Г Л А В А Д Е В Я Т А Я
Аполлинарий Кузьмич был просто раздавлен, очень мучился, - впервые в жизни он опоздал на работу.
Ночью он инкогнито встречался с Любой, и они, обнявшись, рыдали друг у друга на плечах, стоя на ветренной, со всех сторон продуваемый улице, и с каким-то охватившим их упоением жаловались друг другу на жизнь.
Аполлинарий Кузьмич рассказал, весь дрожа от волнения и воспоминаний, как нагло и грубо к нему в дом ворвался Когач, грозил их обоих с Любой убить, и про моральные свои страшные унижения. Затем они, наконец, опомнились и, поймав шальное такси, рванули за город на дачу к нему, гонясь за синими мчащимися впереди машины точками фонарей, и там, запершись, спрятались, забили наглухо шторами чёрные ночные окна, напились вдрызг коньяку, снова рыдали, как дети, и упали спать под утро, в пять, словно куда-то провалились.
Аполлинария Кузьмич ворвался в клинику, облитый на плечах и на шапке снегом, промчался, задыхаясь, вверх по лестнице, беспрестанно поглядывая на волосатое запястье, влетел, кивнув удивлённому секретарю, в кабинет, расшвыривая на ходу шарф и пальто, уселся в кресло и моментально принялся названивать, кричать и чиркать ручкой на бумаге. Через минуту прибежали испуганные Чугунов, врачи и сёстры, робко встали под стеночкой.
- Как наш больной?- спросил он сразу всех, ни к кому конкретно не обращаясь, надевая на себя свежайшие, белейшие халат и чепец.- Как у вас настроение? Все здоровы? Ну слава Богу. Что ж, будем работать. Пойдёмте, товарищи.
Толпа белой волной во главе с профессором Нирванским прокатилась через два этажа и ввалилась в палату к ошарашенному Железогло.
Плечистый гигант стоял возле окна, в пол-оборота к двери, по-военному был потянут, свеж и гладко выбрит. Могучий его торс вобрал в себя, заслонив окно, в маленькой палате весь цвет.
- Как дела, милейший? - в полутемной посему комнате Нирванский, задрав вверх глаза, схватил его руку, меряя пульс.- Тоны нормальные, ясные. Вы волнуетесь? Не надо, голубчик,- и с интересом и лёгкой иронией разглядывая пациента, боком двинулся к выключателю, зажёг под потолком тускло-жёлтое.
- Нисколько,- парировал тот, и так гаркнул, что испуганному Нирванскому показалось, что светлые бусинки глаз Железогло хитро и даже грозно поменялись местами.
- Правильно, не надо. Снимки покажите, анализы,- в воздух вытянул руку Нирванский. Сестра беззвучно подплыла, и в руке профессора забились, точно соткались они из ничего, снимки и синим исписанные листы бумаги.
- Тэ-кс,- Аполлинарий Кузьмич, дёргая себе пальцами нос и губы, углубился в чтение. Минуту молчал, шебурша бумагами и вздыхая. Подойдя к окну, развернул сине-серые позвоночник и ребра.
- Знаете что я вам скажу, господин хороший,- бодро выстучал странно весёлым голосом Нирванский.- Снимочек вот здесь...- он чиркнул по глянцу ногтём мизинца,- и вот здесь - нечётко получился... Вы цепочку-то вашу чудесную с крестом снимали?
- Точно снимал,- побелел до кончиков длинных ушей Железогло.
- Ну ничего, это бывает,- загадочно, очень желчно улыбнулся Аполлинарий Кузьмич, весь какой-то сам в себе.- Бывает, и техника сбой даёт, отказывает. Ну что ж? Можно и повторить. Будем делать повторный снимок,- объявил, наконец, он, снова обращаясь сразу ко всем присутствующим, и вонзил глаза в лицо словно начавшего куда-то падать великана. Нос, лоб, щёки, брови, всё лицо того словно стало рассыпаться на части, рот он забыл запахнуть.
- Я не буду делать - нет!- с угрозой прорычал он, хищно, волной шевельнул могучей грудью.
- Почему же? - вдруг прояснился, просветлел лицом Аполлинарий Кузьмич, прямо взглянул.
- Хватит облучаться - вот что. Я не хочу рисковать. Это крайне опасно для здоровья!- звериное что-то выглянуло в очертаниях скул Железогло, словно острый кирпич или утюг шевельнулся под кожей.
- В вашем положении, с вашим диагнозом,- необычайно теперь мягко и беззлобно заструил речь профессор,- одним разом больше, одним меньше - роли не играет.
- Я буду жаловаться,- надменно и требовательно толкнул вперёд и вверх гигант квадрат подбородка с розовой полосой шрама.
- А вы ведь никакой не больной, вы - симулянт,- очень тихо, но крайне отчётливо произнес Аполлинарий Кузьмич, горько сжав лицо, глядя в сторону, в белое, запылавшее тревожно окно.
Наступила полная, тягостная тишина.
- Зачем это вам?- сказал, горько губы поджав, Нирванский.
- Вы правы,- зло и всемогущий смеясь, признался, наконец, Железогло, сложил на выпавшей из пижамы груди громадные косматые валуны рук.- Я не болен.
Гул возмущения поднялся в палате. Сёстры и врачи закипели, заклубились.
- Так. Попрошу всех кроме профессора Нирванского выйти,- по-хозяйски распорядился, грубо крикнул им в лица с нескрываемым вызовом Железогло, застёгивая по армейски по самое горло пуговицы на пижаме.
В воцарившемся снова молчании все вопросительно уставились на Аполлинария Кузьмича.
- Покиньте, пожалуйста, помещение, товарищи,- спокойным тоном сказал он, дрожащие руки спрятал за спину.
- Я не оставлю вас одного!- петушиным голоском заверещал Чугунов, испуганно кинулся влево, вправо.- Он может напасть на вас! Эти люди на всё способны...- он, закатив глаза под лоб, выступил одной ногой вперёд, стал расстёгивать, заворачивать рукава халата и рубашки.
- Не волнуйтесь, дорогой коллега,- глядел на него с нескрываемой благодарностью и в тоже время с отчаянием Нирванский.- Я смогу за себя постоять.
Все пребывали в полной растерянности. Железогло стал оттеснять стайку подавленных, страшно обеспокоенных человечков к выходу, сложив толстые, как сгустки канатов, руки на груди.
- Прошу же вас...- с мольбой в голосе заговорил Аполлинарий Кузьмич, обращаясь ко всем присутствующим, обводя их взглядом.- Можете стоять там за дверью, в случае чего я позову на помощь... Договорились?
Нерешительно оглядываясь, все потянулись к выходу. Этот, неизвестно кто и Нирванский остались одни в белой, до краёв вдруг залитой выглянувшим солнцем палате.
- Хватит дурака валять, профессор,- глядя в глаза в глаза, стал рубить челюстями великан, и шрам его сделался лиловым.- Я капитан госбезопасности Птаха Роберт Олегович. Вы понимаете против каких сил играете? У вас никаких шансов победить нет.
Нирванский с неподдельным ужасом отшатнулся, хотя, кажется, и ждал чего-то подобного.
- Так я и знал,- прошептал он, непроизвольно прикрываясь рукой.- Так что же вам угодно, капитан Птаха?
Отступив на два шага, сунув руки в карманы халата и выставив в стороны локти, он, насколько можно было, увеличился в размерах. Ему очень хотелось выскочить за дверь и бежать, бежать... В кабинете закрыться на ключ, позвонить Любе... Он с ужасом вспомнил давешнее приключение с Константином.
- Вам - услышьте же, наконец, это, - делая над собой усилие говорить вежливо, извивался над ним новоявленной Птаха,- предлагают работать в институте по проблемам бессмертия в Москве. Высокие должность и оплата гарантированны, а также полная конспирация.
- Конспи... Что? Кто же это, это чёрт возьми, мне всё время предлагает?- наклонив голову набок и сжав кулаки, прорычал Нирванский. Ему, наконец, удалось взять себя в руки, его очки снова свежо и воинственно засверкали.
Птаха промолчал, что-то такое бесконечно презрительное его ноздри и губы станцевали.
- Ах, да-да, как же это я позабыл, что сегодня у нас в стране вопросами трудоустройства занимаются органы безопасности? Вот дожились-то.- Нирванский, сложив в белом халате руки на груди, стал насмехаться, качался на носках.- Верно, мне неоднократно поступали подобные предложения,- колюче сощурив глаза, заключил он, просветлённо хмыкнул.- Но чтобы вот так... Надо же! И последний раз, если мне память не изменяет, совершенно недавно. А не связан ли с вами каким-нибудь образом доктор Литвинов из нашей клиники? Я думаю - да. Признавайтесь.
- Профессор, вы делаете большую ошибку,- предупредил Птаха, играя под пижамой мускулами.
- А что будет, если я откажусь?- гордо стал взлетать профессор со светлым, просветленным лицом. Ему показалось, что он Галилей перед судом инквизиции, или Жанна д'Арк, восходящая на костёр.
Птаха совсем недолго раздумывал.
- Мы вынуждены будем вас несомненно нейтрализовать,- очень спокойно заявил он и, и хрустнув, поломал спичечную коробку в пальцах.- Результаты вашей работы, которая, насколько нам известно, ведётся вполне успешно, вполне могут попасть в руки иностранных разведок. Этого допустить ни в коем случае нельзя.
- То есть - убить? Убить?- Нирванский, показалось ему, покатился в какую-то безразмерную, засасывающюю его в себя яму.- Негодяи! Убить человека!
Лицо Птахи стало излучать усталость и непредсказуемость.
- Мне нужны результаты ваших исследований и подробный чертёж аппарата,- возле самых артерий и вен на горле у Нирванского клацнули его зубы.
- В таком случае,- стал тускло и сипло кричать, весь трястись Нирванский.- Слышите? Я опубликую результаты моей работы, и произойдет это в ближайшем же будущем. Прямо завтра! И ещё о вас напишу, прохиндеях. Пусть все узнают!
- Не делайте глупостей, профессор,- лбом и ушами полез него Птаха, громадными пальцами в него замахал.- Не вынуждайте нас идти на крайние меры.
- Я вас не боюсь,- осмелев, подпрыгнул вверх, побежал на него Нирванский и и презрительно плюнул: - Я в своё время с Лаврентием Павловичем спорил, куда уж вам...
Птаха лапу к нему протянул.
- Дайте чертёж...
- Дудки! - Аполлинарий Кузьмич сунул руки в карманы, и там слепил жирные, увесистые кукишы, открыто показать их не решился.- Уходите, пока я милицию...
- Мы предупредили вас...- Птаха подскочил на мощных ступнях и, секунду провисев в воздухе, дергая атлетическими плечами, побежал к двери.
Едва он вышел, в комнату, устроив у входа потасовку и переполох, вломилась возбужденная толпа врачей под предводительством растрепанного Чугунова.
