Дед Андрей глава 9 из романа Десятинцы

    Дед Андрей – прям, высок, породист. А его супруга, Светлана Ивановна, сухая, очень подвижная старушка, одних с дедом Андреем лет, всегда в длинной юбке, из- под которой зимой видны носки валеночек, а по лету шлепанцев, голова подвязана платочком, из-под которого выбивается седая прядка волос, на носу очки, одна из душек которых сломана и закреплена к оправе при помощи изоленты. Очки на дальнозоркость увеличивают бойкие старушечьи глазки. Бабушкин рот, с прямыми морщинками по кругу, указывает, что хозяйка любит посплетничать и посудачить, но деревня, о четырех дворах, к пересудам не располагает, вместе сельчане собираются лишь на выходные, либо, когда в деревню возвращается из тайги Серега, а так только за день с односельчанами пара фраз: «Здорово, Семенович», «Как дела, Нафаня?» и «Ну, дай Бог». Вся жизнь супругов проходит на огороде – пять соток овощей, включая теплицу из поликарбоната, площадью почти в сотку, да десять соток картофельного поля. За теплицу, дотошно снятую налоговым банковским дроном, дед Андрей ежегодно, находясь в райцентре, платит налог. У стариков денег на карточке нет вообще, пенсию они, относясь к шестому разряду, не получают совсем. Платить за стариков Сереге, к примеру, нельзя, иначе идет двойное налогообложение – Банк не верит в милосердие и бескорыстную заботу, считает, что старики эти деньги заработали и снимает автоматически с перевода за кого-то двадцать пять процентов подоходного налога. Старики крутятся: Дед Андрей помогает ставить сетешки завзятому рыбаку Семеновичу, Светлана Ивановна хлопочет по хозяйству – ставит квашню, печет пироги, в чугунке, на русской печи, варит щи, распаривает кашу. Яйцами они разживаются у Нафани, мясом снабжает Сергей, Семеныч сластит старикам жизнь рыбой и медом.

   В районном банке у них находится ячейка, в которой сложены немногочисленные золотые вещички и фамильные драгоценности, оставшиеся с прошлой жизни. Хранить их можно лишь в Банке гражданам низших категорий, носить – упаси Бог! Все золотые вещи граждан подлежат строгому учету и маркировке со стороны Банка. Раз в год Нафаня берет супругов с собой в райцентр – вывозит на стареньком внедорожнике «рено». Дед Андрей и Светлана Ивановна, под ручку, являются в Банк. Прежде всего следуют к своей банковской ячейке. Открывают, достают заветную деревянную шкатулку, доставшуюся супругам по наследству еще от бабушки Светланы Ивановны, которую звали Глафирой Владимировной. Супруги садятся за стол, дотошно проверяют содержимое шкатулки с рукописным списочком драгоценностей, вздыхают – вещичек осталось совсем немного, правда одна из них – колье дорогое, хватит на несколько лет. Крайний раз, в прошлом году, пришла очередь колечка, его изымали, шкатулку несли в сейф, а колечко в ломбардное окошко банка, за которое им на банковскую карту-еэскашку деда, переводились эры. Затем обязательное помещение налогового отдела банка, где супруги на мониторах подавали налоговые декларации – за ними числился дом, огород, теплица, баня. Четверть стоимости кольца, сданного в ломбардный отдел Банк, подоходным налогом, снимает сразу же. Затем посещение полицейского отдела Банка – раздельная беседа с инспектором. Составление доносов дедом Андреем на Илью Семеныча, бабой Светой на Нафаниху. Инспектор недоволен – супруги категорически отказываются указывать на асоциальное поведение односельчан, грозится закрыть это браконьерское гнездо, «… а то мы не знаем, чем вы там занимаетесь! Живете вне исторического течения Открытой России». Но старики глухи к угрозам – видели и не такое. Затем посещение медицинского отдела банка, где у них автомат берет кровь на анализ, конечно в целях о заботе граждан. Потом двадцатиминутное ожидание результатов, и создание индивидуальных вакцин. Потом автоматическая процедура прививок. Все, свобода на год. Нет, меньше. Через десять месяцев обязательная процедура в единый день голосования – выборы самого Председателя Центрального Банка и местного районного начальства. Гражданам до шестидесяти пяти лет вменяется посещение Банка раз в квартал.

   С оставшимися эрами супруги следуют по магазинам, покупая муку, дрожжи, нехитрую одежонку. Глядя на супругов, никоим образом нельзя было представить, что перед вами находятся профессора, академики, члены престижнейших мировых ученых сообществ, а дед Андрей даже, в недавнем прошлом, рыцарь.
