Михаил Зощенко

КОГДА НЕ РАДУЮТ НИ СЛАВА, НИ ДЕНЬГИ

Литературный очерк

Мой старший внук Володя, пока сам не выучился читать, раз двадцать, не меньше, просил меня почитать рассказ  М.М.Зощенко (1894 - 1852) «Глупая история» про Петьку, его штаны и отсутствие всякого присутствия у окружающих его взрослых. И всякий раз заразительно смеялся. И мне тоже всякий раз было весело без натяжки от этой зачитанной вроде бы нами до дыр истории. Когда он сам научился читать, одной из первых прочитанных им книжек были рассказы о животных для детей этого же автора. Внук и сам любит пошутить, правда, в своём среднем подростковом  возрасте пока не всегда так удачно, как Зощенко. Но, думаю, не без его подачи.
А ещё раньше, в благословенные советские годы, годы нашей молодости, ещё незамужними, мы брали с подругами в отпуск на море небольшой томик рассказов Зощенко. Багаж отбирали тщательно, чтоб ничего лишнего не таскать. Но Зощенко проходил нашу строгую таможню без заминок. Все единицы одежды мы придирчиво взвешивали на весах целесообразности.  Томик Зощенко попадал в чемодан без всякой придирчивости и взвешивания.  А потом, под южным солнцем, в любой ситуации легко вписывался в наше расписание и настроение. Любое. Его можно было читать и наедине и всем вместе. И смеяться. Не только над литературными героями прошедшего времени, но и над жизнью, которая была у нас под боком. Как всякий настоящий отечественный юмор зощенковский был наполнен тонкими наблюдениями над людьми и явлениями, глубоким смыслом и подтекстом. И в то же время его рассказы  по сюжету были так просты и правдоподобны, настолько точно и заразительно смешно рисовали самую что ни на есть жизнь со всеми её нелепостями, и самых что ни на есть живых людей во всей их несуразности, что хоть смейся, хоть плачь! Мы смеялись, молодые были и счастливые…
И читатели его времени тоже с первого рассказа навсегда влюблялись в эти неприхотливые вроде бы тексты. С понятными им пустяками и мелочами будничной жизни самых рядовых людей послереволюционной страны. Под пером Зощенко эти пустяки превращались в неповторимые, занимательные  и бодрые истории.  Их хотелось читать и читать, слушать и слушать! Творчество писателя сразу, как магнит притянуло к нему огромную читающую публику. Причём, не только бегло читающую, но ещё и только научившуюся разбирать текст по слогам после ликбеза. Да просто ради того, чтоб читать самому такие рассказики, как писал Зощенко, хотелось людям освоить грамоту!
Трудно сказать, кто ещё из наших писателей пережил такую славу? Через три года после публикации первой книжки  (1922 г.) Михаила Зощенко знала вся большая Страна советов! Он не искал своих героев с карандашом в руках, они сами искали его и вперегонки просились к нему на карандаш. Начиная с 1922 г., в течение 24 лет его книги переиздавались более 100 раз! Гонорары текли полноводной денежной рекой в его карманы. Со всех эстрадных подмостков под восторженный смех слушателей читали рассказы Зощенко. Публика хохотала до упаду, потому что всё описываемое было хорошо знакомой голой правдой, а все герои такими же понятными людьми, как те, что им встречались в банях, кинотеатре, коммунальных квартирах, в магазинах и трамваях – да везде! И сам писатель из этих смешных рассказов им представлялся необыкновенно  жизнерадостным, компанейским, добродушным и неунывающим ни при каких обстоятельствах! Такого оптимиста жизненные лабиринты не заведут в тупик и не выбьют из колеи весёлого и довольного собою человека. Так казалось.
На самом деле Михаил Михайлович не только весельчаком, но и человеком с лёгким, благодушным характером, отнюдь не был. А известная истина, каков характер, такова и судьба. Его судьба была нелёгкой, как и его характер.
Писатель Зощенко был малообщительным человеком, с непростым отношением к жизни, часто удручавшей его. Кто бы мог подумать, что сочинитель таких искрящихся, как радуга рассказов, в жизни склонен к мрачному настроению, к унынию, когда всё валится из рук и никто не в силах помочь, потому что в принципе никто и не нужен?..