- Что? Как? Неслыханно! Кто он такой?- вопросы сыпались со всех сторон. Аполлинарий Кузьмич, качаясь, наблюдал невесело в окно, как падает снег.
- Зима,- сказал он как-будто ткуда-то издалека.- Холодно. Лёд. Ветер.- Повернулся к ним. Он был бледным, плохо выглядел. Все молча обступили его.
- Не волнуйтесь, товарищи,- успокоил он, натянул на жёлтые скулы слабую улыбку.- Каждому по заслугам воздастся... Не надо нервничать. Какой-то шарлатан хотел воспользоваться исключительным правом пройти первому новое лечение...
Он стал Чугунову моргать, делать скрытые знаки.
- Но он здоров, так ведь? Он очень рисковал. Зачем ему это?- особенно беспокоились в толпе женщины.
- Не знаю, он ушёл, не дав объяснений,- стал смотреть в пол Аполлинарий Кузьмич, стыдливо до ушей покраснел.
Все, возмущённо гогоча, стали выходить, обнимались, горячо жали друг другу руки.
- Да, но снимки?- спохватившись, спрашивали.- Снимки-то что - фальшивые?
Недолгая тишина вдруг повисла.
- Кто у нас из сестёр дежурил вчера вечером?- с нарастающими звенящими нотками в голосе спросил Нирванский, неспеша впереди всех проплывая по коридору.- Вера... как её?..
Кто-то побежал узнавать.
- А, впрочем, неважно, не нужно ничего говорить...- Нирванский стал трясущимися руками манжеты на рукавах поправлять.- С сегодняшнего дня она больше у нас не работает... Уволить к чёртовой матери!- побледнев до кончика носа, вдруг заорал он и, как мельница, замахал руками.- Чтоб духу её здесь через пять минут не было! Понабирали, понимаешь, всяких...- когда он обернулся, позади него никого, кроме Чугунова, не было...
Птаха трусцой скатился по лестнице, которая под его могучими ступнями спела басом, как саксофон, странную мелодию, сбил какую-то жалобно закудахкавшую старушку с ног, на него со всех сторон зашикали, закричали, но он ни на что не обращал внимание, на стенке с телефона схватил пятерней трубку, разогнув, сунул вместо монеты скрепку и набрал номер. Пробурчав в закрытую ладонь несколько слов, скрючившись в тесном для него пространстве возле аппарата, он швырнул трубку на на рычаг, секунду раздумывал и рванулся снова наверх.
- Что вы здесь делаете?- испугался Литвинов, увидев, что на пороге его кабинета, загородив весь дверной проём, возник разъярённый Птаха.- Вы с ума сошли, немедленно уходите! Я сам вас найду...
Птаха негромко прихлопнул замок, стал надвигаться на подавленно умолкшего доктора.
- Провал, Давид Осипович!- загудел и, словно увеличиваясь в размерах, замаршировал к столу. В дверь постучали, клацнула ручка, и оба они, Птаха и Литвинов, оглянувшись, притихли.
- Какая разница! Тем более!- полил громкий шёпот Литвинов и, скину с носа очки, стал протирать их платком.- Старик, если узнает, на весь свет раззвонит, я не смогу больше здесь работать... Во всяком случае, это будет чрезвычайно сложно...
- Да мне наплевать!- зло проговорил Птаха, и стал прижимать вскочившего перепуганного Литвинова в угол.- Мне какое дело? Провал, и нужно теперь действовать согласно новым обстоятельствам!
Литвинов стал в отчаянии ломать себе руки.
- Я вас умоляю, Роберт Олегович, уходите немедленно,- застонал он.- Он вас разоблачит, этого, наверное, и следовало ожидать... Что ж, нужно на лечь на дно, затаится, а вы прямо ко мне... Погубите меня и всё дело засыпите.
- Чёрта с два. Успокойтесь! Спокойнее! Вам деньги давали для чего? Чтобы вы сложа руки сидели?- казалось, Птаха облокотился кулаками на лоб Литвинова.- Я не могу просто так взять и уйти, задание есть задание. Где лаборатория?
- Наверху... - Глядел жалобно снизу вверх Литвинов.- Умоляю, Роберт Олегович, умоляю!..- он ладони сложил на груди, как умирающий ангел.
- У вас ключи есть?- ноздри Птахи угрожающе вздулись.
- Нету. Что вы намерены делать?- Литвинов сел, снова поднялся и на негнущихся ногах побрёл куда-то вперёд.- Он все бумаги у себя дома держит,- через плечо бросил.- Я кроме его архивной папки здесь более ничего не нашёл. Я же отдал вам папку, не так ли?
- Номер комнаты?- догоняя, Птаха схватил Литвинова за руку и резко вывернул.- Ну?
- Я не знаю...- Литвинов рот раскинул, мучился.- Пустите же, мне больно...- Птаха стал ломать сильнее, крючок кисти доктора побелел, ужас волной всколыхнулся на лице Литвинова.- Пустите... ай!.. Вы с ума... ай!.. сошли...- охал он, не в силах связно говорить.- ...Сейчас...ай!.. вспомню... Кажется, сто тридцатая...
- Кажется?- страшными глазами глядел сверху в лицо Литвинову человек со шрамом, явно теперь наслаждаясь.- Литвинову, совершенно уничтожая его, показалось, что шрам на лице того, как пиявка, зашевелился и полез прямо на него.
- Нет, это точно... Пустите...- он выхватил руку и принялся её растирать, сгорбился. Птаха, щелкнув замком, за спиной его ушёл. Литвинов, спотыкаясь и приседая, побежал следом, на пороге он он нос к носу столкнулся с кем-то в белом халате.
- Нет, нет и нет!- закричал он, даже не взглянув, грубо толкнул.- Я позже буду - позже! Я занят, слышите вы?- он выскочил в коридор забегал, наискось увидел, что по лестнице наверх мелькнул больничный тапок Птахи. Он запрыгал догонять, на залитой из окна дневным светом лестнице остановился и задумался, схватив подбородок. Развернувшись, он слетел вниз и вскочил в широкий, просторный кабинет Нирванского.
- Мне всё рассказали, какой ужас!- с порога закричал он.- Кто он таков, этот Железогло, а Аполлинарий Кузьмич?
Нирванский лукаво из-под бровей посмотрел. Стоял у стены, прямо в окне.
- А вы не знаете?
- Да откуда ж мне знать?- красивый, игривый испуг влез Литвинову на лицо с круглыми сверкающими очками.- Так что же произошло, дорогой профессор?
- Куда ни ткни, везде они, везде... Копошатся, лезут на голову, толкаются...- бормотал с белым, ошпаренным солнцем из окна лицом Аполлинарий Кузьмич.
- Кто- они? Кто - лезут? О чём это вы?- Литвинов, боком подбежав, присел на край кресла профессора, и тут же не в силах сопротивляться своему желанию, втиснулся глубоко, под самую спинку, глаза с вожделением и восторгом закатил, закинул на высокий подголовник голову.
- Хотите, поеду в Москву работать?- с изумлением вскинул брови на него Аполлинарий Кузьмич.
- Хочу,- встрепенулся Литвинов.- Честно говоря, очень хочу, Аполлинарий Кузьмич. Я считаю, не место вам здесь, в глухомани; такая величина, как вы, мирового масштаба...
- Вам персональный привет этот Роберт Олегович передавал... - грубо перебил его Нирванский, наливаясь лиловым.
- Что?- голова Литвинова нырнула в плечи, глаза испуганно из стороны в сторону забегали.
-... сказал: мол, передайте привет Литвинову, хорошо, говорит, работает доктор. Только, говорит, спецпремию в этом месяце уже не получит - не сдаётся профессор Нирванский, не едет в центр, ну никак не хочет! И успехами делиться не собирается, старый хрен...
- Шутить изволите,- Литвинов нервно, подавлено рассмеялся.- Привет, говорите, передавал... Скажете тоже!
- Нет, не шучу,- лицо Нирвансого стало невероятно грустным, он подумал, что не прошибешь их, весь мир этот твердолобый.- Давид Осипович!- вдруг перешёл на дружелюбный тон, присел рядом на стул.- Объясните же мне, наконец, старику, почему нельзя спокойно работать, просто без всяких обиняков - работать?
Он терпеливо ждал.
- Ну так работаете, Аполлинарий Кузьмич, работайте!- помешкав секунду, выливать стал быстро Литвинов, чувствуя, что профессор размягчился, и нужно давить, давить, напирать.- Кто же вам не даёт? Только надобно помнить, что время сейчас сложное - архисложное, можно сказать, враждебное окружение и так далее... А посему интересы державы соблюсти ...
- Вам, кажется, лет сорок, чуть больше, да?- Нирванский схватил со стола карандаш, елозил им на бумаге, посматривая на Литвинова.
- Сорок пять уже, Аполлинарий Кузьмич,- с каплей грусти ответил Литвинов.
- Когда я был в ваших летах, Давид Осипович, я уже отлично знал, что к чёрту не время тяжёлое, а дураков слишком много кругом,- лицо Нирванаского горько сморщилась, как губка.- Вот что я вам скажу.
Литвинов упрямо замотал головой.
- Хорошо, хорошо,- знать ничего не хотел он, азартно подался вперёд, замахал руками.- Пусть так, пусть дураки, вам-то что? Зачем усложнять? Нужно делать то, что говорят, и всё - всё! Это же так просто! Аполлинарий Кузьмич, милый вы мой, проблемы-то нет, не-ту! Вы думаете, я не понимаю? Прекраснейше всё понимаю, сложность момента и всё такое; но необходимо личное всё спрятать, все амбиции, и делать то, что на данный момент необходимо. Мы - атомы в едином общем организме. А знаки отличия, благодарности, мощная поддержка - не заставят себя долго ждать, уж поверьте мне!
- Так - то, что необходимо, или то, что говорят, делать нужно?- зловеще закудахкал Нирванский, сжимая и разжимая кулаки, и снова из-за ушнй на щёки ему брызнула лиловая краска.
Литвинов тяжко вздохнул, тоже на секунду в окно уставился. Он стал уже привыкать к этому кабинету.
- Аполлинарий Кузьмич,- заворочался он, сочно скрипя креслом и ясно теперь видел, что нельзя кричать и срываться, а, видимо, нужно вдумчиво, терпеливо, тысячу раз объяснять, как ребёнку.- Вы гениальный человек - да-да, не спорьте - так почему бесценный ваш талант должен тратиться, разворачиваться впустую? Работаете, извините меня, в настоящей дыре, что вам здесь по большому счёту делать? Поезжайте в Москву, забирайте свой чудо-аппарат, и - вуаля, вперёд! Вас там ждут не дождутся, все двери перед вами там будут открыты; условия там не то, что здесь...
Аполлинарий Кузьмич как-то странно стал раздуваться на стуле, шипеть.
- А вы не задавались вопросом, почему я упрямо не хочу ехать?- он, казалось, дымясь весь, нервно поглаживал себе руки, как бы черпал из них злую энергию и выбрасывал прочь.
