История наградного пистолета

 

Солнце склонилось к закату. Ветер-гулёна давно уснул, густой запах черёмухи лёг на окрестности безымянного хутора на краю села Дубровица. Тяжёлый стон пчёл, возвращающихся со сбором, вернул Александра Никифоровича, сидящего с женой на скамеечке под кустом благоухающей черёмухи в далёкий 43-й год.
Конец ноября. Колона стрелкового полка, в котором служил, шла форсированным маршем по насыпной дороге среди заросших кустарниками белорусских болот. Нарастающий гул с поднебесья и команда в колоне: «Воздух! Рассредоточиться!» – бросила пехоту под защиту кустов на только что формирующийся лёд. Продублировав команду – рассредоточиться! – Александр подхватив полы шинели, на ходу заткнув их за поясной ремень, метнулся в сторону болота и сразу очутился по колени в ледяной воде. присел, сориентировался на звук и изготовился для стрельбы. Фашистские самолёты шли низко, противно воя и извергая ливень снарядов и пуль, рядом кипела вода от разрывов. Сержант не успел прицелиться, как самолёты ушли в облака, и снова душераздирающий вой. Где они? Вот летят, увеличиваясь в размерах, и он уперся стволом в толстую ветку кустарника, самолёт запрыгал на мушке, руки плотно зажали холодную сталь ППШ, внутренний голос отдал команду: «Огонь!» и палец нажал на спусковой крючок. Трасса раскалённого металла вырывалась из ствола в направлении самолёта. Рядом строчит автомат Димы. Мгновение, и гул с неба, разрывы снарядов на земле и воде умолкли. Слышны стоны и чертыханья.
– Строится! Раненым помочь!
– Санитара! Тут раненый! – затем нервно: – Нет, мёртвый!
Матерясь в адрес фашистских стервятников, из воды и грязи выходили замёрзшие, но живые пехотинцы.
– В ротные колонны, становись! Раненых и убитых подберут!
И зашевелилась обледеневшая масса, кто прыгал и колотил себя по бокам, пытаясь согреться, кто приседал, кто упал на мёрзлую землю, перематывал обмотки, отряхивая их ото льда.
– Равня-йсь! Бегом марш!
Озноб пробежал по телу Александра Никифоровича. У него непроизвольно вырвалось: – «Но ведь выжили!»
Жена участливо посмотрела на мужа:
– Саня, прошло двадцать лет после войны, старайся забыть её, зачем рвать сердце. Завтра праздник – 9 Мая, иди, готовься.
– Да, ты права. Пойду, награды достану, – фронтовик отправился в кладовую, где находились два огромных комода, несколько чемоданов с вещами, большой сусек с ржаной мукой и крупами, а также ёмкости с прошлогодним засахарившимся мёдом.
Ушёл и долго не возвращался. Супруга запереживала.
– Сходи, сынок, – обратилась она к семнадцатилетнему Дмитрию, – посмотри, что там с отцом? В последние дни он нервничает, по ночам стонет, разговаривает во сне, иногда произносит немецкие слова.

Сын открыл дверь в кладовую, освещённую тусклым светом сорокаваттной лампочки. В дальнем углу заметил Александра Никифоровича, сидящего у чемодана.
Увидев сына, тот поднялся:
– Подсоби, сынок! Этот чемодан нужно поставить на комод.
Дмитрий помог поднять огромный, но лёгкий фанерный чемодан чёрного цвета. Отец провёл рукой по пыльному боку, достал из кармана ключик и открыл миниатюрный замочек, висевший на чемодане.   
Александр Никифорович, седой, с глубокими залысинами, внимательно и, как показалось Дмитрию, торжественно посмотрел на сына из-под косматых бровей:
– Это, сын, трофейный чемодан. Называли его «гросс Германия», то есть большая Германия. Привёз его домой после увольнения в запас осенью сорок седьмого года. После Победы служил помощником военного коменданта небольшого немецкого городка.
