Афган. Награда за... трусость

У замполита роты старшего лейтенанта Разина близился срок замены – предстояло скорое возвращение в Союз.
Он прекрасно понимал: нельзя вдохновлять солдата на подвиг, не понюхав пороха самому. Нельзя принимать бойца за быдло, ублажая вкусным обедом или используя крикливую команду для послушания. Солдат не воспринимает подобных методов воспитания. Не клюёт он и на обещания послаблений по службе. Боец живёт одним днём, не заглядывая в далёкое и туманное будущее.
Одну медаль Разин выклянчил для себя по разнарядке и возвращаться из Афгана с одной малозначительной наградой было ниже его достоинства. Самолюбивому и тщеславному старлею хотелось большего, мечталось получить орден за реальную операцию. Вот тогда, возвратившись в Союз, можно будет рассказывать о своих боевых подвигах, не тушуясь. Орден должен быть заслуженным по-настоящему. Он долго размышлял, как это лучше сделать и, наконец, созрел. Подошёл к командиру роты Оборину и попросился на выход в составе группы разведчиков.
- Слушай, капитан, тут такое дело, - путано начал замполит, - мне до замены осталось совсем ничего, а я всё напутствую, да напутствую первогодков. Некогда и «духов» пострелять, понимаешь. Ты бы подсказал кому из ребят, пусть возьмут на выход. Я, как-никак, офицер-десантник, стрелять и драться в рукопашном бою ещё могу. Надо когда-нибудь и повоевать.
Ротный не стал отговаривать замполита и решил включить его при случае в группу Морина. Какой из Разина вояка – не знали только новички. Поэтому выбор пал именно на старшего лейтенанта Морина. Семён не умел конфликтовать открыто, был дисциплинирован и беспрекословно исполнял все распоряжения ротного. На этом и сыграл капитан. Если бы он подошёл к Друнину, тот попросту послал бы политрука куда подальше и не без оснований.
Павел Друнин в Союзе проходил срочную службу в одном полку с Разиным и знал его, как облупленного.
Капитану Оборину было доподлинно известно об одной гнусной истории, приключившейся с замполитом в прошлом, но служебный долг обязывал его поддерживать авторитет своего заместителя среди рядового состава. Делалось это исключительно с целью поддержания дисциплины в роте. И в этот раз он мог бы отговорить Разина от выхода на засаду, но, поразмыслив, решил определить его в группу Морина. Больших стычек с моджахедами не было давно, и капитан рассчитывал на мирную дозорную прогулку в горы.
Получив распоряжение от ротного, Семён Морин посмотрел тому прямо в глаза, спросил:
- Очень надо?
- Надо, Морин, и замполиту когда-то набираться боевого опыта. Сам посуди: Разин скоро заменится, улетит в Союз, а что он может рассказать первогодкам о нашей войне? Насочинять с три короба и исказить действительность? Рассказать, что всё было легко и просто? Нет уж, дудки! Пусть хоть чуток хлебнёт правды. А ты уж постарайся наделить его трудностями. Лады?
Семён не стал отвечать привычно: «Лады». Усмехнулся и произнёс:
- Не предполагал я, товарищ капитан, что ты выучился агитировать, да столь убеждённо, что отказать тебе просто невозможно. Только сознайся, где познал все тайны агитации? Не у Разина ли?
Ротный с возмущением посмотрел на командира группы разведчиков и собрался было матюгнуться в ответ, но тот, не дав ему заговорить, продолжил:
- Может, тебе переквалифицироваться в политруки, а потом взять, да и занять освободившуюся должность замполита по совместительству?
- Да пошёл ты! Делай, что я сказал! – рыкнул на подчинённого Оборин.
- Есть, товарищ капитан! Старший лейтенант Разин будет включён в группу в самое ближайшее время! Другие распоряжения будут?
- Берёшь пример с Друнина, строишь из себя клоуна?
- Никак нет, товарищ капитан!
Ротный приблизился к Морину и неожиданно задал подзатыльника.
- Ты всё понял, Сема? Чтобы всё было по-настоящему, чики-чики, чтобы комар носа не подточил.
В этот момент Семён не мог и представить, как всё обернётся. Из всех последних выходов группы серьёзных столкновений с «духами» насчитывалось немного, и те приходились на первую половину года. Караваны постоянно меняли маршрут, и обнаружить их было довольно непросто. Рота обслуживалась кабульским вертолётным полком, но летуны особо не жаждали делать облёты территории с досмотровыми группами капитана Оборина. Они просто-напросто игнорировали отдельную роту спецназа.
