Жена лодочника

Когда мне хочется вспомнить что-то хорошее, я всегда вспоминаю солнечный день. Лучше солнечного света ничего не знаю. Ей-богу.
Солнце, правда, бывает беспощадным. Как в середине лета в Азии, когда хозяйничает чилля. Сорок дней. Сорок градусов. Даже ночью нет от неё спасения. Постоишь под холодным душем, обмотаешься мокрой простыней, а через несколько минут опять – как рыба, выброшенная на сушу. 
От чилли из Ташкента мы сбегали всей семьей в какой-нибудь пансионат в горах Чимгана или на побережье моря-озера Иссык-Куль. После одуряющей духоты приятно было дышать свежестью предгорий.
Однажды летом мы сняли в Чолпон-Ате кирпичную пристройку в доме двух стариков и их дочери.
По утрам, уходя на пляж, мы видели, как дочь хозяев, серьезная маленькая женщина спешила на работу. Её мать, бойкая старая женщина, в это время обычно вела мужа к умывальнику, привязанному к яблоне. Умыв и вытерев его полотенцем, сажала на табуретку возле дерева. Худой, заросший сединой старик сидел, безвольно опустив голову. Его руки висели плетьми между ног. Жена  вставляла ему в рот сигарету, чиркала спичкой и уходила хлопотать по хозяйству.
А ещё постоянно была во дворе десятилетняя хозяйкина внучка. Быстрая, худая, как мать, она перемещалась по нему, словно подчиняясь порывам слабого ласкового ветерка. Улыбалась странно: ласково и пугливо одновременно.

Однажды на пляже я увидел, что метрах в ста правее от нас какой-то рыбачок закидывает снасти, ловит рыбу. Моё рыбацкое сердце забилось от зависти и предвкушения. Я предупредил жену и пошёл на разведку.
- Клюет? – спросил негромко у явно местного мужика лет пятидесяти.
- Клюёт, - ответил он.
- Мелковато тут.
- Мелковато.
- Хорошо бы на лодке.
- Хорошо. Да больно дорого.
- Сколько?
- Бутылка белой.
- За день?! – изумился я.
- Ещё чего. За сколько хошь. Да где её взять? В магазинах нет. А таксисты за бутылку десятку дерут.
 У этого рыбака я узнал, что местный лодочник может сдать лодку в аренду хоть на месяц, если прийти к нему рано утром с бутылкой водки. Тут я порадовался, потому что привёз с собой аж две бутылки на всякий случай: могли возникнуть проблемы с обратными билетами или ещё с чем-нибудь. Вот одна уже и пригодилась!
Наша хозяйка сказала мне, что в сарае у них стоят старые удочки мужа. Я с удовольствием повозился с ними и соорудил из трёх две. Накопал червей в огороде. Отварил гречки. И на следующее утро ровно в пять часов уже стоял у вагончика, в котором спал лодочник.
Стучать пришлось несколько раз. Я даже успел подумал, что рыбачок разыграл меня, дурака. Но тут кто-то закашлял. Загремел засов. Открылась дверь.
Передо мной возникло что-то небритое, худое, нервное. Оно глядело на меня, явно не понимая, сон я или явь. Его взгляд умолял прекратить эту муку. Требовал ответа: «Ты кто? Какого тебе?»
Я протянул бутылку. Лодочник схватил её у меня. Скрылся. Появился снова. Протянул мне два дюралевых весла.
- Где якорь? – спросил я.
Лодочник отмахнулся рукой вниз, в сторону колёс и закрыл дверь.
К берегу я бежал, спотыкаясь, не чувствуя тяжести якоря и его цепи. Бросил всё свое добро в ближайшую лодку, столкнул её на воду.
Вот оно, счастье!
Солнце ещё не поднялось над горами, не пекло, как днём. Но песчаное дно уже было видно отчётливо. Вокруг меня была бескрайняя светлая вода. Надо мной - бескрайнее светлое небо. Я словно завис в центре этого ясного, спокойного света. Словно парил в невесомости. Словно меня и лодку кто-то держал на своей невидимой ладони.
Я заплыл подальше. Высыпал за борт приманку из варёной гречки, смешанной с хлебом. Закинул удочки. Увидел, как мелкие и средние маринки, гольцы, чебачки закружили под брюхом лодки.
Я заволновался. Стал напевать про себя песню Высоцкого из фильма «Бегство мистера Мак-Кинли»:

