ТЛ9 Пушкин Татьяна Ларина в кабинете психинтерната

Пушкин  Онегин

 Татьяна Ларина в кабинете психинтерната на К. Федина

После привода Евгения в амбулаторное отделение психоневрологического интерната на К. Федина мы организуем визит Татьяны в кабинет психиатра с удержанием ее на заветной кушетке (у Пушкина она зовется скамьёй, иногда шаткой)
 
Между конкретным Я (с присущим ему темпераментом и характером) и реальностью встает основной свойственный этому Я механизм защиты, который, искажая реальность, тем самым приспосабливает ее к воспринимающей ее личности

Выделяются шесть характеров (психотипов):

циклоид - истерик - ананкаст - эпилептоид - психастеник - шизоид
Татьяна Ларина — истречка. Евгений Онегин - ананкаст

Механизмы защиты истериков:
1) Вытеснение. При истерическом вытеснении нечто "берется" и убирается из памяти сознания, а на его место ставится истерический симптом.
2) Изоляция. Для истериков может быть характерна в виде "зацикленности" на опре-деленном психическом содержании, при том что аранжировка этой изоляции, конечно, будет не обсессивная.
3) Отрицание. Истерики по-своему отрицают — самим фактом вытеснения отрицают то, что вытеснено ("Я этого не делал", "Я так бы никогда не сказал"). Но это отрицание не реальности в целом, а более камерное, и окрашено оно не эпистемически, а эмо-ционально-аксиологически.
4) Проекция. Шизоиды могут, особенно авторитарные. Истерики могут во всех своих бедах винить других.
5) Интроекция. Шизоиды могут — психастеноподобные. Циклоиды тоже — депрес-сивные. Эпилептоиды, естественно, никогда. Истерики — нет, зачем "брать в голову", когда можно с легкостью вытеснить и забыть. Ананкасты могут, те, которые похожи на психастеников, тревожные, дефензивные.
6) Идентификация. Истерик не может, в этом главная трагедия этого характера— вы-разительный поиск объекта желания и невозможность его принять, разве что в ро-мантической фантазии, там идентификация возможна, но эфемерна в силу своей ли-тературности ("Воображаясь героиней / Своих возлюбленных творцов, / Клариссой, Юлией, Дельфиной, / Татьяна в глубине лесов / Одна с опасной книгой бродит").

Ананкаст (Евгений!) тоже не может, он трагически разобщен даже с собственной на-вязчивостью, понимая ее чуждость

****
 
Совместимы ли Татьяна и Евгений? Способен ли один (темперамент и характер с его индивидуальными механизмами защиты от среды) понять и принять другого?
Особенностями истерического дискурса обладает роман "Евгений Онегин", художест-венная идентичность которого застревает между большой байронической поэмой типа "Паломничества Чайльд Гарольда" и иронической сентименталистской прозой вроде стерновского "Тристрама Шенди". Отсюда приводившие в недоумение современников и имевшие принципиальное значение для пушкинского дискурса лирические отступления, ломающие линейное развитие сюжета. Конечно, сам "Евгений Онегин", безусловно, шире, чем истерический дискурс, но в конфликте между Онегиным и Татьяной (ср. также главу "Поэтика навязчивости") изображен типичный конфликт обсессивного невротика и истерички.
Шаблонно-школьное восприятие фигуры Татьяны как "русской душою" (то есть синтонной сангвинической личности) мешает понять художественную функцию этого персонажа, между тем "русскость душою" не мешает героине быть истеричкой. Разве Настасья Филипповна Достоевского — не русская душою? В определенном смысле можно сказать, что Д. И. Писарев, глумившийся над Татьяной в статье "Пушкин и Белинский", был, с нашей точки зрения, гораздо более адекватным критиком пушкин-ского романа, чем "Неистовый Виссарион", не в меру умилявшийся над нею.
Истерическое начало в пушкинской Татьяне заключается, в первую очередь, в ее пла-вающей идентичности и примерки литературных масок.

Ей рано нравились романы; Они ей заменяли все; Она влюблялася в обманы и Ричардсона, и Руссо. Воображаясь героиней Своих возлюбленных творцов, Клариссой, Юлией, Дельфиной, Татьяна в тишине лесов Одна с опасной книгой бродит... и себе присвоя Чужой восторг, чужую грусть, В волненье шепчет наизусть Письмо для милого героя, Но наш герой, кто б ни был он, Уж верно был не Грандисон.
 
Только истерической экзальтацией можно объяснить совершенно не реалистический факт написания русской девушкой-дворянкой любовного письма мужчине в нач. 1820-х гг. Именно попустительское нежелание считаться с этикетом и полное эгоцентризма нежелание хоть как-то разобраться в личностных особенностях человека, которого она полюбила, побуждают Татьяну к истерическому поступку написания письма, которому предшествует почти истерический припадок:

И вдруг недвижны очи клонит... Дыханье замерло в устах... Я плакать, я рыдать готова!..