В середине 20-х годов прошлого века, на пике всенародной и литературной славы, когда журналы оспаривали друг у друга право печатать его новые рассказы, по воспоминаниям Корнея Чуковского, близко знавшего Зощенко, он живёт «одиноко, замкнуто, насуплено. Жена его живёт отдельно. Он уже несколько дней не был у неё. Готовит он себе сам на керосинке, убирает свою комнату сам и в страшной ипохондрии смотрит на всё существующее. «Ну, на что мне моя слава, - говорит он. – Только мешает! Звонят по телефону, пишут письма! К чему? На письма надо отвечать, а это такая тоска!» Через два года Корней Иванович напишет о нём: «Люди по-прежнему ему противны, окружающий  быт вызывает в нём по-прежнему гадливость» (1927 г.) По его мнению, супруга прощала ему всё потому, что  понимала: это не дурной характер, а болезнь. По этой же причине терпела и его измены. Так как офицерскими романами «пришёл, увидел, победил, ушёл» он старался заглушить хандру. Через 10 лет тот же К.Чуковский воскликнет: «Он великий человек, но сумасшедший».
Наше литературоведение иногда деликатно замалчивает эту проблему, иногда осторожно и вполне элегантно обходит её, иногда трансформирует в нечто, связанное с общественной атмосферой, с политикой большевиков в области искусства, в которую не вписывался  Михаил Зощенко. Попробуем и мы со своими скромными силами, но с любовью к писателю вдуматься в его личность и его судьбу.
Он родился в семье небогатого художника-передвижника, потомственного дворянина. Мать его, которой после замужества и появления детей пришлось оставить профессию актрисы, даже за домашними заботами о семье с восьмью детьми успевала писать и печатать рассказы из жизни бедных людей. В 12 лет Зощенко осиротел. Имея крайне чувствительную от природы психическую восприимчивость, подросток нервничал и страдал от унижений матери, обивавшей пороги петербургских присутственных мест в попытках получить пособие для своих детей. Миша рано и не без болезненности уяснил, как несправедлив мир, так жестоко разделённый на богатых и бедных. К последним принадлежала его семья. И у подростка не возникало большого желания выбиваться в люди в этом несправедливом мире. Конечно, детство при внимательном рассмотрении всегда даёт представление о будущем складе личности. Сегодня его у подростка Миши Зощенко назвали бы депрессивным. 
В гимназии он учился так себе, проведя в ней 8 лет. Единственный из одноклассников не получил аттестата. И был так уязвлён, когда увидел единицу за выпускное сочинение (он, мечтающий втайне стать писателем!), что «скорей от бешенства, чем от отчаяния», по словам самого Зощенко, проглотил кристаллы сулемы! Это была подростковая попытка самоубийства. Крик души о том, как мир ей не мил! В самом начале жизни! Конечно, душа эта явно нуждалась в поддержке и психологической реабилитации, как сказали бы сейчас. Но многим ли и сегодня доступна эта помощь в квалифицированном исполнении? Конечно, после такого скандала ему разрешили пересдать заваленные предметы. И он их пересдал на удовлетворительно. Реабилитацией стало поступление на юридический факультет Петербургского университета. Но уже после первого курса нерадивый, но с причудами студент Михаил Зощенко был отчислен за неуплату обучения. А тут и первая мировая началась. Не нашедший себя в мирной жизни, раздражённый её неправдами и оплеухами Зощенко уходит добровольцем на фронт. Здесь он оказался на месте. Он вписался в экстремальные военные будни, требующие экстремальных порывов души, бесстрашия и отваги перед лицом опасности и смерти, которую он презирал и не боялся. За это он был награждён пятью(!) орденами. Командовал батальоном, был трижды ранен, отравлен газами. Армейские врачи пытались списать в его в запас. Тем более, что они уже тогда, занимаясь излечением его от ран,  установили у штабс-капитана М.Зощенко диагноз «неврастения». Но их упрямый пациент остался в строю. Он думал теперь о карьере военного. Но революции Февральская, потом Октябрьская, которые он принял безоговорочно и с радостью как могущие сделать другим этот мир бесправия и унижения человека человеком, встряхнули и его жизнь, как жизнь миллионов. Он пытался ещё раз вернуться в комфортную для себя военную среду. В 1919 г. добровольцем ушёл в Красную армию, воевал против белых под Нарвой и Ямбургом. Но сильное ранение привело к тому, что его комиссовали. Что поставило жирный крест на карьере военного
Очень интересно читать автобиографии Зощенко, написанные им не единожды. Над ними можно и посмеяться, и задуматься. Вот одна из них. «Профессий у меня было очень много. Об этом я всегда говорю без иронии. Даже с некоторым удивлением к самому себе. Наиболее интересные профессии, кроме самых разнообразных военных, были такие:
1. Студент Петроградского университета.
