Family planning

Светлой памяти Людмилы Дмитриевны Котилевской посвящается.

Я мог бы много рассказать тебе об Индии,
Но только ты об этом лучше песню расспроси.
                (ремейк известной песни)

          Было это давно — более полувека тому назад. Работа забросила меня в далёкую и тогда неведомую мне страну — Индию. Я действительно много мог бы рассказать об этом долгом “хожении за три моря”, потому что прожил и проработал там аж три года, без отпусков и поездок на Родину.
          Первое сильное впечатление оставил авиационный рейс по маршруту Москва-Ташкент-Дели. Точнее, его второй этап — перелёт через Гималаи. Миновав столицу Узбекистана, я уснул в кресле самолёта (это был четырёхмоторный турбовинтовой очень шумный “Туполев”, кажется, 114-ый), но вдруг проснулся и через толстое стекло иллюминатора увидел потрясающую, незабываемую картину гигантских заснеженных вершин, подсвеченных ярко-розовым ослепительным сиянием восходящего солнца. Снова погрузиться в сон было уже невозможно, и сравнить великолепие зрелища постепенно набирающего высоту светила, на фоне высочайших в мире гор, можно было только с тем, что ожидало меня на третьем этапе перелёта по маршруту Дели-Калькутта.
          Действие это происходило уже на борту французского лайнера типа “Каравелла”, принадлежащего индийской авиакомпании. После утомительного ночного перелёта и насыщенного дневного пребывания в советском посольстве в Дели, я был крепко уставшим и, оказавшись на борту красавицы-француженки с её “ласковыми”, практически бесшумными двигателями, мгновенно заснул. Спустя некоторое время я открыл глаза. По салону лайнера плавно, словно в танце, двигались три молодые, стройные стюардессы, разнося прохладительные напитки. Их униформа была небесно-голубого цвета, однако покрой её, с точки зрения советского человека, казался более чем оригинальным: пространство ниже линии груди и до самого пояса оставалось обнажённым.
          Возможно этого требовал тропический климат страны в целях достижения необходимой телу прохлады. Но смуглокожие чужестранки двигались настолько изящно и грациозно и улыбались столь ослепительно, что автор сих строк (в ту пору тридцатилетний), забыв об уютном царстве Морфея, пребывал в нирване блаженства до тех пор, пока колёса “Каравеллы” не коснулись поверхности аэродрома.
          С момента прибытия на место работы каждый новый день имел своё весьма важное значение. В течение первого года большая часть времени посвящалась изучению английского языка, являвшегося основным коммуникативным средством, без которого совместная работа с индийцами была просто немыслима. Учил язык автор сих строк весьма упорно, следуя всем возможным способам. Голова ещё “варила” вполне приемлемо, в результате чего через год я мог общаться с представителями местного населения вполне самостоятельно, не прибегая к услугам переводчиков.
          Из всех многочисленных тем, которые можно было бы развернуть, описывая пребывание в той стране, я выбрал одну (смотри название этого очерка). По-моему, демографическая тематика сейчас весьма актуальна, учитывая то, что с тех пор население планеты выросло более чем вдвое, а Индии — практически втрое.
          На новое место работы прибыл я один, жена с сыном подъехали (точнее — подлетели) только через полгода. Жизнь в одиночестве, как и всякое иное явление бытия, имело две стороны. Светлая давала мне большую свободу действий и освобождала время для таких полезных дел как, например, изучение английского языка. Однако и тёмная не позволяла о себе забывать. Так, в частности, к накоплению средств для последующих покупок в Союзе Советских Социалистических Республик (царствие ему небесное!) особо ценных и престижных вещей (Ах, автомобиль, кооперативная квартира и заветные шесть соток в Подмосковье! — сокровенная мечта всех работающих за рубежом). Короче говоря, к скрупулёзному откладыванию денежных средств до приезда жены ваш покорный слуга так и не приступил.
          Ну, и главное, я безусловно скучал по близкому человеку и, что греха таить, по женской ласке. Ну, уж раз коснулся я этой темы, расскажу ещё об одной из сторон моей деятельности в той далёкой и таинственной стране.
