Блокада Ленинграда 1-я часть. Алевтина Игнатьева

  Это порцая 125 грамм хлеба в сутки для служащих, иждивенцов и детей

                БЛОКАДА  ЛЕНИНГРАДА(первая часть)
                Читайте продолжение: 2-ую, 3-ю, 4-ю части.
   
       
  Вспоминать о блокаде - очень тяжело. Длилась блокада с 8 сентября 1941 года по 27 января 1943 года,когда разорвали кольцо немецкой армии. Ленинград оставался в блокаде 872 дня (почти 900).Что стоило жизни, почти миллиону с половиной (1,5 млн.) населения. Никто в точности не знал, а советские источники лгали, во много раз занижая число погибших. Немалая правда в том, что 90% населения погобло от голода, а 10% от бомбежек.

                БЛОКАДА - КАК ПРЕСТУПЛЕНИЕ!!!
Блокада Ленинграда - крупнейшая гуманитарная катастрофа ХХ века. Это не природное бедствие, подобно землетрясению или цунами.
     И думая о прекрасном Ленинграде, выжившие лениградцы, вспоминая те ужасные блокадные дни, годы, задают вопрос: кто это сотворил и бросил - город, население - врагу и оставил его на  гибель?  Гибель стольких людей! Возникал вопрос, насколько были правильными решения властей, все ли сделано, чтобы избавить город от невероятных испытаний. Страдания ленинградцев, людей брошенных собственным правительством на произвол судьбы.Никогда мир не видел столь массового уничтожения гражданского населения, таких человеческих страданий и лишений, какие выпали на долю ленинградцев! «Мрут как мух», – равнодушно высказался о людях Жданов, «ленинградский хозяин», владыка города. Она была спланирована и реализована людьми, стоящими во главе города, командующим войсками и страной. И нужна историческая достоверность событий, происходивших в Ленинграде в 1941- 1944 годах (и не только, а вообще в СССР).
  Неудачные планы и просчеты Сталина, его генералитета и партии, которые решали судьбу народа, привели к тому,что Ленинград подвергся тяжелому испытанию. В советское время пропагандировалась устоявшийся стереотип: замалчивание о правдивых событиях - страшной блокаде. Но Ленинград не вписывался в ту картину войны, которую изображала пропаганда - в этом уникальность города - интеллигента!
Ленинград победил! Ленинград выстоял! Город выжил! Но какой достается дорогой ценой, равной которой не было в современной мировой истории. Дух великого города, жителей, ведущую смертельную борьбу, являл пример невиданной отваги и массового героизма.
Фанатизм и ненависть могут стать причиной войн и гуманитарных катастроф, а равнодушие и безразличие к страданиям других людей может привести к тому, что  это станет нормой.
 
        8 сентября 1941 года. Ленинград окружили враги: все дороги перерезаны и выхода из города, иначе как по воздуху, нет.  Немцы стали испытывать разные приемы: бросали воющие, свистящие бомбы, мины–ловушки в форме детских игрушек, авторучек, зажигалок. Разбрасывали фальшивые деньги и продовольственные карточки, листовки с обращением к населению – сдаваться. Немцы все больше пытались внедрять шпионов и диверсантов. В каждом районе, внутри города проверяют документы. При въезде в город установлены заставы и КПП.
Шура получила из районной комиссии по эвакуации извещение – явиться и получить посадочный талон на поезд на себя, мать и Алю.
В городе уже перебои с продовольствием – ввели карточную систему. На рынке цены на хлеб, картофель, масло, крупу, росли с каждым часом. В городе паника и волнение. Слухи, кругом ползли слухи. «Нас хотят задушить», - говорили в народе. Еще говорили, что предатели есть среди населения, и они ночью подают сигналы немцам – ракетами или фонариками. И немцы отлично знают, куда целиться, - по наиважнейшим объектам.