- Если честно, то для меня это большая загадка,- разбросал пухленькие ладони по сторонам Литвинов, вывернул розовый цветок губ.
Теперь тяжело завздыхал Нирванский.
- Объясняю. В отличие от вас я точно знаю, что стоит за работай в Москве. Это, конечно, прекрасно получить совершенную во всех отношениях, современнейшую лабораторию и знающих специалистов... Но, Давид Осипович... Нирванский всё ещё честно пытаясь объяснить, доверительно наклонился к волосатому уху Литвинова.- Вы не отдаете себе отчёта, что такое эта чёртова наука, представить себе даже не можете... Это не наука, это - рабство, это когда у тебя забирают радость открытия, отнимают возможность поделиться опытом с другими, ездить, куда захочется, делать, говорить то, что захочется; это - план, навал, полное подчинение... Но это всё полбеды ещё...- он стал собираться с духом, воскликнул, наконец: - Я боюсь, что моё открытие будет служить интересам зла!..
- Это у нас-то - интересам зла? - весело, просветлённо хихикнул Литвинов и, хрустнув, снова отвалился в кресле с милым возмущением на лице.- Да это вы не отдаете себе отчёта в том, что говорите, интересный вы человек!
- А? Что?- Аполлинарий Кузьмич стал, наконец, падать с облаков, и почерневшими, мутными глазами уставился в улыбающегося, розовощёкого Литвинова.- Вы что это сейчас - серьёзно?- не поверил своим ушам он.- Да ведь все об этом знают, говорят, кричат даже! - об этом уже кричат давным-давно на всех перекрёстках! Мы преданы, отстали, в средневековье отброшены, за деньги душу чёрту готовы продать!.. Вы что, Давид Осипович, вы в каком веке живёте?
- Даже пусть и так, пусть по-вашему,- стал обижаться или хитро обхаживать Литвинов, строго выпрямился над столом в кресле.- Допустим, здесь у нас зло, а там что - добро? Что, не было бомбы на эту самую - как её? - Хиросиму? А Вьетнам? А голодная Африка?.. И можно дальше продолжать этот скорбный список - пожалуйста...- Аполлинарию Кузьмичу вдруг бросилась, что у Литвинова грубо зашевелились щёки, одна губа невероятно раздулась, набухла, из неё выскочила жёсткая щетина, глаза, позеленев, выкатились из орбит, зрачки вниз перевернулись, лоб развалился, оброс чёрной шерстью, а из губы вывалился жёлтый острейший клык.
Прикрывая голову руками и вжимаясь в спинку стула, Нирванский коротко, пронзительно закричал:
- Поди прочь, кошка!- оттолкнувшись ногами, убегая, он откинулся вместе со стулом назад, подлетели вверх его ботинки, железные набалдашники на ножках тула жалобно взвизгнули.
- Да что с вами? Вам что - плохо? Плохо, да? - радостно и жутко щурилась кошка.
- Что вам всем от меня надо! Вы меня все погубить хотите!- стонал Аполлинарий Кузьмич, скатившись на пол, метался под столом на коленях взад-вперёд, натыкаясь лбом на стулья, будто ослеп.- Брысь! Пошла прочь! Изыди!- неистово повторял он и начал густо креститься. Невысокий Литвинов тихо поднялся, коротко оглянулся через плечо на дверь, что-то дивное и дикое проглянуло в его в глазах. Очень хищно глядя на затылок профессора, который беспомощно барахтался на полу, схватил со стола тяжелое пресс-папье и склонился над ним, целясь в скачущий висок из занося над ним тяжёлую мраморную загогулину.
- Вам, кажется, нехорошо, товарищ Нирванский?- без тени жалости спросил он, почти становясь профессору на голову. Нирванский вдруг посмотрел на него ясно. Литвинов немедленно спрятал руку за спину.
- Всё в порядке, уже всё в полном порядке...- он мягкой кучей расселся на полу, падломив под себя короткие ноги и упёршись в ковер ладонями, ошарашенно вертел головой.- Где она? Где я?
- Кто - она?- гадко улыбнулся Литвинов, снова доставая руку с мраморной гирей из-за спины.
- Да кошка эта...- с сомнением в голосе, тише проговорил профессор, вжимая на всякий случай голову плечи.- Ах да, что-то мне того... нездоровится...- начал с ужасом понимать он, что натворил невероятно глупое что-то, ошибся.- А что произошло-то? Было что?- он со стыдом заметил, что валяется на полу, возле самых ботинок Литвинова.
- А ничего и не было...- Литвинов схватил под мышки тяжёлое тело Нирванского, дёрнул наверх, закряхтел.- Переутомились вы - вот что. Поплохело вам, а теперь всё нормальненько, как я вижу. Может, сестру со шприциком позвать?- он пресс-папье с грохотом кинул обратно на стол.
- Нет, нужно,- не очень уверенно сказал Аполлинарий Кузьмич. - Вот так хорошо, уже лучше.- Он расстегнул ворот рубахи, был белый, как молоко.
Уютно было в кабинете. С коричневой, широкой деревянной спиной стол полноправным хозяином устроился посередине, письменные приборы, точно маленькие небоскрёбы, внушительно возвышались на нём, блистая пластмассовыми гранями и углами; на тумбе сбоку перемигивались электрические часы рассыпанными зелёными точками цифр; с пульта, вольяжно мерцая, уставился красный глаз телефона; стены, в дерево уютно окутанные, плавно внизу переходили в мягкий ковёр, (зашарканный - снова метнулось в голове Литвинова - ногами этого пердуна старого), но ещё крепкий и очень внушительный, летел крыльями от стенки к стенке, чёрно-красная по нему в обход нитка пущена, весьма искусной работы; на окнах шёлковые шторы подобраны за талии; как голая баба раздвинула железные ноги горячая внизу батарея. И там, за окном - миллионы тонн снега - роскошь какая! - падает и падает манна с небес, чтобы просто расстаять и исчезнуть навсегда.
- Так вы едете в Москву?- тихо, вкрадчиво спросил Литвинов, восхищенно и даже подавленно осматривая роскошь кабинета.
Нирванский захлопал ртом, глаза у него стали неправдоподобно далеко вываливаться.
- Не надо, не надо сейчас отвечать!- испуганно замахал на него руками Литвинов.- Я верю, что рано или поздно вы придёте к правильному решению...- он, раскланиваясь, попятился, точно восточный визирь, и, хлопнув дверью, исчез.
Нирванский десять минут сидел, трогая себе белые, восковые руки и растирая взъерошенные виски, хотел немедленно позвонить Любе, чтобы услышать ласковый родной её голос и чт бы она пожалела его, затем внезапно научные мысли бурно стали теснится у него в голове, он сейчас же забыл, что хотел звонить куда-то, говорить что-то, схватил карандаш со стола и принялся им быстро строчить, сломал грифель, зашипел, стал искать ручку, не нашёл, раздражился совсем; дергая пальцем, набрал номер Чугунова и хрипло и отрывисто приказал незамедлительно прибыть в лабораторию. Он представил, что через минуту у него будет любимая работа, план исследований немедленно вырисовывался перед ним, настроение у него стало с каждой секундой улучшаться и сделалось, наконец, просто замечательное. Он фальшиво от поступившего волнения пропел кусок Ленского себе под нос, запер на ключ дверь и, насвистывая, торопливо пустился вверх по лестнице. На верхней площадке перед ним, как из-под земли, вырос взволнованный до крайности доктор Литвинов.
- Аполлинарий Кузьмич, могу я украсть несколько минут вашего драгоценного времени?- спросил он, весь дрожа в странном каком-то и неестественном для себя возбуждении, потянул, даже дёрнул руку Нирванского.
- Слушаю вас...- Аполлинарий Кузьмич с нарастающим удивлением видел, что с Литвиновым творится что-то неладное.- Да куда вы меня тащите, любезнейший?- начал слегка упираться он. Смутная догадка мелькнула в его мозгу, и светлый, прозрачный, одухотворенный его лоб мгновенно покрылся морщинами, как небо тучами. Он взглянул наверх, на дверь лаборатории. Дверь,чернея, была приоткрыта. "Чугунов?"- спросил себя он и хлопнул себя в бок, в кармане звякнули ключи. Ему сделалось дурно, он рванулся, но точно на бетонный столб, наткнулся на Литвина, стоящего перед ним со зверской перекошенной рожей.
- Пропустите! - прорычал, потребовал Нирванский, почувствовав, что сам за себя сейчас ручаться не может.
- Одну минуточку, Аполлинарий Кузьмич, всего лишь одну минуточку...- проговорил хриплым, срывающимся голосом Литвинов, и лоб его покрылся крупными бусинами пота.
- Уйдите с дороги, кретин! - Аполлинарий Кузьмич рванулся. Литвинов крепко вцепился ему в рукав халата.
- Подите прочь!- Нирванский выхватил из кармана длинный, сверкнувший, как молния, железный ключ и, коротко замахнувшись, ожег им Литвинова по руке. Литвинов взвизгнул, и Аполлинарий Кузьмич, оторвавшись, как тигр, бросился наверх.
Дверь была открыта, он с замиранием сердца толкнул её. Сердце у него колотилось неистово. Ударил в нос знакомый запах пыли, химических реактивов.
Везде было полутемно. Вдалеке, в дальней стороне, услышал он, как-будто стекло брякнуло.
- Кто здесь?- глухо спросил Нерванский в темноту, чувствуя, что сердце его вот-вот оборвётся.- Владимир Андреевич, вы?
Аполлинарий Кузьмич, совершенно от сердцебиений оглохший, стал углубляться в многочисленные лабиринты и тени лаборатории, и то и дело ему казалось, что подставят сейчас ему подножку или больно со звоном ударят по голове. Когда потемки стали совершенно непроницаемыми, Аполинарий Кузьмич не выдержал напряжения и, повернувшись, быстро зашагал назад к выключателю. Двигаясь, он услышал крадущиеся шаги навстречу себе, волосы зашевелились у него на голове. Схватив тяжёлый измерительный штангель-циркуль, попавший под руку, он изо всех замахнулся. Из-за шкафа вынырнул взволнованный Чугунов и, увидев железную, острую, как бритва, полосу, летящая ему в голову, отчаянно кинулся в сторону. Посыпались склянки, загремели по полу алюминиевые трубки, разлетелись, звонко заскакали по всему полу. Падая, Чугунов с треском оборвал толстую, пыльную штору и запутался в ней совершенно с головой. Он повалился на пол, и вверх торчали его начищенные, блестящие, как баклажаны, ботинки.
- Аполлинарий Кузьмич!- взмолился он.- это я, я это!
- Владимир Андреевич!- перепугался профессор и, и отшвырнув от себя прочь проклятую железяку, нагнулся распутывать несчастного ассистента.- Простите, Бога ради!.. Я вхожу, понимаете, дверь чуть не настеж открыта... В институте Бог знает что происходит... Как вы себя чувствуете, любезнейший, не ушиблись? Мне показалось, здесь кто-то есть.