- Рота – не батальон, капитан – не майор, - не раз отвечали вертолётчики на просьбы спецназовцев. – У нас есть дела поважнее, а ваши задачи – тьфу! И район ответственности вам точно не определён. Ваша банда – как перекати-поле. К кому перебросят, с того и спрашивайте. В конце концов, у вас есть бронетехника, вот и катайтесь, куда вам захочется.
Вертолётчики отчасти были правы. В конце лета рота капитана Оборина оказалась своеобразной затычкой. Желтуха и тиф валили в отрядах больше половины личного состава. Иногда эта цифра приближалась почти к ста процентам. Командование сороковой армии почему-то считало, что рота Оборина бездельничает, и когда требовалась «неотложка» где-нибудь в районе Газни или Гардеза, её срочно перебрасывали туда в полном составе. По божьей воле, видимо, но болезнь обходила стороной разведчиков, хотя время от времени и здесь зараза выводила из строя до десятка бойцов.
В этот раз отдельная рота капитана Оборина была переброшена в провинцию Нангархар. Накануне перед выходом, как всегда, ротный вызвал к себе Морина и показал на карте дорогу, по которой, со слов «стукача», вот уже два раза проходил караван с оружием. Численность каравана невелика – насчитывалось до двадцати моджахедов. Сведения осведомителя не всегда отражали действительность, и поэтому верить им или нет, решал каждый из офицеров самостоятельно.
Морин поверил афганцу, но то, что караван в третий раз пойдёт тем же маршрутом, почему-то засомневался. Но приказ командира – закон для подчинённого. Настораживало одно: почему Оборин распорядился выдвигаться к месту засады днём? Семён спросил:
- Почему такая необычность, капитан?
- Потому что «духи» днём спят, группа пройдёт незамеченной.
- А почему пешие, почему бы нас не забросить «вертушкой» или на броне?
- Два «почему» - это уже много. Но я отвечу, раз ты мою задачу разжевал, а проглотить не можешь. Первое. «Вертушку» не дают. Броня отпадает. Путь не близок, и к месту засады вы выйдите не раньше полуночи. У меня есть опасение, что караван пойдёт по другому маршруту и ваши пути, вполне возможно, пересекутся. Для внешней маскировки наденете афганскую одежду. Это на тот случай, если встреча с «духами» произойдёт раньше времени. Скажем, на восьмом километре у заброшенного кишлака. Поэтому, будь осторожен, Семён, и смотри в оба.
- Понял, капитан, буду предельно внимательным, - Морин сразу посерьёзнел. – А насчёт афганской одежды ты здорово придумал. Она свободная и в ней не так жарко. Один раз я напяливал на себя такие штаны, знаю.
- И как?
- Зашибись, мне понравилось. А вот чалму не надевал.
- К твоему лицу в самый раз, - усмехнулся Оборин. – Вылитый моджахед.
Тяжёлые ранцы, нагрудники с боезапасом и автомат на груди сильно усложняли передвижение. Измотанные переходом в горах разведчики достигли места предполагаемой засады только под утро. Намеченный маршрут через горы удалось преодолеть лишь за половину суток. В пути караван не повстречался.
Морин расставил бойцов, разведчики заняли круговую оборону чуть ниже вершины горы. Радист отработал дежурный сеанс связи. Люди отдыхали по очереди. Больше всех измучился замполит. У него сопрели ягодицы, и он едва держался на ногах.
- Ничего, отлежишься. Караван подойдёт не скоро, если вообще подойдёт, - подбодрил Разина Семён.
Весь день разведчики пролежали, наблюдая за дорогой. Прошли несколько афганцев, внимательно осматривая следы. Они были без оружия. До позднего вечера на дороге никто больше не появлялся. Семён задремал и проспал около двух часов. В полночь его разбудил сержант Москаленко.
- Товарищ старший лейтенант, - взволнованно шептал он на ухо и с силой тряс Морина за плечо. Семён проснулся моментально и спокойно произнёс:
- Не тряси, докладывай.
- На левом фланге виден свет фар трёх машин.
Семён взял бинокль ночного видения, посмотрел в указанном направлении.
- Вижу, - сказал он тихо. – Передай: «Всем приготовиться!»
Машины приближались, но были ещё далеко, и шум моторов не прослушивался. Минут через семь раздались негромкие голоса. Напряжённо всматриваясь в темноту, разведчики обомлели. Впереди машин на большом удалении двигались пешим порядком моджахеды. Они шли, не таясь. Семён посмотрел вдоль дороги, водя бинокль влево и вправо.
