Парагогенгейм. Родословие Парагогенгейма

Из рассказа моего прекрасного двоюродного брата Николая Хмара, который закончил Благовещенский-на-Амуре сельскохозяйственный институт и который до сих пор трудится на благо нашей Родины. Мой брат Николай - Добрый, чудесный человек, знает и практикует электроработы. Сила воли придаёт ему благо ведения собственного земельного участка. У него прекрасные дети. Во времена Великой Отечественной Войны совсем молоденькой девушкой будущая мама моего брата Коли была взята в жёны его папой - моим, обеспечивавших тогда двоих сестёр, дядей Юрой, то есть братом моей мамы. Сёстры дяди Юры - были моя мама и тётя Роза, от которой тоже есть хорошие дети - Петя и Оля Ларины. Мой папа любил приезжать в командировки в Благовещенск, и он дружно проводил время со своей тёщей и своим свояком - моим дядей Юрой. Коля помнит себя в то время 15-летним парнем, не мешавшим им проводить это общение. Вот, собственно, рассказ, с некоторыми незначительными моими добавлениями о моём троюродном брате Владиславе Хмаре.


У графа Орлова были сыновья. У одного из них родилась дочь Устинья. Эту девушку, взаимно в ответ на её любовь, полюбил парень Феоктист, сын Коротаева Степана, по такой фамилии, произошедшей от названия коротаев - коротких шуб, которые он шил. Степан был с озера Тяглое Самарской губернии.

Степан же, он же Беляк, кажись, был, и это уже точно, до того выменян на коня Беляка очень красивого и белого цвета из племенного конехозяйства графа Орлова; и тогда-то и стал жить Степан у графа Орлова. Степан полюбил девушку из поместия графа Орлова, она забеременела, но не признавалась в том, кто отец ребёнка. И за это её хотели наказать. Чтобы этого не произошло, Степан сам признался в том и после розг был сослан в солдаты. Его же ребёнок этот Феоктист, от той девушки, к сожалению безвременно скоро умершей, вырос и воспитался у графа Орлова с 4-ремя классами образования.

Во время войны с Турцией в 1858 году должен был быть наказан и Феоктист, от которого Устинья, внучка графа Орлова, родила Ефима, правнука графа Орлова, моего прадедушку.

Тогда-то и были в Новосибирске, бежавшие туда полюбившие друг друга Феоктист и Устинья, внучка моего прапрапрапрадедушки Графа Орлова. В Новосибирске Граф Муравьёв-Апостол Амурский дал вольную Феоктисту, и молодые супруги-молокане отправились в Зейское поселение, ставшее в последствии Благовещенском-на-Амуре. Молокане не использовали иконы при молитве, но молитвы пели на распев, иногда собираясь вместе. Молитвы были и для исцеления. Пропеваемые. Иногда немного употребляли и вина при сборе на молитву.

У Ефима, правнука графа Орлова, родилось от первого брака 12 детей. Среди них и родилась 1 января 1900 года моя бабушка Евдокия Ефимовна Коротаева, праправнучка графа Орлова, работавшая учительницей и прожившая до 1973 года.

Евдокия Ефимовна в 1920 году вышла замуж за приехавшего из Одессы и впоследствии репрессированного в 1937 году и, если не расстреленного, то не ставшего с точностью до 1942 года на Беломорканале, Николая Изотиковича Хмару, учителя русского языка и трудов. А поскольку у его отца Изотика Моисеевича и у дедушки Моисея были дома и параходы, ходившие по Амуру, то и объявлен он был вне закона в те внезаконные времена, а дедушка Моисей в 100 лет ослеп от этого. Мама мне рассказывала, как в 5-ти-летнем возрасте слепой дедушка, - как она говорила, но, по расчётам с Колей, понятно, что прадедушка, - держал её сидевшей у него на коленях. Мама была очень умным и послушным ребёнком, и, видимо, если и ей говорили, что это дедушка, или она так понимала, что это старенький дедушка, то значит он так и запечатлелся в её памяти с созвучием (эпонимом) называния прадедушки дедушкой.

Моя мама и родилась в Благовещенске в те времена, в 1931 году  6 июня и была прапраправнучкой графа Орлова, в родстве с которым мы ему доводимся с моими братьями и сёстрами прапрапраправнуками. С линии мамы от Ефима Феоктистовича Коротаева происходит моя врачебная династия, может и непрямая, где здесь, возможно, что-то надо уточнять, так как в рассказе Коли упоминались и, вроде бы, наши дяди-дедушки, то есть двоюродные дедушки, Коли и мои, то есть братья бабушки нашей, то есть самой Евдокии Ефимовны. Но, может быть, здесь из рассказа по телефонному разговору с Колей что-то точно и не помню. Упоминается прекрасное врачебно-фельдшерское искусство, это прекрасно помню, так как обращались за медицинской помощью много людей.

В Благовещенске в доме-музее есть фотография сидящей на старинном стуле внучки графа Орлова и её мужа Феоктиста с чёрной окладистой бородой, стоящего рядом с ней во весь рост.

~~~
~~~
Однажды мне приснилась моя мама, уже много лет находящаяся в Раю. Она присилась мне такой молодой и красивой с длинной расплетённой косой, как её мне удалось видеть только в фотографиях, но в руках она держала и вокруг себя много маленьких красивых детей.

