Аушвиц

Аушвиц. 15 июля 1941 года. 10.00 утра. В лагерь прибыл очередной поезд из Польши. Основной состав заключённых составляли поляки. Все они прекрасно понимали, что останутся в этом лагере, как минимум, до конца войны, и большинство из них надеялось на проигрыш Германии. Вопрос был только в том, кому посчастливится дожить до этого. Поезд, как всегда, встречали врач, несколько офицеров и солдат с собаками. Из вагонов выходили уставшие и измученные люди, ведь прежде, чем попасть сюда, они провели пару месяцев в варшавской тюрьме.

Первой из вагона вышла молодая пара, держась за руки. Это были брат и сестра, Лех и Ванда. По пути сюда, они надеялись на то, что всегда будут вместе, но их разделили сразу же: мальчики — направо, а девочки — налево. Ванда бросилась было к брату, но её остановил солдат, ударив прикладом автомата в живот. Боль согнула её пополам, из глаз потекли слёзы, но она ничего не могла поделать и их развели по разным баракам. Ванду направили вместе с остальными заключёнными женщинами на сельскохозяйственные работы.

Она работала старательно, понимая, что делает это для себя, и что все выращенные здесь овощи будут направлены на кухню, для их же питания. Первое время ей было очень тяжело. Всё-таки она городской житель и понятия не имела, как ухаживать за огородом. Но за одиннадцать часов ежедневного труда она быстро научилась, и работа пошла споро. Единственным минусом были надзирательницы и военно-полевые суды.

Ванда не знала, чего боялась больше — собак и плетей надзирательниц или виселицы по приговору суда. Её страшило и то, и другое. А ещё она безумно переживала за брата. За своего любимого младшенького братика. Когда их арестовали, ему только-только исполнилось семнадцать лет, а ей двадцать три, и она не знала, как он сможет выдержать все эти ужасы, она безумно волновалась за него, ведь в лагере множество опасностей: от военно-полевого суда и репрессий до смерти от болезней, голода или жестокого обращения.

На дворе был уже октябрь месяц, было сыро, грязно и дождливо. И вот, в один из пасмурных, холодных и сырых дней, их выгнали в поле собирать урожай картофеля. Им повезло, дождь был ночью, а весь день на небе висели только серые тучи. Но ни одна капля дождя не упала на землю. И вот, возвращаясь с работы в бараки под непрерывное «Линкс, линкс!» уже почти у самого барака Ванда оступилась, поскользнувшись на куске грязи и выпала из строя, упав на одну из надзирательниц. Та вытащила её из строя, толкнула на землю и стала бить плетью, а потом приказала раздеться. Ванда не поняла зачем, но подчинилась. И едва она успела избавиться от одежды, как надзирательница натравила на неё собак. От испуга Ванда упала на землю, но собаки, грозно рыча, окружали её.

— Что тут происходит? — вдруг услышала она грозный окрик.

Обернувшись, она увидела несколько офицеров. Собрав в кулак волю и последние силы, она быстро подползла к одному из них, спряталась за него и вцепившись ему в ноги попросила: — Помилуйте, господин офицер! Спасите меня!

— Отцепись! — брезгливо поморщившись стряхнул её со своей ноги офицер.

— Умоляю, господин офицер! — снова вцепилась ему в ногу Ванда.

— Что произошло? — строго посмотрел на надзирательницу тот, кто остановил экзекуцию.

— Она посмела толкнуть меня, господин комендант! — указала кнутом в её строну надзирательница.

Комендант перевёл взгляд на Ванду и спросил: — Это правда?

— Это получилось случайно, господин офицер, — поспешила оправдаться она. — Я поскользнулась и чуть не упала, и случайно задела госпожу надзирательницу. Я понесу любое наказание, — посмотрела она заплаканными глазами в глаза коменданта лагеря, — но только не собаки, умоляю!

Комендант посмотрел на офицера за которого спряталась Ванда.

— А ты что скажешь, Вилли?

Он опустил взгляд вниз, увидел обнажённую перепуганную плачущую девушку, с ног до головы вымазанную в грязи, которая уткнулась ему в ноги вцепившись в них, как клещ.

— Я заберу её с собой, — ответил он, — в свой дом.

— Пусть будет так, — ответил комендант, и развернулся, чтобы уйти.

— Но это моя заключённая, — недовольно буркнула надзирательница.