- Ничего, спасибо, я сам...- выпутывался Чугунов, думая, что очень глупо выглядит взрослому солидному человеку лежать на полу . Он старался как можно быстрее подняться, но это у него никак не получалось. Он только неуклюже переваливался с боку на бок, точно пингвин, и кряхтел. С полу ему тоже вдруг почудилось, что в комнате есть ещё кто-то третий; он, холодея, увидел даже, как-будто два чьих-то глаза поблескивали в него из мрака за железными шкафами. Когда он поднялся и на носках отправился тихо посмотреть - в забрызганных тёмно-синим углах и плоскостях никого не было.
- Вы слышали, вроде дверь скрипнула?- насторожился Нирванский, и оба они, толкаясь и не слишком спеша, потрусили к выходу. Когда они, громко беседуя, вернулись, зажгли свет, то в свалившейся на них, засиявшей огнями лаборатории, увидели, что замки на столах с мясом вырваны, и ящики безобразно вывернуты...
... Покуда Чугунов и Нирванский, сражаясь со шторой, барахтались на полу, капитан Птаха в до смешного коротких ему больничных штанах и в тапках на голых щиколотках бесшумно скользнул через пустое пространство от шкафа к двери и прыгнул в горящий белым прямоугольник коридора. Он промчался, гремя ступенями, вниз по лестнице, держа на плечах туго набитый, тяжёло подпрыгивающий и позванивающий пластмассовый мешок. На улице под густо валящимся сверху ему на лицо и плечи белыми мокрыми хлопьями он взял такси и грубо, напугав водителя своим шевелящимся на лице шрамом, велел ехать в центр города. Машина понеслась через мерцающий простор улиц и площадей, едва задевая колёсами по белому бархату снега. На тротуарах, словно чёрные жирные мухи, важно расхаживали прохожие, и удручённому их праздностью Птахе внутри его перевёрнутой военно-казённой души казалось, что - зря, гады, шляются, без дела, послать бы их всех куда следует, на сто первый километр. Перед громадным тёмно-серым кубом административного здание машина притормозила. Птаха, на ходу ещё выпрыгнув, прижимая к груди добычу, огромными прыжками задёргался к подъезду, в открывшейся громадной пасти которого на мгновение проглянула физиономия в малиновой фуражке и козырнула.
В тихом, залитом густыми тёмными пятнами кабинете с тяжёлыми на стенах портьерами было трое: мужчина с могучим торсом в больничной полосатой пижаме и шлепанцах, тонкий, подобострастно изгибающийся офицер в жёстких погонах топориками на зелёной военной рубашке, нервным движением забрасывающий наверх непокорной с проседью чуб и - ещё кто-то, кого совершенно невозможно было разглядеть в чёрных и синих колпаках воздуха, сгустившихся по периметру комнаты; только ноги в безукоризненно покроя красноватых, лаковых ботинках, торчащих в жёлтом кругу на полу настольной лампы со свёрнутой вниз железной головой говорили о том, что есть и третий.
- Значит, ста-арый прохвост ра-азглядел подлог...- заикаясь, говорил тощий офицер, подполковник, извиваясь от смущения перед скрывающимся в тени инкогнито, внимательно вглядываясь в тёмный угол, закидывая прядь на узкий, до синевы выстриженный висок.- Хитер, бестия... Но петля сжимается, ему не уйти... Как всё случилось, Роберт Олегович, ра-асскажите...
Великан густо прокашлялся.
- Мы не учли...- начал он, могучие рыжие брови навалив на глаза.
- Не мы, а - вы,- сразу поправил его подполковник, дёргая белую майку на шее под воротником.- Наша задача была внедрить вас, и мы успешно осуществили её. Дальше давайте...
На облитом синей тенью лице Птахи пронеслось выражение, что седовласый зелёный человечек уже труп или по крайней мере скоро им станет.
- Надо было кого-то маленького туда послать, тщедушного,- мрачно заявил он, отворачиваясь в сторону и, кажется, теряя желание говорить.
- Чушь! - отреагировал болезненно подполковник, сражаясь с хлестающим его по лбу чубом и закручивая его за ухо.- Больше вам а-артистизма нужно было проявить, это в на-ашем деле главное. Чекист должен уметь делать решительно всё! Прикидываться надо было более естественно, поахать там, поплакаться - я знаю, что ещё... Дальше ра-ассказывайте...
В коридоре за дверью кто-то тихо ходил, приглушённые раздавались голоса, ускользающее куда-то.
- Всё шло как нельзя лучше,- басом размазывать стал Птаха, раздувая ноздри и жадно вглядываясь в невозмутимо молчащую фигуру в углу.- И сестричку я прикупил на раз, в клинике у них там уже будучи - этот старый хрен велел ей меня на снимок вести контрольный - совсем дурочка оказалось молоденькая, денег даже давать не пришлось, в любви почти мне объяснилась.- Птаха криво губы раздул, потом низко опустил лоб. Показалось, что ему неловко от содеянного всё-таки было.
- В нашем деле все средства хороши,- неожиданно смутился и подполковник и из-под чуба покосился в зачёркнутый тёмным угол. Нога в ботинке там, как поплавок, дёрнулась, и ещё раз. Офицеры, прижав руки к ногам, вытянулись. Колыхая низким басом пространство, Птаха продолжил:
- Сегодня утром на досмотре он мне объявил, что я шарлатан. Я понял, что провалился и что нужно срочно найти какой-то выход из создавшегося положения. Можно было, конечно, прикинуться обиженным, ваньку повалять - время потянуть в общем, на час на два я бы задержался, но - что толку? Он бы дверь на ключ закрыл и милицию вызвал. Он грозился вызвать милицию!
Подполковник, как конфетная бумажка, сморщился, руками в него с возмущением замахал.
- Что ты ему предложил конкретно, капитан?- стал чуб ему трусить на пижаму он.- Ишь, милиции испугался. Да я в своё время...
- Я действовал, как полагается, по инструкции, - выронил ему на голову тяжелую гирю презрения Птаха, и показалось, стал громадным кулаком в него замахиваться.- Заинтересовал его материально; потом, когда он отказался, припугнул, как следует. Бесполезно.
- Его этим не купишь,- из угла, наконец, полился переполненный какой-то самодостаточной энергией тенор, стул оттуда повелительно скрипнул.- Не того поля ягода. Это ещё не провал, разумеется, общий, но явная неудача первого этапа операции на лицо. Ответственность, замечу особо, за это лежит на всех нас. С себя я тоже, разумеется, её не снимаю. Надо научиться признавать неудачи, товарищи.
Качнувшихся Птаху и подполковника стало засасывать туда, как в аэродинамическую трубу. Они так наклонились, что, казалось, сейчас на пол сваляться.
- Нирванский одно время сотрудничал с нами,- помедлив, сказал голос с оттенком бесконечных усталости и превосходства.
- Вот тебе, бабушка, и Юрьев день,- бахнул Птаха и, потеряв на секунду над собой контроль, выпрямился. Подполковник, вися и страдая, укоризненно на него покосился.
- Сразу после войны,- заговорила странная тень примирительно.- Нирванский, тогда еще совсем молодой человек, был нами успешно завербован. Операция вербовки, нужно заметить, проходила на фоне несколько, гм... - озорно, с большой долей иронии кашлянул он,- ... несколько необычных обстоятельств. Нирванский был человеком горячо верящим в светлые идеалы социалистического общества и воспринял свои новые поручения - назовем всё так - чисто с этой идеалистической позиции, как патриот своей родины. Уже тогда плевать он хотел на деньги, тем более напугать его ничем было нельзя, так вот. Нам он был интересен, разумеется, чисто как профессионал, мы не могли позволить себе потерять его: блестящий эрудит, многообещающий специалист, молодой, здоровый, энергичный,- такие, как воздух, нам тогда требовались - да и сейчас, собственно, тоже. У нас, под неусыпным оком Лаврентия Павловича, к тому времени проводились определенные исследования в медицинской области по проблемам иммунологии и выживаемости человека в экстремальных условиях, а также разрабатывались способы контроля над разумом человека - холодная война была в разгаре, цели очень важные, высокие перед нами тогда стояли; вы всё это, разумеется, знаете, товарищи. Как раз по иммунологии человека и защищал диплом молодой Нирванский, затем успешно и досрочно, замечу, закончил аспирантуру. Короче говоря, это был чрезвычайно многообещающий специалист, настоящее дарование, энергию которого нужно было направить в определённое русло, вы понимаете, о чём я. Его очень тонко вербуют и посылает работать на Дальний Восток, в Сибирь, в один из секретных исследовательских центров, и вот здесь начинается...
- Характер? - выставив острый улыбающийся подбородок и серые тонкие губы, ядовито спросил подполковник.
- Характер оказался, я вам скажу, ещё тот...- переливом, озорно рассмеялся голос, и явная ниточка уважение в нём проблеснула.- Он, умница такая, поставил нам ультиматум: либо помещение подопытных - а это всё были конченые люди, заключенные с огромными строками или даже смертники, отбросы общества, короче - в цивилизованные, как он выразился, условия, что было, разумеется, по определенным причинам совершенно невозможно; либо - он прекращает работу. Его, конечно, сразу немножко обломали, он перепугался, сказался больным, работа заглохла, и успех всего дела был поставлен на карту. Ему, естественно, могли сломать хребет одним движением, и не таких видали, однако, как показало время, он был бесценным спецом, и терять его, повторяю, было никак нельзя, абсолютно недопустимо. Пришлось как-то лавировать. Его переводят центр, в Москву... А не выпить ли нам, друзья мои, коньячку?- сменилась вдруг тональность голоса на тёплое, утробное урчание.- Будьте так добры, Роберт Олегович, коньяк в шкафчике, вон та дверца с аппликацией, и рюмочки там же найдете...- Птаха немедленно отправился исполнять, шевеля гигантскими, похожими на бейсбольные биты, оттопыренными локтями. Из ковша его ладони сладко запахший коньяк стукнул в стопки; он на тарелочке, казавшейся в его объятиях совсем крошечной, разнес, погрузившись на мгновение в полумрак угла. Молча все выпили.
- И вот,- продолжала тень, легонько крякнув,- в Москве Нирванский пишет письмо за письмом, просит, требует. То, что он увидел в лагерях, мучает его, не дает ему покоя. Письма, как вы понимаете, ложатся на стол к самому Берии, ему, этом Нирванскому, вежливо отвечает, что меры приняты и т.д. Он, конечно, верит, и весь отдаётся работе. Работает, как вол, я вам скажу, его усилиями создаются новые в отрасли направления, он буквально забрасывает всех свежими, блестящими идеями, к работе подключаются всё больше и больше молодых, перспективных сил, успешно, помимо основных задач по обороне страны, решаются многие медицинские проблемы, создаются жизненно важные, необходимо полезные лекарства и и вот, конце-концов, Нирванским выдвигается концепция новой теории выживаемости человека, главная цель усилий многих лет приближается, и здесь начинается снова...