 Дед Андрей, почти сорок лет назад, стал доктором отечественных физико-математических наук, был ведущим сотрудником института имени Будкина в Сибирском отделении Российской Академии наук. В тридцать лет Андрей – молодой, талантливый, перспективный в академгородке познакомился со своей женой Светой, кандидатом медицинских наук. Казалось крылья распустились за спиной молодой семейной пары – вся жизнь впереди, у обоих любимое занятия, карьера, семья, но тут правители России задумали реорганизовать, или точнее, ликвидировать Академию наук, учрежденную самим Петром Великим!
   К двадцатым годам реформаторы и приватизаторы уже захапали в стране самые лакомые куски, оставались свободными либо мелочевка городской или муниципальной собственности, либо государственная собственность, излишне обременительная, владение которой предусматривало значительные инвестиции, вкупе с излишней гражданской ответственностью. В отношении последней – государственной собственности, прошлым руководством страны было принято мудрое решение: не приватизировать ее, а создать государственные корпорации и управлять ими. Размеры вознаграждений или хищений нисколько не меньше, чем дивиденды от собственности, убытки же все ложились на плечи госбюджета. А потом… Потом видно будет – можно и к рукам прибрать. На этом благостном, для руководства страны долларовом фоне бельмом в глазу сиял Императорский бриллиант в богатой огранке – Академия наук. Но, как ее не прибрать к рукам? Академики – люди слишком своенравны и строптивые, с двухсотлетними понятиями о чести и свободах. Были попытки дискредитации, внедрении в академическую среду полуграмотных управленцев из правительства, создание альтернативных псевдонаучных центров, вроде Высшей школы экономики, Роснано или Сколково, очернение видных ученых. Но двадцать два года с момента развала великого и могучего СССР Академия держалась, и только в две тысячи тринадцатом реформаторы лишили Академию ее финансовой составляющей. Шантажом, подкупами, интригами с финансированием научных проектов боролись чинуши со своенравными учеными. Андрей преобразования в Академии не принял, вместе со своей супругой участвовал в символических похоронах Академии, с установкой памятника и возложением цветов перед зданием Госдумы. Демарш ученых властями был отмечен – всем сестрам дали по серьге – финансирование проектов, в которых принимал участие Андрей было заморожено.

    Дед Андрей на семейном совете махнул шашкой: «Мы, ученые – дети мира. Мы нужны повсюду, меня и в Штаты зовут, и в Германию». Выбрали Германию, Света тогда уже беременная была, но и ей в Германии предложили работу, она специализировалась на заболеваниях мозга. В тогдашней России отъезду ученых препятствий не чинили, как в крепостное время помещик старался продать умных мужиков, оставляя себе работящих, но глупых, так и Российскому государству умные тоже были не нужны – дураками управлять легче. Да, и, вообще, дел было у чиновников! При реорганизации Академии – создавали Федеральное агентство научных организаций ФАНО.
(4. ФАНО – Федеральное агентство научных организаций. прим. автора).
Объединяли Российскую, сельскохозяйственную и медицинскую Академии в одну, переподчиняли и ликвидировали научно исследовательские институты, тут не до молодых ученых. В Германии же их приняли, как родных. Поначалу удивительно было, потом привыкли: и к служебной, ста пятидесяти метровой, меблированной квартире в Гамбурге, с видом на Эльбу, и к заработным платам во много тысяч евро, и к скорости предоставления, необходимого для изысканий Андрея, научного оборудования, и, к совсем непохожим на российские, немецкие отношения – к работе, к коллегам, к соседям. Попадали в конфузы, слишком непривычно было – и на работе не задержись, и отметить на рабочем месте ничего нельзя, и домой никого не зови, и телевизор дома громко не включи. Света устроилась в медицинский центр. Через два месяца, после рождения Марты, вынуждена была выйти на работу, так как гораздо выгоднее содержать няню, чем сидеть дома с ребенком. Разобрались с получением пособий и льгот по программам «Муттершутца» и «Эльтернцайт». Сперва очень ностальгировали по родине, живо интересовались новостями «оттуда», деньгами помогали родным. Андрея прежде всего интересовало развитие ситуации с Академией наук. Ну, там все по накатанной развивалось – ФАНО доверили управлять всем имуществом научных организаций России. Высшая школа экономики, инициировавшая реформу, финансировалась напрямую из бюджета, а финансирование программ Академии сократилось в разы. Андрей подписал открытое письмо ведущих ученых России Президенту РФ («Письмо-400») – крик души, с основным требованием изменения статуса Российской Академии наук и возвращении научно-исследовательских институтов под руководство Академии. Президент страны полностью поддержал позицию ученых, и через год ФАНО было ликвидировано… Функции ФАНО были переданы созданному Министерству высшего образования и науки. Те же функции, те же люди. Андрей махнул рукой на московское болото, перестал даже дома со Светой обсуждать, как резвятся эффективные менеджеры на непаханой целине Академии. В двадцать четвертом году, когда в трехсотлетний юбилей создания Российской Академии ее, Указом Президента, ликвидировали, торжественно все это отметив, вручив памятные ордена и подарки и акцентировав внимание общественности «… о трехсотлетии… впереди…, продвигая… и отвечая вызовам, но при изменении исторических условий… уже не соответствуя…». Андрей по-скотски напился дома и к теме этой больше очень долго не возвращался.