2. Комендант почт и телеграфа. (При Керенском.)
3. Агент уголовного розыска.
4. Инструктор по кролиководству и куроводству…
5. Постовой милиционер…
6. Телефонист пограничной охраны.
7. Сапожник.
8. Конторщик Петроградского военного порта.
9. Было и ещё множество других профессий. Всего не вспомнишь…
Сейчас у меня биография скудная. Писатель. Кажется, это последняя профессия в моей жизни. Мне жаль, что я остановился на этой профессии.
Это очень плохая профессия, чёрт её побери! Самая плохая из двенадцати, которые я знаю».
Автобиография 1927 года. Тогда вся страна носила писателя на руках, считая его юмористом. Вроде бы о своей жизни он и написал в русле этих ожиданий. Текст похож даже на то, что мы сегодня называем самопиаром. Однако горечь его лёгкого вроде бы и в этом случае росчерка пера настоящая, несмешная совсем.
Чуковский, встретив его как-то на Невском в этом же 1927 г., был поражён  угнетённым видом своего давнего приятеля. Захотел подбодрить уныло глядящего на него Зощенко:
 -- Недавно думал о Вас, что Вы самый счастливый человек в СССР. У вас молодость, слава, талант, красота – и деньги.  Все 150 миллионов остального населения страны должны жадно завидовать Вам.
-- А у меня такая тоска, что я уже третью неделю не прикасаюсь к перу. Лежу в постели и читаю письма Гоголя, и никого из людей видеть не могу.
И сразу вспоминается другое его откровение: «От хорошей жизни писателем не становятся. Надо что-то претерпеть или вообще быть больным». Под «больным» он явно понимал не последствия своих ранений. И в калейдоскопе своих профессий, которых специалисты за всю его жизнь насчитали пятнадцать, гордость ли слышится в интонации писателя за знание жизни, житейскую многоопытность или за этим многоцветным калейдоскопом  прячет он своё неосознанное ещё, быть может, недовольство самим собой? В психологии такая «охота к перемене мест», которую Пушкин назвал в своём Онегине «весьма мучительным свойством», считается признаком внутренней неустойчивости человека. В нынешних реалиях 20-х годов 21 века, когда трудоспособное население просто вынуждают к частой смене профессий и места работы, а то места жительства,  не свидетельствует ли это о сознательно культивируемой в людях шаткости психологического статуса и вообще ощущения ими зыбкости бытия?..
Конечно, время, в которое жил Зощенко, было беспокойным и травматичным. Но слом прошлого не был даже и для потомственного дворянина Зощенко сломом его жизни. Он это время и этот слом принял с распростёртыми объятиями. Готов был для утверждения новой жизни трудиться, не покладая рук и с радостью. Однако  так сложилось, что «арестован -- 6 раз, к смерти приговорён – 1 раз, самоубийством кончал - 2 раза, били меня – 3 раза». Такой итог своей жизни в первые годы после революции подведёт Зощенко позднее. Плюс бесконечные скитания по стране, в которой он чувствовал себя неприкаянным и при самодержавии, и при рабоче-крестьянской власти. Радости в жизни он не находил. Грустными глазами смотрел он на всё, что его окружало. Его поклонники удивлялись, с каким печальным лицом читал он свои потешные рассказы. А он удивлялся, что его рассказы могут так потешать людей. Возможно, что в иных случаях это была и своего рода разыгрываемая  роль, потому что есть, например, его собственные воспоминания о том, как он безудержно хохотал, когда писал рассказ «Баня». Но вполне достоверно, что его ипохондрия так подрубала его жизненную силу, полностью лишая радости жизни, что и сам он уже не находил в потешном ничего потешного. А видел только одну несуразность и никчёмность жизни.
Как все неврастеничные люди, Зощенко не скрывает своего состояния. Рассказывает о нём и в письмах, и в разговорах. «Тоска – моя владычица, моя седая госпожа», -- восклицает он в одном из писем того времени. Дошло до того, что он не мог работать. Он не в силах был преодолеть унылость и мрачность, которые рождали отвращение ко всему, в том числе и любимому сочинительству. Пришлось отказаться от уже заключённых договоров с издателями.
