Гарсиа Лорка

В МИРЕ ПОЭТА ВСЁ НА ГРАНИ

Литературное эссе

И тополя уходят –
но свет их озёрный светел.
И тополя уходят –
но нам оставляют ветер.
И ветер умолкнет ночью,
обряженный чёрным крепом.
Но ветер оставит эхо,
плывущее вниз по рекам…
Эти строчки Гарсиа Лорки (1898-1936), испанского  поэта, тоненькая книжечка стихов которого впервые попала в руки мне, студентке третьего курса филфака университета, меня заворожили своей музыкой и смыслами, которые трудно было бы облечь в слова. Да не просто трудно, а невозможно. Я, конечно, знала кое-что о поэзии и умела сказать, раз выбрала для обучения этот факультет. Тем более, сама писала стихи. Но я сразу поняла, что о стихах Лорки  нельзя  ничего говорить, ими можно только наслаждаться, как экзотическими музыкальными мелодиями и живительными, но тоже экзотическими  для меня образами горных  водопадов хрустальной воды в переливах южного, не по-нашему горячего солнца.
Петух зарю высекает,медовым тыквенным цветом.

«Детство моё, -- это селение. Поля, пастухи, одиночество, небо». Так написал поэт о себе. Когда ему исполнилось 11 лет, семья переехала из небольшого села в андалузскую Гранаду,  где он рос, слушая мелодии воды, бегущей с гор Сьерра-Невада. С этим старинным городом выводящих свои рулады источников, струящихся фонтанов, чистых, напевающих свои песенки родников  связаны его первые занятия музыкой, в которой словно растворялось его тоскующее по недостижимому счастью сердце.  Из Лорки вышел не только профессиональный музыкант, но и одарённый композитор. И  его стихи совсем не случайно похожи на поэзию, сотканную из музыки. А ещё конкретнее – из народного, пронизанного вековой печалью андалузского пения. «Оно поистине глубоко, глубже всех бездн и морей, много глубже сердца… оно почти бездонно. Оно идёт с незапамятных времён… Идёт от первого плача и первого поцелуя».

Гарсия Лорка был деятельным человеком, общительным, открытым, имеющим многочисленных друзей. Он организовывал с ними студенческий театр, фольклорные экспедиции, музыкальные праздники. В том числе в честь русских композиторов, высоко им ценимых. Но и для самых близких людей, видевших не только его кипучую энергию, открытость души, но и его беззащитность, абсолютную непрактичность и донкихотство, оставалось в нём нечто необъяснимое, некая тайна за семью печатями. Наверное, она связана «с самой печальной на свете радостью – быть поэтом»?..
В мире поэта жить тревожно и нелегко. Здесь всё на грани. Жизни и смерти. Свободы и пут. Земли и неба. В них остановленное мгновение и ощущение полёта. Но как глупо их пересказывать. Их надо читать. В них – потоки света, в  которых душа что-то начинает прозревать…

Лорка часто писал о смерти. И писал от первого лица, что не очень характерно для его стихов. Она настигла его рано. Ему было всего 38. Пришедшие к власти фашисты расстреляли его в восьми километрах от Гранады. Его книги были публично сожжены на городской площади.

Четыре багряные раны –
и профиль, как изо льда.
Живая медаль, которой
уже не отлить никогда.
На чёрный бархат подушки
его кладёт серафим.
И смуглых ангелов руки
зажгли светильни над ним.