- Едрит твою мать! – злобно выругался он и повернулся к сержанту. – «Духов» наберётся человек шестьдесят, не меньше. Идут двумя колоннами. На, глянь.
- За второй колонной вижу ещё три машины, - сообщил Москаленко.
- Молодец, я их тоже засёк.
Подполз замполит.
- Морин, надо залечь и не высовываться. Пусть проходят. Их очень много для нас, на каждого приходится по три-четыре «духа».
- Нет, Толя, негоже так, - не согласился Семён, впервые назвав замполита по имени. – Будем мочить. На нашей стороне внезапность и ночь. «Духи» в ущелье, а мы – наверху. Перекроем им выход. Что может быть лучше? Как думаешь, Москаленко?
- Так же, как и вы, товарищ старший лейтенант. Надо мочить, не раздумывая.
- Прекрати, Морин! – взвизгнул Разин. – Твоё решение равносильно самоубийству. Не забывай, что я являюсь твоим непосредственным командиром. Приказываю залечь и не шевелиться, пока колонна не выйдет из ущелья.
Семён склонился к уху замполита и зловеще прошипел:
- Ты для меня начальник в пункте постоянной дислокации, а сейчас я руковожу группой. Так что заткнись в тряпочку и ложись за валун, а то и пристрелить могут.
- Ну, знаешь… - только и нашёлся ответить Разин. Он словно задохнулся и, широко раскрыв рот, судорожно схватил большой глоток воздуха. Не привык замполит, чтобы ему перечили. И кто? Лейтенант из запаса, «партизан», пусть даже и десантник в прошлом, посмел на него вякнуть.
- Ты ещё пожалеешь об этом, командир грёбаный, - очень тихо пробормотал Разин. – Ты даже не подозреваешь, засранец, как я умею мстить.
Но месть может состояться только потом, когда они вернутся на базу, а сейчас он не мог ничего поделать с безумным командиром группы.
«А вернёмся ли?» - крутнулась в голове коротенькая мысль, и замполиту стало страшно. Он как-то сразу обмяк, ссутулился и незаметно для всех испарился в ночи. Его осенило: лучший способ остаться в живых – это отсидеться где-нибудь в надёжном укрытии и дождаться исхода боя. А там будет видно. Не исполнять же, унижаясь, приказы этого безрассудного старшего лейтенанта, да погибнуть как-нибудь по-дурацки по его милости.
И Разин полез на вершину горы.
А Морин давно уже не смотрел в сторону замполита и не прислушивался к его злобному шёпоту. Время не ждало, и командиру следовало поторопиться. Он готовил людей к атаке. Подозвал сержанта, распорядился:
- Стрелять по головной машине из всех стволов, как только первая колонна покинет ущелье. Гранатомётчику работать исключительно по групповым целям. Ты меня понял, Москаленко?
- Понял, товарищ старший лейтенант!
- Сигнал – моя очередь из автомата.
- Ясно, командир!
Сержант отполз и передал команду солдатам. Морин позвал радиста, сообщил Оборину:
- Нащупал «духов», их больше, чем я ожидал. – Он замолчал на несколько секунд, соображая, сообщать ротному о численном превосходстве противника или же умолчать. Решил доложить, как есть.
- Раза в три, - дополнил он.
В трубке наступила небольшая пауза. Морин догадался, что ротный в некотором замешательстве, и для принятия решения тому требуется некий толчок. Он поспешил заверить командира в правильности принятого решения.
- Не волнуйся, капитан, я всё продумал. На нашей стороне ночь и внезапность. Позиция – лучше не бывает. Успех гарантирую.
- Я тебе не девка в первую брачную ночь, не умасливай. В штаны не наложишь?
- Нет, командир, но поддержка бы не помешала.
- Что нужно?
- Друнина бы с оказией.
Оборин пообещал прислать «вертушку», но его слова прозвучали не совсем уверенно, и Морин ему не поверил. Он знал отношение лётчиков к роте Оборина. Но обещание тем и хорошо, что вселяет в человека надежду и укрепляет уверенность.
«Вряд ли успеют, даже если сработают оперативно», - рассудил Семён и нажал на спусковой крючок.