   В науке у супругов все получалось – Андрей получил премию Мотта – международного Института физики, медали имени Хьюза Королевского общества Великобритании. Светлана стала профессором гериатрической кафедры местного университета. Онемечились. Даже дома стали разговаривать по-немецки. Дочь уже родилась в Германии, училась в немецкой гимназии, говорила по-русски плохо. Андрей читал Зюддойче цайтунг и Шпигель, всей семьей болели за футбольный Гамбург, очень много путешествовали по всему миру. Семьей, все вместе, гуляли по городу – пешком, на велосипедах, на мотоцикле, заводная Светка купила себе байк. Альтона – это прежде всего многоводная Эльба с ее берегами, одетыми в гранит и бетон, живой зеленый забор деревьев и кустарника, вплотную стоящие друг к другу, шедевры архитектуры прошлого и отдельно, свысока смотрящие на своих предков, стеклянные небоскребы. Альтона – это бесчисленные парки с лужайками, на которых отдыхают после работы ответственные немцы, туристы со всего мира, а также многочисленные бездельники, молодежь, неформалы всех направлений и просто пьянчуги. Альтона – это муравьиная суета порта, с ее непрерывным движением сухогрузов, кранов и контейнеровозов, это одуряющий запах многочисленных кондитерских. Разговаривая между собой вечерами, супруги были не против состарится здесь на аллее Макса Брауера, посещая знаменитый рыбный Фишмаркт, любуясь фонтаном, где кентавры дерутся за рыбу, под управлением городской ратуши с конным всадником перед ней – объединителем Германских земель Вильгельмом Первым.
– Человек полагает, а господь располагает, – многозначительно произносил Андрей, качаясь на кресле, вырядившийся в длиннополую пижаму, с немецким полосатым, ночным колпаком на голове.
Сначала он купил ее для смеха, а потом носить понравилось – удобно же.
– Нас в Британию зовут работать, обещают сделать рыцарем – бакалавром. Так что Вас, миссис, попрошу обращайтесь ко мне «сэр», – пошучивал Андрей над Светой.

   Дочь незаметно стала подростком со всеми атрибутами неформальной молодежной моды – пирсингом, ядовитой раскраской волос и лица, татуировками. Примерившие на себя закатное европейское мышление интеллектуалов супруги не замечали поначалу постепенных изменений, происходивших в европейском обществе и на улицах их городов. Как в бесконечном человеческом потоке всевозможных народностей и цветов кожи, все больше людей в национальных арабских и афганских одеждах. А некрасивые, толстые, но веселые немки все больше разбавляются женщинами в паранджах. Что растут, как грибы, поселения мигрантов контейнерного типа. Сами мигранты не работают, не ассимилируются, живут на пособия, на материнский капитал, а детей у них много. Появляются целые районы, куда христианам, белым и даже полиции вход воспрещен, там живут по законам улицы и Шариата, связь между такими районами и остальным городом только через банкоматы и соцслужбу – еще пособий, еще, еще. Запрещено упоминание Рождества, перестали ставить на площадях рождественскую елку, исчез Санта Клаус, в школах запретили Марка Твена, Уильяма Шекспира, Джека Лондона, упоминание религиозных элементов христианства, в том числе ношение крестов. Пропали поросята, сначала с мультфильмов, потом с телевизоров, затем с картин, памятников и из школьных столовых. В гастрономах появляются халяльные отделы, кафе и рестораны тоже толерантно переходят на халяль, закрываются свинофермы. Менора и полумесяц везде, правят сознанием. Потом менора пропадает, остается один полумесяц. В летоисчислении толерантно запретили фразы до рождества Христова и после рождества Христова, зато обязательно при ссылке на дату указание на мусульманский календарь Хиджры. Преступность в городе растет, но она не имеет национальности, за этим следит федеральное министерство внутренних дел. Преступления совершают граждане или жители Германии, и все. Вал наркотиков. А местным демонстрируют