Зощенко стал осознавать, что что-то с его нервами и душевным самочувствием не то. Конечно, жизнь далека от того совершенства, которого бы ему хотелось. Люди, само собой, тоже. Но такая реакция на действительность как у него, это уже перебор. Как человек светлой и мужественной души интуитивно и сознательно он всегда искал в жизни здоровое начало. К примеру, на декаданс начала 20 века, названный впоследствии Серебряным веком или русским Ренессансом, он смотрел хмуро как на некое буржуазное разложение. Он точно диагностировал в нём     болезненное упадничество. А теперь он сам чувствовал себя истерзанным этими настроениями. Он пробовал лечиться. Обращался за помощью и к психиатрам. Врачи, прописанные лекарства и воды не помогали. В один из кризисов он почти перестал есть и чуть не умер от голода в возрасте 30 лет.
«Человек не может быть доволен жизнью, если он недоволен собой»,- написал ещё один весёлый сочинитель Марк Твен. Это понял и Михаил Зощенко, по описанию Чуковского «красивый меланхолик, избалованный славой и женщинами».  Понял и решил разобраться с самим собой, что же вызывает это внутреннее недовольство? Конечно, на выполнение поставленной задачи – самому излечить себя, он мобилизовал не только свой разум, но и весь свой талант, все свои недюжинные  творческие способности. Его жгучий интерес к проблеме здоровья вообще и своего в частности вылился  сначала в написание повести «Возвращённая молодость» (1933), которая серьёзно и благожелательно обсуждалась в научной среде. Он был вдохновлён этой реакцией и общением с учёными, в том числе и знаменитым И.Павловым, лауреатом Нобелевской премии 1904 года. Постепенно в голове писателя формировалась его собственная «жизнестроительная» концепция человека.
Взрослый, думающий и умный человек, он, внимательно проанализировав свои переживания и психические состояния, теперь отдавал себе отчёт, что с малых лет его терзал какой-то неведомый страх, тревога, уныние. Он не находил явных причин этому. Зощенко стал интересоваться специальной литературой и биографиями знаменитостей и обнаружил знакомое ему мученичество и у других людей. В том числе, очень известных.
«Я не знал, куда деваться от тоски. Я сам не знал, откуда происходит эта тоска». Гоголь
«У меня бывают припадки такой хандры, что боюсь, что брошусь в море. Голубчик мой! Очень тошно!». Некрасов
«Всё мне опротивело. Мне кажется, я бы с наслаждением сейчас повесился,- только гордость мешает». Флобер
«Я живу скверно. Чувствую себя ужасно. Каждое утро встаю с мыслью: не лучше ли застрелиться…» Салтыков-Щедрин
«Я прячу верёвку, чтоб не повеситься на перекладине в моей комнате вечером, когда остаюсь один… Мне кажется, что жизнь моя была глупым фарсом»  Л.Толстой
Эти и подобные факты его поразили. «Ведь я же не брал людей, у которых только что случилось горе… Я взял то состояние, которое повторялось. Я взял тех людей, из которых многие сами сказали, что они не понимают, откуда у них это состояние. Что за страдание, которому подвержены люди? Откуда оно берётся? И как с ним бороться, какими средствами?»
Глубоко верующий Гоголь пытался, правда, безуспешно вылечить свою тоску с помощью религии. Зощенко был материалистом. Он взял на вооружение известное ему учение о рефлексах физиолога Ивана Павлова. Проштудировал с пристрастием Фрейда с его тёмным омутом бессознательного, «выкинув с негодованием его лжеучение о детской сексуальности и эдиповом комплексе». Знаменитый писатель, по его собственному признанию, превратил себя в подопытную собаку. Он стал искать причины своего страха в подсознании всеми доступными на тот момент психологическими методами. Свою депрессию он сам исследовал и выработал систему, помогающую избавиться от такого мучительного состояния.
