Конспект по истории. Часть 5. Цорндорф

По произведениям Валентина Саввича Пикуля.


   Неуютная осень 1757 года. Непролазные грязи Курляндии. Поля, корчмы и скирды, мокнущие под дождём, печальные леса шумят на рубежах России.

  -Ваше превосходительство, очнитесь… Уже и Нарва!
  -Нарва?-
проснулся Апраксин:
  -У, как быстро доехали. Здесь и заночуем. А завтра будем уже в Питере.

   Гайдук откинул ступеньки на карете, лакеи с факелами в руках осветили большую лужу. Запахнув плащ и подтянув за ушки ботфорты, фельдмаршал прыгнул на мостовую, пошагал к ратуше. Там его ждали удобные покои, а в толстых каменных стенах пылали жаркие камины. Апраксин переоделся в беличий халат, велел готовить ужин. Все ушли, оставив его одного…

   Из боковой двери почти неслышно, словно дух, выступила фигура человека, и цепкие пальцы сжали плечо фельдмаршала.
  -Не надо звать адъютантов,-
сказали Апраксину прямо в ухо:
  -Они уже не придут… По указу ея императорского величества, осударыни кроткия сердцем Лисавет Петровны ты арестован, фельдмаршал… Вот теперь – встань!

   И он встал. И затрясся. И зарыдал:
  -Хочу предстать пред очи осударыни… Желаю истинную правду о несчастном походе единой ей высказать!
   Его толкнули в темь боковой ниши:
  -Правду будешь сказывать пред тайной канцелярией российской! Где бумаги твои лежат? Письма где воровские? Кто приказал тебе армию русскую бесчестно к границе отвести?

   Не следует думать, что Елизавета арестовала Апраксина по своей воле. Самодержцы не всегда были самостоятельны в своих решениях. Вот как это случилось.
  -…Выйдете,-
наказала императрица членам Конференции:
  -И пущай каждый, от других порознь, ни с кем, кроме бога и совести, не советуясь, напишет своё мнение и подаст мне в руки в плотно запечатанном конверте.

   Один за другим входили в покои члены Конференции, клали перед ней конверты и уходили. Наедине она вскрыла их, и арест Апраксина был предрешён коллегиально.

   Командующим армией был назначен Виллим Виллимович Фермор, заместитель Апраксина – странный англичанин из Замоскворечья. Конференция посчитала, что больше некого.

   Фермор выехал в армию с протестантским капелланом, по прибытии на место разбил шатёр походной церкви, собрал всех немцев из своего штаба и начал усердно молиться.
   Солдаты сразу возроптали:
  -Апраксин – хоша русак был, яво Степаном по-божески звали. Он, бывало-ча, крестился часто и нас к тому понуждал… А эти што? Собрались тамо, фонарь зажгли и воют, как собаки…
   Слухи о недовольстве Фермором дошли до ушей Елизаветы.
  -Глаз да глаз!-
повелела она.

   С самого начала войны союзники тишком договорились: «будем опасаться слишком больших успехов России в этой войне!» Именно так сказал Людовик, и Вена ему поддакнула. Но коалиция Австрии и Франции стала разваливаться, не способная выдержать железных ударов Пруссии, и теперь Россия должна была спасать положение.

   Из глубокого рейда по землям Пруссии вернулась конная русская разведка.
  -В краю всё спокойно,-
доложили Фермору.
   И пошли двумя колоннами: одна, правая, - из Мемеля, другая, левая, - из тихой Жмуди. Вёл левую колонну – прямо на Тильзит! – генерал Пётр Румянцев, а Фермор ему палки в колёса вставлял, ибо завидовал юной славе.

   И вот она Пруссия! Впереди армии пошёл гулять манифест к населению: «Не мешать… Не противиться… Не пужаться!» Войска были приструнены заранее, ещё в канун похода. Апраксин армию разложил, но теперь солдатам внушили твёрдо: никого из пруссаков пальцем не тронуть… упаси бог взять что-либо из дома прусского!

