдыхаю.
Евфросиния заглянула ему в лицо и увидела, как оно бледно.
- Тебе плохо, да? – прошептала она, наклонившись над мужем.
- Иди в дом, пироги сгорят, - спокойно произнёс Степан, с трудом переводя дыхание. Сердце его то замирало надолго, то трепыхалось загнанно, будто бабочка между оконными рамами, случайно залетевшая в форточку.
Евфросиния взяла мужа под руки, помогла встать. Степан не стал противиться, повис у неё на плече, и они, шаг за шагом, вошли в дом. Супруга помогла ему раздеться, уложила в кровать. Принесла сердечные капли, заставила выпить.
- Может, клюковки тебе намешать?
Степан отрицательно помотал головой. Лицо белело на глазах, постепенно принимая землисто-серый цвет. Капли не оказывали никакого действия. Евфросиния испугалась не на шутку, у неё выступили слёзы.
- Стёп, давай я «скорую» вызову.
- Не надо, Фрося, не беспокой людей. У них и в городе хлопот достаточно. К тому же, все дороги перемело, не доедут. Не впервой прихватывает, пройдёт. Отлежусь вечерок, ночь пересплю, а завтра встану, как огурчик.
Степан вымученно улыбнулся. Евфросиния придвинула табурет к кровати мужа, присела. Степан взял супругу за руку, ладонь мелко дрожала.
- Иди по своим делам, а я чуток вздремну, - сказал он тихо. – Бабьих дел у тебя всегда хватает. Иди.
Он высвободил руку, положил себе на грудь.
- Вроде отпустило, окаянное, забилось ровнее, - успокоил он жену. – Позову, если потребуется.
Евфросиния встала и вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Степан сказал неправду. В груди жила тупая давящая боль. К вечеру ему стало ещё хуже. Силы оставляли его. На какое-то время он забывался и дремал.
Приснилось ему, будто сидит он на возу сена, а лошадь, натужно храпя, тащит воз по бездорожью. Неожиданно воз опрокидывается, и Степан оказывается под телегой. Лошадь останавливается и испуганно смотрит на него лиловым глазом. Он кричит на животное, требует оттащить воз в сторону, но ничего из этого не получается. Лошадь стоит, как вкопанная. Телега давит на грудь всё сильнее и сильнее – становится невыносимо трудно дышать.
- Ну, родная, дёрни чуток в сторону, - умоляет он лошадь. – Иначе мне не выбраться. Ну, давай же, милая, давай, родная.
Животное не слышит его. Степан принимается кричать, но звук почему-то отсутствует.
Внезапно из леса выходит мужчина. Он ещё не стар, на вид ему около сорока лет. Глаза смеются, он весел. Лицо мужчины очень знакомое, но Степан не может его вспомнить
- Не признаёшь? – продолжая улыбаться, спросил незнакомец.
- Пока нет, - ответил Степан. – Помоги выбраться из-под телеги. Придавила, зараза, не продохнуть.
- Сейчас, Стёпа. Сейчас высвобожу.
Незнакомец подошёл к возу и легко приподнял его. Телега встала на колёса.
- Ух, ты! – облегчённо произносит Степан, поднимаясь с земли. – Ну и силища у тебя! Такой воз в одиночку поднял.
- Ты, Стёпа, видно запамятовал, сколько пудов я могу носить на себе?
Мужчина посмотрел на Степана, лицо его продолжало светиться улыбкой.
- Кто ты и откуда знаешь меня? – спросил Степан незнакомца
- Неужели не признал?
Мужчина подошёл ближе и хлопнул его по плечу. – Надо же, батьку своего не признал! Ха- ха-ха!
- И верно – батяня. Откуда ты здесь?
- Долго рассказывать, сынок. Знал, что ты этой дорогой поедешь. Знал, что воз опрокинешь, вот и вышел навстречу. Хочу пригласить тебя к себе.
- Куда? – успел спросить Степан.
- Скоро узнаешь, - ответил отец и… исчез.
