Русская печка

  Центром дома была русская печка. Занимая собою почти половину кухни, она спасала семью от холода, голода, сырости и грусти. Сложенная известным в округе мастером, она чуть отличалась от обычных русских печек тем, что не имела лежанки. У печи была круглая дырка под трубу самовара. Большой и тяжелый самовар бабушка давным-давно унесла в кладовку. Возни с ним много, куда проще вскипятить на плите беленький эмалированный чайник. А в самоварной дырке бабушка хранила спичечный коробок, чтобы спички в нем всегда оставались сухими.

   Печка располагалась устьем к востоку и к обеденному столу. Так бабушке было удобно ставить в печь листы с пирожками и булочками, приглядывать за огнем, не отрываясь от домашних дел. Справа, выше устья, в глубокую нишу укладывали противни, называемые просто ; листы, а еще сковородки, держалки, мешалки и прочие кухонные штуки. Устье русской печи в дни отдыха закрывали заслонкой.

   У печки было множество отверстий, дверок, полочек и торчащих кирпичиков. Все они служили для дела. В одной из ниш, например, лежали тонкие щепочки для растопки. Бабушка ежедневно пополняла их запас: ножиком она аккуратно отщипывала лучинки от сухого полена. В нише у пола хранились сосновые чурбаки. Бабушка их не тратила, а ходила за дровами во двор каждый день. Полешки в печи лежали на тот случай, если на улице сильный мороз или ветер, а бабушка приболела.

   Плиту топили каждый день, и утром, и вечером, с сентября до мая. Бабушка любила тепло. Она готовила на плите обед и ужин, грела воду, кипятила чайник. Еда на плите получалась вкуснее, чем на электрической плитке. Особенно Танька любила жареную картошку на чугунной сковородке и мягкие оладушки.

  Русскую печь топили реже, только когда пекли хлеб и сдобу. Иногда в печи бабушка варила холодец, сушила травки, ягоды, грибы, овощи и орешки. Хорошо протопленная русская печь хранила жар долго и отпускала его понемногу, согревая собою комнату, одежду, обувь и бабушкину спину.

  Наверху печи, у входной двери в кухню — просторное место для хранения валенок, рукавиц и прочих вещей. Валенки там быстро сохли после снега, прогревались, и, надетые, отдавали все накопленное тепло ногам. Таньке хотелось, чтобы эта часть печки была попросторнее, ведь тогда там можно было бы лежать. Но, к ее сожалению, уместиться на печкиной лежанке мог разве что котенок.

   Хлеб пекли нечасто, в основном его покупали. Тетя Аня приносила вкусный белый хлеб из соседнего поселка. Но пирожками и тарочками бабушка баловала Таньку и всех гостей каждую неделю.

   Тесто бабушка заводила с вечера. Называлось это «поставить тесто». Его ставили, и потом тесто «поднималось» и «ходило».

  Перекрестившись и помолившись, глядя на темную старинную икону под потолком, бабушка неспеша колдовала у широкой эмалированной кастрюли. Замешивание теста было сродни приготовлению целебного снадобья. Сначала в теплом молоке бабушка разводила дрожжи, которые почему-то называла живыми. Дрожжи вкусно пахли. Постояв в тепле, они покрывались шапочкой густой шипящей пены. Муку бабушка просеивала через берестяное сито, легонько поколачивая его руками по бокам, а потом замешивала тесто — сперва длинной деревянной веселкой, а потом рукой, бережно и ласково. Бабушка не разрешала шуметь, пока поднималось тесто, не разрешала громко разговаривать, а тем более кричать и, Боже упаси, ругаться. Тесто могло «услышать» и «упасть», и тогда вместо вкусных пирожков получатся жесткие корявые лепешки.

  Тесто накрывали чистым полотенцем. Кастрюля стояла на табурете у теплого бока печки, и бабушка несколько раз за ночь вставала проверить тесто. Оно бродило, дышало, подходило, жило своей жизнью в широкой кастрюле.