Обо всём этом он писал  книгу-исповедь «Перед восходом солнца». В этой автобиографической повести он выставил свою болезнь на всеобщее обозрение во всей её терзающей душу отвратительной неприглядности. Начал писать в 1935 г. Закончил в 1943 г. Считал главной в своей жизни. «Я пишу её с надеждой, что она будет полезна людям». Напряжённая и творческая борьба за своё здоровье, которая легла в основу  книги, была успешной. «Я вышел победителем. Я стал иным после этой победы. Мало сказать иным – возникла новая жизнь, совершенно не похожая на то, что было раньше, на то, что было 15 лет назад. Временами противник делал попытки вернуть свои позиции. Однако мой разум контролировал все его действия, и эти попытки прекратились». Может быть, Михаил Зощенко преувеличил успех самоисцеления? Обратимся снова к нашему эксперту К.И.Чуковскому, доброжелательному, но неизменно трезвому свидетелю жизни писателя. Он вспоминает, что о своей борьбе с депрессией  Зощенко рассказывал ему много раз с середины 30-х годов. «В конце концов, ему действительно удалось излечиться от своей ипохондрии, он стал бодр, оживлён и общителен».
Вдумываясь в биографию  писателя, нельзя за всеми её перипетиями не увидеть его стойкое и мужественное сопротивление жизненным невзгодам, неудачам и падениям, желание жить и выжить! По мнению специалистов, состояние Зощенко свидетельствует только о существовании у него эмоциональных расстройств невротического характера. Если бы его психика была поражена более серьёзно, считают они, выбраться самостоятельно из этого состояния ему бы навряд удалось. И, тем не менее, Михаил Михайлович Зощенко дал нам достойный пример того, что за себя, за своё здоровье надо бороться, как надо всеми методами противостоять разрушению своей личности и верить в свою победу.
Однако уйдя полностью в свой внутренний мир, Михаил Зощенко не соотнёс тему и жанр своей книги с тем суровым временем, в которое она писалась.  Пока он, офицер в отставке, забракованный из-за порока сердца медкомиссией, имел возможность дописывать свою исповедальную повесть в эвакуации в Алма-Ате, советский народ в страшном напряжении всех сил боролся с мощным и беспощадным врагом-завоевателем не на жизнь, а на смерть. Да, сегодня мы можем понять, что Зощенко тоже сражался, он тоже ковал свою победу на доступном и важном для него поле боя. Он так это и расценивал,  надеясь принести своей победой пользу другим. Его борьба за своё здоровье была и остаётся образцом для нас, потомков. Тем более, в наше время, чрезмерно натягивающее у людей нервы. А его просветительская по сути своей повесть по-настоящему гуманистична. Но сопоставимы ли проблемы, о которых он рассказал, с проблемами, которыми жила страна в то время, в тот кровопролитный и страшный 1943 год? Даже из сегодняшнего 2021 года публикация в середине лета 1943 года первых 3 глав исповеди моего любимого писателя «Перед восходом солнца»  в московском журнале «Октябрь» мне кажется  делом совершенно несвоевременным! И почему не нашлось такого редактора, такого друга, который мог бы деликатно и с благорасположением помочь Михаилу Михайловичу до времени положить свою рукопись в стол? Мнение специалистов давно уже однозначно: исследуя собственную сферу бессознательного, писатель  М.М.Зощенко своей книгой «Перед восходом солнца» предвосхитил ряд научных исследований в этой области. Сегодня, к примеру, существует терапия творческим самовыражением – вполне научный метод. Основан на том, что любое творчество целебно и способно к потоку позитивной энергии. Зощенко, сделав из себя «собаку Павлова» показал, как это работает практически. Его опыту, человеческому и художественному, нет цены! Но как он додумался опубликовать эту книгу в 1943 году в массовом общественно-политическом журнале? Это действительно загадка творческой личности, которая часто, по слову народному, не думает, не гадает, как в беду попадает.   
Правду сказать, у него самого были на этот счёт сомнения. «Я тут было совсем не хотел печатать книгу. Получается столь интимно и откровенно, что стало мне не по себе… Втайне надеюсь, что всю книгу не напечатают…Кроме утешения от этого ничего не получу». Но тексты Зощенко для всех журналов всегда были самыми желанными. И тут после публикации первой половины книги под заголовком «Повесть о разуме»  вроде бы всё ему обещало привычный  успех. В первый день писатель окрылён, он забыл про свои опасения: «Интерес такой, что в редакции разводят руками, говоря, что такого случая у них не было – журнал исчезает, его крадут, и редакция не может мне дать лишнего экземпляра… В общем, шум исключительный».