- Да бросили бы на пару дней в КПЗ или в шизо, быстро бы спесь с него сбили...- полоснул пылесосами ноздрей Птаха, выдувая и грудь далеко тоже, рубанул со свистом по воздуху кулаком. Следом он так впечатал раскуриную им сигарету в пепельницу, что от неё осталась одна маленькая стёртая точка.
- Беда в том, коллеги,- одобрительно отозвался голос и затем зазвучал с явным сожалением,- что времена на дворе тогда уже другие настали - вот что. Он это нюхом своим почувствовал, он удивительно проницательный человек, скажу я вам, просто удивительно... Да и трогать его теперь было уже опасно, слишком много он теперь знал. К тому же, честно если, зацепить его за живое было крайне непросто, он был кристально чистый человек. Хотя... Хотя... Хотя... Рыльце и у него было немного в пуху, всё-таки было, самую малость, но - да...
- Но, позвольте, позвольте... Говорят, что он склочник и зануда, как же так? И ещё - что невероятно алчный?- услужливо замекал подполковник, растекаясь и извиваясь так, точно свеча истаивала, а потом застыл, стоя, как голый оставшийся подсвечник, на одной тощей своей ноге, сразу превратившись весь в слух и в обоняние.
- Да - скандальный, да - алчный и ещё - зануда... говорят так, - прозвонил, казалось, с самих небес голос.- Только что касается работы - педант до мозга костей, ничего не упустит, зубами до истины будет докапываться, поэтому, замечу в скобках, и добился высочайших в своих исследованиях результатов. Но, к сожалению, вышел из-под нашего контроля - увы, увы! - и в этом смысле у него - и у нас тоже, добавлю,- полная неудача...- голос сделался едва-едва насмешливым, а потом и вовсе развеселился.- Почему-то он уверовал в то, что тема, над которой он работает, может служить дьявольским силам, силам зла, что в незрелых руках - в наших, то есть,- она крайне опасна, ну и тому подобное... Ведь вот вы, товарищи, так не считаете? Нет же?
- Кто - я?.. Мы?- с мягкой, неожиданно для него прозвучавший иронией спросил Птаха и весело надул розовой полосой рассечённый надвое подбородок.- Не считаем!- оглянувшись, ответил он, заспешив, за двоих.
- Никак нет! - в догонку бросился рапортовать и подполковник, с негодованием и упрёком обливая того взглядом и тряся в него чубом и бровями со своей маленькой, остренькое головы.
Тотчас они оба вытянулись, напряжённо и пугливо присматриваясь в угол. Оттуда многозначительно молчали.
- Товарищ генерал...- когда молчание стало зловещим и тягостным, напомнил подполковник о своём присутствие божеству.- Миней Парфенович? Каковы будут дальнейшие указания?
- Ну-ка, покажите, капитан, что у вас там в мешке...- вздохнул устало бог, скрипнуло под ним кресло, ботинки куда-то пропали, и через мгновение в яркий квадрат света нахлобученной низко лампы выкатился крупный мужчина впрочем на слабых тонких ногах. Широкий, круглый живот его сократ был огромного размера сюртуком из синего засверкавшего сукна великолепного качества. Лицо генерала было поразительно маленьким, глаза, щёки и губы будто неумело нарисовали, грубо набросали карандашом на его лице, не учтя всех остальных деталей и пропорций, и один только нос его был некстати большим, даже черезмерно, пожалуй, крупным, изогнутым круто вниз, с мощными крыльями ноздрей. Глазки его надежно скрывались в густых кустах серых бровей. И - лысина до самого воротника, розовая и толстая, в складку.
- Так... - с зазвучавшей надеждой, весело воскликнул генерал, с грохотом вытягивая из кучи предметов, высыпанных из мешка, свёрток бумаги, весь исписанный кривыми мелкими строчками.- Вот это, очевидно, и есть самое ценное.- Он с истовым вожделением прижал листы к круглой своей в бордовом галстуки груди.- Что ещё здесь наличествует?
Он стал крутить перед носом страницы, пока офицеры старательно ворушили кучу.
На столе качались множество металлических и пластмассовых, кривых, плоских и выпуклых предметов непонятного для них предназначения, мотки разноцветной проволоки, радиолампы и куски микросхем, никелированные пинцет и ножницы, рулон перфоленты и тяжёлый деревянный сундучок с крохотным погромыхивающим на нём навесным замком.
Трое мужчин, блестя носами, щеками и лбами, склонились над столом и, толкаясь, жадно разглядывали улов.
- Так, а что в сундуке?- строго спросил генерал, из-под бровей блестели бусины его глаз, чуть зеленоватых.
- Сейчас посмотрим,- Птаха, прицелившись, пинцетом ударил под крышку, железный коготь влез в щель, замок затрещал. Капитан, высунув кончик языка, что есть силы нажимал, и лицо его со шрамом побагровело от напряжения. Скоба, задрожав, наконец со звоном лопнула. Крышку отбросили, и все полезли пальцами в сундук.
- Что? Что? Ну?- с нетерпением вопрошал генерал, стараясь ещё и заглянуть поглубже туда.
Подполковник и Птаха наперегонки совали руки внутрь, толкались.
- Вот, Миней Парфенович!- протянул три пожелтевших листка подполковник, на лице которого было написано, что он победил и всегда побеждать будет. Птаха с неукротимыми завистью и злобой смотрел на него.
- Где мои очки? Очки мои где?- раздражённо спрашивал Миней Парфенович, пытаясь читать, то удаляя, то приближая выцветший ласкуток к глазам.
- На другом столе, наверное!- перегоняя друг друга и разбрасывая в сторону локти, отталкивая друг друга, побежал принести офицеры, ногами по полу затопали. За спиной генерала Птаха сразу больно пнул подполковника в бок, и тот на него, страшно вывалив глаза и челюсть, грозным шёпотом гавкнул. Вернувшись в луч света, оба они широчайше и страшно фальшиво улыбались.
Три листка оказались квитанциями оплаты услуг химчистки на имя какого-то Потапова Ильи Андриановича, неописуемой давности.
- Кто таков? - надув губы и брови, явно досадуя, спросил Миней Парфенович.
- Не знаем...- развел от стены к стене руками Птаха, бледнея.
- Узнаем!- решительно отвечал подполковник, сурово хмурился.
- Да не надо!- генерал с вырвавшийся из него гневом швырнул листки на стол.- Случайный человек, видимо. Впрочем...- подумав, покрутил губами он.- Разузнайте, может - зацепка выйдет какая-то.
- Слушаюсь!- с треском одернул зелёную рубаху подполковник.
- Мг-м...- в крошечных очках на носу читал уже рукопись генерал.- Гидрокарбонат калия в соединение с... Реакция окисления... Нижеперечисленные щёлочи и кислоты... Для проведения опыта необходимо... Так-ак-так... Вот это уже интересно... Вызовите, будьте любезны, Литвинова этого, пусть он внимательно посмотрит. Очевидно, имеет смысл.
- Есть!- торжественно ответил подполковник и боком, умудряясь двигаться строевым шагом, понесся к телефону.
... В клинике, в кабинете доктора Литвинова телефон элегантной обтекаемой формы подпрыгнул и хрипло закричал. Из пустой комнаты через неплотно закрытую дверь звонок слабо заскакал по стенам коридора, растаял. На самом верху, в значительном удалении от кабинета заведующнео терапевтическим отделением на площадке четвёртого этажа, у двери главной лаборатории звонка совершенно не было слышно. Именно тут Давид Осипович Литвинов, крайне неудобно согнув в колене одну ногу, всякую секунду готовый пуститься наутек, крутя взъерошенный головой по сторонам, прильнув к косяку, прислушивался через дверную щель к внутренним, происходящем там шумам и движениям. Среди всхлипов, рабочих перестукиваний и причмокиваний, отчётливо слышались голоса профессора Нирванского и его ассистента доктора Чугунова.
- Зачем, я не понимаю,- грохотал с весёлым возмущением Нирванский, - нужно было красть анальную клизму? Зачем? А пинцет? А разноцветные провода, которые можно приобрести в любом магазине? Я не понимаю, объясните мне, Владимир Андреевич! Вздор какой-то, ей-богу, получается!
- Очевидно, хватал всё, что под руку попадалось,- посмеивался Чугунов.
Внутри лаборатории среди хлама и взбитого из ящиков мусора они расселись на стульях возле развороченного, израненного отверткой стола.
- Но клизма?!- изумлялся Нирванский.- Вздор!.. Мне с подопытными обезьянами работать, чем прикажете исследования проводить?
- Ничего, новую выпишем,- гадко улыбался Чугунов, красный от смеха.
- Да вы не смейтесь, голубчик,- не мог удержаться и Аполлинарий Кузьмич, чтобы тоже не съехидничать.- Однако... Представьте, какое положение у них будет, когда выяснится, что они, идиоты такие, стащили!
- Долго они голову будут ломать... - подхихикивал Чугунов, влюблённо на профессора посматривая ("Я тебе на досуге мозги-то твои выправлю, шею-то сломаю...- шептал в этот момент в непосредственной близости от них лиловый от гнева и унижения Литвинов, представляя себе образ Чугунова и шпыняя в воздух кулаком.- Ты у меня, морда подхолимская такая, попляшешь, я тебе ноги-то повыдергаю, я тебе глаз-то высосу...)
- Сундук антикварный украли, будь они неладны, пластины свинцовые для электромассажа, всякую мелочь металлическую надёргали, впрочем так необходимую нам каждый день для работы...- досадовал Нирванский.- Сундук пустой был, кстати, могли бы встряхнуть, проверить... Ай-ай-ай, им ничего - выбросят, а мне памятный, подарок друга старого. Ладно... А в сундучке точно ничего не было?- встревожился он.
- Абсолютно уверен, что пусто,- сказал Чугунов, сладко, как девушка, закатывая вверх глаза.- Я его вынести к вам в кабинет как раз хотел, мешал здесь только...
- Дневники стащил, мерзавец!- продолжал сокрушаться профессор.- Мы должны быть крайне осторожны, чтобы не оставлять никаких следов, ноль совершенно!- жарко увещевал он, трепеща ноздрями и веками.- Хорошо, что аппарат железным чехлом накрыли, как чувствовали!
- Главное, у нас дискетки остались, Аполлинарий Кузьмич, именно там вся информация - не беда...- напомнил Чугунов, ласково заглядывая в глаза Нирванскому.- А, между прочим, прямо на столе лежали, вот здесь, под книжками. Не заметил, подлец. А то бы - всё... Ух!
- Теперь лежат у меня в кармане,- повернувшись в сторону двери, невидимым врагам прорычал профессор.- Пусть попробуют добраться!
Аполлинарий Кузьмич прокатился, сунув в руки в халат, вдоль стенки.
- И что вы обо всем этом думаете? - очень серьёзно теперь спросил он, резко остановившись перед озадаченным Чугуновым, принеся с собой ветер.