Автоматная очередь взорвала ночную тишину, отозвавшись многократным эхом в немых горах. К очереди командира почти одновременно присоединилось с десяток других. В одно мгновение ущелье заполнилось многоголосым грохотом и диким лаем пулемётов. Уши солдат заложило невидимой ватой. Первая машина попыталась выскочить из ущелья. Водитель резко газанул, машина сорвалась с места с бешеной скоростью, но было поздно. Разведчики пробили в ней все колёса. Она неуклюже накренилась, замерла на несколько секунд, и, как бы нехотя, свалилась вниз в пересохшее русло реки.
- Твою мать! – выругался с остервенением Морин.
Его план заткнуть выход их ущелья одним махом не удался. Моджахеды, сидевшие во второй машине, выпрыгнули из кабины и, стремглав, также скрылись в глубоком русле.
«Духи» из второй колонны быстро сориентировались, перебежали на противоположный склон и залегли. Ситуация на глазах менялась, и довольно существенно, и, конечно же, не по сценарию Морина. Группа афганцев, шагавших впереди первой машины, вышла из оцепенения и повернула назад. В ночной бинокль было видно, как зелёные фигурки короткими перебежками возвращаются назад и спешат на помощь своим.
Сообразительный Москаленко, не дожидаясь команды, схватил пулемёт и бросился с тяжёлой ношей на правый склон горы. Когда «духи» полезли наверх, он встретил их плотным огнём. И сделал это вовремя, иначе те смогли бы приблизиться к спецназовцам на близкое расстояние.
«Духов» было человек двадцать-двадцать пять, и добрая половина осталась лежать у дороги, так и не поднявшись на склон. Остальные моджахеды заметались в поисках укрытия. Неожиданно с противоположной стороны на левом фланге заработал крупнокалиберный пулемёт.
- Сухоруков! – крикнул Морин гранатомётчику. – Видишь?
- Вижу, командир. Ща я его сделаю.
Боец быстро прицелился, и выпущенная им граната накрыла остервенело лающий пулемёт. Тот замолчал. Было видно, как беспорядочно ведут огонь «духи». Это вдохновляло командира группы. В темноте цель не видна, и единственный ориентир для стрельбы – вершина горы на фоне бледного небосклона. Туда-то и лупили «духи», надеясь уничтожить бесстрашных «шурави».
«Не слезь мы с высотки – сейчас всем была бы хана, - успел подумать Семён и улыбнулся в темноте. – Да и Сухоруков молодец. Нет, не молодец, а герой. Останусь жив, представлю к медали».
Мысль о собственной смерти уже не волновала его так остро, как в первом бою. Он как бы свыкся с её постоянным присутствием, но не подпускал на близкое расстояние, как не подпускают шипящую змею. Он, как и всякий молодой человек, подсознательно верил в своё бессмертие. И костлявая стерва избирала пока других.
Прошло около получаса. Командиры моджахедов очухались после внезапного налёта, пришли в себя. Они трезво оценили силы и возможности «шурави». На обоих флангах стали раздаваться командные выкрики, которые повторялись хором.
«Не иначе, как поднимают боевой дух, - предположил Семён. – Значит, нас приняли за достойного противника. Что ж, и этот факт для меня большой плюс, хотя дела наши отвратительны. Факт внезапности угас, а выход из ущелья не перекрыт. Похоже, группа втягивается в обычный затяжной бой. Вот уж кто возрадуется моим промахам, так это Разин. Кстати, а где же он сам? Не мешало бы и у наших солдат поднять боевой дух».
Выпустив очередную порцию свинца по моджахедам, прижимая к земле самых ретивых, Морин оглянулся по сторонам. Замполита поблизости не оказалось, дальше рассмотреть чьи-либо лица мешала ночная пелена.
«Куда же он подевался? Убит или ведёт бой с солдатами на правом фланге?» - недоумевал Семён. В горячности боя он как-то забыл о существовании замполита. - «Где же он есть, чёрт бы его побрал?! Сейчас в самый раз воодушевить бойцов личным примером».
- Верховодов! – окликнул он ефрейтора. – Где замполит?
Вопрос прозвучал нелепо, как будто боец был ординарцем Разина.
- Не видел, товарищ старший лейтенант.
- Найди и пригласи ко мне! Немедленно!
- Есть! – Верховодов, ловко извиваясь между камней, пополз на правый фланг.
Внезапно ударило безоткатное орудие моджахедов, снаряд разорвался на вершине горы. Спустя некоторое время с одинаковым интервалом туда улетели ещё пять снарядов.
«Палите, «душки», палите, нам ваших снарядов не жалко, - злорадствовал Морин. – Вы при деле и мне приятно».
