К нам по-человечески, и мы по-человечески

Когда она начинала, комнатка становилась совсем маленькой. Ему всегда хотелось оказаться где-то далеко-далеко и оттуда, если уж это так необходимо, наблюдать за её метаниями из угла в угол, за её резкими жестами. Слышать очень издалека, если по-другому совсем нельзя, её становившийся в такие минуты нестерпимо визгливым голос. Из соображений безопасности, когда назревал скандал, он торопился усесться на стул около оконной шторы, прижаться спиной к стене и хотя бы одну, согнутую в локте, руку положить на стол. Так можно было прикрыть голову, в случае если в неё полетит что-нибудь тяжёлое. Рука помогала также спрятать часть лица, чтобы мимикой не выдать отношения к происходящему. Это было важно, потому что иногда происходящее казалось ему невыносимо комичным, и он готов был не то что расплыться в улыбке, а заржать в голос. Делать этого было ни в коем случае нельзя – она истериковала на полном серьёзе и ожидала, что он, как и должно, окажется виноватой стороной.

Так было всегда. Только не сегодня. Сегодня он вдруг обратил внимание не на её стремительные движения вдоль и поперёк комнаты, которые, по идее, должны были его напугать или, хотя бы, придать ей, громовержеце, наиболее грозный вид. Он должен бы испугаться самому факту перемены её способа перемещения. Обычно она двигалась величаво, плавно, а тут мечется как тигрица. Расчёт на испуг: что случилось? почему? как это остановить? Она стремилась вывести его из равновесия, чтобы из него били фонтаны энергии. Вампирит? Конечно! А то он не понимает…

Он даже перестал обращать внимание на её жестикуляцию, производившую впечатление сошедшего с ума вентилятора. Этих резких движений он тоже должен был испугаться. Ведь он привык совершенно к другому. Она сейчас жестикулировала так, как будто была вооружена, как будто хотела его пронзить, разрубить, уничтожить. Ему следовало – она так думала – бояться её гнева и умолять о пощаде.

Однако она не могла предположить, что нынче исподволь созрело в нём что-то другое, сильное, неподвластное ей и её воле. Как же хорошо ощущать, что ты владеешь собой, своими нервами! Что способен сохранять спокойствие и холодный ум, несмотря на то, что кровь кипит, а пальцы сжимаются в кулаки…

Он как будто впервые увидел, как, развеваясь во время быстрой ходьбы, полы лёгкого халатика обнажают её симпатичные коленки и маленькие упругие ляжки. Её руки взлетали вверх – и он словно вдруг увидел, какие они тонкие и белокожие. Загар к ней не приставал, и на пляже, или на даче, как будто становилось ещё светлее, когда она оставалась в купальнике.

Да и голоса её вдруг не стало слышно. Её губы двигались, и он заворожённо смотрел, как они двигаются. У неё был красивый рот, и ему порой хотелось попросить её просто говорить, не важно, что и о чём. Важно, чтобы губы двигались и на них можно было бы смотреть.

Вот и сейчас. Он смотрел на её маленькое тельце, на лицо, губы как-то по-особенному. Она хотела вызвать страх – страха не было. Она хотела оглушить его своим криком – он как будто вообще перестал воспринимать звуки. Он видел перед собой лишь женщину, каждая клеточка которой была ему давно знакома и всё ещё желанна. Зачем всё-таки она так суетится? Неужели нельзя привлечь к себе его внимание каким-то другим, значительно более простым способом? Ей чего-то не хватает? Зачем эта беготня, эти крики? Чего она, в конце концов, добивается? Ведь не первый раз это происходит. И чем обычно заканчивается? Долгими разборками, иногда ссорами, иногда уходами к маме на дни и ночи. Звонками с лаконичными ответами, когда она цедит слова сквозь зубы, как будто делает одолжение, разговаривая с ним, с бросанием телефонной трубки. Но неизменно, так или иначе, ссоры заканчиваются примирениями, бурными и неистовыми. Почему же всё это так растягивается во времени? Зачем мотать друг другу нервы? Наверно, она хотела как следует натянуть пружину, чтобы потом рвануться навстречу друг к другу с максимальной силой. Стало быть, ей этого и не хватает…

Он подался вперёд и взглядом хищника наблюдал за ней. Когда она оказалась на расстоянии вытянутой руки, резко поднялся, схватил её и с силой прижал к себе. Она на мгновение замолчала, испытывая шок, потом стала колотить его обеими руками. Не тут-то было! Он подмял её под себя, целуя шею и прижимая к себе одной рукой. Сил для этого вполне достаточно. Другой рукой он жёстко мял её задницу, с каждым движением стараясь поднять вверх полы тонкого халатика.

Она изо всех сил отбивалась, пыталась даже кусаться. Тогда он поставил её на пол, взял двумя руками её голову, сжал в ладонях и стал целовать. Она пыталась мотать головой из стороны в сторону, но у неё ничего не получалось. Он сжимал её голову всё сильнее, придавливая челюсти снизу большими пальцами так, что она вынуждена была закрыть рот. Тогда он захватил её губы своими и стал жадно целовать взасос, как будто сто лет этого не делал, и теперь вот, дорвался. Она мычала, била его кулачками по спине, но он уже тащил её в сторону постели. Куда ей было справиться с возжелавшим секса сильным мужским телом!