          Руководство социально-политической жизнью групп советских специалистов, работающих за границей, осуществлял так называемый Загранотдел Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза (земля им всем пухом!). Располагался он, как и все другие отделы ЦК, в районе площади Ногина (ныне Славянская Площадь) в Москве. Партийные бонзы стремились, чтобы все порядки в группах советских специалистов за рубежом были такие же как и на Родине. Поэтому у нас функционировали и партийная организация, и профсоюзная тоже. Однако, чтобы несколько завуалировать всё это, их названия слегка модифицировали. Профсоюзную организацию назвали “месткомовская”, а партийную — “профсоюзная”. Да, в такие игры игрались взрослые дяди и тёти: враг-то ведь не дремал. Возглавлял так называемую “профсоюзную организацию” нашей группы инженер-строитель из института “Теплоэнергопроект” — Анатолий Алексеевич Гурьев. С точки зрения Советской Власти он являлся человеком абсолютно благонадёжным. И фамилия, и происхождение его не вызывали ни малейших сомнений, к тому же, супруга Анатолия была дочерью полковника КГБ, и сама работала врачом в поликлинике этой всемогущей в те времена “Конторы Глубокого Бурения”.
          К вышеперечисленным персонажам автор сих строк никогда никаких претензий не имел, были они ему вполне симпатичны, и мы даже дружили домами, тем более, что жили впоследствии поблизости. Правда, когда я, расставшись с первой женой, “отчалил” на ПМЖ в Германию, отношения резко изменились. Ну, да что об этом говорить!
          Так вот, когда я, тогда вполне себе партийный, семейный и сознательный, появился в группе советских специалистов на индийской станции Патрату (Патрату — так называлось местечко нашей дислокации) — пригласил меня Гурьев на беседу.
          “Борис, — сказал он мне, — я не сомневаюсь, что ты — хороший специалист в своей области и приехал сюда для выполнения серьёзных и важных задач. Но у нас здесь каждый, кроме основной технической деятельности, выполняет дополнительно ещё какие-то общественные обязанности. В этом плане чем мог бы ты заняться?”
          Тогда я почему-то решил, что мне следует сначала немного попридуриваться и поломаться. Таким образом, мой ответ прозвучал примерно так: “Ой, я в этом деле не силён. Даже не знаю, чем бы я мог заняться”. Это сказал я, который с детских лет в октябрятах, в пионерах, в комсомоле, в партии, в школе, в пионерском лагере, в институте и на работе только и делал, что был активнейшим общественным деятелем; был звеньевым, председателем совета пионерского отряда, пионервожатым, комсоргом, профоргом, редактором стенной газеты и т.д. и т.п. и пр. Не хватит этой толстой тетради, марая бумагу которой, воплощаю я мои воспоминания, если возьмусь за описание моей разнообразной и разноплановой деятельности в затронутом аспекте. Но Анатолий, надо отдать ему должное, был человеком спокойным, выдержанным и уравновешенным. Мои сомнения выслушал и с ходу предложил сферу деятельности. В это как раз время индийские власти ввели систему подушного обеспечения жителей страны дефицитными продуктами: мукой, сахаром и, по-моему, ещё манной крупой (сейчас уже плохо помню). Не являясь гражданами той страны, советские специалисты и члены их семей, тем не менее, тоже имели возможность получать аналогичные продукты на общих основаниях. Осуществление этого мероприятия в нашем коллективе, возведя меня в должность местного интенданта, поручил мне наш мудрый парторг.
          За важное и нужное дело взялся ваш покорный слуга с присущим ему энтузиазмом. Киевлянин Гарик Ерофицкий был одним из моих тамошних коллег. Я питал искреннюю симпатию к этому молодому специалисту по тепловой автоматике — сотруднику одной из украинских ТЭЦ. Жили они вдвоём с женой Еленой, без детей. К ним я и обратился за помощью. “Гарик, — распорядился автор сих строк, получив согласие, — я с переводчиком и шофёром оформлю все бумаги, затем получу в райцентре продукты в мешках и привезу сюда. А вы с Ленкой возьмите весы, и будем развешивать и раздавать всю эту сыпучую снедь. Ну, привлечём ещё пару индусов из общественной столовой, если сами не сможем справиться. ОК?”. Работа закипела. Расторопным малым был я в ту пору! К концу знойного индийского дня, покрытые тонким, но весьма заметным белёсым слоем муки, усталые, но довольные, мы всё всем раздали и распределили. Хватило всем, но впритык, даже себя пришлось немного обделить. Через месяц мероприятие надлежало повторить. “Ну, нет, так дело не пойдёт!” — понял я.
          “Гарик, — говорю я Ерофицкому, — ты в прошлый раз весы сам проверял?”