—Теперь его, — кивнул на Вилли комендант, и все, развернувшись, ушли.

Вилли привёл Ванду в свой дом. Она остановилась на коврике в прихожей, боясь испачкать такой чистый и уютный дом.

— Ну, что ж, — хмыкнул он, — раз ты теперь моя, расскажи о себе. Кто ты, откуда.

— Я — полячка, господин офицер, Ванда Вишневицкая, родилась в Варшаве, а примерно полгода назад нас арестовали, а потом привезли сюда.

— «Вас»? Ты о поляках, что ли?

— Нет, господин офицер. Я говорю о моём брате, Лехе. А здесь мы всего два с половиной месяца.

— Ты сказала, что вас арестовали. За что?

— Господин офицер, нас арестовали по подозрению в участии движении Сопротивления. Но мы не имеем к нему никакого отношения, — бросилась перед ним на колени Ванда, увидев гневные молнии в глазах офицера. — Мы с братом возвращались с его дипломного концерта. Мы шли по улице, мимо площади, когда увидели митинг и решили перейти на другую улицу, но не успели. Появились солдаты и схватили всех, кого увидели на площади. И нас заодно. Мы почти два месяца провели в тюрьме в Варшаве, а потом нас привезли сюда. Господин офицер, я очень волнуюсь за брата!

— Если он не отказывался работать, то с ним всё в порядке.

— Спасибо, — успокоилась Ванда и по её лицу потекли слёзы. — Господин офицер, что Вы будете со мной делать? — подняла она на него заплаканные глаза.

— Пока ничего. Для начала я должен выяснить сказала ты мне правду или соврала. А как выясню, тогда и буду решать, что с тобой делать дальше.

— Я не посмею вам врать, господин офицер! Я слишком дорожу своей жизнью и жизнью брата, чтобы осмелиться обманывать Вас!

— Там комната прислуги, — кивнул куда-то в сторону Вилли, — иди, помойся и оденься, а то ты дрожишь от холода, — фыркнул он. — Заодно там и одежду найдёшь.

— Спасибо, господин офицер! — от избытка чувств поцеловала ему руку Ванда и ушла в комнату прислуги.

Она долго стояла под душем, смывая с себя всю грязь. Закрыв глаза, она представила себя дома, в своей ванной комнате. Она улыбалась, запрокинув голову и позволив воде литься на лицо. Почувствовав лёгкий ветерок, она тряхнула головой, открыла глаза и осмотрелась. В комнате никого не было. Она быстро выбралась из душа, вытерлась полотенцем и вышла в комнату. Там её уже ждал Вильгельм, которого все в лагере называли Вилли. Ойкнув от неожиданности, Ванда поспешила прикрыться полотенцем.

— Ты долго, — заворчал на неё Вилли.

— Простите, господин офицер. За эти почти три месяца я уже забыла, что такое душ...

— Одевайся, я жду тебя в гостиной.

— Слушаюсь, — ответила Ванда.

Через пять минут она уже стояла перед ним в гостиной.

— Что ж... — окинув её оценивающим взглядом, сказал Вилли. — Я узнал кто ты. Ты сказала правду. Я проверил по спискам. Действительно, два с половиной месяца назад сюда прибыли Ванда и Лех Вишневицкие. А ещё на них пришёл приказ, расстрелять их, как заложников и участников движения Сопротивления.

— Господин офицер! — бросилась ему в ноги Ванда. —Мы не участники этого движения, клянусь Вам! Мы случайно оказались в неподходящее время в неподходящем месте. Лех должен был получить диплом через месяц после того концерта. Он у меня музыкант, а не революционер! Господин офицер, ему всего семнадцать, ну какой из него участник Сопротивления? — целуя ему руки, продолжала убеждать его Ванда. — Мы вообще старались держаться подальше от политики и жили обычной жизнью. Брат учился в музыкальном училище, я преподавала немецкий в школе... Брат мечтал стать известным музыкантом и объездить с концертами весь мир.

— Вилли, что здесь происходит? — услышала она уже знакомый голос коменданта.

— На них с братом пришёл приказ, расстрелять их, как заложников и участников движения Сопротивления.

— Пощадите, — посмотрела на коменданта заплаканными глазами Ванда, — мы не имеем к этому никакого отношения! Брат — музыкант, я — учитель немецкого, мы никогда не интересовались политикой и старались жить тихо и не вмешиваться ни во что.