Вот твой билет! Вот твой вагон!
Всё в лучшем виде одному тебе дано…

Не знаю почему, но именно эту упругую, азартную песню я всегда вспоминал и пел про себя на рыбалке. На Сыр-Дарье, на Байкале, на Волге. Везде!
Клевало так, что я почти не успевал курить. Рыбы цеплялись за два крючка сразу. Часа через два я опомнился. Увидел, что целлофановый пакет полон почти наполовину, что в нем уже килограмма два-три рыбы. Азарт еще подстёгивал меня, не отпускал на берег, но я сказал себе: всё, хватит, уймись! Больше не надо. Ведь есть ещё завтра. Такое же роскошное завтра.
 
Так продолжалось четыре дня. Я приходил рано утром на побережье. Забирал вёсла и якорь из-под вагончика, рыбачил, а после рыбалки оттаскивал их туда же. Рыбу жена обычно делила поровну. Половину поджаривала, половину отдавала нашей хозяйке. Жареха получалась отменная.

Когда на пятый день мы возвращались с пляжа к обеду, я пошел в магазин за хлебом, а жена с дочкой - в нашу пристройку.
Пока меня не было, во дворе хозяйки успел побывать бывший муж её дочери. О его приходе мне в картинках рассказала жена.
Его появление было похоже на набег орды.
О приближении отца услышала девочка-часовой: он остановился возле калитки соседей и начал громко обличать родню бывшей жены и её саму. В доме хозяйки засуетились. Стали лихорадочно прятать всё, что он мог унести и потом продать. Ковры скатали и бегом оттащили к нам в пристройку: туда он заявиться не смел. Стыдливо извиняясь, хозяева засунули их под наши кровати и побежали прятать другие ценности.
И вот он вошел. Размахивая руками перед лицом бывшей жены, стал пьяно митинговать посреди двора.
- Ты!.. Вот ты… На Крайнем Севере люди пашут, как негры! А ты?! Что ты сделала для Крайнего Севера?! Чем помогла этим людям? В шапках… с унтами и медведями?! Они там пашут… Отмороженные, моржовые… Как и я, между прочим!
Выкрикнув все это, он неуклюже попятился к сидящему под деревом старику. Попытался вставить ему в рот сигарету. Он тыкал ею, не глядя, то в нос, то в лоб старика. Глаза у того слезились.
- Тут всё моё! Тут… Где мой телевизор? А?! Продали? Спрятали? Думаете, не найду?! Ну, да! Щас увидите!..
Бывшая жена попыталась перегородить ему дорогу в дом. Но он махнул рукой и на удивление ловко для пьяного человека защелкнул на её запястье кольцо наручников. Рассмеялся. И тут же защелкнул второе кольцо наручников на ветке яблони. Прошёл мимо бывшей тёщи в прихожую.
- Всё под контролем!
Минут через десять в испачканной сорочке, с телевизором в руках победно появился во дворе.
 - А-а-а! Курицы! Думали, не унюхаю!.. В подвал они спрятали! Да у меня  Штирлиц учиться должен!..
Такую вот историю мне рассказала жена. И добавила:
- А голос у него... Знаешь, как будто не его, а чужой. Совсем ему не подходит. Я бы сказала – красивый. Баритон. Сам он худой, мерзкий. И несет таким вот голосом всякую…
Я вышел из сада на хозяйскую половину двора. Спросил у заплаканной хозяйки, почему они не обратятся в милицию. Она ответила, что зять бывший милиционер. Сержант. Его выгнали со службы, но какие-то связи остались. А волки друг друга не грызут. Он врет всем, что деньги тратит на дочку, и его выгораживают. А нам говорят: разбирайтесь сами, дело семейное. Да он наглый! Даже алименты платит через пень колоду.
На мой вопрос, на что он живет и где работает, хозяйка в ответ махнула рукой.
- Мать у него работает. На хлебном месте сидит, в кассе автостанции. Снабжает сынка. Когда и с ней полается, приткнётся куда-нибудь. Пока не выгонят.