Да, шум получился действительно исключительный! Достаточно сказать, что Сталина повесть привела в ярость. Естественно, обещанного читателям продолжения не последовало (первый раз полностью книга была опубликована только в пору холодной войны СССР и США в 1972 г. в Америке). Зато разгромные рецензии и возмущённые отклики читателей на публикацию были вполне в духе времени. Если суммировать их, то повесть оценивалась как «галиматья, нужная лишь врагам нашей родины». Началась показательная травля известного писателя. Нет, его не арестовали. Его физически не уничтожили. Но, как образно выразился другой мой любимый писатель В. Каверин, Зощенко «надолго .. для примера был привязан на площади к позорному столбу и публично оплёван» . Его исключили из Союза писателей. Нигде не публиковали. Итогом  идеологической компании 1943-1944 г., направленной теперь вообще против всего творчества Зощенко, стало Постановление оргбюро ЦК ВКПб  от 14 августа 1946 г. На его заседании Сталин сам задал тон в обсуждении «идеологически вредных и в художественном отношении очень слабых произведений», публикуемых на страницах массовых журналов. Про Зощенко Иосиф Виссарионович с возмущением сказал: «Вся война прошла, все народы обливались кровью, а он ни одной строки не дал». И что тут можно ответить? Действительно, не дал. Почему, как его товарищи по перу, не был военным корреспондентом? Он знал ответ: повесть для него лично тогда была важнее всего! Он, кавалер  боевых орденов, сам дал себе моральное право писать её даже во время войны. И вот теперь выставил на всеобщее обозрение то, что захватило всю его жизнь, когда другие воевали. Рассказал в подробностях, как в это время он занимался собой, своей психикой и своим творчеством вдали от смерти и сражений, в глубоком тылу…
 Вот не самые хлесткие  цитаты из периодической печати того времени. «Вся повесть «Перед восходом солнца» проникнута презрением автора к людям. Судя по повести, Зощенко не встретил в жизни ни одного порядочного человека. Весь мир кажется ему пошлым.» «В советской стране немного найдётся людей, которые в дни борьбы за честь и независимость нашей Родины нашли бы время заниматься психологическим ковырянием, изучая собственную персону». «В этой повести Зощенко выворачивает наизнанку свою подлую и низкую душонку, делая это с наслаждением, со смакованием». Это была катастрофа! Как ни горько мне писать, но уничтожающую критику своей исповедальной повести (я не имею ввиду брань в адрес писателя и всего его творчества), он сам спровоцировал вопиюще крайней несвоевременностью её публикации. А друзья-литераторы помогли. Или, наоборот, не помогли? Или не друзья? А те, кто, по замечанию Чуковского, завидовал его славе?..
По укоренившейся традиции советских писателей той поры он ищет понимания у Сталина. 27 августа 1946 он пишет ему письмо. «Дорогой Иосиф Виссарионович, я не посмел бы тревожить Вас, если бы не имел глубокого убеждения, что книга моя, доказывающая могущество разума и его торжество над низшими силами, нужна в наши дни. Она, может быть, нужна и советской науке. Ради научной темы я позволил себе писать, быть может, более откровенно, чем обычно принято. Это антифашистская книга. Она написана в защиту разума и его прав». Сталин письмо не прочёл. Но его, конечно, прочли те, кому следовало. В прессе усилился поток обвинений и просто ругани в адрес Зощенко. В октябре он пишет ещё одно письмо секретарю ЦК ВКПб по идеологии Жданову : «Я очень подавлен тем, что случилось со мной… Я понимаю всю силу катастрофы. И не представляю себе возможности реабилитировать своё имя… Я не могу и не хочу быть в лагере реакции». Но его бесчисленные аргументы в свою пользу остаются без внимания. Глухо! И вот человек, который в 20-х годах был знаменит, почитаем, богат, в сороковых становится парией советского общества. За годы войны и эти 12 лет он снова научился жить в бедности, какую знал в детстве и своей молодости. Впрочем, в бедности жила тогда и основная масса простого советского народа.
Как ни странно, физически больной и психически неустойчивый Зощенко  стойко переносил кошмар своего политического клейма и писательской отверженности, повлекшие предательства бывших друзей-товарищей. Особенно из тех, кто был творческой номенклатурой и хотел ею оставаться. По воспоминаниям современников, Зощенко в эти годы «держался достойно». И что поразительно, его эксперимент по самоанализу и избавлению на его основе от меланхолии, как он называл свою болезнь, дал положительный результат. Невротическая болезнь в её тяжёлых проявлениях, которые он переживал в двадцатых-тридцатых годах, к нему не возвращалась. После постановления он прожил ещё 12 непростых лет. Не единожды получал Зощенко приглашения переехать на жительство за границу. Но он не мыслил своей жизни вне России. И именно вне советской России.