Накануне ночь была до ужаса тиха, казалось, город не дышит, лежит во тьме и ждет. А утром началось. Бомбежки следовали одна за другой с не большими перерывами. Особенно жестокий налет начался следующий ночью. В два часа ночи опять тревога. Шура хватает сонную Алю, закутанную в одеяло, Аделия Иовановна берет сумку с документами, подушку, и они бегут через улицу в бомбоубежище. Прямо над головой гудят моторы немецких самолетов. Зенитки не умолкают. Лучи прожекторов, перекрещиваясь, шарят по небу. Красные вспышки разрывов освещают горизонт несколько раз подряд. Убежище находится в подвале Московского Райсовета.
 Аля на всю жизнь запомнила звук метронома, звучавший целый день из репродуктора она запомнила сигнал тревоги, невероятно громкий, отвратительный по звуковой гамме –  вой сирены – знак начала очередного налета немецких бомбардировщиков и несущийся из черного репродуктора громовой мужской голос, от которого становится жутко: «Воздушная тревога! Воздушная тревога!». Сирена воет, голос громыхает, люди сломя голову несутся в бомбоубежище.

 Бомбоубежище тесное, плотно набито человеческими телами. Душно. Пахнет сырым бетоном, мочой. Много детей и стариков. Полутемно. Потом все затихают – слушают, что происходит там, наверху. Четко стучит метроном из репродуктора. Тишина в бомбоубежище прерывается то детским плачем, то чьим-то стоном или шепотом. Слышен нарастающий гул и стрельба. Где-то громыхает. Иногда совсем близко, так, что мы чувствуем сотрясение земли. Время тянется тревожно и долго.… Сколько? Не знаю. И вот все стихает. Что значит эта тишина наверху? Налет закончен или это просто перерыв перед новой волной атаки? Томительное ожидание.… Наконец тот же мужской голос, уже другим, не страшным тоном, извещает: «Отбой воздушной тревоги! Отбой воздушной тревоги!..». Люди с облегчением от страха пережитого расходятся по квартирам, чтобы вскоре, иногда через час, снова услышать жуткий вой сирены и голос: «Воздушная тревога!..». В некоторые дни тревога объявлялась пять, шесть, восемь, а то и десять раз. В разных концах города гремело и рушилось. От зажигательных бомб загорелись больница Куйбышевская, Александровская и еще два военных госпиталя. Разрушены дома на Сенной площади, на Московском проспекте. На Петроградской стороне бомба попала в Зоосад: ранило слониху, перебиты обезьяны. Это гитлеровцы метили в химический завод. Немецкая авиация нещадно бомбит рабочие районы.
Московское шоссе дом № 1, тут живет Шура с дочкой и матерью. Здесь перед их домом находится первый контрольно-пропускной пункт – КПП. Все проживающие в этом доме имеют пропуск, так как дальше за насыпью, за мостом окружной железной дороги, начинается прифронтовая полоса, где уже стоят войска 42-й армии, защищающей район Лигово –  Пулково – Пушкин.  Поперек проспекта все заставлено железобетонными надолбами и стальными ежами. Сразу за КПП по обе стороны раскинулась завода «Электросила», рядом с их домом территория  Вагоностроительного завода, далее фабрика «Скороход» и много различных промышленных предприятий. Это как раз те мишени, по которым бомбят немцы. И всего-то в пяти километрах от вражеского рубежа находится их дом и КПП.
Одна мысль, один вопрос задавали себе жители города: «Устоит ли Ленинград?» Слухи, что Ленинград собираются разрушить, разнеслись по городу. Все только об этом и говорили. Ждали все. Ждали сигнала – взорвать город. Сигнала не было. Если бы немцы ворвались бы в город – Ленинград был бы разрушен – уничтожить каждое крупное здание, каждый мост, каждый завод. Все было заминировано.  Взрывать город! Таков был план властей города – чтобы немцу он не достался. Немцы уже заняли город Пушкин и Пулково.Пулковские высоты – здесь находится обсерватория, отсюда открывается широкая панорама города. Пулковской меридиан, прямая как стрела, проходит по Московскому шоссе, по проспекту и выходит прямо на шпиль Петропавловского собора. Немецкое командование рассматривало Пулковские высоты как трамплин для прыжка на город.
