В гостях у деда

               
   Что-то осень нынче была некудышная, да и начало зимы не радовало. Серая пелена туч, как повисла, так и продолжала укрывать землю от солнца. А как хотелось свежего, ядерного морозца, хотелось пройтись по прозрачному гладкому льду, вдохнуть морозного воздуха и окунуться с головой в рыбалку, забыв все и вся, что окружает, слиться с природой и стать частичкой ее. Но нет, снова слякоть, снова холодный ветер посвистывал в голых ветках яблонь. Посмотрев на бесполезный ящик, который уже не первую неделю ждал, когда его востребуют, я отправился к своему старому деду Михайловичу, что жил в тихой деревеньке возле опушки леса. Жил уже давно и так как в душе он был человеком гостеприимным, то всегда рад был появлению нового человека, а если кто-то заглядывал в его дом из знакомых или друзей, то радость была двойная.
   Михайлыч, человек был аккуратный, а чем конкретно увлекался, я даже не знаю, вроде все умел делать. Забор возле дома крепкий, но без каких-либо выкрутасов и наворотов. Во дворе несколько поленниц дров: березовые для бани, еловые и сосновые для буржуйки, осина, ольха для русской печи. Как-то я попросил пояснить значимость каждой поленницы.
   -Береза, - пояснил Михайлыч, - жар дает, значит для баньки. Осиновыми дровами каменку до красна не нагреть. А смолистые для буржуйки, горят они весело, щелкают, запах смолы дают, одна прелесть сидеть рядом и наслаждаться игрой огня, а для русской печи, как раз осина, ольха и подойдет – меньше сажи дают.
   Когда я зашел к нему в дом, Михайлыч как раз приготовился свою буржуйку растоплять, стоял возле нее и щипал лучину из смолистого дерева, на плечах жилетка из овчины, эту жилетку, мне кажется, он не снимал даже летом.
   - Проходи, - увидев меня, радостно улыбнулся Михайлыч, - сейчас огонек сделаем, чаек согреем, а если душа сильно промерзла, то и покрепче нальем.
   Через несколько минут огонь уже бесновался в буржуйке и от нее волнами исходило тепло. Стекла окон вмиг вспотели и прослезились.
   - Что-то не рыбачится нынче? – поинтересовался дед и сам же сразу ответил, - какая же нынче рыбалка, вон смотри старый кот с печки слезает,  не по нутру погода, а как солнце – так сразу к двери бежит. Живой барометр и только.
   Чай Михайлыч любил только индийский, густой и свежий, а еще больше любил за стаканом чая поговорить и любимая тема его всех разговоров – это политика. Про молодость, про жену и детей не очень любил вспоминать – видимо больная тема и эту боль носил в себе и никому об этом не говорил.
Зная его характер, привычку поговорить, я задал ему наводящий вопрос:
   - Михайлыч, на выборы-то ходил?
   - А зачем мне ходить, ко мне давно ездят. Я готовлюсь к этому акту основательно. Достаю белую скатерть, ставлю чай (чай, конечно, для близира), а так бутылочку наливочки, сам ее из хорошей водочки делаю. Стало быть, приезжают хлопцы. Порядок мой знают, сразу по стопочке, а потом разговор.
   - Так за стопочками-то и проголосовать наверняка забыл?
   - Нет уж, извольте, мил человек. Это они, хлопцы, наливочкой балуются, а я тем временем голосую.
   - И за кого, если не секрет вы голосовали?
   - А чего мне скрывать, да особенно от тебя. Не за кого было голосовать-то.
   - Ну, Михайлыч, ты даешь. Если уже на сей раз выбора не было, что же тебе в следующий раз преподнести?
   - Согласен, шушеры было много, в глазах от названий партий рябило, а голосовать было не за кого.
- Но хоть за предвыборной-то борьбой следил, ведь интересные выступления были?
   - Выступали-то они все красиво. Делать мне было нечего, вот тоже сидел у печки, старые кости грел и слушал, и не только слушал, но и пометки делал.
   - Интересно, что же ты, дед записал?
   - А вот у меня смотри, - и Михайлыч показал мне старую тетрадь, где были записаны все партии, блоки и кандидаты в депутаты и возле каждого из них крестики.
   - А что обозначают эти крестики в твоих записях?
   - А когда они что-то врали, я им крестик ставил, значит, пролетай мол, незачем врать мне, старому человеку.
    - Интересно получается. Как же ты узнавал, кто врет, а кто правду говорит?