Он знал, что рано или поздно «духи» поймут свою ошибку, но пока бессмысленный артобстрел устраивал старшего лейтенанта. Ему нужна была передышка. Семён почему-то нутром чувствовал свою победу, хотя заварушка ожидалась жаркой.
«Да где же этот хренов замполит?» - в который раз забеспокоился он.
Безоткатка замолчала, наступила тишина. Сбоку послышался шорох и сопение человека – вернулся Верховодов.
- И где наш парторг? – спросил Морин, ожидая услышать от ефрейтора, что Разин цел и невредим и ведёт бой вместе со всеми на правом склоне горы.
- Не нашёл я его, товарищ старший лейтенант, - прозвучало в ответ.
- То есть, как это… не нашёл?
- Что хотите, то и думайте, только не нашёл я его. Всю гору на брюхе исползал, но замполита не обнаружил. И никто его не видел.
- Та-ак, - растерянно протянул Морин.
«Неужели ранен наш парторг и его утащили «духи?» - первое, о чём подумал он. Думать о чём-нибудь ещё не дали моджахеды. Они вновь полезли на гору. Семён посмотрел в бинокль, внимательно изучил обстановку. Сквозь зелёное свечение прибора он заметил на левом фланге шесть афганцев. Они скрытно заходили в тыл гранатомётчикам. Словно читая мысли командира, подполз пулемётчик Абдуллаев. Он менял позицию.
- Быстро на левый фланг, там шесть «духов» опять полезли в гору.
Неразговорчивый здоровяк не сказал в ответ привычное «Есть!» Он молча вскочил, и тяжёлыми витиеватыми перебежками бросился наперерез моджахедам. Очень скоро из-за валуна, где занял новую позицию пулемётчик, раздался голос его «машинки». «Духи», расстрелянные почти в упор, остались лежать на склоне.
Бой был очень тяжёлым и длился до самого рассвета. «Вертушки» с группой подмоги так и не прилетели. Морин рассудил это по-своему, полагая, что группу Друнина задержали преднамеренно. Он не стал выходить на связь с Обориным до того момента, пока не почувствовал: в стычке с душманами наступил коренной перелом, перевес сил на стороне разведчиков. Победу над противником уловили и все остальные.
«Духи» прекратили перестрелку, затихли и чего-то выжидали. По всей вероятности, они искали пути отхода. Морин в бинокль постоянно отслеживал любые их передвижения. Когда они попытались скрытно спуститься в сухое русло реки и уйти по нему, бросив машины и имущество на дороге, Семён зарядил подствольник и, прицелившись в сгрудившихся людей, выстрелил. Граната разорвалась точно в центре. Стало удивительно тихо. Морин подождал минут десять и отправил к машинам группу досмотра.
Вдруг откуда ни возьмись, появился замполит.
- Ловко мы их завалили! – радостно воскликнул Разин и осёкся под тяжёлым взглядом Морина.
- Молодцы бойцы! – быстро сориентировался замполит, поняв, что сболтнул лишнее. – Геройски дрались, продолжил он, но уже менее восторженно. – И каждый достоин награды.
- Они-то достойны, а вот ты где был? – спросил Морин замполита шёпотом.
- Дык, я что? Обиделся на тебя и ушёл наверх. Решил не мешать. Занял, так сказать, отдельную позицию.
- И с кем ты там воевал? – едва сдерживая себя, чтобы не врезать Разину по физиономии, гневно процедил Морин.
- Обвиняешь меня в трусости?!
- Ты предал группу, а обвинять тебя будет военный прокурор, - уже не таясь от солдат, громко проговорил Семён.
- Я был под артобстрелом и даже ранен! Снаряды рвались вокруг меня, и я вынужден был вгрызаться в камни! Как ты смеешь так разговаривать… с командиром!
«Главное – не дать ему обвинять меня при солдатах», - пронеслось в голове Разина. Для него не составило труда понять, чем может закончиться его смиренность. И замполит возмущённо верещал:
- Я отвлёк на себя безоткатки моджахедов. Принял, так сказать, огонь на себя! Что было бы с группой, если бы «духи» стреляли по вам? Не догадываешься?! Мне просто повезло, что остался жив, хотя утюжили – головы не поднять!
И тут Морин не сдержался. Он слегка ткнул ладонью в нос замполита, снизу в верх, а когда тот зажал обеими ладонями хлестнувшую кровь – ударил коленкой в пах. Разин осел на землю, тупо соображая, что больнее – разбитый нос или мужское достоинство, и какое место следует зажимать в первую очередь, так как рук у него оказалось недостаточно.