художественные произведения вроде «Добро пожаловать к Хартманам», каждый немец должен иметь друга-беженца. Массовые изнасилования на улицах женщин в немусульманских одеждах, изнасилование своих детей дома со стороны европейцев. Погромы в пабах и публичных домах, теперь эти заведения охраняются полицией. Пустующие костелы и кирки, переполненные мечети. Исламские, нравственные патрули на улицах, следящие, чтобы не было пьяных, и чтобы женщины одевались подобающим образом. И демонстрации, демонстрации, демонстрации. Демонстрации мусульман: о равноправии, о воссоединении семей, о строительстве мечетей. Еще мечетей, еще, еще. Демонстрации одуревших от сионистской пропаганды немцев. Прекратить депортацию мигрантов, сделать Гамбург безопасной гаванью для беженцев! Вместе против расизма! Солидарность вместо разделения! Двадцать тысяч митингующих, сто тысяч демонстрантов, на площади собралось до полумиллиона человек...

    Беда грянула оттуда, откуда не ждали. Находясь с женой дома, услышали звонок в домофоне. Андрей поднял трубку:
– Да.
– Это Клаусс, портье.
– Да, Клаусс.
– К Вам, герр Андрей, дочь с гостем, пропускать?
– В чем дело, Клаусс? Это же наша дочь, – повесил трубку Андрей.
В дверь позвонили, Андрей пошел открывать и обомлел, распахнув дверь. По ту сторону двери стоял высокий мужчина, около тридцати лет, в арабском синем глухом под горло кафтане, с воротником стоечкой, в брюках из того же материала и рядом с ним по плечо маленькая женщина, с ног до головы закутанное в нечто бесформенное, только с открытой бойницей для глаз, а глаза… Глаза – дочери!
– Здравствуй, папа. Это мой жених, Хабиб.
– Салам, Уважаемый, – белозубо улыбнулся араб, заходя в квартиру.
За ним просеменила его дочь. Андрей потерял дар речи, потом замычал, по-профессорски бестолково замахнулся правой рукой, даже чтобы не ударить, а просто смахнуть это видение, эти халаты, эту нелепость, но кулак его был перехвачен отработанным стальным захватом. Хабиб дотащил Андрея до дивана, легко посадил его, отпустил его руку. Затем уже не раз виденным на улице жестом проповедников, с оттопыренным указательным пальцем Хабиб нравоучительно произнес:
– Как учил нас пророк Мухаммад «Кто верует во Всевышнего и Судный День, тот пусть оказывает почет своему гостю».
Гость повернулся к сидящей на кресле, ни живой ни мертвой Свете, наклонил голову:
– Госпожа, мое имя Хабиб, я из очень хорошего рода восходящего к самому Али ибн Абу Талибу, мир ему.
Гость сделал два шага назад, чтобы иметь возможность видеть обоих родителей и продолжил речь:
– К сожалению мои родители не находятся сейчас в Германии, и я вынужден лично в соответствии с повелением Аллаха и сунной Его посланника просить руки Вашей дочери. Скажу прямо, в случае Вашего согласия на обряд Никях, Ваша дочь войдет Госпожой в очень богатую и уважаемую семью и ни в чем не будет иметь недостатка.
Возникла минутная пауза, которую прервала Марта, которая потупив глаза произнесла:
– Если мне будет позволено высказать свое мнение, то я люблю Хабиба.
– Не такое будущее, я представлял для тебя, дочь! Подумай, что ты теряешь! Свободу! Свободу выбора! Ты становишься всего лишь наряженной куклой. Подумай, у тебя же такие успехи по химии! – соскочил с дивана, пришедший в себя, Андрей.
– Я думаю, уважаемый Андрей, что Вам следует произнести «Ашхаду алля иляха илляЛлаху, уа ашхаду анна Мухаммада расулюллах» и стать мусульманином, – опять воздев указательный палец к небу, веско произнес Хабиб. – Поймите, это единственный путь к спасению. Только в Исламе человек обретает счастье в обоих мирах. Будучи мусульманином, раб Всевышнего обретает счастье в земном мире, так как он находится под опекой Господа, оберегающего Свои создания и наделяющего их Своей милостью, а также в мире вечном, ибо те, кто уверовал и совершал благие деяния, по воле Творца, попадут в райские сады, о чем говорится в Священном Писании.
