Реквием. Черепаший птичий панцирь Димы

Владивосток, 1981 – 2011
                Тридцати годам из жизни моего друга детства на следующий день после написания реквиема его тёзке - другому другу-однокласснику посвящён этот рассказ.
                В памяти я смотрю на фотографию со встречи одноклассников взирающего немного в бок Димы  и ворошу всё лучшее в «своей нейросети», что осталось о нём. Мнемотехники включают мозг очень быстро. 
                Я стою спиной к праздничному столу виновника торжества и разглядываю громадный панцирь на стене, размышляя: «Что за ерунда? Разве такое бывает? Он же не может быть таким большим!»
                - Дима, разве такие черепахи бывают?
                Мы устремили свои взгляды с моим маленьким другом-одноклассником, который сегодня отмечает свой восьмой день рождения, и я развожу руками.
                - Галапагос, - тщательно выговаривает Димка новое для меня слово. – Я не помню, как она появилась.
                - Дима, они маленькие должны быть, кроме сказочной Тортиллы конечно же! У нас жила черепаха, когда мне был год. Она громко топала, цокая по ночам и оставляла за собой маленькие чёрные шарики. Родители её через какое-то время подарили друзьям.
                - Эта крупная черепаха, Рома, раньше жила в морях-океанах, я не видел её шариков, - говорит Дима и откидывая голову, сотрясается от смеха, - а у сказочной подруги длинноносого мальчика из сказки шарики должны быть побольше.
                Я не буду описывать вкусности на столе и веселье на дне рождения одноклассника, которые мне вспоминаются из юных дней рождения друзей. Я расскажу о Димкином панцире, выросшем вокруг его тела в последние годы его жизни.
                - Дима, ты тоже будешь моряком?
                - Да, буду, я мечтаю о дальних странствиях! – глаголет Димка и, беря меня за руку добавляет. – Пошли к столу.
                После школы Дима устраивал для одноклассников дома пенные бир-вечеринки. Скажу я Вам, завораживающее веселье.
                В 1993 году в месяцы моей реабилитации после аварии он сидел на диване у меня дома с моим котом-лекарем на коленях, гладил «чёрного принца» и говорил:
                - Да с таким знахарем точно не пропадёшь!
                - Лечит, Дима, в правду лечит! Ложится на пострадавшее место успокаивает и вытягивает негатив и боль.
                Дмитрий закончил мореходку. Стал моряком-технарём. Ходил по водной глади планеты мотористом и механиком с разными номерными приставками, побывал во многих странах, привозил свои красивые сувениры. Эти подробности я узнал много позже, когда мы пили коньяк у него дома в 2011 году.
                Я читал ему стихи на балконе в 2011 из весеннего цикла 2009, а Дима, всё больше погружаясь в романтику моих поэтических мыслей и стих-реквием «Памяти ушедших», который через ещё через семь лет станет песней восхищался и грустил.
В тот вечер я увидел, когда он меня провожал, его выросшую красавицу дочку, приехавшую к отцу.
                Нет, конечно, многое я знал раньше со слов будущего морехода, когда встречал друга-одноклассника с люлькой на руках, проходя через его двор, но я всегда с трогательным трепетом вспоминаю годы детской дружбы.
                Мы сидим у него на балконе в 2011 году за час до встречи одноклассников, он мне позвонил и предупредил о завтрашнем сборе и рассуждаем кто из нас и кому из одноклассниц будет дарить розу.
                Дима по ходу длинного практически бесконечного озвученного списка моих симпатий выхватывает четвёртое имя и говорит:
                - Рома, а этой девочке в любом случае розу я должен вручить!
                - Окей, Дмитрий, - говорю я, становясь серьёзным. – вручай, но первые три из десяти имён я тебе не дам трогать, – я говорю и улыбаюсь. - не хватало нам с тобой из-за десять-двадцать лет как замужних девчонок спорить.
                - Рома, ты на встрече почитай им свои стихи! – говорит Дима с лёгкой грустинкой.
                - Дима, - говорю я. – ты чего? Это же встреча, а не поэтический вечер. – говорю и через секунду добавляю. - Ладно, ради тебя я попробую.
                На той встрече одноклассников 2011 года мы вручили распределенные между собой ранее розы одноклассницам и я прочитал три стихотворения, включая реквием «Памяти ушедших» и даже некоторые слова были с восхищением выделены и повторены, но после выпитой рюмки и  усилившегося музыкального фона, а также слов одноклассницы «Для этого всё-таки должно быть выбрано своё время и место», я подмигнул Димке, вкладывая в на мгновение сомкнутый глаз, озвученный получасом ранее ему на предложение почитать, ответ «Я же говорил».   
                В море Диму ударило по спине отскочившим канатом лебёдки, или он сам ударился обо что-то на корабле, в момент его рассказа я об этом не уточнил, а он сам не дополнил много решившую в его жизни подробность, Дмитрий был настоящим мужиком, не изъявив желания в подробностях пожаловаться на травму позвоночника.
                Он жил свои несколько лет в корсете – «черепашьем панцире», опоясывающем пояс и грудь.
                В школе я его никогда не называл прилепившимся прозвищем, данным ему по фамилии, но бутылку с названием «Птичка синичка», которую я по сей день хочу оставить на его памятнике,  храню до сих пор.
                Я дважды приезжал во второй половине второго десятилетия на кладбище с указанными его мамой ориентирами, но не находил его могилу.
                Должен, должен я эту бутылку вновь наполнить водкой и найти место упокоения друга из моего раннего детства, чтобы положить цветы и «птичку синичку».
 Март, 2022