В постели она сопротивлялась совсем недолго. Осознав непреклонность его намерений, стала решительно ему помогать. Прогнулась вверх, когда он стаскивал с неё трусики, раскинулась, обняла его маленькими ножками и вдруг повела себя так, как будто это она затеяла всю эту постельную возню, а не он. Казалось, ей нравится его жёсткость, напор, даже грубость. Он брал её как добычу, которую могут отнять, пытался не то разорвать её, не то посадить на кол. Она же реагировала совсем не как жертва, а как ненасытная нимфоманка, готовая сама распахнуться настежь, вобрать в себя, поглотить. Она не стонала от наслаждения, как иногда стонут женщины во время секса, и не кричала, как человек, которому причиняют боль. Она громко урчала, как урчит голодный насыщающийся зверь. Её маленькие пяточки с силой прижимали к себе его ягодицы, как будто пытаясь вдавить его в себя. Острые ноготочки вцепились в его спину, как будто он мог вырваться и убежать. Кто из них был зверь, а кто жертва? Оба были охотниками и оба – добычей, и никто не хотел уступать.

Вскоре он оказался перевёрнутым на спину. Она прогнулась, ухватила рукой его орудие и сама заправила его в себя. Вот уже он удерживает её бёдра, а она быстро движется на нём сверху. Вперёд-назад, вперёд-назад, сверху-вниз, сверху-вниз. Две их злости, их силы, их ярости слились в одну и превратились в мощную сексуальную энергию. Если бы кто оказался вдруг далеко-далеко и мог бы наблюдать за происходящим, наверняка бы утверждал, что ему чудились молнии, а в криках, которые издавали оба, слышались раскаты грома.

Она получала разрядку раз за разом, она так хотела, ей всё было мало, а его как будто заклинило. Ему нельзя было ослабнуть. Надо было победить, взять верх. Это его схватка.

«Вот и хорошо! – думал он. – Посмотрим, кто кого».

Наконец, она обессиленно откинулась на подушки. Тяжело дышала. Влажным было всё её тело. Он приподнялся на локте, внимательно посмотрел на её лицо. Неприятностей в виде беготни и криков не предвиделось. Про себя хмыкнул. Что ж. Можно позволить себе расслабиться и провалиться в сон. Уж теперь-то она его не прикончит?..

Очнулся от запаха кофе. Что-то аппетитно скворчало на их маленькой кухне.

Услышав шорох из комнаты, она, вся такая причёсанная и прибранная, в наискось повязанном на бёдрах большом цветастом платке, появилась на пороге кухни. Загадочно улыбаясь, отчего на щёчках показались знакомые милые ямочки, ласково спросила:

– Проснулся? Пойдём, перекусим…
…………………………………………………………………………………………………

На следующий день коллега по кафедре, известный профессор, говорил ему, стоя в курилке:

– Знаешь, дружище, ты был прав. Так с ними и надо поступать. Я в этом сам убедился накануне. Хотя ты в курсе, как мне не хотелось соглашаться с тобой!

– Серьёзно? Не ожидал от тебя, друг мой, такой прыти. Признаюсь как на духу. Думал, не справишься. Оказывается, – он помолчал, едва заметно улыбнувшись какой-то своей мысли, – действительно, теория может стать практикой!

– Да, мне было непросто. Пришлось подняться, так сказать, над собой. Но каков результат! Он превзошёл все мои ожидания. Даже неловко в этом признаваться.

– Обрати внимание, коллега: женщины-то они разные – твоя и моя. Им наша интеллигентность ни к чему. Ведь суть у них одна и та же. По крайней мере, пока гормональный фон остаётся достаточно высоким. Не случайно я тебе анекдот рассказал, помнишь? Очень точно в нём всё подмечено.

– Ты имеешь в виду анекдот о визите к сексопатологу?

– Там, скорее, не сексопатолог, а обычный психолог.

– Ну да, я его на всю жизнь запомнил. Весьма поучительно!

– Прошу прощения, коллеги, что вмешиваюсь, – в курилку вошёл недавно поступивший на кафедру кандидат наук, – вы упомянули какой-то анекдот? Можете воспроизвести? Развеяться уж больно хочется.

Разговаривавшие мужчины переглянулись, потом один из них, затянувшись сигаретой и чуть прищурившись, вымолвил, чуть растягивая слова:

– Видите ли, коллега… Тут не просто анекдот, а, так сказать, некий рецепт семейного счастья и, я бы сказал, семейного взаимопонимания. Впрочем, вот Вам и сам анекдот:

Один мужчина пришёл к врачу и пожаловался, что жена достала его своими скандалами. Врач спрашивает, как у них в сексуальной жизни. Тот говорит, мол, какая там сексуальная жизнь! Работу работаю с утра до ночи. Да и возраст уже… А врач ему, мол, есть только одна возможность прекратить скандалы: затрахать свою жену до смерти. По-другому никак. Есть средства (врач пишет на бумажке, какие). Примите, мол, и вперёд. Тот так и сделал. Пришёл домой, принял таблетки. Жена на него с криками, очередными претензиями. Он, не слушая, не возражая, хвать её в охапку – и в койку. Старался как никогда, изо всех сил, до изнеможения. Всё, казалось, за…любил её досмерти. Лежит, почти не дышит. Отвалился, уснул. Уф. Справился!

Просыпается – из кухни ароматы, жена напевает какую-то песенку. Посмотрел: приодетая, счастливая. Спрашивает: «Что с тобой?» «Да ничего, – отвечает, улыбаясь. – К нам по-человечески, и мы по-человечески»…

Лично я, коллега, вчера проделал всё в точности. Сработало! Эту удачу мы тут и обсуждаем. Присоединяйтесь! Возможно, и Вам есть, что нам рассказать.