          “Боря, ты что во мне сомневаешься?”
          “Гарик, если бы я в тебе сомневался, то в напарники себе подыскивал бы кого-нибудь другого”.
          “I see!” (понятно).
          “Гарик, нам предстоит второй тур. Возьми свои весы. Вывери их точно-точно. А после этого подвинь стрелочку на полделения вправо (я имею в виду в сторону увеличения) и зафиксируй. Всё понял?”
          “Уверен, что да!” — отвечал мой коллега, плутовато ухмыльнувшись.
          Во втором туре реализации продуктов всем всего хватило, даже организаторам процесса и индусам-помощникам отсыпали мы щедро. На третий раз наша квалификация взросла настолько, что мы сами уже вообще ни к чему не прикасались — всё делали индусы. Только Гарик внимательно следил за стрелочкой. Таким образом, вник автор сих строк в тайны торговли, в которой, как он понял, случайности исключены.
          Реализация жизненно важных сыпучих продуктов производилась раз в месяц. Постепенно мои интендантские полномочия выросли — добавилась еженедельная доставка других продуктов из местного районного центра, города Ранчи, в наш посёлок. Наладив и этот процесс, доведя его практически до бессбойного автоматизма, моя кипучая жажда деятельности потребовала искать себе иную область приложения сил.
          Должен подчеркнуть, что лёгкость, с которой я справлялся с делами, возрастала по мере освоения английского языка. Эту зависимость осознал ваш покорный слуга очень скоро, и самое важное, что это было ему не в тягость, а скорее в удовольствие и интерес к иностранным языкам сопровождал его всю жизнь и, слава Богу, передался по наследству старшему сыну.
          Помимо склонностей филологических, сопровождает меня всю жизнь ещё одна “слабость” — любовь к русской песне. Этой теме я посвятил рассказ “Одинокая Гармонь” (см. выше). Русский человек в праздники, как правило, организовывает обильное застолье с выпивкой, и где-то после третьей или четвёртой рюмки обязательно запоёт. Там в Индии, на чужбине, культ русской песни был поднят на несоизмеримую высоту, а репертуар пестрел завидным разнообразием. Поэтому ещё одним моим увлечением стало сочинение, точнее переделка, текстов популярных в те времена песен, при сохранении аутентичных мелодий.
          Таким образом появилась, например, песня “Джипы стоят у ворот” (переделка “Лыжи у печки стоят” Юрия Визбора). Первое подобное сочинение: “Нас тоска по дому замучила” на мотив “Подмосковных вечеров” я озвучил в тот же день, когда прилетел. Позже состряпал “Залил Мансун, вокруг леса вечнозелёные, но ты об этом лучше песню расспроси”. Спустя ещё некоторое время, появились и “Патратские частушки”. В их сочинении активно участвовал главный инженер проекта Бибиков Георгий Матвеевич, прибывший к нам из Москвы на короткое время, однако свой весомый вклад в “народное” творчество он внести успел. Но и этого мне было мало, — апофеозом культурной деятельности автора данного сочинения стало создание женского хора. Идея эта “витала в атмосфере” и достаточно было одного короткого объявления о первой репетиции, как вот он — хор материализовался, словно из пустоты по велению некого всемогущего восточного джина. Я возглавил дело весьма дерзко, не имея за душой никакого музыкального образования. Инструмент тоже отсутствовал. Нет, вру! Один баян был у нашего уважаемого руководителя — Бориса Васильевича Миловидова. Играл он на нём только одну вещь — “Чайку”. Люди моего поколения, наверное, помнят слова той замечательной песни: “Ну-ка, чайка, отвечай-ка: друг ты или нет? Ты возьми-ка, отнеси-ка милому привет”.
          По моим представлениям, хор должен был быть многоголосым, но на первый, как сейчас бы сказали “кастинг”, собрались только представительницы прекрасной половины рода человеческого. Никакой шантрапы! Собрались — надо петь. Спонтанно, организатор мероприятия выбрал песню “Лён”. Ему она нравилась своей певучестью, нежной мелодией. И текст, хоть и не без печальной нотки, но очень лиричный: “Лён, лён, лён, кругом цветущий лён. А тот, который нравится, не в меня влюблён”. Конечно, мне очень хотелось создать многоголосье — оно так и просилось в той песне. Я старался как мог.