В секретной директиве немецко-фашистского командования от 29 сентября 1941 года сказано: «Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. Путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежки с воздуха сравнять город с землей. С нашей стороны нет заинтересованности в сохранении хотя бы части этого большого города».
Продолжается эвакуация из Ленинграда. В основном – детей. Сначала вывозили недалеко, за город, потом на Урал и в Сибирь. Все думали: всего недели на две-три. Большинство ленинградцев считало отъезд чем-то неприличным, почти трусостью
Шуре второй раз пришла эвакуационная бумага на дочь из райсовета, но Шура ни под каким  видом и не думала отправлять ее одну, и сама не собиралась уезжать из Ленинграда.
Тяжелые бои уже велись на подступах  к Ленинграду.   Все заводы, предприятия, большие магазины превратились в огневые укрепления, укрытые мешками с песком. Все парки в городе  были изрыты щелями для укрытия от воздушных налетов Город стал похож на крепость. Ситуация действительно страшна – город готовился к уличным боям. Создавались отряды, чтобы защищать город. Из-за нехватки оружия раздавали финские ножи. В Ленинграде было объявлено военное положение. Запретили ходить на улицу без специального пропуска с 10 часов вечера до 5 часов утра.
 Ночь с 16 на 17 августа1941 года была очень тревожной, особенно в южных районах, где совсем шли ожесточенные бои. 30 августа немцы разбомбили маленькую станцию Мга, прервав железнодорожную связь  между Ленинградом и остальной территорией страны. Немцы перерезали шоссе между Ленинградом и Москвой, а затем все прочие шоссейные дороги. Они пробились в Шлиссельбург, крепость на Неве, поставив под контроль исток Невы, и 8 сентября германское железное кольцо сомкнулось вокруг Ленинграда,  блокировав город с суши, а с севера Ленинград блокировали финские войска. Силы немецких войск намного превосходили силы Красной Армии. Первые недели сентября были кризисными: только большими потерями удалось остановить врага на подступах к городу. Начались страшные и невыносимые дни в жизни ленинградцев, которые продолжали сопротивляться врагу.
Час испытания приближался, над городом нависла смертельная опасность. Вновь и вновь люди повторяли: «Кто же мог подумать, что враг будет так близко от Ленинграда?»
Последний раз Шура виделась с Иосифом в конце октября, когда его перевели в село Мурино, она ездила к нему на трамвае, пересаживалась на автобус от завода «Светлана» - прямо до воинской части. В начале ноября его часть отправили в  Молотов, на курсы младших лейтенантов. И пошли короткие письма-открырки,  с дороги.

22. 12.41
Здравствуйте, мои дорогие, любимые Шурочка и Аличка! Я нахожусь в движении, так что дать какой-либо адрес не могу. Когда доберусь до места назначения, сказать трудно. Места, по которым идет наш поезд, очень красивые. Зима относительно мягкая и но очень сежная. Поэтому иногда продвигаемся с затруднениями не только пешком, но и транспортом. Я жив и здоров. Шурочка, как ты живешь? Что ты надумала с отъездом? Оставайтесь пока на месте и не куда не двигайтесь. Эвакуация – это очень тяжелое мероприятие, особенно зимой. Очень трудно в пути, тем более с детьми. Не советую, а то замерзните по дороге. Пропадешь. Целую крепко, моя кукочка, а также поцелуй дочурку.  Очень скучаю.
Твой Юзик.
 
 Три месяца с начала войны, а город уже голодал. Введена карточная система. Еще в августе рабочие получали по 600 г. хлеба, служащие – 400 г., иждивенцы и дети по 300 г.  С 20 ноября норму сократили до 300 г. для рабочих, а служащие, иждивенцы и дети стали получать по 125 г хлеба в сутки. Почти ничего, кроме хлеба, по карточкам уже не выдавали, не было. Целыми днями люди выстаивали бесконечные, безнадежные очереди. Силы у людей таяли с каждым днем, они худели на глазах. У многих уже не было сил подняться, не то, что  выйти из дома. Угасала вера в чудо, угасала всякая надежда. Настроение в городе становилось все более мрачным. Люди ожесточались. Власти обратились с призывом к населению: перебираться в более безопасные районы.