Александр Никифорович немного помолчал и продолжил:
– Малолеткой я на фронт попал, правда, не сразу. Немцы в нашу деревню пришли неожиданно. Твой дед и двое твоих дядей были мобилизованы, а мы с мамой и твоими тётями, Олей и Аней, остались в оккупации. Немцы повесили троих наших сельчан, я с дядей Васей их срезали и похоронили. Потом в меня стреляли… – Задумался, видимо, переживая то время. Меня, раненого, подобрали партизаны, выходили и со Стёпой Пивоваром, моим однолеткой и другом, использовали в качестве разведчиков. В общем, партизанили мы.
– Отец, а как вы попали в Красную Армию?
– Так и попал. Советские войска потеснили немцев, и наш партизанский отряд влился в действующую армию. Ну, хватит разговоры разговаривать! Давай-ка содержимое проверим.
Отец стал бережно доставать небольшие серые коробочки из плотной бумаги, местами покрытые коричневыми пятнами и аккуратно складывать их стопкой.  Получилось два столбика по четыре коробочки.
– Тут у меня медали: две «За отвагу», «За победу над Германией» и другие, – пояснил Александр Никифорович.
Потом бережно взял три грамоты с портретом Верховного главнокомандующего Сталина, перелистал, демонстрируя сыну каждую:
– Это благодарности от Верховного главнокомандующего, товарища Сталина, видишь подпись? Я горжусь ими, лично от Сталина!
На время задумался. Наверное, восстанавливая в памяти, за что был удостоен высоких наград. Бережно положил их на расстеленное полотенце.
Осторожно, поднял связанную шпагатом увесистую папку и, сдув пыль, раскрыл. Внутри нотные листы, с аккуратными обозначениями и подписями под ними. Отец с гордостью произнёс:
– Это я в Германии переписал с оригинала, чтобы научиться играть на аккордеоне.
Приняв в руки несколько листов, Дмитрий удивился:
– Пап, да они словно отпечатаны. – Хотя на самом деле ему хотелось сказать: – Вы, папа, и сейчас пишете, как будто печатаете, – но удержался.
– Я всё-таки научился играть.
Достав со дна чемодана небольшой свёрток, фронтовик аккуратно развернул шерстяную тряпицу, в его руке блеснула воронёная сталь и россыпь маленьких жёлтых патронов.
Сын опешил:
– Это же пистолет?!
– Да. С войны привёз. Нам тогда разрешали некоторые вещи брать домой. Маме и сёстрам привёз красивые платки, отцу – бортницкие приспособления, аккордеон мне подарили за умение играть. А пистолетом меня наградили, – аккуратно заворачивая его, глянул на сына, – рассказывать – это долгая история, а вручил мой начальник – военный комендант Григорий Аверьянович… Фамилию не помню, да и к чему? Сын, о том, что видел пистолет, никому ни слова! Иначе у нас большие неприятности будут.
– А пистолет именной?
– Потом расскажу…

Вечером, после ужина, Дмитрий напомнил отцу:
– Папа, вы обещали рассказать о пистолете.
Фронтовик внимательно посмотрел на сына, отхлебнул из чашки горячий чай, откинулся на спинку стула:
– Спроси у своего крёстного, Дмитрия.
– А вы почему не хотите рассказать?
– Спроси у крёстного! – повторил отец, встал и вышел во двор.
Мать напустилась на сына:
– Что ты пристал к нему с этим пистолетом! Отец, когда вспоминает о войне, очень переживает.
На следующий день Дима спозаранку поспешил к крёстному домой.
Дмитрий Яковлевич в отутюженных чёрных брюках и сверкающей белизной рубашке возился возле одного из многочисленных пчелиных ульев.
– Добрый день, крёстный! С Днём Победы вас!
– Спасибо, спасибо Дима. Проходи в дом, крёстная пирогов испекла. Я вот сотового медку добуду и приду.
– Спасибо, – ответил юноша, юркнув в дом.
