Вишни бабушки пелагеи

 
ВИШНИ БАБУШКИ ПЕЛАГЕИ

Дорога к бабушкиному дому манила приключениями и вкусными – превкусными вишнями. Уже в пятницу Николай, пятнадцатилетний русый подросток, начал уговаривать меньшего брата вместе идти к бабушке Пелагее, в соседнюю деревню, что заблудилась в вековых Полесских лесах. Петя, тринадцатилетний увалень, любил бабушку и её вишни, но топать восемь километров, да ещё тёмным лесом…
– Петь, пойдём к маме просить, чтобы отпустила нас к бабушке.
– Покуда дойдем, вечер будет, – затянул младший.
– А мы через лес, а не по шляху…
– Лесом страшно, а вдруг медведь или вовк ? А комары?
– А вишни?.. – настаивал старший. – Палки возьмём, отобьёмся, а комары не съедят – мы уже большие.
– Не знаю. Всё равно страшно.
В комнату вошла мама.
– О чём секретничаем? Уроки сделали, пострелы?
– Да, – весело отозвался Николай. – Мам, Петя предлагает до бабушки идти…
– И не думайте.
– А кто поможет ей грядки вскопать?
– Ах вы мои работяги! Конечно, нужно помочь. Поговорю с отцом, только идти вдоль шляха .
– Да мамочка, – повеселел Николай, – завтра после занятий мы и пойдём.
В два часа дня в серых хлопковых штанишках и коричневых вельветовых «бобках», с развивающимися на ветру чубами, босиком и палками в руках ребята подошли к вековому лесу.
– Страшновато, – промямлил младший, – может, по шляху…
– Петя, вдоль шляха двенадцать километров, через лес короче – восемь. Я дорогу знаю. По этой тропинке мы с отцом ходили за грибами. Партизаны тут жили и немцев били. Люди про медведей не рассказывали, только про вовкив. Идём, – дёрнул за рукав брата.
Петя нехотя последовал за ним.
– Чуешь, вовк крадётся, – остановился Петя, вцепившись трясущейся рукой в рукав брата, – стой, тише.
Постояли. Только скрип старых высоких ясеней да ворчание удода.
– Слышь, рычит, – ещё крепче потянул за рукав старшего.
– То удод, он не рычит, а ворчит, пошли.
В это время кукушка начала отсчёт времени.
– Чуешь, кукушка, а вдруг вовк… – талдычил Пётр.
– Давай считать, сколько она нам накукует. Раз, два, три…
– Раз, два, – лениво приступил Пётр, но быстро остыл: – Да ну её. 
Так, по утоптанной извивающейся между деревьев, как змея, тропинке они и прошли половину пути. Не стало слышно кукушки, только скрип уставших ясеней да вверху тревожный шелест листвы нарушал вековой покой леса. Старший, чтобы подбодрить младшего, решил рассказать, почему кукует кукушка:
– Петь, знаешь, почему кукует кукушка?
– Не-е. Давай посидим. Устал.
– Так вот, кукушка откладывает яйца в гнёзда к другим птицам: сорокам, удодам, сойкам,  например, – так дедушка рассказывал, – а потом летает и плачет, ища своих деток.
– А почему она так делает? То неправильно. Коль, посидим, – канючил младший.
– Ещё немного и выйдем из леса, там и отдохнём, – врал Николай. Хотя знал, что прошли всего полпути и лес заканчивался почти у бабушкиного огорода. – Смотри, какие красивые синие колокольчики, а вот ландыш. – Сорвав несколько стебельков с гирляндой белых капелек-жемчужинок, поднёс к носу: – Ап-чих! Ух! Как пахнет! Прямо как бабушкины вишни. Знаешь, как его правильно называть?
– Не-е. Давай…
– Мы учили. Конвалярия майялис.  Конвалия понятно, вот только почему майялис – учительница так и не объяснила. Ладно. Бабушку спросим, она знает всё. Давай наберём цветов, бабуля обрадуется. 
Вскоре уставшие, с букетами разноцветья братья выбрались на опушку.
– Всё, отдыхаем, – вздохнул Петя, но увидел дом бабушки, простонал: – Ты обманул меня!
– Ладно, уже пришли.
Бабушка копалась в огороде, а завидев дорогих гостей, воткнула в землю лопату и заспешила навстречу:
– Шож вы пешком, та шэ и лисом. Ну, Колька, ну, озорник! – обняла и прижала к себе внуков.
Бабушка, хотя ей и было под восемьдесят, выглядела бодро, спину держала ровно, серые пытливые глаза смотрели с хитроватым прищуром, только седые волосы да потянутое поволокой времени лицо выдавало её возраст. Два сына и три дочери выпорхнули из родительского гнезда, лишь изредка наведывались. Мужа – Никифора, инвалида войны, – болезнь прибрала в пятьдесят два года, вот и жила стожильная, словно старый саксаул, Пелагея, ожидая дорогих гостей да украдкой вытирая слёзы.
 – Здравствуйте, бабушка, – обвили внуки статный стан бабули, – мы пришли помочь огород вскопать.
– Спасибо! Петя, ты подрос, что ли?
– Угу, – вытянулся Пётр, – и Коля тоже.
– Да вижу, – смахнула слезу Пелагея, – пошли в дом, у меня варенички с творогом, масло взбила свежее.
– А вишни? –  спросил Пётр.
– Так только отцвели…
– Та не эти, – встрял Николай, – те, что в бутыли.
– А, «пьяные»?
– Бабушка, а почему они «пьяные»? – справился Петя.
– Так я их сахарком пересыпаю, а потом первачком заливаю. Вишни стоят, потихоньку пьют первачок и закусывают сахаром, а потом первачок высасывает из них сок и становится рдяной и вкусной наливочкой. Пошли.
– Бабуль, а нам можно, радяной и вкусной наливочки? – спросил Петя.
– Вам – вишенки.
В доме братья, по-хозяйски рассевшись за столом, уплетали пышные вареники с творогом, макая их в густую сметану, при этом косясь на жёлтый шарик коровьего домашнего масла.
Бабушка принесла бутыль, наполовину заполненную вишнями.
– На, Коля, – протянула в сухой, мускулистой, покрытой, словно паутиной старостью руке, ребристую пятидесятиграммовую с золотистым цветом вечности внутри и отбитой ножкой рюмочку. – Подержи, а то ножка отломалась, я налью себе наливочки.
Эту рюмочку в праздники бабушка всегда ставила вверх дном на стол перед собой и у неё был повод допивать до конца содержимое, ведь поставить её с остатком жидкости невозможно. По праздникам Пелагея на кофточку или сарафан прикрепляла три медали: «За боевые заслуги», «За победу над фашистской Германией» и «Мать-героиня», подчёркивая свой статус – партизанки и многодетной мамы, чем очень гордилась.
Гордились любимой бабушкой и внуки.
– Ну вот, – сказала Пелагея, – а теперь дам вам по чашечке вишенок, – и, улыбаясь, насыпала в чайные чашки «пьяные» вишни.
На следующий день, вскопав огород, братья с узелком, в котором лежал шарик домашнего коровьего масла и два десятка вареников, довольные, что помогли бабушке и покушали «пьяных» вишенок, отправились вдоль шляха обратно. Дорога домой, казалось, была короче.





***