– О чем Вы говорите? Мы ведем речь о нашей дочери! Не важно верующий я или не верующий, – пытался возразить Андрей.
– В мире, Андрей, происходят очень большие изменения. Удивительно, что Вы как ученый человек, этого не замечаете. Не следует в современных реалиях называть себя неверующим. Ведь самый большой грех по степени в Исламе – это идолопоклонничество, многобожие-ширк, которое является грехом смертным, великим, и человека, который поклоняется идолам, ждут тяжелые и страшные мучения в Аду, откуда нет спасения. Что касаемо христиан или иудеев, то по Корану им присваивается статус «зимми», то есть, если они живут на мусульманской территории, то находятся «под защитой», потому что платят налог. Налог – это их расплата за нежелание принять истинную веру.
– Вы вообще нормальный человек? Мы находимся на территории светского государства – Германии, и то что Вы уже наговорили тянет на уголовное наказание за дискриминацию…– пытался привести в чувство жениха Андрей.
Хабиб перевел направление указательного пальца с неба на Андрея:
– Вы – потомки крестоносцев, основателей колоний на землях мусульман, тысячелетиями огнем и мечом несли на наши земли смерть, разруху, голод и грехи. Вы будете сейчас отвечать за содеянное. Вся ваша джахилийская культура в своей основе не имеют никакой ценности для мусульманина и должна быть уничтожена. Но, Вы – ученый, и вопреки сложившемуся мнению среди кяфиров, Ислам заинтересован в развитии наук. Еще двести лет от Хиджры, когда ваши правители и читать то не умели, Мухаммад аль-Хорезми, который принадлежал к числу выдающихся и талантливейших учёных развил десятичную систему, написал введение к четырём основным действиям арифметики и исчислению дробей и добавил ещё сборник задач, который он назвал «аль-джабру валь-мукъабаля». Вы, по своему обыкновению, учение украли и переделали в алгебру. Так что мы ждем новообращенных брата и сестру для совершения бракосочетания Никяха.
Молодые ушли.

   Андрей пришел в себя и побежал в полицейский участок. Там его вежливо выслушал выделенный ему инспектор:
– Мы, конечно, примем заявление, герр Андрей, о пропаже Вашей дочери. По закону ее поиском займется не только муниципальная, но и федеральная полиция, будет уведомлен Интерпол. Вы не волнуйтесь, мы знаем Хабиба. Он очень уважаемый человек среди немцев арабского происхождения. В любом случае по федеральному законодательству брак Вашей дочери, совершенный до восемнадцати лет, будет признан судом, как «брак с несовершеннолетней» и будет расторгнут в обязательном порядке…
– Если Вы знаете этого Хабиба, так сделайте же что-нибудь! – переходил на крик и вспоминал русский мат Андрей.
– Сделаем, что в наших силах, но должен Вам сказать, что в последнее время таких случаев очень много… У нас свобода вероисповедования в стране и молодые немки очень часто стали принимать ислам…
Выйдя из полицейского участка, Андрей другими глазами глянул на ночной Гамбург. И увидел то, на что раньше старался не обращать внимания: и толпы смеющихся немцев арабского и афганского происхождения или беженцев, и явную торговлю наркотиками с их стороны, и коренных немцев и прочих европейцев по большой дуге обходящих эти восточные и африканские сборища. Если же туземцы обращали внимание на иноверцев, то те быстро переходили на быстрый шаг или бег под издевательские улюлюканья. Именно этой ночью к Андрею пришло понимание, что его немецкое бытие заканчивается, а сама Германия, безвозвратно пропала. За неделю по-немецки педантично в банковскую ячейку положили семейные драгоценности. Часть этих драгоценностей позже удалось переправить в Россию.

   А через неделю был захвачен Дворец Европы в Страсбурге. В объединенной Европе произошла Исламская революция. Супруги обрывали телефоны американского посольства, но там были вежливо глухи к обращению европейцев – у них были договоренности с новыми властями Европейского халифата о беспрепятственном выводе с территории Европейского Халифата американских военных баз и ядерного оружия. Авиасообщение было открыто лишь с мусульманскими странами и, почему то, с Россией. Выхода не было – только домой. Звонили в посольство, благо двойное гражданство у них со Светой сохранилось, купили билеты. Вызвали такси. Водитель, молодой араб, белозубо смеялся всю дорогу. Их три раза по дороге в аэропорт останавливали исламские патрули. Два раза с них, зимми, снимали то ли налог «харач», то ли бакшиш в немыслимые пятьсот евро, а третий раз их остановили непримиримые, и, несмотря на все увещевания водителя вытащили из машины и повели расстреливать. Помогло напоминание о новом всесильном, арабском зяте.