— Вы симпатизировали Германии? — спросил комендант лагеря пристально глядя ей в глаза.

— Кому понравится, когда в их страну приходит чужая армия? — ответила Ванда, опустив глаза. —Но мы не против Германии, — посмотрела она в глаза коменданту, — лучше уж Германия, чем русиш швайне...

— Как ты сказала? — засмеялся комендант.

— Русиш швайне. Ну, а как прикажете называть тех, кто, как стервятники, налетели на нашу ослабевшую Родину и устроили резню в Катыни? Немцы не убивали нашего отца, в отличие от русских. Мы ожидали, что СССР в тридцать девятом поддержит нас в войне с Германией, а вместо этого получили нож в спину...

— Что произошло с вашим отцом? — спросил Вильгельм.

— Наш отец попал в плен и его, как и остальных офицеров, увезли на Смоленщину, в Катынь, где и расстреляли.

— Как вы узнали об этом? — нахмурился комендант.

— Одному другу нашего отца удалось сбежать оттуда вместе с несколькими своими товарищами по несчастью. Он нашёл нас за пару недель до нашего ареста и рассказал, что отец погиб... Он говорил, что, когда из лагеря начали вывозить людей группами примерно по сто человек, они догадались о том, что их, возможно, везут на расстрел. Поэтому, когда их группу поздней ночью повезли на расстрел, они, воспользовавшись тем, что была непроглядная темень и свет фар машины был направлен на ров, куда скидывали трупы, отползли назад и спрятались в лесу. Дождавшись, когда машина уедет, они побежали. Так и добрались до Польши.

— Как зовут друга твоего отца?

— Я не помню...

— Врёшь!

— Нет, господин офицер! Я видела его пару раз в жизни. Последний раз я его видела на Новый год, в тысяча девятьсот тридцать третьем году. Мне тогда было пятнадцать лет, а брату всего девять. Взрослые праздновали Новый год в одной комнате, а дети в другой. Я, как самая старшая, присматривала за ними.

— Ладно, поверю, — нахмурившись посмотрел на неё комендант. — Вилли, верни её Ирме.

— Нет, умоляю! — схватила его за брючину Ванда. — Господин офицер, что угодно, только не возвращайте меня ей! Она же меня убьёт... Делайте со мной всё, что угодно, — посмотрела она ему в глаза. — Можете отдать меня на опыты или в бордель, можете пытать меня или избить до смерти, можете повесить или расстрелять, только не отдавайте меня госпоже Ирме! Я скажу, всё, что хотите! Я призна;юсь в связях с Сопротивлением, если Вам так угодно.

— Значит, ты сотрудничала с движением Сопротивления?

— Нет, — замотала головой Ванда, — я даже не знаю за что они борются и как зовут их лидеров.

— Тогда почему ты хочешь признаться?

— Лучше расстрел, чем собаки и её плеть...

Ванда сидела на полу между двумя мужчинами склонив голову и покорно сложив руки на коленях, а её плечи мелко подрагивали.

— Господин комендант, пусть она останется у меня до тех пор, пока всё не выяснится.

— Пусть так, — согласился комендант, и развернулся, чтобы уйти.

— Господин комендант, — схватила его за руку Ванда, — а как же мой брат? Прошу, спасите его, он ведь ещё ребёнок! Он замечательный музыкант! Если пожелаете, он будет играть для Вас. Делайте со мной что хотите, только спасите брата!

Комендант ничего не ответил и ушёл, а Ванда, закрыв руками лицо, дала волю слезам.

— Прекрати реветь! — приказал ей Вилли.

— Как прикажете, господин офицер, — смахивая рукой слёзы ответила она.

— На проверку твоих слов потребуется время, поэтому ты пока останешься здесь. А сейчас иди на кухню и приготовь что-нибудь на ужин.

— Слушаюсь, — ответила Ванда и пошла на кухню.

Открыв холодильник, у неё разбежались глаза и потекли слюнки от одного вида еды, но она сумела взять себя в руки. На скорую руку она смогла только сделать салат и пожарить картошку с сосисками. На запах еды в кухню пришёл Вилли.

— Ужин готов, господин офицер, — увидев его сказала Ванда.

— Молодец, — похвалил её Вильгельм, — накрывай на стол.

Ванда накрыла на стол, и когда Вилли сел, она встала у него за спиной. Он лишь улыбнулся краешком губ. Поев, он посмотрел на Ванду.