– Проходи, проходи, касатик, садись к столу, – встретила с улыбкой крёстная.
– С Днём Победы вас!
– Спасибо, и тебя также с праздником. Как мать, отец?
– Всё хорошо, – ответил юноша, удобно усаживаясь поближе к столу. Он любил бывать у крёстных.
Вошёл Дмитрий Яковлевич:
– Вот и медок! Первого сбора. Цветочный. Самый вкусный и полезный. Сейчас соты нарежу.
Вскоре гость и хозяева высасывали из сот блестящий, словно расплавленная медь, мёд, запивая парным молоком.
– Ну что, крестник, вкусно?
– Очень, – ответил юноша. – Спасибо! Да вот я хочу спросить…
– Так спрашивай.
– У папы я видел пистолет…
– А-а, пистолет! Он именной, – повеселел Дмитрий Яковлевич. – Ну, что ж, ты уже взрослый, расскажу тебе историю пистолета.
Произошло это летом сорок пятого года, на территории Германии.
– Разрешите, товарищ капитан? – обратился сержант Нечипоренко, входя в кабинет коменданта военного гарнизона небольшого баварского городка. У сержанта было красивое славянское лицо, а из-под сдвинутой на правый бок пилотки лихо выбивались светло-русые кудри. В кабинете он обратил внимание на незнакомого майора с орденом Красной Звезды и пехотными эмблемами в петлицах. Майор, в свою очередь, изучающе посмотрел на вошедшего.
– Проходи, Александр Никифорович, садись. И брось ты стучать в дверь и спрашивать разрешение! Ты ведь мой помощник, – ответил комендант. На его груди красовались два ордена Красной Звезды и один Отечественной войны, а на левой стороне гимнастёрки поблёскивала медаль «За отвагу».
Капитан выглядел уставшим, но только на первый взгляд. Из-под копны чёрных, как смоль волос, местами схваченных сединой, и густых бровей смотрели колючие, чуть раскосые глаза. Александр по его виду никогда не мог угадать, когда шеф в хорошем настроении, когда серьёзен, когда просто зол. Вот и теперь сержант пристально всматривался в глаза своего начальника, но, так и не поняв его настроения, насторожился.
– Слушай внимательно. В гарнизоне за две недели погибли три наших офицера. Все происшествия одинаковы: выстрел из пистолета владельца снизу-вверх в живот. Скорее всего, это сделала женщина или женщины во время попытки любовных утех. А ведь есть приказ Жукова, в котором чётко сказано: не расслабляться, не мародёрничать, в контакты с местными девушками не вступать, гаштеты и ночные клубы не посещать.
Комендант посмотрел на сидевшего у стола гостя, но тот ничем не выдавал интереса к происходящему, в то же время продолжая оценивающе глядеть на сержанта.
От пронизывающего взгляда майора Александру хотелось быстрее встать и выйти из кабинета.
Капитан продолжал:
– Так нет же, победителю дай разгуляться! Помнишь, как мы арестовали хмельного капитана-пехотинца? Он горланил: «Я победитель! Они на моей родине что вытворяли? Я же никого не убил, а зашёл в гаштет выпить шнапсу. Ты понимаешь, капитан, я всю войну вшей кормил, в окопах гнил, настоящую женщину видел один раз, когда приезжали артисты, и то издали. По-ни-маешь? Да, взял фрау за телеса. Убудет её, что ли? А ты мне: «Вы, – арестован». За что?!». Ну, ты помнишь тот случай. А ведь он прав! Ну нельзя нам уподобляться фашистам. Говорят, что убитые офицеры нечто себе позволяли. Но это всё лирика. А проза, Александр, таковая. Из компетентных источников стало известно: в оккупированной Германии случаи убийства наших офицеров не единичны. Эпизоды похожи: выпивка с фрау – смерть. Немок в городе много. Кто из них та, которая убивает или наводит на убийц, пока не знаем.