Шура решила переселиться на Петроградскую сторону, к тетке, которая жила на Кировском проспекте. Там не было поблизости заводов и не было линии фронта. Шуре было предоставлено выбрать любую освободившуюся комнату и даже квартиру, со всей мебелью, откуда люди эвакуировались или умерли. Она выбрала маленькую и теплую комнату на первом этаже с голландской печкой в углу, чтобы ближе бежать в бомбоубежище.
После теплых осенних дней пришла необыкновенно холодная зима. Наступило время, когда на Ленинград надвинулись союзники фашистов: холод, голод, страх. В городе уже не было света и водоснабжения. Люди вспомнили о печках-буржуйках и устанавливали в комнатах. Жгли мебель, книги, чтобы согреться, что-то сготовить, вскипятить воду. В городе ломали и сжигали все деревянное: заборы, дома, рубили деревья, кресты на кладбищах.
Шура уже не работала на фабрике «Скороход». На ее руках были пожилая мать и дочь. Днем она  в поисках продуктов бегала по магазинам. Очереди стояли такими длинными, что войти в магазин было невозможно, и часто уходила с пустыми руками. Голодна, замерзшая, ослабевшая возвращалась Шура домой, где ждали ее голодные мать и дочь. Как иждивенцы, они получали по 125 граммов хлеба. Свой рацион – 375 граммов хлеба  на троих – они старались растянуть как можно дольше, на весь длинный день. У нее было достаточно денег, которые она получала в военкомате  по аттестату за мужа, однако купить продукты было негде, их просто в городе не было. На черном рынке у спекулянтов можно было только обменять одежду или драгоценности на хлеб, крупу, папиросы, водку и прочие. Иногда ей удавалось обменять то новый костюм мужа на стакан отрубей, то что-нибудь из антиквариата  на кусочек черного как уголь хлеба с опилками. Однажды, когда уже нечего было есть, Шура обменяла золотое кольцо на дуранду – жмых, отходы от семечек подсолнуха или хлопковых семян, когда из них уже выжато масло и остается черная плотная масса их шелухи, которая обычно шла на корм скоту или для сжигания в корабельных топках. Жмых есть нельзя, поскольку он содержит вредные вещества. Принесла Шура этот страшный, черный, с грязью комок и положила его в кастрюлю с водой, чтобы размочить. Она вышла на какое-то время. Аля осталась одна, вытащила эту страшную массу из кастрюли и всю съела. Шура вернулась домой и увидела Алю всю перемазанную в черной грязи – лицо, руки, а живот невероятно раздутый. Как она испугалась, что у Али будет завороток кишок, и она умрет. Весь вечер отпаивала ее водой, Слава Богу! Все обошлось.
Не прекращались воздушные налеты и артобстрелы Ленинграда. После того, как в их квартире, от  разорвавшийся фугаски осколком выбило стекла (осколок потом они нашли на подоконнике), пришлось окно заложить подушками, оставили только в верхнем углу, стекло, чтобы хоть немного проходил свет.
Зима 1941-42 года. Первая блокадная зима была лютая. Морозы доходили до минус 35-40 градусов. Город замерзал. Снега выпало необычно много. Снежные горы возвышались на улицах, никто не убирал. Тут и там стоят разбитые трамваи, троллейбусы, автобусы, неподвижно застывшие в снегу. Было холодно и темно. Ужасно холодно! Мороз сковал Неву и каналы. Все трубы замерзли. Кто жил рядом с рекой прорубали проруби и носили воду домой или оттаивал снег. Положение в Ленинграде ухудшалось. Отупевшие, замерзшие, ослабевшие, часто на в состоянии держаться на ногах, люди понимали, что, если им не доставят хлеба, если не прорвут блокаду, они погибнут.