   С ходу, не раздумывая, Румянцев взял Тильзит, велел варить щи с убоинкой, строить баню с паром, разбить лазарет, лекарям велел ног и рук солдатам раненым не отрезать:
  -Я вам головы поотрезаю. Лечить надо!

   Продвижение было стремительным. 22 января 1758 года русская армия вступила в столицу Пруссии – Кёнигсберг. Члены магистрата, сам бургомистр, камералии и президент трибунала, при шпагах и в мундирах, торжественно вышли навстречу. Под гулкое уханье литавр, русские полки входили в город с распущенными знамёнами. Неистово гремели барабаны.

   Лояльное отношение населения объяснимо. Фридриху нужны были деньги на войну. И он, облагая юнкерство непосильными налогами, выкачивал из Пруссии всё, что мог. Русские вели себя иначе. Никаких контрибуций не взималось! Никаких повинностей не вводилось! И это понятно: России ведь было совсем невыгодно беднить население Пруссии, которая отныне входила в состав империи на правах новой для неё губернии.

   Покорив мужчин, русские дружно взялись за женщин, и началась любовная «оккупация» Пруссии, не имевшая до того равной себе в истории. Никогда ещё так горячо не пылали  щёки милых Гретхен! Кёнигзберг, говоривший при Фридрихе языком грубых реляций, вдруг заговорил о любви, о свиданиях и розах Гименея…

   Немецкий историк Архегольд (страстный поклонник Фридриха) писал об этом необыкновенном времени: «Никогда ещё самостоятельное царство не было завоёвано так легко, как Пруссия. Но и никогда победители, в упоении своего успеха, не вели себя столь скромно, как русские»

   24 января (в день рождения короля прусского) всё население Пруссии дало присягу на верность новой отчизне – России!

   А в Пилау уже шли от Мемеля русские корабли и галеры, гружёные золотистым русским хлебом.

   Скоро Елизавете Петровне приподнесли первую прусскую монету, отчеканенную в Кёнигсберге, а на ней были такие слова: «ЕЛИЗАВЕТА – КОРОЛЬ ПРУССИИ»
  -Вот,-
сказала она довольная:
  -Это Апраксин не мог ничего. А солдаты-то всё могут: наша Пруссия! А весной быть посередь Европы и удивить её!

   Достойно примечания, что Елизавета была названа на монетах не «королевой», а именно «королём». Вероятно, в этом был заложен какой-то политический хитрый умысел.

   Эту же монету через своих лазутчиков получил в Бреславле и Фридрих. Он швырнул монету прочь.
  -Какое злобное торжество!-
кричал король:
  -Ах, как пируют в роскоши мои враги… Пруссия, одно имя которой олицетворяет миру все мои владения. Эта проклятая зажравшаяся Пруссия присягает России… Этого не снести!

   Немного успокоившись, король присел к столу и долго писал. Потом вызвал своего секретаря:
  -Де Кат, вот эти письма спешно разослать по комендантам крепостей. Курьеры готовы?.. Тогда пусть скачут днём и ночью. Мне нужен фураж и хлеб, отчёт по арсеналам и рекрутированию. Я снова начинаю компанию…

   Когда де Кат вернулся в кабинет, король стоял у окна.
  -Курьеры поскакали, ваше величество,-
доложил он.
  -Вот и отлично!-
ответил король, не обернувшись:
  -Я уже разбил французов и австрийцев. Пришло время отколотить русских медведей. Они ещё не знают – как я умею бить!

   В суровых тяготах воинских будней шагала армия России, дабы победить и удивить! В конце мая Фермор повёл наступление в Померании. Затем русская армия круто развернулась на юг – пошла, змеясь по дорогам, прямо в глубину Европы. Надолго оторванная от своих баз, лишённая помощи флота, начинала она героический рейд по немецким землям. Париж и Вена могли ликовать: «русские медведи» согласны принять на себя главные удары ужасного Фридриха!