Капитан отдышался:
– Так вот, Саша, ты был и снайпером, и разведчиком, и командиром отделения, тебе поручается ответственное и опасное дело. Подберёшь обмундирование капитана войск связи, пару орденов и несколько медалей наденешь. Удостоверение и дойчмарки выдам. Твоя задача – разыскать того, кто убивает наших офицеров. Возьми в помощь своего друга-земляка Дмитрия. Пусть переоденется в гражданское и станет твоей тенью. О полученном задании знаю я, ты и твой товарищ. Оружие подберите сами. Возьми вот этот «вальтер». Карманный «малыш», он как раз умещается в твоей ладони.
Капитан достал папиросу, не сводя глаз со своего подчинённого, долго мял её в руке, затем прикурил, выпустил тучку дыма и положил папиросу на край трофейной стеклянной пепельницы. Поднялся, взял свою трость и, что-то обдумывая, зашагал по огромному кабинету, прихрамывая на правую ногу. 
Сержант обратил внимание, что прикуренная папироса шефа, покоившаяся на краю пепельницы, давно догорела, а перегоревшая часть, выпустив последнюю тоненькую струйку белесого дыма, упала на дно стеклянной посудины. Наблюдая, как узкая туго сбитая папироса превратилась в кучку пепла, подумал: нас не должна постичь такая участь.
Капитан что-то хотел сказать, но, нервно махнув рукой, словно разговаривая с собой, продолжал шагать по кабинету. Было заметно, что переживает, понимая на какое задание посылает молодого парня, сумевшего остаться живым, пройдя трудными дорогами войны.
– Я понял вас, товарищ капитан. Мы постараемся!
– Уж постарайтесь, голубчики. Надеюсь на вас. Помните, враг коварен и жесток. Если переиграют, не пощадят! Твой кудрявый чуб должен сводить с ума наших девушек там, на родине. Я знаю: тебя дома ждёт зазноба. Видел её фотографию, красивая. Пожалуй, всё. Иди. Готовься.
Из-за стола поднялся сидевший до этого молча майор, уставился колючим пронизывающим взглядом на сержанта, произнёс:
– Ваш пистолет, товарищ сержант, который будет находиться в кобуре, должен быть не заряжен. Офицеры погибли от пуль, выпущенных из их личного оружия. Вы понимаете, о чём говорю?
– Так точно, товарищ майор!
– Тогда удачи, сержант!
Уже вечером Александр (по легенде – капитан Алексей Антонович Свиридов) в офицерской форме, с орденами и медалями на груди, с другом Дмитрием, похожим на баварца, в гражданском костюме-тройке при галстуке и велюровой шляпе, ступили за ворота комендатуры. Спёртый воздух города ударил в грудь. Темень поглотила улицу, только редкие светлячки фонарей, освещали развалины домов, создавая скелеты неизвестных доселе чудищ, настраивая разведчиков на серьёзность задания.
В первом питейном заведении задержали и доставили в комендатуру подвыпившего скандалящего сержанта. Во втором и третьем гаштетах разведчики ничего интересующего их не обнаружили. Так бесплодно прошло несколько дней.
В этот раз друзья направились в гаштет в центре города. Он был огромен, к тому же чудом уцелел во время боёв. Из докладов патрулей было известно, что его иногда посещают и советские офицеры.
Дмитрий, важной походкой подошёл к стойке бара:
– Den guten Abend der Genose. Ein Bier bitte!
– Bitte, Genose , – ответил бармен и с поклоном подал кружку пенящегося напитка.
– Danke .
Приняв бокал, Дмитрий, облокотясь на стойку, медленно пил пиво, изучая толстого бармена. «Нет, этот нас не интересует, слишком неуклюж и инфантилен». Повернувшись лицом к залу, приступил к исследованию помещения.