— Можешь тоже поесть, если хочешь, — уходя, кивнул он на сковороду, стоявшую на плите.

— Спасибо, господин офицер, — ответила она и посмотрела на плиту.

Ей очень хотелось есть, надзирательница не кормила их три дня, но ещё раз посмотрев на сковороду, Ванда сдержала себя, она понимала, что если сейчас набросится на еду, то может умереть от заворота кишок. Она доела то, что осталось от ужина на столе, помыла посуду и пошла искать Вилли.

— Ты ещё не легла? — удивился он, увидев её заходящей в гостиную. — Иди спать, — благодушно улыбнулся он, — до завтра ты мне не понадобишься.

— Благодарю, господин офицер. Доброй ночи.

—И тебе. Иди, — махнул он рукой в сторону двери.

Ванда пришла в комнату прислуги и села на кровать. Она гладила подушку, но ложиться не спешила. Она очень соскучилась по нормальной кровати, постельному белью, одеялу, подушке, ей снова хотелось ощутить их всем телом, но она думала о том, что будет завтра. Если завтра господин офицер прикажет её казнить, то у неё не будет возможности отблагодарить его за то, что он сегодня спас ей жизнь. Ванда дождалась пока он ляжет спать, и принялась за работу. К утру весь дом сиял чистотой, его обувь блестела как зеркало, а она на кухне делала нехитрый завтрак.

— Что ты делаешь? — раздался у неё за спиной голос Вилли и она от испуга чуть не выронила тарелку из рук.

— Господин офицер... — растерялась она. — Простите пожалуйста, я не знаю, что Вы любите, но осмелилась приготовить Вам завтрак.

— И что ты приготовила?

— Яичницу с беконом.

— Зачем ты это делаешь? — поинтересовался он, садясь за стол.

— Господин офицер, — накрывая на стол, ответила Ванда, — я не знаю, что будет через пять минут, но Вы вчера спасли мне жизнь, и я решила хоть так отблагодарить Вас. Я понимаю, что то, что я делаю — это ничтожно мало...

— Не мало, — перебил её Вилли. — Ты вообще не должна ничего делать. Но, судя по всему, — огляделся он, — ты работала всю ночь, чтобы угодить мне.

— Вы очень добры ко мне, господин офицер, я не знаю, чем заслужила...

— Я должен идти, а ты останешься здесь, я запру тебя в доме.

— Я боюсь, господин офицер!

— Чего? — улыбнулся он. — Пока ты здесь, ты в безопасности. А я вечером приду и открою дверь. А пока меня не будет — можешь поспать, а то у тебя уже глаза слипаются.

— Спасибо, господин офицер, — ответила она, но он уже ушёл.

Ванда ещё раз обошла дом, осмотрелась, и решила последовать совету Вилли и легла спать. Проснулась она когда за окном уже было темно. Испугавшись, что проспала, и что офицер уже вернулся, она вскочила с кровати. Продрав глаза, она посмотрела на часы и облегчённо выдохнула — было всего половина шестого вечера и она успевала до семи часов приготовить ужин.

Услышав звук поворачиваемого в замочной скважине ключа, Ванда поспешила к дверям. Но увидев, что Вилли пришёл не один, а с комендантом лагеря, у неё внутри всё оборвалось от страха, но она постаралась взять себя в руки.

— Позвольте я Вам помогу, — подбежала она к Вилли, чтобы забрать его куртку.

— Не надо, я сам, — улыбнулся ей Вилли.

— Господин комендант, позвольте мне, — подошла к нему Ванда.

— Возьми, — протянул он ей своё кожаное пальто.

— Благодарю, — ответила она, вешая пальто на вешалку.

— Что с тобой? — увидев её растерянное лицо спросил Вилли.

— Ничего, господин офицер.

— Ты боишься, — взял её за подбородок двумя пальцами комендант и заставил посмотреть ему в глаза, — и это нормально.

— Господин комендант, могу я узнать, что Вы решили?

— Я не знаю, что лучше — отправить тебя к Менделю или в бордель? Ты куда хочешь?

— К Менделю, — выдавила из себя Ванда, проглотив ком в горле. — Прикажете идти сейчас?

— Господин комендант... — начал было говорить Вилли, но замолчал, увидев, что тот подмигнул ему.

— Нет, сегодня ты можешь остаться здесь. А завтра, к утренней проверке, чтобы была там. Ты всё поняла? — пристально посмотрел он в глаза Ванде.