- Я не больно, Толя, так, слегка, чтобы ты не претендовал на Звезду Героя. Извини, командир, мне пора считать трофеи.
Группа досмотра подала сигнал: «Всё чисто. Можно приступать к работе».
Морин сбежал вниз к машинам. Трофеи оказались весомы. Кузовы двух «Симургов» были полны оружия и боеприпасов. В третьей машине в плотных мешках лежали наркотики.
- …твою мать! – громко выругался он, не зная, что с ними делать.
Не желая впутывать в это дело никого, Морин, немного поколебавшись, решил взорвать машину и сжечь весь дурман, и сделал это лично.
Когда появились вертолёты, «Симург» уже догорал.
Взорвав машину, Морин не поленился и поднялся на вершину горы. Им двигало любопытство: куда попали снаряды афганских орудий, и где была «отдельная» позиция труса Разина. Семён бегло глянул по сторонам и нервно улыбнулся. «Позиция» замполита представляла собой узкую щель в скале. В ней можно было только отсидеться, да и то, не поворачиваясь. Снаряды рвались далеко от норы замполита. Даже если бы Разин был вне укрытия, вероятность ранения была исключена.
«Пырнул себя преднамеренно или напоролся на острый камень?» - пытался разгадать ребус ранения Разина командир группы.
- Тварь трусливая! – выругался он и обернулся. Позади него стояло несколько бойцов во главе с Москаленко.
- Чего припёрлись? – ругнулся на них Морин.
- Погрузка закончена, товарищ старший лейтенант, лётчики матерятся. Говорят, пора сваливать.
- Идём, - коротко бросил Семён и заспешил к вертолётам. Он и Разин разместились в разных вертолётах. Но Морин, уловив момент, не удержался и выпалил замполиту:
- Видел я, Толя, твою позицию. Она просто усыпана вокруг кучами стреляных гильз. Откуда только у тебя оказалось столько патронов? Да и снаряды легли один к одному. Я просто поражён, как ты ещё живым остался, сволочь…
- За свои слова ответишь! – обиженным щенком взвизгнул Разин. – И пожалеешь не раз.
- Не пугай, Толя, не боюсь я тебя.
Морин шагнул мимо замполита, смачно сплюнув в его сторону накатившейся слюной.
При возвращении на базу Разин не стал терять времени. Он забежал в медсанчасть мотострелков, и пока сестры делали ему перевязку, успел наговорить об операции в ущелье с три короба, выставляя себя главным героем. Потом, пользуясь тем, что Семён Морин освободился не скоро, первым доложил ротному о прошедшем бое. Не умолчал и о рукоприкладстве Морина, чем вызвал большое недовольство Оборина. Когда же Морин пришёл на доклад, ротный уже всё знал, правда, в искажённом виде. Но капитан Оборин был прирождённым психологом, умеющим повести дело так, чтобы никого не обидеть или, по крайней мере, свести конфликт до минимума. Здесь же был не просто конфликт, а настоящая уголовщина. Он решил не торопиться с выводами и вникнуть в суть происшедшего.
- Докладывай, - буркнул он недовольно Морину. – И поподробнее, пожалуйста.
Семён сразу догадался обо всём.
Выслушав неторопливую речь Семёна, ротный внимательно взглянул тому в глаза.
- Ты полагаешь, что победителей не судят?
Морин не хотел, чтобы командир усомнился в его правдивости и сказал:
- Я всё делал так, как того требовала обстановка и моя совесть. Не веришь – спроси солдат, они всё видели.
- Заручился свидетелями? Но они не помогут тебе. Ты нарушил много инструкций и законов, и будешь отвечать перед судом.
- Перед судом?! За что?! – не веря своим ушам, удивился Морин. – Не ослышался ли я, товарищ капитан? Меня слегка контузило, потому, видно, и звенит в ушах.
- Морин, мать твою! Неужели ты действительно не понимаешь, во что вляпался?
- Разъясни, если у тебя есть какие-то непонятки.
Выражение лица Оборина сразу сменилось, приняло более миролюбивый вид. Он понял, каким надо быть идиотом, чтобы не поддержать этого офицера, и встать на защиту замполита.
- Скажи, Морин, когда ты совершал что-нибудь из ряда вон, ты отдавал себе отчёт.
- В смысле самооценки?
- Да.
- Бой был тяжёлый, промахи в нём очевидны, не отрицаю. Но никаких противоправных действий я не совершал.