В комнате, в которой теперь они жили втроем, была двуспальная кровать, и вместо стола стояло дамское, изящное бюро из красного дерева с маленьким ящичком, закрывающийся ключиком. В ящике лежал весь их запас хлеба. Больше всех страда от голода Аля. Однажды она съела всю норму хлеба, что был на троих.  Пятилетняя Аля сообразила, как ножом открыть ящик. Когда Шура возвращалась домой и входила в комнату, она видела огромные, голодные глаза дочери, устремленные на нее.  Аля выглядела маленькой старушкой. Она сидела за столом, упершись локтями и запустив руки в густые волосы. Шура иногда покупала на рынке игрушки, но они  девочку не интересовали. Она не могла видеть, как Аля страдает от голода, иногда она думала: может, лучше будет, если уж дочь умрет – не будет страдать.  Во время еды, когда делили хлеб, Аля жадно следила, как Шура разрезает кусочки, и зло повторяла: «Почему, ты бабушке дала больше кусок, чем мне?» Затем пальчиком подбирала все крошечки со стола и строго выговаривала: «Сталин сказал, что надо каждую крошку беречь».
Однажды Шура стояла в длинной очереди за хлебом, когда  подошла ее очередь, она протянула хлебные карточки, продавщица отрезала ножницами талончики и взвесила положенные 375 г хлеба. Шура взяла осторожно кусок хлеба с маленьким довеском, чтобы положить в приготовленный мешочек, как вдруг стоящий рядом мальчишка схватил этот довесочек и запихнул себе в рот. Шура с яростью попыталась вырвать этот довесок изо рта мальчишки, но он уже  проглотил его. Она в отчаянии, горько плача, пошла домой.
Третий день в городе нет хлеба. Шура стоит у магазина с ночи, весь день, и уходит ни с чем. «Боже, как она пойдет домой! Там ее ждут голодные мать и дочь». У соседа, который работал на хлебозаводе, она обменяла столовое серебро на два стакана отрубей и сварила похлебку. Через три  дня в город доставили хлеб. Шура по карточке получила целую буханку. У них был маленький праздник. Сосед, узнав, что Але в феврале исполнится шесть лет, принес ей в подарок на день рождения галеты и брикетики клюквенного киселя.
Шура и Аделия Иовановна старались поддерживать чистоту. Они приносили в ведрах снег, кипятили его в самоваре и мылись перед печкой, прожигали лучиной швы в белье – от вшей. Спали они вместе в одной кровати, одетые. Вся остальная огромная квартира была пустая, холодная, темная, как пещера. Запас дров, что был в сарае, давно кончился. Они уже сожгли столовый дубовый стол, стулья, этажерку, антресоли в коридоре, шкафчики на кухне.
Во многих квартирах уже не осталось людей. Люди умирали в постелях, засыпал и не просыпались. Хорошо, если кто-то заходил к ним. Обычно это были женщины из медэпидем отряда,  которые ходили по квартирам, чтобы кого-нибудь еще спасти. Иногда они находили детей, лежавших рядом с умершими матерями. Вымирали целые семьи. Люди не замечали смерть. Люди ходили медленно, еле-еле передвигая ноги, говорили чуть слышно, растягивая слова. Это были дистрофики. Им было уже все безразлично. Идет человек, вдруг прислонится к стене, тихо сползает на землю и уже не в силах подняться. Его обходят, и никто не поможет, потому что сами, ослабев, могли упасть так же. Многие страшно опустились, у них не было  сил что-то делать, воли о чем-то думать – только  о еде, о хлебе.
Однажды Шура зашла к Сметанинам. Дядю Костю Сметанина, крестного Шуры, арестовали еще в 1935 году. И с тех пор никто не знал, что с ним. Сын Гриша был на фронте. Она знала, что тетя Агаша осталась одна с домработницей Дуней. Шура еле поднялась на второй этаж, постучала, но тут заметила, что дверь открыта. Она вошла в холодную квартиру – гробовая тишина и темнота, стала звать тетю Агашу и ходить по комнатам. Вдруг Шура услышала какой-то шорох, присмотрелась и увидела, что на кровати кто-то шевелится, она подошла ближе.