— Да, господин комендант, — склонила она голову.

— Вилли, проводи меня, — сказал он. А когда Вилли подошёл с ним к входной двери продолжил: — Утром можешь ей сказать, что я отменил приказ и что она остаётся здесь, в твоём распоряжении.

— Тогда оставлю её здесь, она будет прислугой в этом доме.

— Как хочешь, с этого момента она твоя.

— Благодарю, господин комендант.

Встав рано утром, Ванда немного прибралась в доме, приготовила завтрак и уже собиралась уходить, как её остановил Вилли.

— И куда ты собралась?

— Господин офицер, господин комендант вчера приказал...

— Он отменил приказ, теперь ты только моя.

— Господин офицер...

— Ты против? — удивился он.

— Нет... Нет, что Вы! Приказывайте, господин офицер!

 — С этого момента ты — прислуга в этом доме. Жить будешь в той комнате. Суд будет через месяц, поэтому у тебя есть время, чтобы найти доказательства твоей невиновности.

— Благодарю, мой господин. Только как я могу найти доказательства находясь здесь? Доказать нашу невиновность могут наши соседи, те, кто были на дипломном концерте брата и видели нас там, вы можете обыскать нашу квартиру, там нет ни одной бумаги, связанной с движением Сопротивления. Всё это было бы возможно будь я там, на свободе. Но какие здесь я могу найти доказательства нашей невиновности? Если только...

— Что «если только»? — насторожился Вилли.

— Здесь есть только один вариант — если здесь, в лагере, есть участники Сопротивления, то они могут подтвердить, что не знают нас. Но есть опасность, что они могут нас знать.

— И как это понимать?

— Участниками Сопротивления могут оказаться наши соседи, друзья, мои коллеги, знакомые, они могут знать нас по лагерю, ведь мы могли жить в одном бараке... И они могут сказать, что знают нас. Мой господин, что мне делать? — заплакала Ванда.

— Успокойся, я постараюсь помочь тебе, — положил руку ей на плечо Вилли. — А сейчас давай завтракать.

— Конечно, — засуетилась Ванда, — одну минуточку, мой господин, я сейчас же всё сделаю.

Ванда убежала на кухню подогревать завтрак и накрывать на стол. Когда всё было готово, она позвала Вилли.

— А ты сама ела? — посмотрел он на неё.

— Нет, мой господин, я позже поем.

— Бери тарелку и садись, — кивнул он на стул напротив себя.

— Господин... — растерялась Ванда.

— Садись, — улыбнулся Вилли.

— Как прикажете, — пробормотала она.

Вилли улыбнулся, пододвинул ей свою тарелку, к которой ещё не прикасался, а сам встал и положил себе в другую тарелку.

— Ешь, — приказал он.

Ванда взяла вилку и стала есть. Она боялась ослушаться его. Она понимала, что её жизнь и жизнь Леха теперь в руках этого офицера и старалась не злить его и делать всё, что он говорит.

— Ты боишься меня? — увидев её напряжение спросил Вилли.

— Вы — мой господин, — отложив вилку и сложив руки на коленях ответила Ванда, — и моя жизнь в Ваших руках. Я обязана Вам подчиняться.

— Хорошо, — поднялся Вилли, и Ванда тоже поспешила встать. — Но пока ты будешь работать хорошо, ты можешь ничего не бояться, — сказал он и вышел из кухни.

Ванда жила в доме Вилли уже почти полгода. Суд состоялся в положенное время, но Вилли удалось спасти Ванду и Леха. За что она была ему безмерно благодарна. После суда Ванда не видела Леха и очень по нему скучала. Она просила Вилли так же взять его к себе, хотя бы садовником, но он лишь отмалчивался. В один из дней Ванда не выдержала.

— Мой господин, моего брата убили? —когда тот вечером только вошёл в дом спросила его Ванда, и на её глазах заблестели слёзы.

— Почему ты так решила? — удивился он, отдавая ей свою куртку.

— Вы ничего не говорите о нём....

— Не говорю, потому что мне нечего сказать. Его нет в лагере.

— А где он? — вцепилась ему в руку Ванда.

— Его отправили в Германию.

— В другой лагерь? — волосы на голове Ванды зашевелились от страха за жизнь брата.

— Нет, просто в Германию. Теперь ты пустишь меня в дом?

— Простите, мой господин... — стушевалась она и отошла в сторону.

