Главы из книги Цветок от Матроны Встреча 1

     Встреча
                Главный вопрос жизни - вопрос о Боге...


     Никогда бы не осмелился взяться за эту тему, если бы не прочитал у
Антония Сурожского как он, будучи абсолютно неверующим подростком–
максималистом (делал пять шагов в церкви и терял сознание), задался
вопросам присутствия Господа «живаго» в жизни человека. Раздражённый беседой с
о. Сергием Булгаковым (!), решил раз и навсегда разрешить эту проблему для себя,
занявшись чтением Евангелий, которых до сей поры в руках не держал. И вот «между
началом первой и началом третьей глав Евангелия от Марка» мальчик ощутил Его
присутствие. Невидимое глазом, но реальное присутствие Господа.
Прямо напротив себя!

     И уверовал.
     И стал тем, кем стал.
     Так вот, мысленным взором окидывая свою дорогу могу сказать, что у каждого, кто ищет Его будет своя таинственная и мистическая встреча с Ним… Но, закутанным в кокон греха можно эту встречу просмотреть, проморгать. Это не конец. Он ждёт
всегда. Осмелюсь кощунственно поделиться тем, что я грешный и окаянный пережил…
Встреча.

 
    «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых…». Батюшка наставлял, что в
полёте, если переживаешь, необходимо читать «Псалтирь».
Господи, помоги!
Помоги.
Короткий разбег, толчок, и плоть мою частью многотонной громады плавно
потянуло вверх.
А, душу вниз.
На твердь земную, такую надёжную. «Большинство авиакатастроф происходит в
момент взлёта и посадки…» – подсуетила-таки в накатывающей дурноте услужливая
память никчёмный информационный файл.
 
«Яко Ты просветиши светильник мой, Господи… просветиши тьму мою…».
Старшенькая дочка, чьими заботами и сподобился в дальнюю дорогу, попеняла мне:
«Молись тише, на весь самолет «звучишь».
Тише, так тише.
Откуда-то из космоса смотрю на проплывающую подо мной, расчерченную
разными геометрическими фигурами и разобранную по хозяйствам землю.
Куда лечу?
Зачем?
 
«Ты же, Господи, не удали помощь Твою от мене…». В памятный нежаркий день
начала лета беда грохнула телефонным звонком, приятным женским голосом разнесла
в клочья всю его прелесть: «Ваши анализы… Не волнуйтесь… Это нужно ещё раз
проверить…». Свет померк. Его цвет, звук, запах проявились позже, в первом нашем с женой паломничестве.
Особенно поразил тогда запах.
От старых икон: травный? медовый? 
Не знакомый до сих пор.
И необъяснимо сильное влечение вернуться вновь – туда. В монастыри и храмы.
Где хорошо.
 
«К Тебе, Господи воздвигох душу мою…». Возможно ли было мне, выпускнику
высшей партийной школы и аспирантуры Академии общественных наук при ЦК КПСС,
представить этот монолог раньше? «В церкви и не такое бывает», - утверждает Максим - молоденький диакон, строящегося на окраине нашего города храма, помощник мой по работе в церковно–приходской школе. Сюда, в оборудованную из строительного
вагончика церковь Андрея Первозванного не так давно привела меня бывшая
студентка, а теперь матушка и жена диакона. Ей, в числе прочих, читал культурологию и историю религий в нашем университете. Здесь познакомился с батюшкой, – настоятелем строящегося храма, здесь и началась новая моя жизнь.

«Помилуй мя, Господи, яко немощен есмь…». Провинциальные наши эскулапы не
ошиблись. Диагноз подтвердился и в столице.
Теперь Израиль.
На Святой Земле всё и случится.
А вообще-то, и не могло быть иначе.
Всё поделом.
По заслугам, так сказать.
 
«Начало премудрости страх Господень…». Сейчас, только сейчас и вспоминаю,
сколько же раз в жизни Он спасал меня? Сколько терпел мои выходки. В 94–ом,
вообще чудом остался в живых. А позже? Разве не испытывал я Терпение и Милость
Его. Теперь понимаю, что такое смертная тоска и с болью вспоминаю, как пытаясь
спастись от чёрной её мути страшно ранил тех, кого больше всего любил. И вот – готов на всё?!
И только доченька настаивала и так, поразительно ясно, всё объясняла: «Ты же
веруешь, папочка! Ты просишь у Отца Небесного. Разве может Он, – не услышать или
отказать детям своим».
Верую ли я?
Я боюсь.
Боюсь за детей. За жену. За стариков-родителей. За не рождённых ещё внуков. И,
конечно, за себя, окаянного…

«Господь просвещение мое и Спаситель мой, кого убоюся…». Летим уже
четвёртый час. Моя дорога к «земле обетованной» не в километрах выходит, а в
кафисмах. Что интересно, чем ближе конечный пункт нашего путешествия, тем слабее
синдромы аэрофобии. Объявили, что мы вошли в воздушное пространство Израиля и
серая полоска впереди, кроящая синеву моря и неба, та самая Земля. Как похожа, на
нашу, астраханскую. Такая же, на первый взгляд, безжизненная и пустынная. Только
вот пальмы. И, с первым глотком воздуха, – аромат масличных дерев…

До обследования в тель-авивской клинике «Weitzman Center» ещё целые сутки и
дочь везёт меня в Иерусалим. Приличное современное шоссе до горизонта надвое
разваливает долины и взгорья, а слева и справа, – библейская земля. Что я знал о
ней? Типичный интеллигентский набор представлений, – от купринской «Суламифи»
до булгаковского «Мастера и Маргариты». И, конечно, «Сына человеческого»
протоиерея Александра Меня.

