12 03. В караулке

На фотографии Николай Фёдорович на пенсии, 2019-й год.




       В караульном помещении пахло солдатским потом, кирзой и смердело кисляком дувала тринадцатого века. Специфика была весьма своеобразная, для нормального человека достаточно отвратительная. Едва мы ввалились в эту специфику, разводящие повели в темноту афганского вечера первую смену солдат, которые должны были заступать на посты. Все бойцы первой смены были облачены в бронежилеты и каски, у каждого на плече висело его штатное оружие. Пулемётчик топал на пост со своим пулемётом, снайпер со снайперкой, если бы у нас в штате был танкист, то он заступил бы на пост со своим танком. В результате такой методики вооружения часовых, возле входа в полковой магазин топтался гамадрил в бронике, каске, с пулемётом ПК и лентой на сто патронов. Хорошо, что не поставили туда артиллериста с гаубицей.
       Бодрствующую смену, которая должна дежурить в караульном помещении, разместили в просторной душманской комнате, облагороженной столами, стульями и шкафами для оружия. В шкафах расположились автоматы, пулемёты и снайперские винтовки. За столами расселись автоматчики, пулемётчики, снайперы, и сержанты. Все присутствующие от нехрен делать бормотали вполголоса всякую ерунду. За одним столом узбеки разговаривали на узбекском, за другим столом кто-то травил анекдот на русском. За третьим столом Ахмед что-то рассказывал пацанам из своего взвода. Мне было скучно, я придвинулся к Ахмеду, чтобы послушать, что и на каком языке он говорил.
 - Пацаны, я вчера во второй бат до земляков ходил, они рассказали прикол про своего начштаба. Фамилия у него Мамонтов (на самом деле, Дмитриев Николай Фёдорович), сам он огромный, точно, как мамонт, и на БМПшке у него белой краской тоже мамонт нарисован.
       У этого Мамонта привычка – он своих бойцов называет слонами. Когда в горы идут, то он командует солдатам: - «Слоны, вперёд! Мамонт за вами!» Ну и вышел с Мамонтом такой прикол. Недавно он вернулся из Союза, ему давали отпуск ко дню рождения, а заодно поручили развезти груз-200. Так всегда делают. Приехал он в Союз, а там нервы, горе. Он нажрался. Потом в Ташкент поехал и там тоже нажрался, чтобы «отпустило». Шел бухой по Ташкенту, навстречу ему какой-то генерал попался и дое@ался до него: - «Капитан, ты что, пьян?» А тот в ответ ему: - «Слон, не порть Мамонту день рожденья». У генерала после этих слов челюсть отвисла и он начал орать: - «Я тебя посажу!» Вызвал патруль. А Мамонт разошелся и так зарядил в рыло генералу, что тот на жопе проехался. Тут налетели комендачи, скрутили Мамонта, отвезли на «губу». На второй день на «губе» он проспался, там стали выяснять, кто таков, откуда будет. Когда узнали, что Мамонт – Панджшерский лев, да ещё с грузом-200 приехал в Союз, то его отпустили.
       Послушал я Ахмеда, поржал в глубине своей души, потому что это классика жанра – болтать истории о том, как кто-то заехал генералу по морде или послал его на три весёлых буквы. Это самая любимая тема солдатского устного народного творчества. Хотя, Мамонт, в самом деле, в Рухе был известен в статусе легендарной личности. Он не боялся ни душманов, ни начальства, за что его и в звании понижали, и даже грозили трибуналом.
       Классического армейского фольклора мне слушать больше не хотелось, я оторвал задницу от стула, пошел шляться по большой комнате бодрствующей смены. Болтался в ней, как хрен в рукомойнике, решительно не знал куда себя приткнуть. Спать в бодрствующей смене было нельзя, выходить из караулки нельзя, практически ничего было нельзя. Можно было только поиграть в настольные игры.
На столах лежали несколько комплектов нард, однако все они были заняты пацанами из Узбекистана. Чуваки чуть не на «галавУ» залезли друг другу, сбились группами вокруг нардовских досок, играли, увлечённо «болели» за своих. Ввязаться с ними в эту игру я не мог, ибо не смыслил в ней ничего. Минут двадцать я пошлялся между столами, поискал куда бы себя пристроить. В конце концов присел на стул рядом с группой молодых солдат, решил послушать, о чем болтает молодёжь.