Находясь в доме Вилли, с каждым днём Ванда привязывалась к нему всё больше. Как человек он нравился ей всё больше и больше. Вилли всегда был добр к ней, заботился о ней, дарил подарки и делал небольшие сюрпризы. Благодаря ему Ванда вновь стала улыбаться, вернула свой прежний облик, смертельная худоба пропала, и она уже стала забывать, где она находится, весь её мир свёлся к этому дому и Вильгельму.

Она старалась изо всех сил, чтобы угодить ему, чтобы доставить ему маленькую радость после тяжёлого дня, старалась отвлечь его от грустных мыслей, когда он возвращался чем-то расстроенный... А в один из дней, когда вечером у неё не получилось развеселить его, она решилась. Ночью, осторожно она прокралась в его комнату и легла в его постель.

— Что ты делаешь? — изумился Вилли.

— Я хочу доставить Вам удовольствие, мой господин, — снимая ночную рубашку, ответила Ванда.

Такие ночи стали почти ежедневными, а через три месяца, в июле, Ванда сообщила Вилли, что ждёт ребёнка. Она боялась говорить ему об этом, боялась, что он заставит её сделать аборт, но она должна была об этом сказать. Вилли сначала растерялся, а потом обрадовался. С этого дня Ванда жила в его доме как жена, но для всех она по-прежнему была прислугой. Вилли не спешил сообщать сослуживцам о том, что у него будет ребёнок и что они с Вандой теперь живут как муж и жена.

Ребёнок родился в середине февраля тысяча девятьсот сорок третьего года. Вильгельм очень обрадовался рождению сына Макса, но поражение в сталинградской битве заставило его переживать за судьбу сына и Ванды. Все понимали, что это поражение — переломный момент, точка невозврата, и что с этого момента Германия проиграла войну. А после того, как в конце тысяча девятьсот сорок четвёртого был отдан приказ о демонтаже газовых камер, крематориев и полной ликвидации Аушвица, всем стало окончательно ясно, что капитуляция не за горами.

После наступления Нового, тысяча девятьсот сорок пятого года, Вильгельм отправил Ванду и почти двухгодовалого сына в Германию, к своей матери. Ванда не хотела уезжать, не хотела оставлять Вилли одного. Она слышала о том, что приближается советская армия и очень боялась за Вилли, уговаривала его ехать с ними, но он отказался, сказав, что не собирается бежать.

Увидев, что Ванда на грани нервного срыва, он попытался успокоить её, сказал, что пришёл приказ, чтобы перевезти всех заключённых в другой лагерь, на территории Германии, и что он будет сопровождать их, а значит они скоро встретятся. Ванда умоляла его быть осторожнее и не рисковать собой понапрасну, помнить, что у него есть сын, которого он должен вырастить достойным человеком.

Отправив семью в Германию Вилли, вздохнул свободно — теперь он был спокоен, что с его любимыми ничего не случится и они не попадут в лапы советской армии. Как позже узнал Вильгельм, они успели вовремя. Буквально через десять дней после их ухода, советские солдаты вошли в Аушвиц и освободили заключённых. Через месяц после возвращения в Германию, Вилли был дома.

— Любимый! — бросилась ему на шею Ванда, едва он переступил порог дома.

— Как вы жили без меня, мои хорошие? — поцеловал он в лоб Ванду и взял на руки сына, который тоже выбежал из комнаты, услышав его голос и обнял его ноги.

— А меня поцеловать не хочешь? — услышал он ворчливый голос своей матери.

— Матушка! — обрадовался Вильгельм, передал сына Ванде, а сам схватил мать и закружил с ней по комнате.

— Поставь меня немедленно! — потребовала она смеясь.

Вечером устроили праздник в честь его возвращения домой, а утром мама завела разговор о том, что негоже жить так, как живут они с Вандой, что им надо обязательно пожениться. Вильгельм прислушался к ворчанию матери и через неделю они с Вандой официально стали мужем и женой. И сына он признал и записал на своё имя.

Но счастье было недолгим. Спустя две недели после четвёртого дня рождения Макса, Вилли арестовали американские солдаты. Ванда выплакала все глаза после его ареста, но постаралась взять себя в руки. Она не могла позволить себе сдаться, у неё есть сын, ей есть ради кого жить и бороться. Узнав, что мужа экстрадируют в Польшу, она бросила всё и поехала за ним.