В огромном зале много высоких узких островерхих окон, прикрытых длинными тяжёлыми шторами светло-коричневого цвета, нижнюю часть которых закрывали накрахмаленные белые занавески. Дмитрий заметил на стене чучела – головы клыкастого вепря и пятнистой косули с небольшими острыми рожками. Обратил внимание на пустую стену между окнами, в которой торчал большой гвоздь. Подумал: наверное, здесь когда-то висел портрет Гитлера, а повесить что-то другое хозяева не решились.
На опорных столбах гляделись небольшие картины с изображениями различных зверей: тут и жирный горделивый фазан, и крупный серый заяц сидящий на задних лапах, и красавец-тетерев с ярким хвостом.
Зал слабо освещён, только из двойных бра, симметрично расположенных на опорных столбах, исходил мягкий свет. «Так. Столбы довольно широкие, а освещение – слабое. Значит, можно использовать как укрытие», – рассудил Дмитрий.
Далее… Место бармена ярко освещено, за ним на витрине рядами разноцветные бутылки. На высоком деревянном прилавке выстроились опрокинутые вверх дном бокалы. Рядом на подставке подвешены за ножки фужеры. Это место интереса не представляет.
Столы из толстого красного дерева с точёными ножками, большие стулья с высокими спинками, в экстремальной ситуации могут послужить укрытием.
Деревянный пол блестит, словно только натёрт мастикой, скользкий. Нужно быть осторожным, чтобы в ответственную минуту не шлёпнуться.
Ещё раз окинув помещение взглядом, подумал с досадой: «Вот, фрицы! Всё предусмотрено для отдыха!»
За дальним столиком разглядел двух советских офицеров. У одного из них на коленях сидела красивая молодая немка. Рядом со вторым развалилась на стуле другая, очень похожая на первую. Дмитрий смекнул:
– Вот и белокурые фрау с накрашенными ярко-алой помадой губками-бантиками, и похожи-то, словно близняшки. Не эти ли нам нужны?
Дмитрий лихорадочно принялся просчитывать: где запасные выходы? Тот, что рядом с барменом? Он ведёт в… Чёрт, куда же он ведёт? Может, на кухню? Или в подвал? В любом случае должен выходить на улицу. Так, с этим выходом понятно, в случае чего разберёмся по ходу дела. Дальше – вход в туалет. Необходимо осмотреть. Дмитрий поставил недопитый бокал и направился к туалету. Переступив порог, попал в ярко освещённую комнатку, из которой вход в женскую часть – направо, в мужскую – налево. Изучая мужскую часть, окон или других дверей не обнаружил. Такая же ситуация была и с женской половиной.
Вернувшись в зал, подошёл к барной стойке и заказал ещё пива.
Если бы за ним наблюдал специалист разведорганов противника или сотрудник гестапо, он бы заметил, что немец в шляпе нервничает. А было от чего! В случае непредвиденных обстоятельств для отхода оставалась одна дверь – и та входная, ну и, конечно, запертые окна…
Поправив прикреплённый на резинках у запястья правой руки «вальтер», Александр качающейся походкой изрядно подвыпившего гуляки переступил порог гаштета. Дмитрий взглядом указал на подозрительную компанию, и «капитан» нетвёрдыми шагами направился к ней.
– Привет победителям! – выкрикнул он и, взяв за руку повыше локтя пристроившуюся на коленях у одного из офицеров немку, швырнул её в зал. – Вон отсюда, фашистская потаскуха! А ты что смотришь на меня? – уставился злым взглядом на вторую, – персональное приглашение нужно? Ist   fortgegangen!
Немка спрыгнула со стула и, едва не упав на пол, быстро побежала к выходу.
А «капитан», войдя в роль, продолжал: 
– Ребята, гуляем! Я сегодня получил Красную Звезду! Как говорят на фронте, награда нашла героя. Эй, фриц, – повернулся к прилавку, – тащи шнапс, да не вздумай дерьмо подать! Я вас, фашистов, насквозь вижу! Так, ребята, я – Свиридов Алексей. Но мы свои, поэтому зовите просто: Лё-ха. А тебя как величать, капитан?
– Женя.
– Понял. А ты, старлей от инфантерии?