          На первом же мероприятии, посвящённом одному из многочисленных праздников, которые мы коллективно отмечали, песня зазвучала — дело было сделано. Не могу не сказать нескольких слов о солистках нашего хора. Это же были молодые украинские женщины — они все певуньи от роду, поют в семьях и на посиделках с детства, голоса поставлены природой. Песня — их стихия. А сами! Очень рекомендую перечитать, а кому-то и впервые ознакомиться со стихотворением А.С.Пушкина “Гусар”. Ваш покорный слуга прочитал его в 1949-ом году в школе на празднике, посвящённом тройному юбилею поэта, учась в седьмом классе.

                То ль дело Киев! Что за край!
                Валятся сами в рот галушки,
                Вином — хоть пару поддавай,
                А молодицы-молодушки!

                Ей-ей, не жаль отдать души
                За взгляд красотки чернобривой...

          Если бы Александр Сергеевич смог бы прилететь на машине времени тогда в Патрату, то о солистках моего хора в индийском посёлке, на строительстве современной тепловой электростанции он точно написал бы что-то подобное ... или даже круче!
          Репетиции хора стали событием регулярным, но в этот момент, осенью 1965-го года, прилетела в Индию моя жена с малолетним сыном. Моей холостяцкой жизни пришёл конец.
          Я встретил их в Калькутте, где мы переночевали в здании советского торгпредства. Людмила Дмитриевна познакомилась там со своим практически земляком — армянином из Краснодара, который занимался импортом индийского чая в СССР. От него мы узнали, что индийцы рассчитывались своим чаем практически за весь советский экспорт. Мы даже (на любительском уровне) подсчитывали сколько они на этом зарабатывают. Как всегда, когда считают чужие деньги, — цифры выглядели астрономически колоссально.
          К исполнению супружеского долга автор сих строк, по естественным причинам, приступил при первой возможности, и, именно поэтому, мой второй сын родился летом следующего 1966-го года. Как видите, тема этого рассказа, обозначенная в его заглавии, мне очень даже близка, в чём вы ещё неоднократно убедитесь, если пожелаете продолжить чтение.
          Между тем, индийское правительство во главе с премьер-министром, знаменитой Индирой Ганди, произвели внедрение ряда мер в целях ограничения деторождения в индийских семьях.
          Однако, прежде чем я расскажу об этих мерах, попытаюсь передать мнение рядовых жителей страны по этому поводу. Большое количество детей в индийских семьях не исключение, а скорее — правило. Один местный житель, по имени Джи Пи Сингх, работавший со мной в непосредственном контакте, был отцом семерых детей. Когда я однажды пришёл на работу расстроенный, он меня спросил: “Мистер Б;рис, в чём причина твоего недовольства?” Я ответил, что у меня заболел ребёнок. Он искренне удивился и пояснил мне, что дети болеют всегда и ничего необычного в этом нет. В другой раз я ехал на машине с другим индусом, тоже образованным и интеллигентным. Он, пользуясь интимностью обстановки, стал меня расспрашивать как мы регулируем рождаемость. Я ему изложил суть приёмов, используемых в Советском Союзе. Думаю, что он и без меня о них слышал. Он подумал, помолчал и сказал: “Нет, нам это не подходит!”. Вот такие шаги к пониманию индийского менталитета в этом вопросе были мной сделаны.
          Для решения проблемы высокого уровня рождаемости индийское правительство настойчиво рекомендовало мужскому населению страны подвергнуться хирургическому вмешательству, в результате которого семяпровод перенаправлялся в мочевой пузырь. Операция совсем не сложная, неопасная, но весьма радикальная. В качестве приза для послушных государству самцов, добровольно отказавшихся от роли производителей, выделялись государственные средства в сумме десяти рупий, на которые приобретался японский транзисторный радиоприёмник.
          Мой советский менталитет не позволял оценить все достоинства и недостатки вышеописанного мероприятия. Подход индусов к нему тоже был противоречивый. Одному из индийских техников, работавших со мной бок о бок, такую операцию сделали. Дня три он не выходил на работу. Когда, наконец, появился, наши коллеги, из числа его соплеменников, стали меня “подзуживать”: “Мистер Б;рис, спросите его, где он был?” Я почувствовал подвох и сдался не сразу. Тем не менее, град вопросов посыпался на беднягу. Особенного одобрения произошедшему в той беседе я не почувствовал.