- Не знаю, что и сказать,- растерялся тот.
- А всё-таки?- требовательно глядя, покачивался перед ним профессор на подошвах.
- Боюсь, что вы правы... - отворачивая в сторону глаза, со вздохом признался Чугунов.
- Слушайте старика,- с удовлетворением проворковал профессор.- Он знает, что говорит.
Они минуту помолчали среди густого жужжания приборов и датчиков.
- У нас всё готово, Владимир Андреевич?- огладив устало ладонями лицо, спросил, наконец, Нирванский.
- Одну минуточку...- попросил подождать Чугунов и бойко, как первоклассник, шуруя локтями, пробежался вдоль рядов с приборами, включая тумблеры и нажимая голубые и синие кнопки.
- Так, включайте большой! - взмахнул издали ему рукой профессор, и сам ринулся.
Ярчайший поток света упал из плафонов, тысячи огней взметнулись на металлических никелированных плоскостях; в клетках затрещали и зацокали потревоженные животные. Зажглись, замерцали фиолетовым экраны, и Чугунов, как вдохновенный пианист, застучал клавишами, вгоняя в утробы волшебных ящиков новую программу. И заиграла, загудела электронная симфония.
- Кстати, Владимир Андреевич, я не говорил вам?..- заглядывая в журналы, в квадратных громадных очках говорил профессор.- Лабораторию мы переносим в другое место, так я решил.
- Переносим?- лицо Чугунова искренне поехало вниз.- Как это? Куда? Тонны оборудования, клетки с животными, сопутствующие микролаборатория... А штат ассистентов? Боже мой, какой ужас!
- Не волнуйтесь, коллега,- упавшим голосом продолжал Аполлинарий Кузьмич.- Вы должны понять, что другого выхода у нас просто нет... Вынесут всё к чёртовой бабушке, когда нас здесь не будет с вами. Ночевать здесь нужно теперь.
- Я готов!- тотчас согласился Чугунов.- Буду дежурить по ночам, посплю на стульях. Думаю, супруга меня поймёт.
- Так и вас вместе с аппаратом вынесут, а то ещё хуже - прибьют!- откуда-то уже из дальних штор кричал Аполлинарий Кузьмич.- прибьют, голубчик, и не дрогнут.- Из-за занавеси высунулась его львиная голова. Очки его густо в лучах прожекторов сияли.- Операцию по перемещению будем производить скрытно, это - переезд - подчеркиваю, неизбежность, и дело решенное. Ну для общественности, так сказать, мы по-прежнему остаёмся здесь.
- А куда же мы двинемся?- заметно расстроился Чугунов, тихо опустился на стул, помрачнел.
Извивающийся за дверью Литвинов чудовищно напряг слух, услышал, как к приоткрытой двери, возле которой скрывался он, направились грузные шаги Нирванкого. Дверь лаборатории грохнула, как хлопушка, Давид Осипович присел и бешено завертел головой, ища укрытие, где можно было бы спрятаться. Приметил тёмный прямоугольник возле стены за батареей и чучелом леопарда, одним длинным прыжком пролетел, вытянувшись в линию, в спасительную, слизавшую его с головой тень. "Куда же переносят? Куда, чёрт их раздери совсем..."- вертелось у него, обжигая, в голове, когда бежал он спустя минуту вниз по лестнице. Колени его легко подлетали, из брюк выглядывали круглые, почти женские лодыжки в полосатых носках .
- Товарищ,- шептал он горячим шёпотом в трубку, прикрыв ладонью рот, вернувшись к себе в узкий пенал кабинета с одним длинным над его головой окном.- Дайте мне мне телефон номер 33-22... Побыстрее, пожалуйста... Да-да, его самого позовите!.. Он подождал несколько секунд, обливая трубку горячим дыханием.- Миней Парфёнович?- заговорил он поспешно, двигая на голове ушами, приторно улыбаясь.
- Сумасшедшая, сногсшибательная новость, которая стоит миллион!..- Литвинов выдержал многозначительную паузу, и сердце его стало сильно толкаться в груди, когда он представил названную сумму в денежном выражении.- Нирванский собирается переносить свою лабораторию!.. Да.. да... Нет... нет...- рапортовал Литвинов, то ломая, то выправляя под очками переносицу, и на лбу его выступили крупные бусины пота.- Выезжаю немедленно...
Он вылетел по воздуху из кабинета, рассыпая на ходу распоряжение персоналу, формально пробежался по палатам. Заглянул из приличия кому-то из больных в подставленный рот и, проверяя дыхание, проехался холодной трубкой по спине и животу. Красиво и многообещающе улыбнувшись остальным, удивленным и примолкшим, он отправился обратно в кабинет и, облачившись возле зеркала в пальто из овчиной шкуры и в жёлтую пыжиковую шапку, на секунду залюбовавшись собой, выскочил и помчался вниз к своему малинового цвета новенькому Жигулёнку у выхода.
- Никакой ценности данные предметы не представляют,- стоя через двадцать минут в окружении трех внимательно глядящих на него мужчин, поправляя от неловкости очки, сообщил Давида Осипович, задирая попеременно вверх каждому из них голову.
- Вы в этом уверены? Посмотрите внимательней. Ещё раз смотрите!- твердил негромко, но хлёстко важный лысый толстяк.- Здесь ошибиться нельзя.
- Абсолютно уверен,- глядел снизу вверх Литвинов, начиная сгорать от страха и унижения.
- А вот это что? Что это?- в сильных красных пальцах Птаха вертел перед носом Литвинова продолговатый, холодно поблескивающий пластмассовый предмет.
Давид Осипович стал неудержимо краснеть.
- Это... Как бы так сказать - клизма,- едва слышно, задыхаясь от стыда, проговорил он, не смея поднять голову.
- Что-что?- не расслышали, и он видел над собой их страшные, хищно поблёскивающие глаза.- Клизма? Вот это клизма? Вы что?
- Ну да, специальной формы... Для удобства, так сказать, введения, - струдом разулыбался Литвинов.- Дрянная вещица, уверяю вас, никакого интереса не представляет.
- Для ввода - куда? Фу ты, гадость какая!..- скорчился брезгливо Птаха и зашвырнул предмет обратно в мешок. Длинная пластмассовая игла глухо и обиженно брякнула.
- А это что за электронные схемы, подождите-ка?
- Обыкновенные, я думаю, схемы. Диоды, триоды, сопротивления... Хотя в этом я не очень разбираюсь...
- Допустим. А это? Это что?
- Точно не знаю, но по-моему тоже чепуха.
- А кто такой Потапов?
- Простите?- не успевал реагировать на вводные Литвинов; ему вдруг показалось, что подвох какой-то прозвучал, какое-то подозрение в его адрес и даже больше того - гнусное утверждение. Улыбка на лице у него стала как будто лишней, отягчающей.
- Потапов, Илья Андрианович? - спокойно, почти нежно ему повторили и как-будто сквозь него глядели со всех сторон. Он почувствовал вдруг страх, жгучий, ноющий.
- Не знаю,- честно признался Литвинов, и как-то неуверенно сказал, голосом неоправданно потянул; дёрнул плечами, и одно его плечо предательски осталось торчать наверху. Он испугался еще больше.
- Может забыли?
- Да нет, нет! Что вы, товарищи?- начал проваливаться куда-то в липкую яму Литвинов.- Точно вам говорю, у меня память прекрасная на имена.
- Ну Бог с ним, ладно...- толстяк обхватил за плечи Давида Осиповичи. Литвинов завертел головой, от его режущего взгляда уворачиваясь.- Присядьте, товарищ Литвинов.
Литвинов, видя, что ещё жив, тотчас волной обиделся, надул толстые губы.
- У нас здесь кое-какие бумаги имеются,- переминаясь в сморщенных туфлях, заговорил тощий подполковник, многозначительно причмокивая.- Мы бы хотели, чтобы вы взглянули.
- Хорошо. Пожалуйста,- рассаживался поудобней трудолюбивый Литвинов, поправляя полы задравшегося пиджака; думал, что зря волновался, наверное. Ему дали пару листков, начало. Он стал, важно вздыхая, читать.
- Ну?- нетерпеливо спросили, едва он кончил.
- В общем - да, по существу дела,- витая ещё в страницах, в только что прочитанном, протяжно изъяснил он, махая в воздухе руками.- Но всё общеизвестные истины. Ничего не ясно пока.
- Так почитайте ещё, почитайте! - ему с грубоватой настойчивостью сунули остаток рукописи. Давида Осипович сел глубже, насупился, читал.
Все молчали. Под кем-то заскрипел стул. За окном тяжело и протяжно шумел город, прямо за наглухо запахнутыми шторами.
Он читал ровно десять минут. За это время Птаха высосал, обрызгивая стол пеплом, две сигареты; подполковник издёргал себе весь чуб, размазав его совершенно по лбу, а толстый Миней Парфенович вылил в свой розовый рот три рюмки коньяка, весьма, правда, крошечных.
- Ну что? Что?- вскричали разом все, когда Литвинов, наконец, дочитав, задвигался.
- Я ещё не закончил, ногу отсидел,- немедленно соврал красный, как рак, Литвинов, еще минут пять тянул резину.
- Что скажете? Что там? Ну?- стали его бить белыми пятнами лиц, тёмными строчками бровей.
- Ничего особенного,- трагическим тоном очень тихо сказал Литвинов, робко сунул на стол листы.
- Как это - ничего?.. Ничего?- не верили, с возмущением трясли головами, оглядываясь друг на друга.
- Ни новых формул?- высоко взлетев голосом, спросил Миней Парфёнович, очень тревожно сверкнув пластмассовыми пуговицами глаз.
- И никаких фамилий?- затряс выскобленными висками подполковник, и зачёсанный, засаленный чуб снова рассыпался у него на узком лбу.
- А чертёж аппарата есть? Нет?- ударил грознее всех зубами и губами Птаха, глаза в него глубоко всверлил.
- Ничего такого,- уничтоженный Литвинов глубоко вжал голову в плечи.
- А что же, чёрт возьми, там написано?- возмутились все, и громче всех запищал Миней Парфенович, одну ногу выдвинув угрожающие вперёд.
- Так, общие размышления...- не знал, что и сказать Литвинов, боялся обидеть их, и за себя тоже боялся - это даже сильнее всего. Он сразу же ухватил, что важности никакой в бумагах нет, видимость одна - ничего не значащие цифры, научные названия... Однако тут же сообщать об этом им Давид Осипович не стал, помедлил минут десять, выискивая удобный момент и форму слов, гладко вышло чтобы; морщил лоб и шумно, делая вид что читает, листал страницы, изображая при этом на лице ум и высокое прозрение, а затем пришла минута признания... Надо сказать, что шагнув сюда, Литвинов всё время ощущал у себя за спиной будто чьё-то ледяное дыхание, очень пугающе его. Чёрт знает, что на уме у них, у этих делков...
- Вот это действительно провал,- мрачнейшим тоном провозгласил Миней Парфенович, пожирая как-то особенно плотоядно глазами Птаху, будто стирая его.