«Почему он такой молодой? – недоумевал Степан, направляясь к небольшому озерку. Одежда запачкалась землёй, её нужно было почистить. Он наклонился к воде и удивился своему отражению. На него смотрел совсем молодой парень. – Вот тебе раз! Чудеса в решете, да и только!»
Вдруг Степан ощутил на своих плечах чьи-то руки. Обернувшись, увидел Ефросинью – молодую, стройную, гибкую.
- Фрося, неужели ты? – удивившись, воскликнул Степан.
- Я, Стёпа, кто же ещё? – женщина игриво повела глазами. – Или другую ждёшь?
- Что ты, Фросюшка! Разве могу я быть счастлив с другой? – Степан разговаривал с Ефросиньей, а мозг его отказывался верить во всё происходящее. Как поверить, если познакомился он с будущей женой, когда ей было уже за тридцать. Сейчас же перед ним стояла совсем молодая женщина. Такую Фросю он видел только на фотографии.
- Всё ещё удивляешься? – спросила Фрося, смеясь.
- Удивляюсь и не верю своим глазам.
- Всё просто, Стёпа. Я помолодела, чтобы ещё раз понравиться тебе. Напоследок. Ты не рад?
- Рад, ещё как рад. Но как ты здесь очутилась?
- Твой отец послал меня. Попросил, чтобы была рядом.
- Ты виделась с ним?
- Да, только что.
- Так, где же он, куда запропастился?
- Он сейчас далеко он нас. Сказал, что скоро ты с ним свидишься.
- Где? – поинтересовался Степан.
- Про это он ничего не сказал. Попросил разделить с тобой боль.
- Мне не больно. Отец освободил меня из-под телеги, дышать стало легко.
- Вот и хорошо, Стёпа, вот и чудесно. Значит, уходишь ты от меня с легкой душой.
- Никуда я от тебя не ухожу, - заверил жену Степан.
- Нет, Стёпа, уходишь. Я всё знаю. Это последняя наша встреча. Дай я тебя обниму.
Фрося прильнула к нему всем телом, обвила шею руками. От неё шёл жар.
- Да ты вся горишь!
- Так должно быть, родненький мой. Это горит во мне страсть. Ты прижми меня к себе, Стёпа. Прижми сильнее. Последний раз мы так крепко обнимаем друг друга. Помнишь, как мы с тобой обнимались в первую нашу ночь?
- Помню, Фрося. Очень хорошо помню. Как можно её забыть? В тот день я складывал сено на сеновале, а ты стояла внизу, наблюдала.
- Да, так всё было, так.
- Когда я закончил, ты тут же поднялась ко мне. Отняла у меня вилы и толкнула на сено. Оно пахло мятой…
- Сегодня мы повторим ту ночь, только не на сеновале, мой милый, а в лугах, на берегу реки.
И они, как по волшебству, перенеслись на берег Чусовой.
Тихо щебетали птицы, и умиротворённо плескалась вода. Степану показалось, что река разговаривает с ним. О чём – понять было невозможно. Багровое солнце медленно падало за вершины деревьев, и вдруг оно стало раскаляться до белого свечения, освещая всё вокруг. Его лучи были настолько яркими, что слепили глаза. Степан невольно закрыл их, а когда открыл, Фроси рядом уже не было.
- Фрося, ты где?
- Здесь я, Стёпа, рядом.
Сегодняшняя Фрося сидела рядом и тихонько плакала. Она поняла, что её Степану осталось жить совсем немного.
- Куда ты подевалась? – крикнул он и не услышал своего голоса.
В ослепительно белых лучах вдруг появились люди. Они стояли безмолвно и приветливо улыбались. Степан стал вглядываться в их лица и обнаружил: перед ним предстали те, кого давно уже нет в живых.
- Ну, вот мы и встретились, Степан! – радостно воскликнул один из мужчин. В нём Степан узнал погибшего в сорок третьем командира взвода. – А ты переживал, когда меня убили. Сожалел, что не успел попрощаться. Помнишь?
- Я-то помню, Васильевич, а ты как можешь знать про это?
- Придёшь к нам – сам обо всём узнаешь. Здесь всё по-другому.