          Когда Индиры Ганди не стало (её убили!) поток обвинений в адрес покойницы за то, что она “кастрировала индийскую нацию” не затихал довольно-таки долго. Короче говоря, тот индийский эксперимент “планирования семьи” назвать удачным невозможно.
          Через девять месяцев после прилёта моей жены, сообразно физиологическим законам бытия, у нас родился второй сын — Дмитрий. Однако в этом плане мне предстояло также стать своеобразным “пионером”. До того жёны специалистов, работавших за рубежом, ездили рожать детей домой — в Советский Союз. Однако подобные “путешествия” оборачивались для внешнеторговой организации, которая оплачивала все проездные расходы, в копеечку.
          На нас впервые для, по крайней мере, нашей колонии был произведён эксперимент — моя жена родила ребёнка в Индии. Представитель руководящей организации от Министерства Внешней Торговли, мой хороший знакомый ещё по МЭИ, Вадим Захарович Коротков нашёл поблизости частную клинику, где и должно было произойти сакральное событие — появление на свет нового человека.
          Индия — страна многокультурная. В частности, там, без каких-либо конфликтов, уживаются вместе множество всяческих религий. Преобладает, безусловно, индуизм, но это не мешает тут же существовать и мусульманам, и буддистам, и сикхам, и христианам и прочим верованиям разнообразных мастей.
          Так, в частности, клиника, в которой Людмиле Дмитриевне предстояло разрешиться от бремени, принадлежала христианской миссии “Церкви Адвентистов Седьмого Дня”. Может быть, в какой-либо иной стране их сочли бы сектой и были бы они гонимы, но не в Индии, где действительно “процветали все цветы”.
          Миссии этой, кроме клиники, принадлежало несколько строений различного назначения, в том числе — небольшая церквушка — Божий Храм для обращения к Высшим Силам. Возглавляла всё это английская семья: муж и жена сравнительно молодого ещё возраста. Я к этому времени уже свободно изъяснялся на их языке и был способен решать всяческие вопросы. Нам было предоставлено примитивное, но, слава Богу, прохладное жильё с земляным (!) полом, а главное, я с ними договорился о двухразовом питании европейского типа. Вот тогда-то мы и познакомились с пресловутой утренней овсяной кашей “поридж” (увы, правильное английское написание вылетело из головы напрочь). Ну, ещё на столе присутствовала яичница-глазунья об одном яйце, с беконом. И так — каждое утро, без вариантов.
          Я пишу “мы”, поскольку, согласно местным обычаям, рожать дитё прибыли мы всей семьёй, включая старшего, уже двухлетнего сына Лёву и меня ... грешного. Медицину в клинике представляла миниатюрная, но очень симпатичная врач-индуска. Как её звали я, увы, не помню, но тогда с ней очень подружился и общался с удовольствием. Была она откуда-то из южной Индии, кажется, из Мадраса. Когда Люда рожала, я стоял под дверью родильного помещения и слышал, как принимавшая роды акушерка кратко произнесла: “Э-Бой”. Метод УЗИ к тому времени ещё не получил широкого распространения.
          Всё было бы не так уж плохо, но этот английский “поридж” стоял у нас поперёк горла, и было нам голодно. Тогда я и решился на подвиг. Дело в том, что нам, советским специалистам, очень не рекомендовалось использовать в качестве транспорта пресловутую индийскую “рикшу”. Но ведь и рикши эти были разные. Тележка с пассажиром, где двигателем был человек, уже давно ушли в прошлое. Были рикши с лошадью типа старинного российского извозчика или европейского фиакра, были и с ослом, что более соответствовало восточному колориту. Были, наконец, велорикши, где извозчик сам крутил педали.
          Короче говоря, вышел я на дорогу и “проголосовал” рукой первому попавшемуся рикше. Честно говоря, не помню, что конкретно служило двигателем того транспортного средства, но то, что это не был измождённый человек в оглоблях — клянусь! Маршрут мне был ясен предельно. Направился я, таким образом, в центр города Ранчи, где располагался хорошо нам известный ресторан “Нью Дайн” с европейской кухней. Мы в нём обычно обедали, когда приезжали сюда за покупками (широко известный в мире термин — “шопинг”), позволяя себе при этом, для аппетита, пропустить рюмочку-другую вполне приемлемой чистенькой водочки. Но в тот раз я без неё обошёлся, ведь меня ждала моя бедная, изголодавшаяся на английском “поридже”, немногочисленная, но такая родная, дорогая семья. Закупил я четыре курицы, так называемые “Tandoori Chicken” — нечто вроде хорошо нам всем известной “курицы гриль”, только поострее.