        Пацаны, прибывшие совсем недавно, собрались с открытыми ртами вокруг Игоря Стрижевского. Они с ним были с одного призыва, но Игорь уже прошел несколько боевых операций, поэтому являлся офигенным авторитетом в данной части суши, то есть комнаты бодрствующей смены. Игорь курил вонючую солдатскую сигарету, с чувством собственного достоинства неторопливо повествовал:
 - В Руху меня и Стаса (на самом деле, Игоря Мазура) закинули в сентябре из Ашхабадской учебки. Привезли нас, выгрузили из вертолёта. В пути толком не кормили, поэтому нам жрать хотелось – атас! А мы ж со Стасом разведчики, мы ж разведывательную учебку заканчивали! Када нас из вертолёта высаживали, мы заметили, что вокруг кишлаки расположены, а в них все дома пустые, без людей. Стас мне грит:
 - Пойдём в пустой кишлак, наберём халвы, пожрём чутарик.
Я согласился, пошли мы вдвоём в кишлак за халвой. Автоматов не взяли, подумали, что тут же близко. Перелезли через речку Гуват, забрались в большой дом, поднялись на второй этаж. Нашли халву в ящиках, а она оказалась твёрдая, как бетон. Молотка у нас с собой не было, принесли мы булыжник, начали стучать по халве. Грохот такой подняли! Тут смотрим - во двор заходят чуваки с автоматами. Мы сразу очканули, подумали, что это душманы. У меня уже всё детство перед глазами пролетело, но тут зашел какой-то долговязый мужик с ручным пулемётом. Мы узнали Касьянова и сообразили, что это наши. А они зашли к нам в комнату и говорят:
 - Вы что придурки что ли? Вы понимаете, куда вы попали? Куда вы пошли? Да ещё без оружия!
В общем, ротному кто-то из наших, из молодых, сказал, что мы пошли в кишлак. Он послал за нами отделение во главе с сержантом. Потом, когда нас привели, он застроил всю роту и говорит:
 - Что, молодые? Вам еды не хватает? А почему вы мне ничего не сказали? Вот вам короб сухпая, – ротный показал на огромный картонный ящик, - ешьте, сколько вам надо, а в кишлак самовольно чтобы больше никто не ходил!
Нам со Стасом так стыдно стало, как будто мы самые голодные. Но, реально, пацаны, тут всё не так, как в Союзе. Нас со Стасом никто не пи@дил за наш самоход, никто не чмырил. В Союзе нас запинали бы перед строем сержанты, а здесь ротный сухпай выдал, чтобы мы пожрали. Так что смотрите, пацаны, следите за своими поступками, чтобы не обосраться перед мужиками.
       Под шумок Игорёхиного рассказа в моей голове возникли картинки и эпизоды из учебного центра на полигоне Термеза. Во время прохождения тамошней подготовки я внутренне был не согласен с многими событиями. Например, мне категорически не нравилось, что сержанты избивали солдат за то, что находили хлеб в карманах обмундирования. Мне не нравилось, что солдат заставляли выполнять гимнастические упражнения не для развития силы и ловкости, а для привития «стадного чувства». Во время подготовки я видел много всяких несправедливостей, и тем не менее, пацаны приходили в армию с очень патриотическим настроением. Мне казалось, что если их не чмырить и не давить дедовщиной, то они станут отличными бойцами. Например, с Игорем Стрижевским прибыли два брата близнеца Дрижируки, Витя и Лёня. В один из грустных Рухинских дней Лёне при обстреле полка в ногу попала пуля, пробила мягкие ткани. Лёню подхватили, перебинтовали, повезли на вертолётку, чтобы отправить в Баграмский госпиталь. Поскольку в Советской армии братьев-близнецов разлучать было не положено, то Вите сказали: – «Шуруй за братом».  Витя отказался уезжать из Рухи в Баграм. Сказал, что у братана рана не опасная, она скоро заживёт, брат вернётся в строй, а он, Витя, пока здесь с пацанами повоюет. Мне было сложно представить, как бы в такой ситуации повёл себя я. Что бы я сделал, если бы мне сказали забраться в вертолёт и улететь подальше от места, в котором пули пробивают людям ноги? Улетел бы или остался? А ты?
А Витя на ближайшей операции подорвался на горе Карела. Под его ногами сдетонировала минная цепочка, ему оторвало ногу, верхнюю губу, выбило глаза, лицо изуродовало до жуткого состояния. Когда его бинтовали он сказал: - «Пацаны, заберите у меня из вещмешка воду. Вам ещё неделю воевать, а у меня две полных фляги».