«Почему Фрося прощается со мной, а эти люди с нетерпением ждут у себя? И все говорят какими-то загадками. Странно всё как-то», - подумалось Степану.
- Ничего странного, - отозвался командир взвода. – У нас такие явления естественны, привыкнешь и ты со временем. Я вот и мысли твои читаю, и желания угадываю.
- Чудеса-а, - проговорил Степан. Сощурившись, стал вглядываться в другие лица. Неподалёку стояла девушка, и он узнал её.
- И ты здесь, Аннушка?
- Да, папа, и я здесь, - тихо отозвалась дочь. – Много нас, посмотри. Аннушка повела рукой в сторону остальных. – Все мы давно не виделись с тобой и рады встрече.
Их лица прояснились, и можно было узнать каждого. Потом они исчезли. Ослепительный свет вспыхнул с новой силой и подул сильный ветер. Но дуновение было приятным и ласковым. Степана приподняло над землёй, он стал подниматься всё выше и выше…
Глаза медленно открылись, но Степан уже не мог отличить прошлое от настоящего, потому что временная грань исчезла навсегда. Наступило успокоение, плавно перешедшее в небытие…
Евфросиния заревела навзрыд, а потом неистово закричала…

****
Родственники смогли съехаться лишь на третий день после смерти Степана. Похоронами отца пришлось заниматься сыну Михаилу в одиночку. Безденежье и хаос лихих 90-х в таёжном городке был в полном разгаре. 
Мать встретила его без слёз, но состояние её было подавленным.
- Слава богу, сынок, что ты приехал быстро, - сказала она. – Вся надежда только на тебя. Помощи допроситься не удалось ни от кого. Вокруг либо малые дети, либо дряхлые старики. Все мужики подались туда, где ещё деньги платят. А от баб толку никакого, кроме сочувствия и слёз. Пореветь я могу и без них.
И она рассказала, с какими трудностями столкнулась.
Михаил окончательно понял, что организацией похорон придётся заниматься в одиночку.
В связи с отсутствием денег у населения все отношения в сфере услуг строились исключительно с помощью «жидкой валюты» - спиртного. В обороте использовался любой вид – спирт, водка или креплёное вино, которые были недоступны в открытой продаже и приобретались только по талонам. Выкупить можно было по одной бутылке на душу населения в месяц. В ходу были самогон и брага.
Михаил прислушался к дельному совету друзей: привёз с собой спирт и водку.
На следующий день ранним утром он отправился на кладбище, чтобы получить место под могилку.
По словам матери, сторож жил в казённом доме на краю кладбища. По словам очевидцев, застать его можно было лишь ранним утром, когда тот ещё спал. Вернее, не застать, а умудриться перехватить его трезвым, иначе потом он будет уже невменяемым.
Направляясь к сторожу, он и не предполагал, какая удручающая картина реальности откроется перед ним. 
Старый деревянный дом стоял на краю кладбища, дверь подсвечивалась маленькой лампочкой Ильича в пятнадцать ватт. Окна были тёмными.
«Успел, - с удовлетворением подумал Михаил. – Буду первым посетителем. Главное – застолбить место, а уж потом решать остальные дела».
Он вошёл в дом, нашарил на стене выключатель. Включив свет, был ошарашен представшим перед ним зрелищем.
Весь пол был заставлен пустыми бутылками, разнообразными банками из-под консервов и засохшими кусками хлеба на столе. На старом изодранном и грязном диване в телогрейке и в валенках на спине лежал человек. По нему бегали крысы. Со стороны казалось, что человек был мёртв и омерзительные животные собираются устроить пир, отыскивая самое лакомое место.
По узкой полоске пола между бутылками Михаил пробрался к дивану, согнал наглых крыс веником. Постояв над недвижимым телом сторожа секунд десять, принялся приводить его в чувство.
Долгое время тот мычал, вяло отмахивался рукой, и пытался перевернуться на бок. После двух сильных оплеух открыл, наконец, глаза и стал озираться по сторонам мутным взглядом. Увидев перед собой человека в дублёнке, спросил:
- Ты кто?