          Я думаю, читатель, вы хорошо можете себе представить с каким аппетитом накинулись мои подопечные на доставленную еду. Слава Богу, вскоре нам было разрешено уже вчетвером вернуться домой, в Патрату. Жизнь моя менялась всё круче, тем не менее, приключения в области взаимоотношений полов ещё не были полностью исчерпаны.
          В одну из моих отлучек, уже не помню по каким делам, я попросил одного моего коллегу-электрика провести очередное занятие хора. В последнее время в нём добавилось несколько мужских голосов, а главное, появился аккомпаниатор-баянист в лице прибывшего недавно переводчика, молодого выпускника МЭИ по фамилии Смык.
По поводу языкового барьера и всяческих способов его преодоления, раз эта тема затронута, придётся поговорить, поскольку взаимоотношение полов в ней играет не последнюю роль.
          Первая группа переводчиков, точнее, переводчиц, представляла собой выпускниц Иняза имени Мориса Тореза — Московского Института Иностранных Языков. Анкеты у всех этих девиц были “чистейшими” и все они были незамужними. Что касается чисто женских достоинств, то были эти достоинства, мягко говоря, весьма скромными. Поселились они все, учитывая их семейное положение, в так называемом “хостеле”, иначе говоря, в общежитие. Там жили, в основном, вперемежку, ну, разумеется, каждый в своей комнате, холостяки обоих полов. А “на безрыбье, как известно, и рак — рыба”.
          Стали возникать разнообразные завязки и, главное, без всяких разрешений со Старой Площади и со Смоленской Площади, или с Лубянки. Особенно положение усугублялось после всякого рода праздников, а отмечались все праздники подряд и советские, и индийские. Без спиртного не обходилось; как оно добывалось в стране с “сухим” или “полусухим” законом — это отдельная тема, на которую я уже, извините, отвлекаться не стану.
          Нужно ли мне вам пояснять, на какие подвиги тянет молодых, здоровых, не связанных браком мужчин, после хорошего застолья и возлияния? Слава Богу, в нашем коллективе до мордобоя не доходило. А вот на строительстве другой электростанции — возле столицы страны — Дели, советские специалисты подрались. На следующий день они, с синяками и ссадинами на лицах, помчались в советское посольство, считая, что лучше профессиональных дипломатов конфликт никто не рассудит, благо ехать было недалеко. Однако в посольстве поступили мудро — всех действующих лиц и исполнителей без долгих разборок — в самолёт и домой — на Родину! Мера оказалась очень эффективной. Тем не менее, когда молодой здоровый мужик “под мухой” устоять от соблазна трудно.
          Ваш покорный сам тоже почти полгода прожил в “хостеле”. Рядом со мной поселили одну из переводчиц. Знаю, что женщин обижать грешно, поэтому скажу сдержано: моя соседка владела английским в совершенстве, но внешность её, как говорится, обладала, увы, иным уровнем... Надеюсь, вы меня правильно поняли. Тем не менее, когда я сидел у неё в комнате, а она поворачивалась ко мне спиной, озорные идейки не забывали являться в грешную голову. Слава Господу Богу, одолевшему Люцифера, — ничего дурного не случилось.
          Тем временем в великомудрой столице нашей Родины, обстановку проанализировали и в срочном порядке создали в МЭИ курсы английского языка для молодых выпускников исключительно мужского пола. Через полгода первый “десант” таких ребят появился на нашем объекте. Польза новшества оказалась безусловно очевидной: не только уменьшились соблазны, но и ещё появились в коллективе спортсмены, любители бардовской песни, а, самое главное, тот самый музыкант-баянист по фамилии Смык, о котором я упоминал выше. Пробыл он всего один год, но свой важный весомый вклад в культурную жизнь нашей колонии внёс.
          Когда он отбывал на Родину, автор сих строк написал на его отъезд традиционную прощальную песню:

                Парень отличный — Смык!
                Всё ему ясное:
                Инглиш, футбол и на баяне игра.
                Был для Патрату Смык
                Как солнышко красное.
                Ну, а теперь и до дому пора.

          Возвращаясь к ранее упомянутому эпизоду, когда плановые занятия хора проводил коллега-электрик (он вместе с женой посещал хоровые экзерсисы регулярно), ваш покорный слуга продолжает повествование.