   Войска Фермора осадили Кюстрин, старую крепость, построенную ещё итальянцами. От бомбардировки в городе начались пожары. А в Кюстрине размещались главные магазины прусской армии: зерно, пороха, обмундирование… Все эти запасы теперь и горели с треском.  Жители стали разбегаться по окрестностям. Русские не препятствовали их выходу.

   Под стены осаждённой крепости прибыл и сам Фермор… Сначала двигался багаж генерала на верблюдах, потом скакали две тысячи калмыков; за калмыками ехали трубачи и литаврщики, непрерывно играя, за оркестром гарцевали адъютанты, оповещая о близости командующего, за адъютантами провозили курятники; за курами, квохчущими в клетках, показался и сам Виллим Виллимович.

   -Горит?-
Присмотрелся он к Кюстрину:
  -Калите все ядра на огне. Пошлите парламентёра с предложением о сдаче…
   Но комендант Кюстрина встретил русского парламентёра залпом из пушек.

   Далеко по воде Одера плыли лошади, вздёрнув головы с навострёнными ушами,- это чугуевцы уходили на другой берег в разведку по прусским тылам. На виду горящего Кюстрина Фермор решил добиться такой победы, чтобы все лавры достались только ему, и никому больше. Сейчас ему мешал боевой Румянцев, и он вызвал его к себе:
  -Пётр Ляксандрыч, бери конницу и уходи с нею к Шведту, под Кюстрином делать твоему корпусу нечего.

   Румянцев понял: опять его затычкой в дырку. Но… армия? Что будет с армией?
  -Разумно ли?-
возразил он:
  -Нынче армию раздваивать и меня под Шведтом содержать? А ежели король придёт под Кюстрин? Ведь из-под Шведта на подмогу не доскачу – не поспею!
  -Фридрих не придёт,-
успокоил его Фермор, валяясь на диване, обтянутом шелками и бархатом:
  -Между королём и мною стоит имперский маршал Даун с войсками отборными, под Кюстрином же я сам справлюсь… Пускай горит жарче – скорее выскочат из пекла.

   15 эскадронов кавалерии и 16 батальонов инфантерии – весь корпус Румянцева! – был отослан к чёрту на кулички, и Фридрих прослышал об этом.
  -Теперь,-
сказал король:
  -Я не сомневаюсь в успехе. Фермор, отослав Румянцева, обессилил себя, и я его не страшусь. Сейчас мне мешает только этот старый ночной колпак Дауна, который торчит перед моей армией…

   Но обходить армию Дауна – долгая история. Медлить тоже нельзя. Видимо, не напрасно впоследствии король Пруссии получил приставку к своему титулу «великий». В европейской политике он разбирался блестяще, также как и знал психологию своих врагов.

   -Идём на Дауна!-
сказал король. И повёл своих солдат напролом – прямо на австрийцев, никуда не сворачивая. Лоб в лоб!
Дауну доложили немедленно:
  -Король быстро движется прямо на нас.
  -Он идёт не на нас!-
отвечал Даун, явно злорадствуя:
  -Мы королю сейчас не нужны; он идёт вздуть только русских… Санкт-Петербург утверждает, что мы плохо воюем. Но русские ещё не сталкивались с самим Фридрихом.
После чего Даун распорядился:
  -Пропустить короля, и пусть он устроит русским кровавую баню, чтобы впредь они были скромнее в своём бахвальстве…

   Австрийская армия раздвинулась, образуя во фронте брешь, и в эту брешь австрийцы – без единого выстрела! – пропустили на русские войска пруссаков.
   Все удивились, кроме Фридриха. Он был отлично извещён о раздорах в лагере союзников.