Оборин посмотрел на Семёна с большим удивлением.
- Неужели ты и вправду такой наивный? Или только прикидываешься?
- Не морочь мне голову, командир. Давай по существу. В чём моя вина? – никогда ещё Семён не разговаривал с ротным таким тоном.
- Хорошо, поделюсь с тобой некоторыми соображениями. Сделаем совместную разборку твоего ястребиного полёта, - как-то мрачно пошутил Оборин.
- Я не летал, а ползал на брюхе, - с ехидством поправил ротного Морин.
- Неважно, что ты в горах делал – летал или ползал, - капитан глубоко вздохнул и потёр ладонью лоб, – всё равно твоё дело осложняется мордобоем, старлей. Вначале ты оскорбляешь старшего по должности – своего непосредственного командира, и допускаешь самоуправство. Затем ввязываешься в бой с превосходящими силами противника и только чудом одерживаешь над ним победу.
- Но ты же сам… - начал было Морин, но ротный не дал ему договорить.
- Выслушай и не перебивай. Да, чудом, ты не ослышался. Выиграл бой ценой неоправданных потерь. Два человека убиты и пятеро раненых. Двое из них - тяжёлые. Дай бог, если выживут. А если бы «духи» обошли тебя и свалили со склона? Тогда что? Расстрел? Плен?
- У нас в посёлке так говорят: если бы, да кабы, не выросли б грибы, - усмехнулся Семён. – Караван-то, всё-таки, уничтожен. И трофеев полно, как никогда. А то, о чём тебе настучал уважаемый замполит, - чушь собачья.
- Согласен. Разин многое присочинил. Но факты остаются фактами.
- Какие?
- Опять за рыбу деньги. На караван напал, не оценив силёнок? Раз! – Ротный принялся загибать пальцы. – Замполита оскорбил? Два. Публично обвинил его в трусости? Три. Избил? Четыре.
- Постой, командир. Что-то ты много пальцев назагибал. Если бы я не принял бой и пропустил караван, чтобы со мной сделали особисты?
- Завели дело по закону военного времени.
- Точно.
- Но ты, в таком случае, исполнил бы приказ старшего по должности офицера, сохранил бы людей.
- На время операции он находился в моём непосредственном подчинении. Ещё неизвестно, куда загнули бы мой хвост особисты.
- Допустим.
- Что касается трусости. Разин мог и должен был находиться среди солдат. И потери, возможно, могли быть гораздо меньшего масштаба. Его «позицию» и «геройство» видели сержант Москаленко и трое солдат. Могут подтвердить.
- Подтвердят. Но они также подтвердят и мордобой. Или нет?
Морин насупился и молчал, как нашкодивший школьник. Затем хрипло произнёс:
- Ну не сдержался я, когда он при всех сказал, что вызвал огонь на себя. А ты бы как поступил, командир, услышав наглое враньё?
- Точно также, но без свидетелей. – Капитан внезапно прищурился, глаза смотрели на Морина через узкие щелочки – А кто уничтожил наркотики, не запросив на то разрешение? Дед Пихто или бабушка Никто?
Семён зыркнул на Оборина округлившимися глазами, выпалил:
- Ты бы на моём месте приволок их на базу и использовал всю бумагу, что у нас имеется, на объяснительные и рапорта?
- Нет, поступил бы просто и правильно.
Морин вскинул удивлённо брови.
- Поручил бы это дело Разину. Он был в твоём подчинении, сам говоришь. Наш парторг исполнил бы его без промедления. В тот момент Толя мог проглотить любое дерьмо и не поморщиться. Страх разоблачения его трусости был велик. Кстати, а что ты сам собирался предпринять в отношении Разина?
- Подать подробный рапорт по команде. Изложить всё, как было в действительности.
- Глупо.
- Почему?
- Разин – политработник, а партийный руководитель не может быть трусом. Понятно?
Морин тяжело засопел, потом сплюнул и матюгнулся:
- Куда ни ткни – везде полный звездец!
- Это правда, и дела твои плохи, старлей. Ты унизил партийного работника, и он опередит тебя. Его рапорт пойдет наверх быстрее сверхзвукового истребителя. Он это сделает, будь уверен. Но чуть позже. Он ждёт награды. И я сделаю на него представление.
- Что?!
- Да, я оформлю наградные на вас обоих.
- Не нужен мне орден, но и гнилой проповедник не должен его получить. Он трус, и не может быть награждённым! – вспылил Семён.