– Зови Гришей, не ошибёшься!
– Ясно! Где этот фриц? А-а, вот плетётся. Так, ребята, орден «моем» по-серьёзному! Эй, фриц! Давай, наливай в фужеры.
– О! Гуд, гуд! Фройнд официр!
– Что гуд, мы и сами знаем. Слышь-ка, будешь дринкен с нами!
– О! Я! Гуд!
– Наливай себе! Больше, больше, – Александр прижал пальцами горлышко бутылки к краю фужера. – Вот теперь гут!
– Я, я!
– Что ты заладил всё я да я? Да, ты! Поднимай и пей! За русских офицеров!
– Я, я! Ко-ро-шо! За руськи официр!
Немец поднял бокал и захлёбываясь, осилил почти полфужера водки. Какое-то время хватал ртом воздух, а потом со словами: «О, майн гот!»  убежал на кухню.
– Пить не умеете, потому и войну проиграли! Ты понял, фриц? – крикнул вслед уходящему немцу Евгений.
– Пшёл вон, – прикрикнул Александр вдогонку бармену и продолжил: – Я, ребята, сегодня представляюсь по поводу получения ордена Красной Звезды. Приглашаю.
Офицеры встали и подняли на уровне плеч фужеры, наполненные водкой. Звонко звякнуло стекло о стекло, и содержимое фужеров было выпито. Александр пригубил и поставил фужер на стол:
– А ведь ты, Григорий, почти герой! Полный кавалер ордена Отечественной войны, причём первой степени дважды, – ткнул пальцем в ордена товарища по застолью.
В это время к ним подошёл, под видом немца, Дмитрий, и на ломаном русском языке произнёс:
– Камфрад официр! Ист комунистен. Под-поль. О, поздрафляй с орден. Ду крабрый официр. Будьем шнапс дринкен! Эй, фриц, трад шнель шнапс!
Бармен принес бутылку водки.
Первый тост «за храбрых русских офицеров», а после второго «немец» захмелел и, склонив голову, тихо засопел.
– Посмотрите на этого фрица, – хмыкнул Александр, –  уже пьяный!
Дальше события развивались по сценарию, разработанному в комендатуре.
– Братцы, я в гаштет, – громко сообщил Александр. – Тьфу ты, как его там, в туалет! Я сейчас, – и «пошатываясь» направился к туалету.
В это время «немец», проснулся и потребовал добавки шнапса. «Подпольщик-коммунист», очень уважающий русских офицеров, пригласил компанию к себе домой для продолжения банкета.
Не успела компания отойти от гаштета, как появился «виллис» военного коменданта. Офицеров взяли под арест, а «немца» прогнали.
Дмитрий возвратился в питейное заведение. В глубине зала увидел за столиком улыбающегося «пьяного капитана» и тех двух молодых красивых немок. Подошёл к прилавку, потребовал бутылку шнапса. Пошатываясь, направился к весёлой компании. Подойдя, обращаясь к немкам, крикнул:
– Швайн! Гейн форт!
Девушки ретировались. «Немец» налил себе и «капитану» в фужеры водки. Обратился к другу:
– Комендант весельчаков забрал в комендатуру. Эти немки, вероятно, нам и нужны, – и громко крикнул: – Камфрад, дафай шнапс дринкен!
Через несколько минут «немец» «спал», облокотившись на столик, а «капитан», «пошатываясь», отправился к бару. Не успел опереться на прилавок, как белокурая немка с ярко накрашенными губами повисла на руке.
«Капитан», обращаясь к бармену, рявкнул:
– Цвай дупль шнапс!
И небрежно бросил на прилавок несколько мятых марок. Немка, взяв офицера под локоть, потащила к выходу, причитая на ходу:
– Никс фодка. Никс корошо фодка. Фройнд, комен, комен .
– Я-я, –  согласился «капитан», следуя к выходу вслед за немкой.