  В дни, когда пекли хлеб, бабушка поднималась рано, задолго до рассвета.

  ...Танька проснулась ночью. В кухне темно, и на столе горит желтая стеариновая свечка. «Свет экономят», ; поняла Танька. Она немного полежала с прикрытыми глазами, сквозь ресницы наблюдая за тем, как по беленому потолку мечутся отблески от пламени свечи. Бабушка тихо ходила по кухне. Танька слышала, как она убрала заслонку и начала накладывать в печь сухие поленья, приготовленные с вечера. На стенах заплясали тени. Огонь разгорался.

   «Если бабушка затопила русскую печь, значит, утром запахнет пирожками», — Танька перевернулась на левый бок, чтобы видеть всю кухню. За окном было еще совсем темно. Огонь вырывался из горнила и лизал порожек, а искры вместе с дымом улетали, прорываясь через кирпичную трубу в морозное февральское небо. Дрова трещали, в кухню пошел жар и стало светло. Печь гудела. Бабушка уже сварила на плите картошку и мяла ее деревянной толкушкой. От кастрюли шел густой пар.
Танька снова задремала, а проснувшись, увидела, что дрова в печи уже прогорели и бабушка занимается тестом.

   Светало медленно. Окна доверху затянуло льдом. Скоро они начнут таять и плакать, а бабушка будет ходить и вытирать с подоконников воду, ворча, что осенью неправильно «затыкала» окна. От жара печи в кухне потеплело, и Танька откинула одеяло.

   На столе уже стояли листы с пирожками и формы с хлебом. Бабушка лепила тарочки. Она отрывала от теста комочек и катала его в ладошках. Комочек получался удивительно ровным и гладким. Накатав много комочков, бабушка сплющила их в лепешки, переворачивая и прихлопывая легонько к столу. В серединке лепешки она делала углубление с помощью рюмочки и клала туда чайной ложкой бруснику в сахаре. Положив ягоду на лепешку, бабушка давала тарочке подняться и поверх брусники решеткой укладывала тонкие жгутики теста. Тарочки ждали своей очереди на листах, стоявших близко у печи на маленьком столике.

   Когда все было готово, бабушка выгребла угли из печи, закидывая их в печку в комнате, а золу высыпала в специальное ведро. Ведро выносили в сени, а потом удобряли остывшей золой грядки в огороде. Убрав жар, бабушка гусиным крылышком тщательно выметала под и бросала на него горстку муки, проверяя, насколько в печи жарко. Если мука на поду вспыхнет или почернеет, то и хлеб ставить рано, сгорит. Бабушка колдовала у печки, брызгала водой и сыпала муку. Танька знала, что нельзя в это время шуметь и разговаривать. К хлебу нужно относиться с уважением, а пирожки с тарочками тоже хлеб. Может поэтому они получались у бабушки волшебно вкусными и мягкими.

   Наконец мука на поду перестала гореть. Бабушка перекрестила тесто и поставила хлеб, проталкивая его в глубину печи. Хлеб пекся в продолговатых металлических формах. Вслед за хлебом в печь отправились листы с тарочками и пирожками. Устье печи бабушка закрыла заслонкой и подперла клюкой.

   Согнав Таньку умываться и одеваться, бабушка заправляла кровать. Танька мыла лицо, стоя на табуретке, стараясь не греметь язычком умывальника, чтобы ненароком «не спугнуть» тесто. В середине табуретки когда-то вырезали отверстие, чтобы табуретку можно было брать одной рукой, и теперь Танька боялась провалиться пяткой в эту дырку.

   – Ну и долго ты там будешь плюхаться?
   — Уже вытираюсь.
   – Садись чай пить.
   — Я тарочку хочу.
   —  Ждать придется.
   — Подожду, — Танька спрыгнула с табуретки и уселась на любимое место за столом, рядом с буфетом.