   Фермор снял осаду и отступил от Кюстрина сразу, как только король появился: он увёл русскую армию к деревне Цорндорф, где выискивал место для боевой позиции – поудобнее и посуше…

   Фридрих распорядился:
  -Сгоняйте крестьян. Пусть строят мосты через Одер!
   Застучали топоры. А в это время медные понтоны Фридрих быстро сплавил по течению, и его армия форсировала Одер совсем не там, где их ждали русские (мост строился лишь для отвода глаз). Он обошёл армию России со стороны её тылов, чтобы появиться оттуда, где никто не готовился к встрече с ним.

   Утром взволнованный представитель Вены при русской ставке барон Сент-Андре вошёл в шатёр командующего.
  -Нас окружили!-
сообщил ему Фермор:
  -Фридрих у нас в тылу и стоит так близко, что я затылком чувствую его дыхание.
  -Надо разворачивать весь фронт,-
Посоветовал Сент-Андре.
  -Вы так находите, барон?-
нахмурился Фермор.
  -А иначе… сложить знамёна!

   Лагерь ожил. Перестроение столь спешное вызвало замешательство. Вторые линии войск становились теперь первыми. Первые – вторыми. Левый фланг становился правым флангом. Офицерам, особенно полковникам, спросонья предстояло быстро переубедить себя в правильности диспозиции. Разом всё оказалось наоборот. Великая неразбериха в обозах уже началась. Артиллерия путалась среди повозок…

   Король ждать не стал и открыл сражение – одно из решающих сражений Семилетней войны, которое вошло в историю народов под названием – Цорндорф! Рано-рано утром, когда ещё не рассвело, Фридрих проехал через свой компанент, говоря солдатам:
  -Враг жесток и опасен. Будьте же беспощадны и вы! Сегодня мы должны забыть о жалости к побеждённым…

   Никто из генералов Пруссии никогда не знал, как откроет Фридрих сражение. Но у короля был давно излюбленный приём, проверенный в викториях.
  -Косая атака!-
провозгласил он…

   Русские священники ещё проезжали вдоль рядов своих войск верхами на лошадях с хоругвями, кропили воинов водицей с рыжих метёлочек. Солдаты вынимали кожаные манерки, наспех делали глоток-другой водки и кричали согласно:
  -Виват Россия-а!

   Цорндорф уже горел. Гусарские эскадроны Фридриха обходили русский лагерь во флангах. Переползая через холмы и балки, неумолимо двигался классический чёткий прусский строй. Медленно развернулся он в линию боевого порядка.
  -Дум… Дум… Дум!-
грохотали барабаны. Жалостливо пели флейты.

   Но русские стояли тихо – ни возгласа, ни жеста; только перемнётся кто-нибудь с ноги на ногу, и тогда противно чавкнет под ногами сырая жижа.

   Фермор только что переставил заново батареи – фронтом на противника, и лафеты засели в кочках болота. Русские стояли плотной массой, как стена… Король оторвал от глаз подзорную трубу:
  -Ого! Задержите движение инфантерии… Я вижу, что тут ни одно наше ядро не пропадёт даром.

   Два часа русские нерушимо стояли под свирепым огнём прусской артиллерии. Негде было укрыться на этом заболоченном поле.  Два часа колотили их ядрами и бомбами. Случалось, что ядро, ворвавшись в строй, калечило насмерть больше десяти человек сразу. Но когда дым рассеивался, Фридрих видел русские ряды, которые с упрямством непонятным смыкались над павшими.

  -Они напоминают стены! Но мы их защекочем штыками инфантерии!-
закричал король.

   И вот началась битва. Первым – увы! – собрал манатки сам командующий русской армии Виллим Фермор. Последним, кто видел его, был венский барон Сент-Андре:
  -Стойте, генерал! Куда же вы?
  -Если надо. Я добегу хоть до Шведта!-
закричал в ответ Фермор. Свита поскакала за ним. Убрался в сторону вагенбурга, в лесную глушь, и представитель Вены… Ставка опустела!