В 1953 г. после смерти Сталина  по предложению А.Твардовского и К.Симонова его снова приняли в Союз писателей. Именно не восстановили, а снова приняли. Не как прозаика. Как переводчика. Позволение свыше было получено только на это. Была разрешена публикация его переводов в печати. Но без права подписи. На издании всех других его сочинений по-прежнему лежало строгое табу. Он оставил сапожное дело и стал переводить книги, зарабатывая этим на жизнь.
В 1954 г. английские студенты, посетившие Советский Союз, захотели встретиться с опальными Зощенко и Ахматовой. Правительство устроило встречу, надеясь, что Зощенко поведёт себя политкорректно. Британцы  спросили его о известном постановлении 1946 г., согласен ли он с обвинениями в свой адрес? Как он мог признать себя «трусом и поддонком литературы»? Михаил Михайлович заявил, что не согласен, что он гордится своим творчеством. Политически это заявление врагами страны победившего социализма переводилось как заявление об отсутствии свободы слова в СССР. Естественно, оно перечеркнуло все надежды на возвращение книг писателя Зощенко к советским читателям. А он словно бы махнул на всё и на всех рукой. И на друзей, скрывавшихся из виду, и на тех, с кем много лет был на «ты», а они делали вид, что не знают его опального писателя. На тех, кто на собрании писательской организации клеймил, а наедине просил прощения. У него уже не было сил прощать. Он не откликался даже на искренние попытки хороших людей поддержать и помочь. Михаил Зощенко,  немолодой человек с установленным ещё в двадцатых годах пороком сердца, разочаровался в человечестве в целом. Старинная история… Но каждым переживается, как новая. У него пропал аппетит. Ежедневное скудное меню – чашка бульона и яйцом. И это он с трудом проглатывал. Похудел. Осунулся. Обессилел. Зато много курил. Всю жизнь. Да в те годы почти всё мужское население страны курило, не было ещё сегодняшних понятий на бытовом уровне о вреде никотина. Зато сиюминутный эффект вот он – покурил и вроде успокоился. На фоне практически пустого желудка весной 1958 г. дело дошло до отравления никотином, вызвавшим спазм сосудов головы. В результате  обширный инсульт сосудов головного мозга. Затруднилась речь. Появились провалы памяти. В середине лета Михаил Зощенко умер…
Судьба писателя драматична. Но в отличие от многих он скончался на руках жены и сына в своём доме. И жена оставила воспоминания, 20 000 страниц дневниковых записей о муже. Сохранила для нас с любовью его последние часы и дни. «Как странно, как странно…  Как я нелепо жил…», - слова Зощенко, сказанные жене в один из его последних дней. «И он клал голову мне на плечо, и мы сидели, тесно прижавшись друг к другу – так, как я мечтала, и это было в последний раз!». 41 год брака, который никто бы не назвал счастливым. Брака, который не понятно, за счёт чего сохранялся? Было непостижимо, как могла эта красивая, изящная женщина терпеть все его приходы и уходы, прощать все его измены. Может быть, и ради этой идиллии, навестившей их накануне прощания, накануне смерти? Как это важно: в роковые для каждого минуты рядом с ним была любящая женщина, смягчившая страшные переживания ухода из жизни своей нежной преданностью и заботой. От всей души желавшая, как она описала свои чувства: «Скорей бы умереть, скорей бы уйти к нему!». И рядом был обожаемый им их сын.
Зощенко не разрешили хоронить на «Литературных мостках» Волковского кладбища, где тогда хоронили всех писателей. Он похоронен на городском кладбище Сестрорецка. По свидетельству очевидцев, печальный в жизни, в гробу Зощенко был светел, спокоен и как будто слегка улыбался. В настоящее время рядом с его могилой могила жены и сына.
Время расставило всё по своим местам. Читатели знают Михаила Зощенко  не по его большим книгам, и даже не по многочисленным сценариям, а, прежде всего, по его юмористическим рассказам. Смех его облегчает душу, делает смешными, а значит, переносимыми нелепости и тяготы жизни. Заражает бодростью и надеждой, что вся эта суета сует, которая неистребима от века и до века, как-нибудь рассосётся.  И всё, в конце концов, образуется. Не надо только вешать нос!