   - Да видите везде крестики, все врали и не стеснялись, срам-то какой, а еще такие представительные люди. А как различал? Просто. Как кто говорил, что зарплату и пенсию на следующий год повысят – значит врет, дело-то в том, что бюджет-то уже на 2004 год принят, все там расписано и по полочкам разложено,  на увеличение зарплаты нет там денег, а раз нет и не будет, ничего и по ящику болтать, красоваться.
   - Но народ-то твое убеждение не разделил. Честно проголосовали, за кого надо.
   - Вот именно, за кого надо и кому надо, а мне старому человеку этого не надо и проголосовал я против всех.
   - Даже против коммунистов? Они же за народ?
   - Не знаю, за народ или нет, но врали как и все. Что не знали, что бюджет принят? Стар я, чтобы мне лапшу на уши вешать. Пусть подумают. Может после выборов поумнеют.
   - Трудно с тобой, Михайлыч, разговаривать. Всегда ты прав, другие виноваты?
-    За свою долгую, долгую жизнь я понял одно, чем человек беднее, тем свободней и мыслит он по-другому. Если человек начальник, он уже не может говорить правдиво и свободно, обстоятельства такие, того обидеть нельзя, с другим договор, с третьим надо что-то разделить, вот и выкручиваются они, как ужи на сковородке, а я один. Что мне надо, ничего. Мыслю свободно, говорю тоже.
   - Ладно, Михайлыч, давай оставим в стороне этих кандидатов и так уж про них столько сказано. Лучше, если ты все про них понимаешь, объясни, почему народ-то не голосовал, как и ты?
   - Конечно, объясню. Русские мы, сердцем да глазами голосуем. Десятилетиями голосовали только за красивых и ни разу ни у кого не возникал вопрос, а за какой курс голосовать? Это у нас в крови, а молодежь просто еще не ходит на выборы. А голосовать-то надо за курс, за программу, а не за человека. Немец, тот все бы просчитал с карандашом в руке, а уж потом стал бы голосовать.
   - Как ты?
   - А что плохого, что человек думает, - обиделся дед. – Я тоже многому у тех-же немцев научился.
   -    Так зачем в войну с ними воевал?
   - Ну парень, ты загнул. Есть святые вещи, их нельзя трогать, тем более грязными руками. А самое святое – Родина. Был Советский Союз – до хватали и не стало его, сейчас и с Россией также делают, тянут руки, ох как по таким рукам бить надо. Нет у нас хозяина, отсюда и кавардак идет.
   - Что же хочешь царя или Сталина возродить?
   - А Сталина ты, не тронь. Ты не жил с ним, не тебе и судить о нем, а я в атаки ходил, знаю, что по чем. Ох, сколько черной краски вылито на наше поколение! Не одно десятилетие потребуется, чтобы хоть как-то отмыться, оделить правду от кривды.
   - Да, как же, Михайлыч, это правду- то установить, если она у каждого своя?
   - Не знаю, но правда есть правда, и баста.
   - Да, категоричен ты, Михайлыч. Может на улицу сходим, малость остынешь, а то распетушился, как молодой петух?
   - Ничего мне там делать, от старости кости болят, радикулит проклятый мучает, хоть с печки не слезай.
   - Может приедешь ко мне, к доктору сходим, может и полегчает.
   - Моя старуха все ходила, ходила к врачам, да нет ее уже, а я все скриплю, хоть у докторов ни разу не был.
   - Тогда давай, хоть банькой займемся, чем зря кости чьи-то перемалывать.
   - Зря только пес тявкает, да и то не умный, а я не зря тебе толковал, думаешь старый, так ничего не понимаю. Понимаю, да толку-то от этого понимания ноль. Душа просто сильнее болит, а не понимал бы, радовался бы всему , как дурак. Вот и сейчас многие себя разыгрывают под дурачка, мол ничего не понимаю, я мол ноль. Все это так, а совесть-то в карман не положишь, с ней приходится жить и, если она у тебя грязная, значит и сам такой будешь. А насчет баньки я не против, ты воду таскаешь, я топлю.
   -Это уже как скажешь, хозяин-барин.
   После жаркой баньки мы сидели за большим крестьянским столом, пили ароматный чай из чистых трав и молчали, наслаждались покоем, тишиной и благодатью, которая окутывала нас, как ватой, и не хотелось даже думать, тем более о чем-то спорить. Действительно, хорошая банька лечит не только тело, но и душу.

                2004 год.