   Событие – беспримерное в истории мировых войн: армия осталась без командующего, бросившего войска в разгар битвы. Всю власть над сражением, сами того не сознавая, возложили на себя офицеры и  рядовые русской армии.

   А прусский авангард уже пошёл мять русские ряды. Под пулями и ядрами войска России, оскалясь багинетами, были оттиснуты назад – солдат на солдата, ряд на ряд, колонна на колонну.

  -Так их!-
хохотал король:
  -Прессуйте азиатов. Напирай, парни, чтобы из русских сок брызнул…
   Король ещё не знал, что против его колоссального опыта и таланта, против его проверенной в боях тактики сейчас на поле Цорндорфа не стоит противник с такой же тактикой. Король не поверил бы, если б ему сейчас сказали, что он вступил в единоборство с армией без командующего… Солдаты и король! Кто победит?.. Приближался полдень.

   В полдень произошло неожиданное: Фридрих через подзорную трубу разглядел бегущих солдат. Это были не русские – это его солдаты спасались бегством. Король видел, как в его железный авангард врубилась русская кавалерия. Следом двинулась русская пехота.
   Чудовищно! Необъяснимо! Парадоксально! Словно вдруг развернулась невидимая пружина: выпятив груди, московиты полезли вперёд, отнимая у Фридриха пушку за пушкой.
  -Ваше величество, русские забрали у нас двадцать шесть орудий,-
осторожно доложили королю.
  -Так дело не пойдёт!-
Фридрих ударом ладони собрал трубу в один короткий тубус:
  -Зейдлицу пора обрушить на фланги эскадроны!

   Зейдлиц повёл 56 эскадронов, а Шорлемер – 12 гусарских. Король выжидал, когда эта лавина всмятку расплющит русских. Но Зейдлиц что-то медлил… не появлялся на поле…

   Настроение у Фридриха сильно испортилось.  Клубы дыма, летевшие от Цорндорфа, и режущая острая пыль слепили его… Раздался мощный всхрап коня. Это прискакал Зейдлиц:
  -Король, ты хотел меня видеть?
-Я хотел видеть тебя вон там,-
показал Фридрих в гущу сражения:
  -А здесь я тебя видеть не желаю… Помни, Зейдлиц: ты мне головой своей отвечаешь за эту битву!
Зейдлиц рассмеялся:
  -Король, после любой битвы моя голова всегда в твоём распоряжении…

   Растаптывая мертвецов в густой траве, дробя копытами черепа и кости, лава прусской конницы двинулась вперёд – и только глухо сотрясалась многострадальная кормилица-земля. Кавалерия неистового Зейдлица разом опрокинула русские линии. Началась страшная сеча. Когда патроны кончались, русские бились с конниками штыками. Вспарывали животы лошадям. Тащили пруссаков из сёдел. Под палашами кавалерии сверхупорно не сдавались первые линии русских, и в этот момент Фридрих вполголоса обронил фразу, записанную его секретарём де Катом, ставшую знаменитой:
  -Я вижу только мёртвых русских, но я не вижу побеждённых русских!

   Опытным глазом полководца он наблюдал за битвой, стараясь разгадать перелом в духе сражения. И король мучился, стоя на пригорке, не видя главного момента, ради которого он и открыл это сражение сегодня: русские не были сломлены нравственно! В тот день де Кат записал в своём журнале: «Русские полегли навалом. Но, когда их рубили саблями, они целовали ствол своего ружья и не выпускали его из рук…»

   Фридрих решительно бросил в бой свежие батальоны. Он обжёг русские войска огнём слева. Уколол их штыками справа. Растоптал их конями в упор. Выбил ряды сзади. Но…

  -Здесь что-то не так,-
признался король:
  -Русского мало убить – русского надо ещё повалить!
  Король не отрывался от подзорной трубы. Что же видел Фридрих?