   Чаю бабушка все-таки налила и сахарницу подвинула. Танька любила сладкий чай и сыпала сахару по четыре ложки на стакан. Бабушка качала головой, но сахар не отнимала, иначе Таньку не накормить. Чай наливали ей в граненый стакан и вставляли в блестящий подстаканник с ручкой. Танька бряцала ложечкой, размешивая сахар, потихоньку пила теплый чай, куда бабушка предусмотрительно долила холодной кипяченой воды из графина.

   А в печке сидел, поднимался, выпекался хлеб, зажаривались пирожки и наливались брусничным румянцем тарочки. Иногда бабушка двигала туда-сюда задвижку, чтобы регулировать жар внутри печки, где творилось волшебство.

   Первыми на свет выпрыгнули пирожки. Они были желтенькими и пузатыми. Бабушка смазала пирожки пучком перьев, обмакнув его в постное масло. Пирожки заблестели и вкусно запахли маслом. Смазав пирожки, бабушка отправила их «отдыхать», а потом высыпала в широкий таз. Некоторые пирожки до того распузатились, что склеились друг с другом, и их пришлось разделять.

   Следом за пирожками из печки выбирались тарочки. Их тоже надо было смазать маслом по бокам, а сверху ; присыпать толченым сахаром или сахарной пудрой. Тарочки бабушка в таз не ссыпала, а аккуратно раскладывала на блюде или на цветастом подносе.

   Дольше всего в печи сидел хлеб. Его шапка высоко торчала над формой и даже переваливалась за края.

   — Хлеб на стол, так и стол — престол, а хлеба ни куска, так и стол — доска, – приговаривала бабушка, смазывала буханки намасленным куриным перышком и убирала хлеб под чистое полотенце.

   Если хлеб не съедали, и он начинал черстветь, то его резали на кусочки и, уложив на противни, отправляли сушиться в печь. Эти сухарики кидали в суп или грызли со сладким чаем. Выбрасывать хлеб нельзя.

   По осени бабушка сушила в печи ягоды и травки. Дома у нее всегда есть запас сушеной брусники, чабреца, тысячелистника, шиповника, листьев смородины и подорожника. Чабрецом лечили кашель. Тысячелистником снимали зубную боль. Подорожник размачивали и прикладывали к болячкам. Из ягод делали вкусный морс. Зимой брусничный морс был лучшим лекарством от простуды.

   Но лучше всего от болезни, была уверена бабушка, помогало прогреться у печки. Когда у Таньки болело горло, бабушка грела у печкиного бока чистую тряпочку, чтобы обернуть ею Танькину шею. На грудь при простуде и кашле клали мешочек с солью, которую прокаливали в печке. А еще Таньке было весело, когда они вечером прижимались с бабушкой спинами к горячей печке, протопленной с утра, а потом бегом бежали в постель, стараясь как можно больше сохранить тепла, нырнув вместе под пуховое одеяло.
 
   Печь диктовала всем домочадцам свои строгие правила. Бабушка звала печь хозяйкой и не оставляла ее испачканной или грязной. Печку подбеливали каждую неделю, а то и чаще. Регулярно надо выгребать золу из поддувала, сметать сор и пыль с плиты гусиным крылышком. Ни в коем случае нельзя оставлять мусор и щепки у печки. «К ссоре», — коротко отвечала бабушка на Танькины «почему». Однажды бабушка объяснила, что искра или уголек, выскочив из топки, могут упасть на мусор и спалить дом.

   Когда Танька подросла и бабушки не стало, русскую печку переложили. Никто уже не умел печь в ней хлеб, печка дымила и разваливалась. Однажды пришел печник и разобрал царицу кухни, превратив ее в компактную и жаркую печку с обыкновенной плитой.

   Новая хозяйка весело трещала, быстро нагревала комнату и докрасна раскаляла плиту. Печка получилась отличная и всем понравилась. Но в памяти Тани остались морозные рассветы, пылающий открытый огонь, запах выбродившего дрожжевого теста, которое в горниле заботливой домашней хозяйки превращалось в хлеб, пузатые пирожки и румяные тарочки.