– Я знаю Хабиба, он муж моей дочери, большой человек! – кричал Андрей. Он из рода самого Талиба, мир ему! Узнает, что вы убили его тестя и тещу – убьет Вас. Мы, вообще, не немцы, мы русские.
Шли переговоры. Бородатые моджахеды с кем-то связывались. Потом забрали у супругов все наличные деньги и отпустили. На ломанном немецком, главный из них пообещал супругам на прощанье:
– Россия – очень плохая, недружественная к мусульманам страна. Она убивала наших братьев на Кавказе и в Сирии. Мы этого никогда не забудем. Скоро вся Россия будет принадлежать нам. Вам башку будем резать, женщин ваших насиловать, а всех оставшихся русских сгоним на Север, как овец.

   На этом распрощались. Заплатить карточкой арабу-водителю не удалось, он отказывался принимать безналичные деньги и обещал вернуть супругов к последнему посту. Света снимала колечки с пальцев, Андрей тоже пожертвовал супружеским кольцом. Араб отпустил. На стоянке перед аэропортом толпы людей – гражданские и вооруженные моджахеды. Слышны автоматные очереди.
Дед Андрей и баба Света, быстрее, быстрее, забежали в здание аэропорта. Терминал оказался ловушкой. Вместо привычного досмотра исламские патрули. Прибывающих в аэропорт делят на разные когорты – людские части. Первая мусульмане – с ними общаются относительно вежливо, старшие среди моджахедов объясняют, что вылет пока разрешен лишь в арабские страны, мусульманские страны Юго-Восточной Азиии, Соединенные Штаты Америки и Россию. Уважаемые братья и сестры по вере, желающие улететь в указанные страны должны под присмотром воинов Аллаха проследовать к определенным стойкам для регистрации.
    Вторая часть европейцы – зимми, не имеющие на руках авиабилетов, необоснованно желающие выбраться с территории Европейского Халифата. Они нарушили законы Шариата: Зимми запрещено покидать эту самую территорию. Этих обыскивают, отбирают вещи, золото и наличные деньги, опрашивают работал ли кто в полиции и судебной системе доисламской Европы. Кто признается – тех собирают отдельно, остальных сгоняют на стоянку перед аэропортом. Женщин отдельно, мужчин отдельно, стариков и детей тоже отдельно. Их путь – фильтрационные и концентрационные лагеря. Европейскому Халифату нужны все. Нужна мужская рабская сила, из части детей, согласно налогу крови – девширме, сделают янычар, а женщины настоящим воинам нужны всегда и в качестве второй, третьей, четвертой жены или для совершения временного брака никах-мута.
   Третья категория – пытающиеся покинуть территорию Европейского халифата граждане стран, исповедующих буддизм: китайцы, индусы, японцы, непальцы… У этих отбирают все вещи и гонят на площадь, где объявляют, что они виновны в самом страшном грехе – ширк, многобожие по законам шариата карается смертной казнью, и тут же безжалостно расстреливают. Вместе с ними расстреливают и полицейских и судебных из «зимми». Они виновны, ибо только Бог осуждает, человек не может выносить приговор.
   Дед Андрей с бабой Светой определены в четвертую категорию – им разрешено покинуть Европейский Халифат. После определения они попадают в коридор позора из молодых, бородатых мужчин. Их, проходящих по коридору, толкали, били, оплевывали. Бабу Свету выдернули за пределы коридора играть в "тахарруш". Пытающемуся спасти супругу, деду Андрею разбили лицо. Избежать коридора позора нельзя. Игра «таххаруш» заключается в раздевании жертвы и ее массовом изнасиловании. Голых женщин им вернули только возле стойки регистрации. Бабе Свете повезло: ее лишь раздели, насиловать не стали ввиду возраста. Остальным вылетающим в Россию девочкам, девушкам и женщинам повезло гораздо меньше… Кричавшую возле стойки мать, потерявшую ребенка, тут же застрелили – так что порядок и тишина были обеспечены.
Так прилетели в Москву.