На следующий день я, жена и дочь поехали к друзьям в пансионат «Золотые пески». Пообщались, покупались, пообедали с ними. Наши дочки-одногодки весело играли вдвоем, не хотели расставаться, и мы разрешили нашей дочке остаться ночевать в пансионате.
Возвращаясь вечером домой, мы вдруг решили с женой пошиковать - поужинать в кафе.
В нем уже было много людей. Нам достались места рядом с невысокой эстрадой. Трое длинноволосых музыкантов в разноцветных майках играли на ней танцевальные хиты всех времен и народов.
Мы заказали бутылку болгарского сухого и цыплят табака.
После одного из очередных танцев приятный густой голос объявил в микрофон:
- Внимание! Прошу внимания!
Я подумал, что это говорит солист, который сейчас начнет петь. Обернулся, как и все другие, в сторону эстрады.
Возле нее стоял какой-то худощавый мужчина и… внучка нашей хозяйки.
- Люди! Тихо! Сейчас моя дочка… Моя… Э-э…
Мужчина задумался. Наклонился к девочке.
- Тебя как зовут?.. Ира? Ага… Щас моя Ира станцует вам песню про улыбку!
Музыканты заиграли мелодию детской песни. Мужчина оскалился и захлопал в ладоши. Девочка посмотрела на него и стала неохотно, медленно кружиться.
- Вот гад, - сказала жена, - это он вчера приходил. Успел, наверное, телевизор продать.
Я вгляделся. И в этом плохо выбритом, со свежими порезами на лице мужчине узнал вдруг лодочника из вагончика. Меня передёрнуло: вспомнил свою бутылку водки.
  Играла музыка. Кружилась девочка, опасливо посматривая на отца. А он всё хлопал в ладоши и время от времени тупо, невпопад выкрикивал одно и то же:
- От улыбки сдохнул таракан!..
Когда кончила звучать музыка, отец и дочь вернулись к своему столу. Тут же к ним подсела какая-то ярко накрашенная женщина не первой свежести. Лодочник захохотал. Выпил с ней водки. Девочка попросила:
- Папа, пойдем.
- Сиди, дочка! – Отмахнулся он. - Это ж не тюрьма! Посидеть можно!
Лодочник снова захохотал и разлил водку по рюмкам.
Как же мне хотелось врезать ему. Жена чувствовала это. Положила свою руку на мою.
Накрашенная женщина встала и потянула лодочника к выходу. 
Официантка, проходившая мимо, схватила её за локоть.
– Эй, эй! А деньги? А девчонка?
– Не маленькая, - развязно ответила женщина, - найдет дорогу!..
Лодочник стал доставать из кармана брюк купюры, совать их на ходу официантке. На пол посыпалась мелочь. Они вышли из кафе. Даже не оглянулись.
Мы с женой подошли к столу, за которым сидела девочка. Она узнала нас. Заплакала. То ли от страха, то ли от стыда.

На следующий день во время обеда папаша-лодочник снова появился во дворе. Вид у него был раздраженно-похмельный.
Я в это время сидел на скамейке, чинил ракетку для бадминтона. Наша дочь и дочка хозяев стояли рядом. Я отдал им ракетку и сказал, чтобы они шли в сад.
- Ты кто? – спросил лодочник с вызовом. – Ты смотри тут, не очень. А то я знаешь кто?
Я молчал. Смотрел ему в глаза. Снова удивлялся: как в таком хилом, скрюченном теле мог поселиться такой густой, красивый голос.
А он заводился все больше.
- Капитан милиции я! Ты понял?!
Я встал.
- Ты сержант. Бывший. Бывший дерьмовый сержант.
Он, как гусь, вытянул шею в мою сторону. И вдруг взвизгнул по-блатному:
- Чи-во?! Ах, ты, чмо!..
В Шумиловском городке, где я вырос, драться умели все: будущие учителя, рецидивисты, артисты, милиционеры. Я сблокировал левой его замах правой и ударил под дых. Он сложился пополам. Я резко заломил его руку за спину.
- Ай! Мля! Всё, всё! – закричал он.
- Нет, - сказал я, - не всё. Что ты с этого дня не должен делать?
- Да пошёл…
Я крутанул ему руку сильнее.
- Ай! Не буду! Не буду сюда ходить!
Я оттолкнул его. Он попятился к калитке.
Больше я его не видел. И не рыбачил больше.