Итак, на следующий день “заместитель хормейстера” с волнением докладывает боссу (то есть, мне):
          “Боря, тут что было, что было!”
Суть дела состояла в том, что в то время на объект прилетел новый эксплуатационник — дежурный инженер блока с Приднепровской ГРЭС. С ним прибыли его жена и дочка. Жена пришла на занятия хора и запела украинские песни.
          “Ну, и прекрасно, — соглашаюсь я, — это же здорово! Ещё одна хористка у нас будет”.
          “Какая хористка?! Ты б слышал как она поёт! Это же солистка! Да ещё какая!” — не унимался мой зам.
          Всю эпопею с солисткой автор сих строк решил не описывать, дабы поберечь людей и их репутации, да и свою тоже. Однако увлёкся я тем божественным голосом раз и навсегда. Пришлось Людмиле Дмитриевне “натянуть сбрую” и ставить меня “к ноге”, да и “солистке” тоже досталось, хотя, в общем-то, ничего серьёзного между нами не произошло. Нет, передумал, один эпизод всё-таки опишу.
          Щедрый Энергомашэкспорт (командующая нами структура в Советском Внешторге) сделала нашей колонии весьма приятный подарок: три автомобиля повышенной проходимости советского производства, все от Ульяновского Автомобильного Завода (УАЗ). Два из трёх представляли собой модель ГАЗ-69; в народе их почему-то называли “Козёл”, а в Индии мы нарекли их “Джипами”. Один из таких “Джипов” лихо “оседлал” наш шеф — Борис Васильевич Миловидов. Он имел соответствующие международные права и прекрасно справлялся с управлением автомобилем. За штурвал второго “Джипа” посадили индийского шофёра. Его использовали для общих нужд колонии — задач для него было предостаточно. Третий УАЗ (модель УАЗ-2206), наречённый народом “буханкой”, представлял собой девятиместный микроавтобус, обычно предназначавшийся для медицинских нужд. Однако эту машину было коллективно решено за счёт денег, накопленных из профсоюзных взносов, переоборудовать в туристический вэн и ездить на нём по стране на экскурсии. Идея была единодушно одобрена и довольно быстро осуществлена. Вокруг было немало любопытных мест для потенциальных экскурсий, но вожделенной мечтой являлась поездка на юго-восток, на берег Индийского океана — к храму Конарак. Данная поездка осуществлялась полностью за собственный счёт, поэтому особой конкуренции не наблюдалось.
          Когда мы уже рассаживались в наш новенький экскурсионный микроавтобус, кто-то, полушутя, спросил инженера блока Приднепровской ГРЭС: “Ты кому за женой своей поручаешь приглядывать?” Внимательно осмотрев группу и, указывая на меня, он серьёзно ответил: “А вот Боря и приглядит”. Доверил значит. Это называется: “Поручили козлу огород сторожить”. Но “слово не воробей”. Раз мне поручили — я и “приглядывал”.
          Сначала нас привезли в какой-то музей, где местный гид на английском языке рассказывал об истории религии в тех местах, в основном — буддийской. Многое было в новинку. Например, я впервые услышал о семидневном сидении Будды в сени большого древа и достижении им просветления.
          С английского, практически синхронно, переводил наш товарищ — Володя Бабурин, работник ленинградского завода “Электроаппарат”. Их там тоже обучали языку, готовя к монтажным работам в случае реализации их продукции на экспорт. Володя владел языком превосходно, но, как все крупные мужчины, был несколько ленив, и обратился ко мне с просьбой: “Слушай, Боря, мне что-то нездоровится. А тебе совершенствование в английском не помешает. Давай, попереводи-ка ты”. Я взялся за дело с энтузиазмом, особенно когда мы прибыли к главному пункту назначения нашей экскурсии.
          Храм Бога Солнца Конарак знаменит на весь мир. Формой своей строение напоминает, грубо говоря, огромный конус, с пристроенными к нему иными архитектурными элементами, покрытыми филигранным барельефом. Часть этого барельефа изображает различные позиции индийской Камасутры — сексуального совокупления человеческих пар обоих полов. Количество участников сакрального процесса, однако, не всегда ограничивается парой. Трое и даже большее количество персон явно различимы в каменных изваяниях. Безусловно, храм этот абсолютно уникален. Экскурсия стоила вложенных затрат.