«… россиян малыми и большими кучками и толпами, стоящих по расстрелянии всех патронов своих, как каменных, и обороняющихся до последней капли крови. Многие, будучи простреляны насквозь не переставали держаться на ногах и до тех пор драться, покуда могли их держать на себе ноги. Иные, потеряв руку и ногу, лежали уже на земле, а всё не переставали ещё здоровой рукою вредить своим неприятелям…»
Так свидетельствует очевидец – рядовой участник той битвы.

   Каким-то образом в русском лагере стало известно, что Фридрих велел солдатам своим никого не щадить.
  -Постоим же и мы за себя!-
Раздавались призывы над русскими позициями.

   Первая линия погибла вся – своим всепобеждающим упорством она спасла вторую линию войск. Правое крыло отодвинулось. Но кавалерия Зейдлица, уже вконец обессиленная, отступила. На рысях, мотая окровавленными гривами, лошади уносили всадников прочь.

   С отходом кавалерии Зейдлица над полем битвы вдруг наступило непонятное затишье. Непонятное лишь тактически, это затишье объяснимо по-человечески: просто не может человек быть всё время в таком аду. Надо хоть обтереть лицо от крови…

  -Хорошо,-
сказал Фридрих, не мешая этой тишине и покою:
  -В два часа дня я начну всё сначала…

   В два часа дня Фридрих правым крылом обрушился на левое крыло русских, нещадно избивая их артиллерией. По сути дела, король повторил свою «косую атаку».

   Пруссаки начали хорошо. Солнце било русским в глаза, ветер нёс в их сторону дым и песок, поднятый кавалерией. Неожиданно с левого фланга русских – навстречу пруссакам – вымахала панцирная конница. Кирасиры-латники на глазах Фридриха в капусту изрубили два его любимых полка. Первую линию пруссаков латники опрокинули – пошли рубить вторую. Нахрапом русские вдруг взяли у Фридриха две его новенькие батареи…

   И тут Фридрих сам не заметил, как оказался в самой гуще боя. Вокруг короля с хрустом ломались штыки, визжали пули. Адъютантов его убило сразу. Раненый паж был затоптан лошадьми. Короля узнавали в этой свалке только по голосу и шляпе. Положение спас Зейдлиц, отбросивший русских кирасир назад…

   Король, оправляя на себе мундир, вернулся на пригорок:
  -Началась свалка! Можно руководить баталией, но дракой командовать нельзя… Спасибо Зейдлицу: ещё минута – и меня бы растоптали, как корку хлеба…

   Зейдлиц уже сокрушал левое крыло русских.
  -Помогите же ему пехотой, чёрт возьми! Дайте же наконец русским прямо по лбу – так, чтобы они не встали!-
закричал король.

   Прусская инфантерия снова пошла вперёд. Ворвавшись в обозы, она стала резаться с русскими. Разбили одну фуру, и к ногам пруссаков тяжело потекло из ящиков русское золото (случайно наскочили на армейскую казну). Пруссаки набили карманы золотом и тут же убрались прочь.

   Фридрих не понял, отчего сорвалась атака, и послал туда второй отряд пехоты. Он тоже награбил золота, сколько мог унести, и отступил… Фридрих был в недоумении…

   А потом откуда-то (откуда?) загрохотали русские единороги, и пруссаки развили такую прыть, что даже капралы с палками не могли за ними угнаться. С высоты холма король сосредоточенно следил за бегством своих ветеранов.
  -Вы посмотрите на этих русских!-
заметил он почти восхищённо:
  -У них есть чему поучиться… Русские держатся великолепно, а мои негодяи уже бегут, словно поганые крысы!

   Зейдлица отбросили. Прусская пехота прижалась к земле. Капралы не могли поднять её даже палками. Артиллерию разбросало по полю, пушки стояли без прислуги… Всюду был заметен хаос…
  -Кажется, это финиш,-
повернулся король к своей свите.