Николая Изотиковича Хмару, учителя русского языка и трудов, её папу, помню только из её рассказов. И поскольку у его отца, моего прадедушки Изотика Моисеевича Хмары, сына моего прапрадедушки Моисея Хмары, были дома и параходы, ходившие по Амуру, а у родного брата Изотика Моисеевича были поля, молотильни, мельницы и конехозяйства, то и объявлен он был вне закона врагом народа, в те внезаконные времена, а дедушка Моисей в 100 лет ослеп от этого. В Благовещенске-на-Амуре остался каменный двух-этажный (это из рассказа Коли, так помнится) дом из красного кирпича с изображением женщины в скульптуре во фронтоне над входом в здание дома. Дом отобрали и реквизировали в 30-годах прошлого века.

Мой двоюродный-троюродный брат или племянник, скорее, ошибочно так подумалось, Владислав Хмара, который занимался у меня на занятиях по философии в Хабаровском Железнодорожном Университете Путей Сообщения, рассказывал мне после занятий, когда по журналу студентов увидел родную фамилию его, что он помнит как в детстве он и его родители приезжали к нам в Хабаровск на Панельную (затем улица Королёва).
Но этого мне не возможно вспомнить, так как что и помню, но к нам приезжали родственники и с Петропавловска-Камчатского.

Владислав рассказывал, что они в Приморье, где-то в Спасске-Дальнем на Дальнем Востоке оказались, бежав из Благовещенска-на-Амуре на конях, через окно выбежав, очевидно, во двор, и, как думается через поля, в 30 годах, когда их хотели арестовать. Его, скорее,  прадедушка был родным сыном Изотика Моисеевича Хмары.

                ***
                *
                ***

По линии папы моего,фронтовика и участника Фронтов Великой Отечественной Войны, военного юриста майора юстиции Леонида Семёновича Смирнова, духовное начало явилось в родословной духовенства - священнической династии Отца Мартына Смирнова, прежде Саврасова из московской деревни Саврасовка и взявшего себе как священнику новую фамилию Смирнов,  и участника 1-ой Мировой войны военного священника Отца Димитрия, его сына - моего  прадедушки. Работая в Брянске врачом, позже разговаривал со своими пациентами и услышал, что наши родственники Саврасова есть и от художника Саврасова, который изобразил Лосиный остров, где была раньше наша квартира.

Мой папа практически не упоминал таких слов, как дедушка, а всё родословие упоминал в еврейском стиле, кто от кого родился. Только по мужской линии. И что супруга его папы, в девичестве Зинаида Дорофеевна Ульянова, носила фамилию нашего бывшего Вождя, мною услышалось только из уст моей мамы.

 Это нераспространение, как бы сейчас сказали, информации из первых уст, по-новому воспринимается в нынешнее время как свидетельство о родословии и слов папы в устах моей мамы. Это особенность логического мышления в том, чтобы выражение мысли было разветвлённым в пространстве и во времени без необходимости говорения о том, истину чего свидетельствуют самые дорогие для тебя люди. Об этом не сейчас, конечно.

Но, тем не менее, именно ввиду этой преамбулы, а не только из соображений дополнительной скромности и конспирации, как бы могло представится, становится понятным, почему мой папа прошёл горнило своей военной службы военным судьёй и военным прокурором прокурорского надзора за следствием в НКВД. Ведь, как он говорил и отвечал в ответ на мой далёкий, в прошлом, юношеский и пытливый вопрос, почему он не стал адвокатом, он не стал адвокатом, так как кого было защищать? Первое его адвокатское дело до войны, когда в 1938 году он закончил, обучаясь у профессора царской профессуры Вышинского, Всесоюзный Юридический Институт, было связано с защитой директора мукомольного завода, где усушка-утряска-упечка занимали всё дело. Или, как поёт Леонид Утёсов, мыши сгрызли.

Папа предупреждающе говорил, чтобы мною не рассказывалось о том, что он служил в прокурорском надзоре за следствием в НКВД, так как в те времена опасно было о чём таком говорить, даже о том, что мною читались из малодоступного отдела Научной библиотеки Хабаровского государственного медицинского института труды секретного 20-го съезда КПСС о  Сталине с относимым, больше вымышленным, если не сказать, что придуманным, культом личности к нему, отравленному, со слов Полторанина в интервью Караулову, по свидетельству поражённого смертью через три дня профессора медицины, цианидом.

Так же как и его мама, отец папы Семён Дмитриевич Смирнов, был учитель русского языка и литературы и служил в наркомате просвещения, лично общаясь с его комиссаром, сколько помнится, Луначарским и людьми из Кремля: Бонч-Бруевичем, но почему-то стоящим в памяти вместе с фамилией Менжинского. Папа не знал, где похоронены его родители, которые умерли от тифа в НЭП. Сам же мой папа похоронен в Брянске. А, не захотевшая ехать за ним из Москвы в Благовещенск-на-Амуре первая его жена, Смирнова Екатерина Елисеевна, дочь его дяди, Елисея Дмитриевича Смирнова, по его отцу вместе с их общими родными дочерями Раей и Томарой и мой двоюродный дядя Сергей Иванович Смирнов, сын Ивана Дмитриевича Смирнова, брата родителя моего отца, похоронены на единственном в Москве старообрядческом кладбище на Таганке.

Папа говорил, что наши предки - Рюрики. Особенно, когда по старой русской традиции все собирались за столом и наливалась добрая рюмочка водочки.