Далее Пушкин характерным образом противопоставляет истерическое поведение Татьяны расчетливо обсессивному поведению опытной кокетки ("Не говорит она: от-ложим — / Любви мы цену тем умножим, / Вернее в сети заведем"), то есть такому поведению, к которому привык в Петербурге Онегин. Если бы Татьяна повела себя обдуманно, ей удалось бы, может быть, соблазнить Онегина и даже женить его на себе. Но ей как истеричке этого не нужно.

Недосягаемость эротического объекта для истерика — самая главная стратегическая цель

Содержание письма Татьяны совершенно литературно, оно построено на романтических штампах и по — истерически дихотомично: "Кто ты, мой ангел ли хранитель, Или коварный искуситель" (то есть либо Грандисон, либо Ловелас - истерическая пропорция в данном случае касается примерки масок к Другому как следствие неопределенности собственной идентичности — она не понимает, кто она сама, какой она персонаж, поэтому не может сориентироваться в характере другого). Девушке не приходит в голову, что может быть нечто среднее — просто порядочный человек, хорошо воспитанный, честный. Когда же он оказался именно таким, Татьяна была крайне разочарована — она заплакала, ее движения автоматизировались ("Как говорится, машинально"), а увидев Онегина в следующий раз, она вообще чуть не упала в обморок. Только когда Онегин уехал, Татьяне пришла в голову первая адекватная мысль — попытаться разобраться, что он за человек. Тогда-то она идет в дом Онегина и читает его книги.
Но истеричка в ней все равно побеждает. Когда Онегин появляется в Петербурге уже влюбленный в нее, она ему отказывает на том основании, что "она другому отдана" (характерна истерическая цветовая характеристика, которая дается Онегиным, когда он видит преображенную Татьяну, — "Кто там в малиновом берете / С послом испанским говорит?").
Характер Татьяны застывает. В юности она могла написать помимо всех приличий письмо незнакомому мужчине, теперь же она предает свою любовь в угоду светским условностям. Конечно, дело не в том, что Татьяна считает безнравственным изменять мужу, а в том, что для истерической души важно поддерживать режим не-осуществления желания. Если бы Онегин пошел навстречу Татьяне в юности, она бы придумала что-нибудь для того, чтобы сближения не произошло, например решила бы, что он таки — "коварный искуситель" или что-нибудь еще в этом духе.
Мораль этой истории может показаться неожиданной: в литературоведении и поэтике "глянцевое" восприятие Пушкина, слава богу, давно преодолено, но этого нельзя сказать о клинической психиатрии, которая, явно игнорируя факты, продолжает считать Пушкина синтонным сангвиником-циклоидом. Скорее мы поверим, если нам скажут, что Пушкин был шизофреник.

Этот "диагноз", как и любой характерологический диагноз, обнаруживает лишь куль-турно-психологическую ангажированность того, кто его ставит. Беспрецедентное раз-нообразие творческих проявлений Пушкина, от углубленной философичности "Ма-леньких трагедий" и каменноостровского цикла до нарочитой беспредметности "Графа Нулина", глубокое понимание и проникновение практически в любой тип сознания, что мы и продемонстрировали на примере Татьяны, позволяют говорить о сложнейшей конституции и, более того, вообще о неадекватности любых клинических характеристик.

Можно сказать с определенностью, какой был характер у Пушкина — это был уни-кальный характер, свойственный одному Пушкину.

Истопник:
 Руднев В.П. Характеры и расстройства личности Характеры и расстройства личности. Патография и метапсихология

Вывод:

Мой консультант (после моей экскурсии Психоневрологический интернат №12 на К. Федина и моего конспективного изложения ему итогов приема Татьяны Лариной в кабинете неспокойного приемного непокоя психиатра) растерянно изрек:

Уже и ума не приложу…

Он словно повторил мысли Тани, но иными словами, когда она после приступа оказа-лась в каб. Онегина и, обнаружив некие свидетельства (возможно медицинскую карту Онегина), стала трезветь и понимать своего избранника … как пародию… неизвестно на что или кого…

Татьяна вышла из этой истории с диагнозом:
1) истерик
3) аутист
3) инфантильна
4) циклотимик.

Пушкину, как гениальному психоаналитику и психиатру, ничего не оставалось, как :
1) развести героев на ринге его сатирического романа о том, как пишут романы в стихах с героями, отягощенными психической патологией
2) оставить ананкаста Онегина в необходимом ему одиночестве во всем сомневаю-щемся и рефлексирующем человеке
3) выдать Таню замуж, выбрав в мужья изувеченного бранью князя, генерала и ... родственника Жени