- Может, его этот ваш дурацкий псевдоним - Железогло - спугнул? Тоже мне, придумали...- стал открыто нападать на него генерал, тряся всеми своими подбородками.- Говорил же вам, скромнее надо быть. Что за тяга такая к вычурному и громкому? Ещё бы Дзержинский взяли себе фамилию. Прошляпили!- закричал он и чудно и страшновато завертелся на одном месте, точно ведьмак. Как показалось, все предметы в комнате в эту секунду закачались в такт его ... движением.
- Думаю, Миней Парфенович, это здесь не причём,- заступился за Птаху подполковник, весьма недружелюбно, впрочем, сверкая в того глазами.- Старик крайне проницателен, это вы правильно подметили, в медицине он большой дока.
- Да, пожалуй вы правы...- генерал, ссутулясь, притих, снова спрятался в тень.
- Это своего рода химический дневник, часть дневника,- в отчаянии, в полном ужасе, оглядываясь на строгие лица почти закричал, забился Литвинов.- По всей видимости, рука его ассистента Чугунова.
Подполковник немедленно оживился.
- Кстати, Давид Осипович,- голосом с большими красивыми колебаниями амплитуды заиграл он, дёргая зелёный галстук на шее.- Вы с ним, с этим самым Чугуновым, говорили? Беседы проведены? Как? Когда? На какую конкретно тему?
- Конечно-конечно!- изо всех сил стараясь улыбаться, закивал головой доктор; чувствовал, как внутри у него разливается абсолютный, космический холод.- Как мне и было чётко указано.- Давид Осипович очень преданно на на них уставился, с ужасом замечая, что глаз на их лицах не было. "Господи, какой позор... "- думал, безмерно страдая, и широким розовым цветком им развернул губы как можно приветливее.
- Прекрасно,- дробно, мелко суетясь, выставляя острые локти, пробежался по комнате подполковник.- Он сообщил что-нибудь важное? Он согласен сотрудничать с нами? Вы, наконец, убедили его?
- Разумеется,- снова соврал Литвинов, привыкнув уже сегодня врать.
- Будете писать?- суетилась зелёная лягушка, зашуршала у него перед носом белыми листами бумаги. Двое других тотчас в стороне увлеклись негромкой беседой, зорко поглядывали на них.
- Нет, в другой раз,- набравшись дерзости, возразил Литвинов и - зажмурился, задохнулся, голову ладонью прикрыл.
- Да-да, не тот сейчас момент,- трясся обвисшей шеей, направился к ним Миней парфенович. Подполковник с плохо скрываемой досадой развёл руками.
- Что делать будем?- мягко улыбнулся Литвинову генерал со скрытыми нотками палача.
- Думаю что...- выступил вперёд подполковник, оттолкнув Птаху.
- Сделаем так... - уже сам принял решение Миней Парфенович, важно надулся.- Вам, Демьян Еремеевич...- человечек цвета хаки, как струна, вытянулся стал выше, стройнее.- Вызвоните в Москве Ктичпинга, объясните ему, пожалуйста, от моего имени, разумеется, степень важности момента, что акцент смещается в его сторону. Попросите, нет - потребуйте более кардинальных действий в направлении окончательного решения всего комплекса проблем в его теории выживаемости. Напомните ему, что наше правительство ставит перед нами такую задачу, а не просто это блажь чья-то. В случае дальнейших проволочек, укажите, что мы, как руководители проекта, будем искать ему адекватную замену, пусть почувствует, незаменимых людей нет. Говорить прямо, пожалуй, не нужно,- поразмыслив секунду, добавил генерал.- Он начнёт суетиться, предпринимать контрмеры. Он фигура тоже не маленькая, понимать надо. Но намекните, припугните чуть-чуть, поиграйте, позамысловатее, поискристее, он поймёт. Далее.- генерал снова взглянул на приунывшего Литвинова, который, тускло улыбаясь, рассматривал внизу свои маленькие модные ботиночки, слепленные буквой "л",- вам, Давид Осипович, по-нашему разумению, нужно предпринять следующее...
По высочайшему разумению выходило, что Литвинову следует более интенсивно беседовать с персоналом клиники, объясняя специфику текущего момента в политической жизни страны в частности и всей планеты вцелом; понимать необходимость, несмотря на некоторую в последнее время переориентацию ценностей, соблюдения осторожности и бдительности... (здесь Литвинов совершенно перестал воспринимать произносимое)... в виду остающегося враждебного окружения и исключительности посему для судеб страны данного направления работы; а также склонять к сотрудничеству врачей из числа приоритетных специальностей.
У Литвинова в ушах зазвенело от этой тарабарщины, верхняя губа у него стала предательски трястись.
- Вот это - склонять к сотрудничеству - я бы, пожалуй, поставил на первое место,- заключил он, с безнадежностью почему-то вздыхая.- Да, кстати...- едва заметно кивнув, повелел он, и подполковник, покопавшись в ящиках стола с непонятным, скользким выражением глаз, подсунул под руку Литвинову пухлый, хрустнувший конвертик.
Смущенный и польщенный Давид Осипович с пылающими щеками вверх-вниз взмахнул головой так, что в результате у него заболела шея. Подушечками пальцев в ладони подтянул пакет, густо краснея, и быстренько швырнул его в горячий на груди карман пиджака.
- Чугунов - правильно говорю, кажется? - в этой связи,- продолжал бубнить Миней Парфенович с чуть гадливым выражением на лице,- для нас представляет особое значение. Нажмите пожёстче на него, а затем привлеките бесповоротно на нашу сторону. Аппарат Нирванского нам ох как нужен, прямой доступ к нему. Не знаю как - скомпромитируйте его как-нибудь, денег дайте... Он женат?
- Кажется да,- сказал Давид Осипович, с нетерпением уже ожидая конца разговора. Его стал жечь нестерпимой стыд. "Почему же, почему я так низко пал? - в недоумении и испуге стал спрашивать тебя он.- Вздор, не пахнут ведь деньги!.."
- Дети есть у него?- спросили его, и он, поворачивая к ним красное, пылающее лицо, не слыша их, переспросил. Ответил поспешно:
- Должны быть. Точно - есть...
- Семьянин, значит, за семью свою горой встанет,- многозначительно произнес с вознесённым в небо пальцем Миней Парфенович, стуча пальцем другой руки по столу.- И не выпускать никоим образом из поля зрения профессора Нирванского, не ослабевать давления на него ни на миг. Вам Ясно? Ясно вам?
Давид Осипович сделал сильно раздосадованное лицо, что - обижаете, мол; зачем же так?
- Едва узнаете, куда надумал переместить он свою лабораторию, звоните сразу же, ни минуты не мешкая. А мы по другим каналам проследим, проанализируем. Подслушивающие устройства там, где можно, поставлены?- обратился он к сотрудникам.- Хорошо. Немедленно звоните нам, доктор, слышите?
- Мне всё предельно ясно,- заторопился уходить Давида Осипович, стал биться, как мотылёк о плафон, в их их руки и плечи, и думал только о толстом на груди пакете, как наваждение.
- До свидания, мы вас больше не задерживаем.- Генерал вытянул холёную, увитую жёлтым толстым перстнем руку, и Давид Осипович сунул в неё свою мягкую трепещущую ладонь и вместе с подбородком затрясся, пожимая.
В тёмно-бордовом кубе комнаты осталось трое.
- Теперь вам,- когда ушёл круглый человечек, обратился к Птахе генерал и размышлял мгновение, плотно сжав полные губы.- Вам, Роберт Олегович, как обычно, самая важная, сложная и опасная часть работы.- Лицо Птахи из нежно-мечтательного тотчас сделалось будто отлитым из чугуна.- С этого момента объявляется чрезвычайное положение, и вам, безусловно, разрешено теперь применять самые неординарные и даже... крайние, суровые меры. Понятно вам, о чём я?
Птаха с тихим восторгом и даже - с признательностью глядел на генерала.
- Если вы, капитан,- ничего не выражающим голосом дребезжал грузный старик, и глаза его вдруг совершенно скрылись в густых кустах бровей.- Если вы убедитесь, что Нирванский в обход нас собирается публиковать документы, вы...
- Я его уберу,- просто и ясно, с готовностью закончил мысль густым басом Птаха, кулачище с хрустом ввинтил в ладонь, словно придавливания ничтожнейшего клопа.
Генерал коротко, с благодарностью кивнул.
- Только, Роберт Олегович,- он немедленно отошёл от Птахи на некоторое расстояние, точно не желая с ним больше иметь никакого дела и, повернувшись к тому спиной, стал разглядывать, подняв, нежно зазвеневшую в его пальцах рифленую хрустальную стопку с розовой крошкой на дне коньяка.- Вы понимаете, милиция о наших действиях ничего не должна знать. Не должна!- раздельно, по слогам произнес генерал.- И - аппарат, аппарат, друзья мои, - вот наша наиглавнейшая цель! Умри, а аппарат на стол вот сюда ко мне выложи! К сожалению, просто конфисковать его мы не имеем права. Не те, к сожалению, теперь времена...
Офицеры с переполняющим их достоинством молчали.
- Меры чрез-вы-чай-ны-е,- снова врастяжку, с резко зазвучавшими согласными прогремел Миней Парфенович, повернулся к ним. Лицо его стало приятно возбужденным.- Но если решить вопрос вам удастся полюбовно, что ж - тем лучше. Шанс на это, скажем так, у нас и у него ещё есть. Хотя... Не верю я в это, чувство у меня вот здесь какое-то...- закончил он и стал снова исчезать в тени, кряхтя, усаживаться
- Да выгнали бы его, хрена этого старого, со службы, высоких наград и регалий его всех лишили (его глаза при слове "наград" алчно зажглись, брызнули), оплевали бы, короче, на старости лет,- возмущенно загудел Птаха, одновременно двигая всем, что могло у него двигаться - щеками, ноздрями, бровями, лапами рук, плечами не животом, узкими мускулистыми бедрами, и даже маленькие уши, казалось, у него поехали взад-вперёд очень внушительно.- Обгадили бы с ног до головы, посмотрели бы тогда, как он запоет... Что с ним панькаются, как с цацей какой-то. Тьфу!- и он в сердцах чуть было смачно не плюнул на пол.
Потрясённый неслыханной наглостью подчинённого, осмелевшегося перечить своему высокому начальству, подполковник от возмущения раскрыл рот. Кожа лба у него так натянулась вверх, что, показалось, вот-вот лопнет, а далеко выпученные глаза - выкатятся на пол. Заметив, что Птаха собирает во рту слюну, он чуть было не прыгнул под плевок на пол, так изагнулся вниз, точно кости у него все вдруг исчезли.
-... выгнали бы, расчихвочтили бы,- продолжал рубить ничего не замечающий Птаха, раздуваясь и ненароком задвигая дёргающегося подполковника себе за спину,- ... всем коллективом бы институтским на проблему накинулись и - дело с концом...