Она сняла квартиру в Кракове и устроилась на работу домработницей к начальнику тюрьмы. Благодаря этому, у неё появилась возможность хоть иногда видеться с мужем. Все четыре года, что он находился в тюрьме, Ванда была рядом. Передавала ему еду и одежду, иногда начальник тюрьмы позволял им оставаться в допросной на ночь. Ванда старалась не злоупотреблять его добротой, поэтому ночные свидания за весь этот срок можно было по пальцам пересчитать. Но они дали свои плоды. В начале апреля, в день суда, Ванда родила чудную девочку. Чуть позже она узнала, что Вильгельма осудили на пять лет. Она пообещала его ждать. А на годовщину рождения дочери их ждал неприятный подарок — срок заключения увеличили аж на три года. А когда на трёхлетие дочери его освободили и вернули домой, в Германию — радости Ванды не было предела.

Однажды, гуляя по городу всей семьёй, она услышала, как её кто-то окликнул. Обернувшись, она увидела Леха.

— Лех! Братик! — взвизгнула от радости Ванда и бросилась к нему на шею. — Ты так вырос, возмужал, — отстранилась она от него и критически оглядела. — А это кто? — кивнула она на девушку, стоявшую рядом с ним.

— Это моя будущая жена, Эмма, — представил её Лех.

— А это мой муж Вильгельм и наши дети — Макс и Киндж.

— Они уже такие взрослые! — потрепал по голове Макса Лех, и присел на корточки перед Киндж, улыбнувшись ей.

— Ты прав, — улыбнулась Ванда, — дети очень быстро растут. Максу уже двенадцать, а Киндж три года. В мае будет четыре.

— А как ты жил всё это время? Ты прекрасно выглядишь! — оценивающим взглядом посмотрела она на его костюм и галстук-бабочку.

— Я осуществил свою мечту, — ответил Лех, — и теперь я известный музыкант, — он взял её под руку и подвёл к своей афише, висевшей на стене дома. — Объясни, что это значит, — строгим шёпотом заговорил он, резко сменив тему разговора. — Он же офицер СС!

— Ты прав, — обняла его Ванда. — Но только благодаря ему мы с тобой живы и находимся здесь. Он спас нам жизни. Нас должны были расстрелять, но он спас нас.

— Объясни, — потребовал Лех.

— Это слишком долгая история. Приходи к нам в гости, — назвала она адрес, — но только один, если хочешь услышать эту историю.

— Хорошо, — согласился он. — Завтра пятница, вечером я приду к вам.

— Мы будем тебя ждать, — улыбнулась Ванда. — Может ты что-то хочешь? Скажи, я это приготовлю.

— Приготовь мамин бигос.

 — С радостью!

Вечером следующего дня Лех позвонил в дверь квартиры Вильгельма.

Вилли открыл ему дверь и протянул руку для рукопожатия, но Лех не торопился её пожать. Поняв, что ждать бесполезно, Вилли хмыкнул и убрал руку в карман.

— Ты уже пришёл? — выбежала из кухни Ванда. — Проходи, будь как дома.

— Уютно у вас здесь, — оглядывая квартиру, сказал Лех.

— Ещё немного и всё будет готово, — присоединилась к мужчинам в гостиной Ванда.

— Ты обещала рассказать, — буркнул Лех.

— Что рассказать? — насторожился Вилли.

— Нашу историю, — улыбнулась Ванда, взяла мужа под локоть и положила голову ему на плечо.

— Ну что ж, слушай, — вздохнув начала она. — Однажды, когда меня чуть не убила надзирательница, появился Вильгельм. Он спас меня от неё и привёл в свой дом. Там я узнала, что нас с тобой должны были расстрелять, как участников движения Сопротивления....

— Что горит? — принюхался Вилли.

— Пирог! — вскочила на ноги Ванда и умчалась на кухню.

— А что было дальше? — пришёл на кухню Лех.

— А дальше, — начала говорить Ванда, накрывая на стол, и рассказала ему всё в подробностях.

— А как ты оказался в Германии? — спросила она брата, когда они после ужина сидели в гостиной. — Когда в сорок первом Вильгельм сказал мне, что тебя отправили в Германию, я испугалась, что тебя отправили в один из лагерей.

— Нет, меня отправили в Берлин. В один из дней меня вызвал к себе комендант лагеря и привёл в клуб. Он спросил правда ли, что я музыкант. И когда я ответил «да», он приказал мне что-нибудь сыграть, указав на пианино. Но у меня тогда все руки были в мозолях, я ложку-то с трудом мог держать.