          После самоотвода Володи Бабурина функции переводчика выполнял ваш покорный слуга. Когда экскурсия завершилась, я не удержался — спросил у “мэтра” о качестве моего перевода. “По-моему, — ответил Володя, — переводя, ты рассказал намного больше, чем этот старик-гид”. Довольные удачным перформансом, мы оба от души расхохотались.
          Вечером того насыщенного дня, поужинав в ресторане гостиницы, где пища была вполне приемлемой, мы совершили приятную прогулку по берегу могучего и прекрасного Индийского Океана, после чего стали устраиваться на ночлег. Я вдохновенно “опекал” порученную мне драгоценную украинскую солистку, в результате чего мы не сомкнули глаз до рассвета. Однако до проверки эффективности поз, изображённых на стенах уникального храма, дело, Слава Богу, не дошло. Ладно, хватит об этом!
          Я вернулся к жене и всё бы было прекрасно, если бы вскоре после той экскурсии, не без её влияния, у неё опять не произошло прекращения месячных. Видимо, бдительность в этом вопросе мы непростительно ослабили. Вот вам и “Family Planning”! Я прямиком бросился к знакомой врачихе из английской миссии: “Рятуйте, люди добрые!” Симпатичная мадрасска меня внимательно выслушала и, посочувствовав, сделала решительный шаг — свела меня с местным врачом, который, за терпимую сумму, производил запрещённую законом чистку втайне от властей.
          Сколько бы это нам не стоило (подобного рода расходы, естественно, Энергомашэкспорт не оплачивал) — это было гораздо дешевле, чем за свой счёт лететь в Советский Союз. Мало что запомнилось из общения с этим врачом-спасителем. Отложилось в памяти, что ездил он на автомобиле фирмы “Фиат” индийского производства, а когда я его на эту тему стал расспрашивать, он мне ответил: “They are only dishonoring the brand name of Fiat!” — что означало: “они только позорят имя фирмы Фиат”.
          Индийский эскулап своего имени однако не опозорил — сделал надлежащую работу безупречно и качественно, под общим наркозом. Мы вернулись домой почти спокойные. Но, увы, на этом дело не закончилось. Я уже упоминал, что коллектив у нас состоял из людей молодых и горячих. Возле домов постоянно ремонтировались кровати, не рассчитанные ни на тяжесть здоровенных советских супружеских пар, ни на их сытый и азартный сексуальный темперамент. Помимо всего прочего, многие из нас опрометчиво игнорировали необходимость предохранения. Так что не только индусам это “не всегда подходило”. В Союз Братских же Республик на аборты никто лететь не хотел, и потянулась к автору сих строк вереница жертв неутолимого, разогретого жарким индийским солнцем, сладострастья.
          Первым ко мне привёл жену сосед-переводчик Юра:
          “Борь, свези Таньку к врачу! Сам знаешь зачем...”.
          “Юра, а почему я, а не ты? Я ведь в деле не участвовал”.
          “Борь, ну ты уже всё знаешь, имеешь опыт. Пузырь за мной!”
          Потом была жена шефа Таганрогского котельного завода, и пошло-поехало. Таким образом, “свалилась” на мои, не очень широкие, еврейские плечи ещё одна общественная работа, наверное, самая ответственная. Вернувшись из одной из таких поездок, я подошёл к столу, где советские специалисты, после тяжкого трудового дня, “забивали козла”. Поверхность этого стола была специально покрыта сверху особым материалом, для того, чтобы стук фишек об неё становился особенно выразительным.
          Обычно играли четверо “на вылет”, и ещё двое ожидали своего тура. В тот момент, когда ваш покорный слуга подошёл к столу, играли, помнится, Слава Проценко и ещё один украинец по имени Клим (фамилию забыл). Оба — здоровенные мужики, на голову выше меня ростом.
          “Всё, хлопцы! — заявил я, попытавшись придать моей интонации максимум убедительности, — Больше никого никуда не повезу! А вы все с завтрашнего дня “оперейшн” делать, как индусы!” Мой крик души, естественно, услышан был, но игры не прервал и особенного впечатления не произвёл. Только Клим, самый здоровенный мужик из присутствующих, не отрываясь от фишек, абсолютно спокойно и бесстрастно ответил: “Сейчас партию закончим и прямо здесь, на столе тебе “оперейшн” и сделаем.” Я спешно ретировался от греха подальше.
          Однако свой вклад в индийский Family Planning я всё-таки внёс, хотя до конца это существующую проблему так и не решило.