- В таком случае пойдёшь под трибунал, - спокойно заявил ротный. – Политиканы сумеют посчитаться с тобой, и ты потеряешь всё, в первую очередь – свободу. На много лет.
- Хрен с ней! Не могу я ему простить! Мои ребята гибли, а он сидел в щели, как таракан!
- У разведчиков нет слова «не могу», есть только слово «надо». Забудь про Разина. Он через неделю улетит в Союз. Больше ты его не увидишь никогда.
Офицеры находились в палатке вдвоём, и никто их не слышал. Ротный барабанил пальцами по столу и ждал ответа. Морин медлил. Наконец, заговорил. Казалось, в этот момент он впервые решился покривить душой, весь напрягся и находился в смятении. Ведь дал же себе слово наказать Разина за трусость! А что получается? Изменить своим принципам? Ради чего? Он вновь посмотрел на Оборина и будто не узнавал его. Тот улыбался.
- Что уставился? Впервые видишь? – смеясь, спросил ротный.
- Не пойму я тебя, капитан. Для чего вся эта комедия?
Оборин перестал улыбаться.
- Ты плохо знаешь афганскую военную машину. Она включает в себя всё, что было невидимо в Союзе: ложь, беспредел, несправедливость, нажива, жестокость и прочая, прочая, прочая… Ты, Семён, чересчур прямолинейный, и я хочу вытащить тебя из-под колёс этой жестокой машины. Если я не сделаю этого – твоё тело хладнокровно переедут, а душу растопчут. Тут это умеют делать, особенно партийцы и особисты. Осудят лет на шесть и глазом не моргнут.
- Алексей, – Морин впервые назвал ротного по имени. – Что с тобой происходит? Вроде, не из робкого десятка, а за правду бороться дрейфишь.
Оборин напрягся, как это делал всегда, когда ущемляли его достоинство. На щеках заходили желваки, он тяжело вздохнул, как будто сожалел, что собеседник ошибается.
- Не всё так просто, как тебе представляется, - сказал капитан на выдохе. – Наркотики, которые ты сжёг, имели конечного адресата. За ними стоят люди в погонах. Ты должен был передать груз по инстанции и забыть о нём. Этот дурман кто-то где-то ждал, да не дождался. Теперь там «где-то» идут разборки. Не дай бог, чтобы вездесущие руки дотянулись до тебя.
- Ты следователем не работал случайно? – язвительно поинтересовался Морин у ротного.
Оборин не обиделся и сухо обронил:
- Доводилось.
- Вот я вижу, как лихо ты закручиваешь сюжет, как в детективе.
- Ох, старлей, завидую я тебе, - губы капитана растянулись в кривой усмешке.
- Чему?
- А тому, что не знаешь ты ничего и честно исполняешь интернациональный долг.
- Да, я исполняю долг офицера, остальное меня не интересует.
- Рассуждаешь неправильно. Дело касается лично тебя.
- Извини, Алексей, но мне не хочется больше слушать твои фантазии.
- Тьфу! – сплюнул Оборин с раздражением. – Раньше я сомневался, кто ты есть на самом деле. Теперь убедился – ты круглый дурак.
- Пусть будет так. Я ведь в семье третий сын, причём, самый младший. Всё, как в сказке.
- Ладно, замнём. Слушай дальше.
Морин не очень верил в то, о чём поведал ему Оборин. Конечно, ротный в Афгане не новичок, оттянул уже два срока и многое знает. Но чтобы старшие офицеры были связаны каким-то образом с оборотом наркотиков – верилось с трудом.
- Тебе было бы лучше ни о чём не знать, но раз дело коснулось лично тебя, считаю своим долгом сообщить хотя бы часть того, о чём мне известно. Мой тебе совет: забудь про трусость замполита и не дергайся. В таком случае, я уверен, он не напишет рапорта, и в спецразведке ничего не узнают о наркотиках, которые ты сжёг. Куда исчезли мешки, одному богу известно. И были ли они вообще? Разин получит свой долгожданный орден и улетит в Союз. Так будет лучше для всех.
- Последний вопрос, капитан.
- Валяй.
Почему ты решил, что злополучные мешки предназначались кому-то из советских офицеров?
- А вот этого я тебе никогда не скажу.
Оборин пристально вцепился взглядом в Сергея и совершенно неожиданно спросил:
- Думаю, Красное Знамя достойно украсит твой парадный китель?
- Ладно, Алексей, уговорил. Только никогда больше не называй меня дураком. Я очень обидчивый и злопамятный.
Офицеры очень хорошо поняли друг друга.