— Бедненький мой, — опустилась перед ним на колени Ванда и уткнулась ему в руки.

— Тогда комендант освободил меня ото всех работ до тех пор, пока руки не подживут. Когда мозоли зажили, меня снова привели к нему. Он приказал мне сыграть что-нибудь из Вагнера, и я сыграл «Полёт валькирий». Ему понравилось, и он отправил меня в Берлин, в консерваторию. Так, я окончил Берлинскую консерваторию и стал концертировать. Я уже побывал во Франции, в Польше, в Бельгии... Тогда я воспринял это как чудо.

— И звали это чудо — Ванда, — улыбнулся Вилли. — Если бы она не умоляла найти тебя и спасти, вас бы расстреляли.

— Вилли, не надо, пожалуйста, — умоляюще посмотрела на мужа Ванда.

— Надо, — поднял он её с пола и усадил рядом с собой, — он должен знать какой ценой ему досталась эта удача и известность.

— Что я должен знать? — нахмурился Лех.

— Когда я ей сказал, что вас должны расстрелять, она валялась в ногах у меня и у коменданта. Она ноги ему целовала, умоляя спасти тебя. Это она рассказала ему, что ты талантливый музыкант. Это она попросила коменданта дать тебе шанс и сказала ему, что, если он прикажет — ты сыграешь что угодно. Она готова была на всё, чтобы спасти тебе жизнь, она даже собиралась пожертвовать своей жизнью ради тебя и согласилась стать подопытным кроликом Менгеля.

— Зачем ты?.. — попыталась остановить мужа Ванда, и уткнулась ему в плечо.

— Он должен знать, — строго посмотрел на неё Вилли. — Он считает, что ты продалась мне, — посмотрел он на Леха и тот опустил глаза, — поэтому он должен знать, через что; ты прошла, чтобы он мог добиться того, что имеет сейчас. Она рисковала своей жизнью ради тебя. И только благодаря ей, ты оказался в Берлине, — сказал он, переведя взгляд на Леха.

— Это правда? Всё, что он сказал — это правда? — вспылил Лех и вскочил на ноги.

— Правда, — опустив глаза, ответила Ванда. — Но я не хотела, чтобы ты это знал. Вильгельм дважды спас мне жизнь, он оставил меня при себе и всё то время я проработала прислугой в его доме. Благодаря ему я не знала, что такое голод, холод, тяжёлая работа и жестокость надсмотрщиц. Он нашёл тебя и следил за тобой, чтобы с тобой ничего не случилось. Он предупредил меня о предстоящей казни, и мы смогли её избежать тоже благодаря ему. Благодаря ему у меня есть чудные дети, этот дом... Это всё, что я хотела, чтобы ты знал. Тебе не надо было знать обо всём этом.

— Спасибо тебе, — встал перед ней на колени Лех и поцеловал ей руки.

— Встань, — подняла его с пола Ванда, — ты мой младший братик и естественно, что я должна о тебе заботиться, ведь кроме меня у тебя никого больше нет. А у меня — кроме тебя, — обняла она его. — Я всегда буду заботиться о тебе, и ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь и поддержку.

— Спасибо, сестрёнка, — уткнулся ей в плечо Лех и заплакал.

— Всё хорошо, — подошёл к ним Вилли и обнял их обоих.

— Спасибо тебе за неё, — виновато посмотрел на него Лех, — и прости...

— Всё нормально, — улыбнулся Вильгельм и протянул ему руку для рукопожатия.

— Спасибо, — ответил Лех, крепко пожав её.

— Мальчики, а идёмте чай пить? — обняла их обоих Ванда и увела на кухню. Они проговорили до поздней ночи.

Ванда была рада, что нашла брата, что её мужчины нашли общий язык и подружились. Теперь вся её семья была в сборе. Она уговорила Леха переехать к ним поближе, на эту же улицу. Макс захотел поступить в кадетский корпус, он мечтал быть военным, как и все мужчины в этом роду, а Киндж так любила танцевать, что Ванда отдала её в балетную школу. Вильгельм же после всех своих злоключений занялся торговлей. Ванда иногда помогала ему в его лавке. Они прожили долгую и счастливую жизнь, отметили коралловую свадьбу. После их смерти их дети продолжили их дело.