Дмитрий последовал за ними, по-прежнему изображая пьяного. А «капитан», обхватив немку за талию и, повинуясь её воле, шёл в темневший рядом подъезд.
Дмитрий отправился было в противоположную сторону, но затем остановился, что-то бурча и жестикулируя руками, повернул туда, куда ушла парочка.
В это время немка прижала пошатывающегося «капитана» к стене, умелым движением выхватила из кобуры «капитана» немецкий парабеллум и, приставив к животу офицера, заорала:
– Русишшвайн! Stirb! Wie mein Mann auf Der ostlichen Front gestorben ist!
Александр хватко схватил руку немки с пистолетом:
– Так вот ты какая, смерть русских офицеров!
Рванул немку к себе, заламывая её руку с пистолетом за спину.
– Ах ты, белокурая бестия!
Дмитрий, в мгновение оказался рядом. В руке сверкнула воронёная сталь пистолета ТТ. Направив его в грудь немке, спросил у друга:
– Ты как, нормально?
– Да, – вкладывая пистолет в кобуру, ответил Александр. – Двигаемся к комендатуре.
Зажав рукой немке рот, приподнял её и нёс более четырёхсот метров до комендатуры. Вначале в нём бушевала ненависть и презрение к ней, а затем, успокоившись, подумал: «Нет, не бестия она и подобные ей. Они – лишь узницы судьбы».
В пути никто не встретился, но пострадала рука Александра, прикрывающая рот немки, – та умудрилась укусить несколько раз…
Вошли в комендатуру. Помкоменданта обратился к дежурному:
– Комендант на месте?
– Да, вас ждут.
Александр втолкнул немку в кабинет.
За столом коменданта сидел знакомый ему майор. Рядом, опершись на трость, стоял комендант.
Немка бросилась на коменданта:
– Schweine! Wir warden zie alles wertilgen!
Сержант схватил её за руку и оттащил в сторону.
Женщина, пыталась вырваться, но, поняв бесполезность усилий, прошипела:
– Sch-wei-ne!
– Beruhigen Sie sich, – на немецком языке майор обратился к ней, – wer Sie solch?
Немка опешила. Советский офицер говорил с ней на её родном языке и даже с баварским акцентом. Лицо сильнее исказилось от боли и злости, она начала вырываться и кричать:
– Ich der Engel des Todes! Wir die Engel des Todes! Wir warden alles russischen Offiziret vetilden, wie Sie unsere Mannen vernichtet haben! Die russischen Schweine  – выплеснув с этими словами остаток сил, она обмякла и опустилась на стул.
Майор встал, подошёл к столу, на котором стоял полевой телефонный аппарат, крутанул несколько раз ручку, отдал какие-то распоряжения. Повернулся и, обращаясь к пленнице, произнёс:
– Sie nicht «die Endel des Todes», und «die Endel des Teufels», obwohl die Tode .
Затем пояснил капитану и сержанту:
– Они – жёны погибших офицеров вермахта. Объединились и решили мстить нам. По их понятию, они выполняют миссию мстительниц за смерть своих мужей. Их призвал к этому незадолго до поражения Германии Гитлер и даже дал им название: «ангелы смерти». Мы же называем: «ангелы дьявола». Они убивают только офицеров. Спасибо вам, товарищ капитан, и вам, товарищ сержант. Представьте к наградам, тех, кто был задействован в операции, а немку мы забираем с собой.
В кабинет вошли два младших сержанта с малиновыми погонами на плечах и автоматами ППШ наперевес. 
Майор приказал:
– Взять фрау под арест и отконвоировать в наш участок!
Внимательно посмотрел на сержанта, затем на коменданта и вполголоса произнёс:
– Обо всём, что здесь произошло, забыли.
Дмитрий Яковлевич, немного помолчав, продолжил:
– Твоего отца, за успешно проведённую военную операцию, наградили именным оружием. Мне вручили медаль «За отвагу». Вот такова история пистолета, крестник. Всё, пора собираться, пойдём в центр праздновать День Победы.