   Нравственный перелом в душе противника так и не наступил, а близился уже вечер. Даже тот тупик, в который загнал Фридрих русские войска, не сыграл решающей роли. Наоборот, русские прорвали его же линию, они создавали для себя широкий выход на поле битвы… Фридрих так и не знал, что против него воюют солдаты России – одни, без командующего! Какой бы удар был нанесён его честолюбию, узнай он только истинную правду! Кровоточа и падая от изнеможения, прусская армия сворачивала битву. Нравственный перелом определился. Но не в русских – в немцах!

   Прискакал Шорлемер, забрызганный кровью, доложил с тревогой:
  -На левом фланге опасно, король!
  -Что там ещё случилось?
  -Русские тучей идут со штыками…
  -Не пугайте меня, Шорлемер. Я уже заканчиваю сражение…

   Было ещё светло, когда король запорол горячку:
  -Уже темно! Хватит, хватит… Я плохо вижу, и глаза мои слезятся. Что не успели сделать сегодня, то будем заканчивать завтра…

   Армии враждующих сторон с трудом, ещё постреливая, расцепились. Ночь провели под ружьём - в бережении. Вернулся в лагерь и Фермор с бесстыжими глазами. (Историческая наука до сих пор не может выяснить – где скрывался Фермор во время сражения его армии при Цорндорфе). И не нашёл ничего лучше, как начать обыск своих героев-солдат, - разграбленная пруссаками казна не давала ему покоя. Но денег он не отыскал. (позже Фридрих признал грабёж казны своими солдатами). Но зато Фермор нашёл поле битвы, на котором нерушимо стояла его армия.

   Едва рассвело, король был уже в седле. Со свитой галопом вымахали они на пригорок. То, что увидел король, потрясло его. Русская армия вызывающе стояла под ружьём, дымились фитили у пушек, эскадроны конницы помахивали хвостами, сверкали палаши и бронзовые латы кирасир… Русская армия в полной боевой готовности ожидала нового сражения. Тут же ему доложили, что с севера ускоренным маршем движется корпус Румянцева. (хочется отметить, что Пётр Александрович Румянцев опять, как и во время сражения под Гросс-Егерсдорфом, нарушил приказ и на свой страх и риск развернул корпус и бросился на помощь основным силам армии).

   Понимая, всю опасность складывающейся ситуации, король возобновить сражение не решился. Противники разошлись.

    Виллим Фермор снял армию с позиций и тронулся в Померанию, где Конференция настигла его грозным приказом :  «Поспешить в Петербург для оправдания своих поступков». (Забегая вперёд: невероятно, но этот московский англичанин сумел выкрутиться, и практически не понёс никакого наказания. Елизавета лишь отстранила его от командования армией).
    Стараясь успеть до подхода Румянцева, Фридрих развернул свою армию и спешно стал отходить в Саксонию. Не забывая при этом трубить на всю Европу о своей блестящей победе. Что делать, информационная война, замешанная на лжи, уже тогда была в ходу.

   По неписанным законам того времени победителем считался тот, за кем осталось поле битвы. Поле битвы при Цорндорфе осталось за русскими…

   Императрица  в Петербурге устроила жуткий скандал с Англией, требуя наказать журналистов в Лондоне, которые перепечатали цорндорфские реляции из берлинских газет, а не из петербургских «Ведомостей».
  -Отчего такая несправедливость?-
кричала она на посла Британии:
  -Разве мои куранты не честны?  Или мои газеты писать не горазды?
Посол сослался на свободу печати и свободу слова в Англии.
  -Что мне свобода ваша? Мне правда нужна о России!-

   Кстати, Людовик в Версале долго злорадствовал:
  -Русским всё-таки досталось… Я очень рад!
   Но Париж остался Парижем: прекрасные женщины Франции, приветствуя победу русских, завели моду на бантики в цветах российского флага, которые называли «a la Цорндорф»…

На картинке король Пруссии Фридрих II

Продолжение следует. http://proza.ru/2022/03/23/779