Есть в жизни такая штука...

     – Бабуль, опять этот тащится… Мёдом здесь, что ли, намазано? – недовольно проворчала Аринка, глядя в окно.
     – Ну, зачем ты так? – смущённо улыбнувшись, урезонила внучку Евлампия Петровна, – он же ничего дурного не делает, а петь-то? Пусть поёт…
     – Каждый день одно и то же, хоть бы репертуар сменил!
     – Да где же ему взять этот репертуар? – тихо проронила Лампа.
     Так её все звали в деревне. А, как ещё? Уж очень вычурным именем её нарекли. Пробовали по-простому её называть – Петровна, но в деревне было несколько Петровн и, чтобы не путаться, Евлампию Петровну стали просто и понятно называть Лампой, а самые близкие – Лампочкой. Она не обижалась, а даже чуточку гордилась – Маши, Даши, Ульяны… – вон их сколько! А Евлампия – на всю округу одна!
     – Ладно, бабуль, не сердись, это я так… я же понимаю, – чмокнув Лампу в щёку, ласково проговорила Арина, поправив подушку, – я ненадолго к Маринке, а ты не скучай, хорошо?
     – Хорошо… – прошептала Лампа, прикрыв глаза.
     Уже, как год она была прикована к постели – ноги отказали. Возила её внучка и к докторам, и к знахарям, но те только руками разводили. Причину установить так и не смогли. В тягость ей лежать и день, и ночь. Мысли нехорошие закрадываются. Да и внучку жалко оставлять одну на белом свете. Родители Арины погибли, когда ей было десять лет. Переезжая ранней весной с одного берега реки на другой, провалились в полынью вместе с лошадью и санями, а выбраться не смогли. И, как говорится, с грехом пополам, пережив невосполнимую утрату, стали жить вдвоём. Арина, окончив десятилетку, поступила в близлежащем городке в техникум и, получив профессию ветеринара, вернулась в родную деревню – молодые специалисты ох, как были нужны!
     «Хоть бы замуж поскорее вышла, пора уже… и так в девках засиделась, да и правнуков хочется увидеть, – крутились мысли Евлампии Петровны, – а там и мой черёд собираться в путь-дорогу…»
     Только об этом подумала, как услышала далеко за околицей переливы гармошки и, слегка осипший голос, запел: «… Старый клён стучит в окно, приглашая нас с тобою на прогулку…»
     Лампа замерла, а затем, усмехнувшись, подумала: «Какая уж тут прогулка?»
     А на душе вдруг стало светло и тепло, как тогда. Когда они были молоды, и он смотрел на неё так, как никто никогда не смотрел…  Это Евлампия поняла спустя много лет…
     «Алёша, Алёша, так бобылём и живёшь… Да разве на деревне девчат и вдов мало было? Это же сколько раз ты ко мне сватался? А я смеялась… Ох, если бы можно было время вспять повернуть… Прости меня, глупую, если сможешь…» – шептала Евлампия Петровна, глядя в левый угол комнаты, где на полочке с красивой, вышитой её руками, салфеткой, стояла икона Божией Матери.
     А за окном, как и каждый вечер, рассыпаясь мелким бисером, заговорили, заплясали кнопочки двухрядки, мастерски выводя ажурную канву в верхнем регистре, а затем, медленно опускаясь вниз, неожиданно стихали… И, через мгновение, с новой силой, развернув меха, словно набрав достаточно сил, лёгкие пальцы гармониста вновь выдают замысловатые коленца…
     «Сколько раз говорила, чтобы не ходил, не позорил наши седины… Так нет, каждый вечер тут как тут… Эх, соскочить бы с кровати да пуститься в пляс!» – улыбнувшись, размечталась Евлампия.
     И в этот момент ей показалось, будто шевельнулся большой палец правой ноги.
     «Не может быть… – замерла она, – а, ну-ка, ещё разок попробую, – решила Евлампия, – получилось!»
     Но, видно, рано она обрадовалась – ноги не слушались. Зато с этого времени Лампа перестала думать о смерти. Да и не старая она была ещё – шестьдесят с «хвостиком»! Вместе с внучкой делали массаж, упражнения и дела, как говорится, пошли в гору. Не один месяц прошёл, прежде чем Евлампия смогла дойти от кровати до двери, а затем и на крыльцо выйти.
     – Ты, бабуля, молодец! Если так дела пойдут, то на моей свадьбе плясать будешь! А, может, ещё и сама замуж выйдешь?! Вон, смотри, жених идёт, как по расписанию! – увидев в окно Алексея, рассмеялась внучка, подмигнув Лампе. – А, что? Говорят, что гармонь – душа русского человека! Считай, он тебя, со своей гармошкой и поднял!
     – Скажешь тоже… – отмахнулась та.
     «Вот, неугомонный, – улыбаясь, сокрушалась Евлампия, – от людей стыдно…»
     А, что люди? Они уже привыкли, и никто давно не подсмеивается, а даже наоборот: одни – Лампе завидуют, а другие – Алексея жалеют. После жаркого трудового дня, выходят на крыльцо насладиться вечерней прохладой, да послушать душевные песни, несущие глубокие любовные переживания. И каждый думает о своём, сокровенном…
     Есть в жизни такая штука – первая любовь… но не каждый распознать её может, и не каждому дано пронести это необыкновенно трепетное чувство через всю жизнь, как бы она ни складывалась. И, пока в груди бьётся любящее сердце, в нём непременно живёт, пусть маленькая, но надежда на взаимность. А ещё говорят, что она, любовь – не ржавеет. Как это? А вот так! Как у нашего гармониста Алексея.