Может, поэтому так узнаваемы эти пустоши с
сожжённой солнцем травой.
И «радостию холми препоясанные» в сиреневой дымке.
И коренастые, в морщинах, мудрые оливы.
И стройные, легкомысленные кипарисы.
Как–то быстро, осилив очередную высоту, сразу оказались среди вполне
современных улиц и домов иерусалимского пригорода, раскинувшегося по покатым 
серо-зелёным холмам. А город, – вот он, – средневековая крепость-цитадель,
подавляющая окрестное пространство мощью серо-белого камня.
Город городов.
Мой мир закончился Яффскими воротами, дальше был только Его.
 
Беспорядочное, броуновское движение многоязыкой воскресной толпы,
встретившей нас за стеной, казалось, имело свой потаенный смысл.
В движении.
 
По паутине узеньких улиц-артерий с древними, отполированными миллионами
ног, желтовато-матовыми каменными плитами; через пороги и водовороты шоппинга;
сквозь завесу многоголосья паломнических псалмов, перебиваемых
радиофицированным пением муэдзина; мимо улыбчивых мальчишек и девчонок в
униформе с оружием в руках, и недетской сосредоточенностью во взгляде, – туда,
туда, – к храму Гроба Господня!

Великое напряжение физических и духовных сил незабываемого этого марафона
резко оборвалось выбеленной солнцем площадью с абрисом тёмного провала стены, в
котором всё: тепло Вифлеемской пещеры и леденящий холод Гроба. После жаркого,
слепящего света дня, мне показалось, что здесь сумрачно. Первое, что зацепило глаз, -– лампады над плоским ложем камня Помазания. Опустившись на колени, лбом,
лицом, руками ощутил его благодатную прохладу.
И благоухание.
Так вот откуда этот запах икон, святых гробов!
 
Только теперь разглядел Голгофу. Крутые ступени привели туда, где
остановилось время, где вязкий от чудовищной концентрации горя воздух не даёт
гомонить даже «отпетым» туристам.
Страшное место.
Здесь пригвождали Его.
Вот здесь стоял Крест.
Тому, что исходит из его основания, от серебряного круга в камне, трудно дать
определение.
Энергия?
Плазма?
Физически ощущаешь её. Аж, потряхивает.
 
Дочка подвела меня к Кувуклии. В огромной толпе паломников и
любопытствующих ждал своего часа. Читал Псалтирь. И всё думал, о чём буду просить
Его? О здоровье детей, конечно, стариков, затем, о нашем, с женой здоровье, о
помощи в делах…
Связную картину произошедшего потом, пришлось восстанавливать.
Что там было?
Внутри Кувуклии?

Лишь по приезде в Москву, взял «Путеводитель по Иерусалиму» и, найдя её
описание, наконец, сложил разрозненную мозаику того, что я увидел там…
Чувства передать не могу.
Ну, нет таких слов.
Все «заготовки», всё, что хотел сказать Ему, – всё прахом.
Помню, только, что над Смертным Его Ложем, сотрясаемый рыданиями, всё
повторял: «Не хочу больше жить такой жизнью, не хочу…».
 
Потом был стерильный холод клиники, безупречный персонал, доктор с
впечатляющей фамилией Санта и неблизкая дорога домой.
В подаренной дочкой книге «Преподобный Амвросий Богоносный старец
Оптинский» наткнулся на поразившую меня мысль: «…спасение наше по слову Петра
Дамаскина находится между страхом и надеждой, чтобы не иметь самонадеянности и
не отчаиваться, а с благою надеждой и упованием на милость и помощь Божию
стараться проводить жизнь во исполнении заповедей Божиих».
 
Через месяц пришли результаты биопсии из Израиля.
Киста оказалась доброкачественной.
И я живу.
Между страхом и надеждой…
 
PS.
Через некоторое время по приезде, творил утреннее правило. Это был тот редкий
случай сердечной молитвы, вдохновлённой увиденным и услышанным там, – в
Иерусалиме. И, в тишине раннего октябрьского утра, совершенно очевидно – ощутил,
почувствовал Его присутствие.
Рядом.
 
И даже, краем глаза, сзади и слева от себя увидел нижнюю часть Его хитона.
Домотканого, светло-серого цвета.
Я испугался.
Очень.
Испугался того, что Он, – Всемогущий и Всесильный, вот прямо сейчас, сию пору,
– изменит всю мою жизнь.
«Потребует» исполнения невозможного.
Жертвы!
 
И я лишусь в одночасье того, что так радует и услаждает мою жизнь: мирские
привязанности, плотские радости и прелести.
И тут же «наваждение» прошло.

Утро.
Солнце.
Край шторы – хитон, колышется легким сквозняком.
На кухне ворчит закипающий чайник.
Что за фантазии, дорогой?
Что ты…
Но, почему же так горько мне...
 
P.P.S.
 И снова мне маловерному дан был ответ. Как–то листая журнал «Фома»
прочитал, как блаженный Августин писал в своей «Исповеди»: «А юношей я был очень
жалок, и особенно жалок на пороге юности; я даже просил у Тебя целомудрия и
говорил: «Дай мне целомудрие и воздержание, только не сейчас». Я боялся, как бы Ты сразу же не услышал меня и сразу же не исцелил от злой страсти: я предпочитал
утолить её, а не угасить».
 
 Как похоже на мои «страхи»!
 На пороге «юности» моей.
Только-только пятьдесят стукнуло…