Через год мы с женой и дочкой снова приехали отдыхать в Чолпон-Ату. На автовокзале к нам подошёл толстый усатый киргиз в круглых тёмных очках, похожий на кота Базилио на пенсии. Сказал, что в его доме есть свободная комната. У него мы и поселились.
В один из дней я пошел на базар за продуктами.
Когда складывал лепешки в пакет, услышал, как кто-то выкрикивает с вызовом:
- Привет, спекулянты! Торгуете? Смотрите! Бог не фраер, он всё видит! Навешает по полной! Мало не покажется! Я вот встану на ноги, тоже с вами разберусь!
Голос был густой, красивый. И знакомый.
Продавец сказал соседке по прилавку:
- О! Серега прибыл. Порядок наводит.
Я посмотрел в сторону рядов с овощами и увидел Серёгу-лодочника в инвалидной коляске. Он располнел. Обрюзг. На его неподвижной шее был застёгнут паралоновый бандаж. А на груди поверх выцветшей динамовской майки  висел  массивный крест.
Управляла коляской…
Я застыл. Не хотел верить в то, что вижу. Меня в этот миг обманули, крупно надули при всех.      
Управляла коляской бывшая жена лодочника!
Она утирала ему платком пот со лба, поправляла соломенную шляпу. Спокойно ждала, когда он выговорится.
Мысли мои путались. «Он допрыгался, ясное дело. Попал под машину? Избили? Упал пьяный в подвал? Что-то в этом роде, наверное… Но она-то! Она! После всего, что я знаю о них, почему она - с ним?!»
В это время инвалидная коляска, управляемая женщиной, подъехала к продавщице, торгующей абрикосами. Серёга крикнул:
- Привет, Валька! Что, к немчуре, в Германию бежишь? На билет копишь?
- Не ори. На вот, заткнись, - продавщица сунула ему розово-желтый абрикос.
Лодочник надкусил его. Стал жевать.
- Зря! Скоро я встану, Валька! Я тут всех раком поставлю! Я в нашей отдельно взятой Чолпон-Ате коммунизм – кровь из носа! – построю.
- Строй, Серый, строй, - кивнула продавщица. Только не ори.
Жена лодочника кротко улыбнулась.
Я глядел на весь этот идиотизм и не мог наглядеться.
Неужели это - та самая любовь, которая зла? Когда полюбишь и козла?
Но в этом козле! Что человеческое в нем можно разглядеть? Во что тут влюбляться?
Неужели… в голос? Такое может быть?
А что, вполне. Старшеклассник блеял под гитару блатные песни своим неокрепшим баритоном. Девчонка-одноклассница влюбилась. Поженились. Он стал лакать всякое пойло, издеваться над ней. А теперь, когда козёл заперт в загоне и стал её беспомощной собственностью, она снова счастлива?
Всё равно идиотизм!
«За что, ну, за что его коляску, господи, ты так бережно держишь руками этой женщины, – спрашивал я, - в этом раю, между небом и морем?»
Я поднял голову. Солнце ослепило меня. Я зажмурился и подумал:
«А тебе-то самому – за что?»
За спиной, как из репродуктора на демонстрации, звучало:
- Зря, Валька! Зря! У меня тут всё под контролем!..
Красивый голос Серёги-лодочника удалялся, взлетал высоко над деревьями. Над тополями, акациями, чинарами. И оттуда, сверху возвращался на землю затихающим эхом:
- Всё под контролем…  всё под контролем…