- Конь в пальто, - с улыбкой ответил Кацапов.
- Чего тебе надо?
- Догадайся с одного раза и будешь вознаграждён, - Михаил приоткрыл дипломат, извлёк бутылку «Пшеничной», поводил ею перед лицом сторожа.
Ему не впервой было иметь дело с человеком, находящемся в запое. На севере довелось сталкиваться с разными категориями пьющих людей.
Михаил изучил методы приведения в чувство поражённых алкоголем мужиков.
- Встать сможешь? – спросил он.
Вместо ответа сторож, вибрируя всем телом, приподнялся и сел на диване.
Михаил откупорил бутылку, затем взял со стола стакан, налил чуть больше половины и протянул бедняге. Трясущимися руками тот обхватил стакан, медленно выцедил.
- Это для запуска твоего мотора, - сказал Михаил. – Сделаем дело – она вся будет твоей.
Бутылка снова перекочевала в дипломат.
Через пять минут, очнувшийся сторож пошел показывать место.
Снегу навалило по грудь. С трудом прошагав с десяток метров, запыхавшийся хозяин кладбища остановился.
- Не могу, - признался он. – Иди сам. Дойдёшь до крайнего дерева – отмерь десять шагов влево и копай. Я, пожалуй, вернусь и дождусь тебя в доме. Сердце выпрыгивает из груди. 
Сторож отдал лопату и медленно поплёлся к дому. Михаил стал пробиваться сквозь снег к указанному дереву, затем очистил от сугроба небольшой квадрат земли, проверил грунт. Земля оказалась песчаной, податливой.
«Хоть тут повезло, - с удовлетворением отметил про себя Михаил. – Не придётся искать компрессор с отбойным молотком».
Он вернулся в дом, сделал запись в журнале, отдал початую бутылку сторожу и зашагал с крутой горы в город. Нужно было найти экскаватор.
Домой он вернулся поздним вечером, закончив все обременительные хлопоты.
В час похорон, невзирая на тридцатиградусный мороз, у дома Степана Назарова было многолюдно. Все жители посёлка, от малого до старого, пришли проводить земляка в последний путь. Даже из других городов приехали однополчане. Михаил заказал духовой оркестр и периодически подносил оркестрантам водку.
Гроб вынесли на улицу и поставили на табуретках перед домом. Оркестр грянул тяжёлой медью, и процессия потянулась вниз по улице, за кумачовым гробом. В том месте, где улица наиболее близко подходила к реке, процессия остановилась. Михаил, зная, как отец любил реку, дал возможность ему, уже мёртвому, проститься с любимицей, скованной сейчас толстым льдом, и потому безмолвной, неживой. Постояв несколько минут, траурная колонна двинулась дальше.
Вынутая из могилы земля оказалась рассыпчатой и мягкой.
- Какой человек по жизни – таково ему и последнее пристанище от Бога, - обронил кто-то из присутствующих.
- А я и не подозревала, что он настоящий герой, - сказала пожилая женщина, разглядывая подушечки с наградами.
- Да, два ордена Славы, два ордена Красной Звезды и медаль за Отвагу, - произнёс мужчина, державший её под руку. – Это только те, которые я знаю. А у него ещё и уйма других.
- Он жил тихо и скромно, - добавила старушка с сухим морщинистым лицом, утирая платочком выкатившиеся слёзы. – Мухи не обидел за свою жизнь, никогда не отказывал в помощи нуждающимся. Мне вон крышу починил однажды и ни копейки не взял за свою работу. А ведь неделю трудился.
- Да, золотой был человек, царство ему небесное.
Гроб поставили рядом с могилой, люди произносили прощальные слова. Речей не было – собравшиеся произносили короткие фразы, но ёмкие по смыслу. Высказывания следовали беспрерывно, одно за другим, словно люди, провожающие Степана в последний путь, передавали их по цепочке, как символическую эстафетную палочку.   
Когда высказался последний человек, и наступила тишина – грянул оркестр, гроб опустили в могилу, на крышку полетели первые пригоршни земли. Мужчины плакали, не стыдясь своих слёз…