  –  Кто здесь? Тетя Агаша? – спросила Шура.
  –    Я, Дуня… Тетя Агаша умерла. А кто вы?
 –   Шура Тимофеева…Давно она умерла?
  –  Не  помню. Кто-то пришел, и ее унесли.
  – Вот вам сухарик. - И она положила рядом на кровать черный, как уголь хлеб.
 –  Не надо. Мне уже не нужно. Я сегодня умру,  – еле слышно прошептала Дуня.
Шура с трудом нашла ее руку в тряпье и сунула в нее сухарь.
  –  Прощайте. Да благословит вас Господь, – и ушла.
Позже Шура узнает: Дуня тоже умерла. Где они похоронены: тетя Агаша,  Дуня? Хоронить было некому.
Единственным видом транспорта в городе стали детские санки. Они вдруг появились в первую блокадную зиму повсюду  на улицах Ленинграда. Люди в темной одежде, закутанные в платки, шарфы, тащат санки по ледяным тротуарам, перетаскивая их через мостовую, по намерзшим ухабам. Бесконечный скрип полозьев –громче  артиллерийской канонады. На детских саночках перевозили дрова, мебель, ведра с водой, больных, умирающих и мертвых. Родственники тащили санки с покойниками на кладбище, выбиваясь из последних сил, выполняя свой долг. Гробов уже не делали, покойников просто зашивали в простыню и прикручивали веревками к саням. Но потом и санок не стало, видно, сожгли в печурках для обогрева.  Трупы, завернутые в простыни, одеяла, коврики, еще во что-то, тащили  на кладбище по снегу волоком. Копать могилу было некому, и помолиться за покойника некому., Тело просто бросали, и нередко те, кто тащил санки с трупом, падали рядом и умирали. Ни крика, ни стона. Смерть ходила по  Ленинграду. Весь город был завален трупами, они тысячами лежали на улицах, в снежных сугробах, вмерзшие в лед, в квартирах, во дворах и подвалах. У живых не было сил хоронить своих близких. Ленинградцы уже привыкли к смерти.
  Конечно, предпринимались  какие-то попытки переброски самолетами несколько тонн продуктов в день – это были крохи, в основном для поддержки войск, но этого не хватало для гражданского населения. К тому же немецкая артиллерия постоянно обстреливала советские самолеты. И вот возник план, смелое решение – создание  и открытие дороги по льду Ладожского озера, которую так и назвали – «Дорога жизни».  Длина трассы – 30-50 километров.   22 ноября ночью первая колона  грузовиков прибыла за продовольствием за западный берег, а 23  ноября в Ленинград доставили 23 тонны  муки – первые тонны продовольствия  прибыли по ледовой дороге. Открылась Дорога жизни! На 83-й день блокады! Увеличили норму хлеба – на 100 грамм для рабочих и на 75 грамм всем остальным – крохотный кусочек.
С наступлением весны наступала угроза эпидемий. Городские власти отдали распоряжение выйти на очистку Ленинграда. Это было нужно всем.
Первая блокадная весна. В середине марта десятки тысяч истощенных ленинградцев высыпали на улицы, площади, набережные города – на расчистку города. Они, с трудом двигаясь, долбили снег и лед, тащили глыбы  и сбрасывали в каналы, в Неву. Расчищали от снега трамвайные   пути, дворы, подвалы. Убрали дома от нечистот. Люди работали с энтузиазмом. Они не хотели сдаваться врагу. Солнце пригревало. Люди подставляли свои истощенные лица, наслаждаясь теплом. На улицах появилось больше народа. Ленинград снова ожил. Появилась надежда выжить. 15 апреля 1942 года ленинградцы увидели, как по городу пошли трамваи! Это было чудо!
В Ленинградской филармонии 9 августа 1942 года была исполнена 7-я симфония Шостаковича.
 Продолжениев о блокаде в следующих главах:   2-я; 3-я; 4-я