- Ничего бы не получилось,- снисходительно сказал генерал, снова на свет выступил, иронично изломал брови и белую тонкую кожу лба (подполковник, заметив спокойный тон начальника, утихомирился).- Ни-че-го, милый мой мечтатель... Он, Нирванский этот, один стоит целого института, а то и двух. Он - гений, а такие люди незаменимы, таких - раз два и обчёлся в истории, так что хоть полстраны ученых заставь биться над этой проклятой проблемы бессмертия - ничего не получится, результат будет - ноль. Только средства изъедят государственные и разбазарят то, что уже другими до них было наработано; за океан, например, непременно продадут, а там, там - быстро найдут всему применению... Где наш патриотизм? Где благородство? Где воспитание, я спрашиваю? Эх! - горько завздыхал генерал,- что мы за люди, и правда, такие; всё у нас есть - и земля, и люди, и государство громадное, а мы... Лишь бы жрать сладко, спать... Пусть бы хоть что за калиткой нашего дома не произошло, хоть супостат опять явится, да, а сами - двор веником начисто вымести не можем...
- Представьте!- засверкал огненно он глазами, и тоже - лицо, руки, грудь у него зловеще зашевелились, задвигались.- Если он, профессор нас расчудесный, вдруг добьётся успеха,- что тогда, м-м?
- А тогда...- начал было хотел говорить Птаха, но был тотчас перебит, смят прыгнувшим, словно тигр, на него подполковником.
- Тогда...- вскричал тот с засыпанным волосами остроносым лицом, отбиваясь от локтей и кулаков Птахи.- ...тогда результаты его деятельности мы немедленно реквизируем, и многолетняя напряжённая операция будет закончена, и мы все получим очередные звания...
- Мало, пошло, мелко...- с сочувствием покачал головой генерал.- Тогда, если у него будет успех, тогда - сотни, тысячи, миллионы новых, абсолютно неуязвимых людей - а именно такова у него цель - получить неуязвимого, бессмертного человека - будут созданы; которых, подчеркиваю, никакая пуля, никакой нож не возьмут. А? Каково! Да мы весь мир тогда завоюем, весь мир ляжет к нашим ногам, вся вселенная!.. А вы думаете, там, у красиво загнивающих, было бы по-другому? Думаете, они другие планы строят у себя в головах? Дудки! Не таков человек сегодня, чтобы от великой власти отказываться, да и никогда таким не был.
Подполковник и Птаха потрясённо молчали, уставившись в зелёный абажур лампы, словно в нём, как в волшебном увеличительным стекле, разворачивались грандиозные картины грядущих побед. Когда они отвели, наконец, глаза, генерала нигде не было. Тревожно переглянувшись, они принялись вертеться, оборачиваться.
Вынырнув у них из-за спины, с полной рюмкой коньяка, устало вздыхая, генерал снова полез в тень.
- Разрешите действовать?- негромко, но внушительно пролаял ему вдогонку Птаха.
- Действуйте,- зевнув в плечо, вяло махнул полной ладонью генерал и дальше побрёл в свой угол.- И с милиции, повторю, глаз не спускать. Лихачи там у них по нашим сведениям большие имеются. В общем, руки у вас, как вы понимаете, развязаны...
По коридору Птаха катился, гордо чеканя шаг в больничных шлёпанцах, высоко подбрасывая брючины нелепой пижамы. Подполковник едва поспевал за ним и, наклоняясь к нему, подпрыгивая и приторно улыбаясь, торопливо что-то в щёку ему приговаривал.
Птаху в гостиницу, где он тихо и незаметно остановился, отвезли на служебной машине. Прокатив вокруг тяжело нависшего здание сталинского покроя, его выбросили возле чёрного входа, заваленного бурыми грудами песка, кирпича из шифера.
В номере, куда прилетел по узкому коридору Птаха, горел свет и густо и сладко пахло духами. В середине его, на диване голыми ляжками расселась пышная девица в литом прозрачном в пеньюаре.
- Это ты, ты Пусик?- зажурчал в воздухе её прокуренный медовый баритон.
- А то кто же? - не очень приветливо отозвался Птаха, внимательно оглядываясь себе за спину в тёмную кишку коридора, закрыл дверь.- Тебя тут никто не видел, милая?
Подогнув под себя ноги с белыми точками колен, она сидела в красно-каштановых разбитых по плечам волосах и держала в одной руке сверкающие крошечные маникюрные ножницы. На себя, на плечи накинула дымчатый халат из чего-то призрачно-голубого с весёлым отложным воротничком. Красные губы её, неистово пылая, алчно звучали, и глаза, обожжёные чёрными линиями, могли ударить прямо в сердце.
- Не скучала? Ждала хоть?- тотчас наехал на неё он и тяжело обвалился рядом на диван.- Устал я, Людка...- сочно подтягиваясь и хрустя хрящами, как бегемот розовой пастью зевнул он.- Измотался, мяса бабьего хочу, жуть как!
- Лапуша, крокодилёночек, что ты?- девушка крепко перламутровыми ногтями зацепила Птаху за ворот, укусила надолго в губы.- Нет, не скучала, всего у меня, благодаря тебе, было вдосталь. Ела, пила вслать. Тебя ждала, а то как же?
- Мужиков не водила?- грозно шевельнул бровями Птаха, пробиваясь рукой ей под халат.- Убью, если выслежу!
- Ой-ой, как страшно!- глаза её сделались наивные и широкие как блюдца.- Ждала говорю и вот, нате вам, дождалась.
- Люблю тебя, ревную... - низко и сочно заворчал Птаха, злобно улыбнулся; рука его, как жирный паук, ползала под кружевами.
- Видос у тебя прикольный, конечно,- она хихикнула, белую шею к нему выворачивая.- С задания?
- Задание наиважнейшее, Людок,- Птаха подхватился, забегал.- Я в душ и переодеться, воняет от меня больницей, как псиной.
Упруго ступая, он ушёл, напевая под нос себе что-то патриотическое. Встав, она сначала плюнула ему в след и показала острым фиолетовым ногтём кукиш. Затем перед зеркалом, задрав халатик, она сняла трусы, но, подумав, надела их снова.
Когда Птаха к ней прибежал свежий, в полотенце на бёдрах и в мокрых прилипших ко лбу волосах, её глаза - словно кто-то ключил их - стали снова круглые и жадные от восхищения.
- Ты красивый, Феликс...- пропела она и вытянула к нему в широких синих рукавах крылья.
В комнате под яркой, белым молоком налитой лампой Птаха выпил два стакана прозрачной, голубоватый водки, стал, громко сопя и потея, забрасывать пальцами в пасть салат и куски жирного мяса, выпил шипящий розовый лимонад. Людка ему стала подливать, сама пару маленьких гордо вылила себе в губы. Она, умело ставя перед вмиг осоловевшим Птахой вопросы, незаметно для него выудила: где, когда, с кем встречался тот и какова цель его задания. Он, хохоча квадратными зубами, ей рассказывал.
- Ты что - шпионка, милая?- вдруг резко остывшим голосом спросил, и показалось, что он ни на секунду не терял самообладание. И тут же его развезло совершенно.
- Я ведь женат, знаешь...- слабым, дрожащим голосом сказал он и горько заплакал.
Схватив в охапку его с прозрачными от выпитой водки глазами, она сказала ему, что отобьёт его хоть у жены, хоть у самого чёрта лысого, стала, искривляя губы, говорить про баб нелицеприятное. Птаха тем временем, выставив полосатый в полотенце зад и огромную треугольную белую спину, с грохотом, вдумчиво стал падать на четвереньки под диваны и шкафы.
- Что ты делаешь?- тоже наклоняясь и разглядывая странные действа разведчика, удивилась она.- Тебе плохо?
Птаха до самого потолка в передний распрямился, на лице его, фиолетовом от прихлынувшей крови, вместе со шрамом поехала кривая зловещая улыбка.
- Где?- подула на неё ледяным ветром из-под упавших бровей, руку к ней протянул.
Хмыкнув, швырнув недокуренную сигарету в пепельницу, она поднялась, дернув на мгновение в воздухе длинными красивыми икрами ног, и полетела, заплясала босыми пяточками в прихожую. Сейчас же вернулась, держа в руке чёрный, квадратный пистолет и помахивая им.
- Дай сюда!- бледнея, загудел он, перепугался; выхватив пистолет, за руку её цапанул ногтями.
Она обиделась, зашипела.
- Разбрасываешься, где попало,- очень и вдруг зло и враждебно крикнула.- Аккуратней давай! Больно же!
- Ничё, стерпится - слюбится...- Птаха, отобрав свой пистолет, щёлкнув им, с неподдельной любовью заглянул внутрь, в железную утробу того. Покрутившись по комнате, сунул его под бархатную подушечку на тахте.
С какой-то пронзительный настойчивостью, она, озорно, лучезарно улыбаясь, поманила его за собой в спальню и улеглась перед ним на широкую кровать; тяжёлая, круглая грудь её под халатом призывно колыхнулась, длинное, сочное, спелое бедро аппетитно оголила.
Ему захотелось разорвать её, впиться в неё с зубами, и он, какое-то мгновение не отрываясь глядел на это её под халатом ожившее чудо. Люда что-то утробно заурчала и вела себя так, чтобы грудью её то падала, то высоко вздымалась, ещё и ещё раз. Лицо Птахи вдруг обвалилась и приобрело зверское, даже какое-то комариное выражение, по телу прокатилась крупная дрожь, глаза, которые он так глубоко вонзил в неё, вдруг перевернулись в обратную сторону. Он скатился на колени, полез размашисто к ней на кровать, развернул к ней свои губы. Люда, почувствовав его близко, заскулила, как настоящая сука, забилась в истоме, её грудь уверенно и мощно пульсировала.
- Иди ко мне, Феликс...- позвала она глубоким низким голосом, сладко, до самого основания потрясая всё его подсознание.- Дзержинский ненаглядный ты мой...
Птаха как-то боком, словно потеряв вдруг ориентацию в пространстве равновесие, упал на неё, и оба они завозились, застонали, заохали.
Через пятнадцать минут, без штанов, с могучими розовыми ляжками и ягодицами, с отвисшей почти до пола мошонкой, Птаха согнулся перед телефоном и, и дёргая за колёсико аппарат, хрустел диском. Люда, лёжа на развороченном вулкане постели, глядела, лёжа на согнутой руке, на него, и волосы её коричневым веером стояли как у ведьмы на подушке.
Из трубки протяжно зачирикало. Лицо Птахи тотчас стало твёрдым и вытянутым, как кирпич.
- Слушаю?- тоненько и криво от искажения с той стороны донеслось.
Птаха, ничего не говоря, посвистывал беззвучно губами, и улыбка его ехидно размазалась в сторону.
- Слушаю же, кто это? - снова пропищала трубка, и, кажется, с той стороны там стали терять самообладание.
Птаха уверенно молчал, ледяными глазами посматривая Люде в жадно облизанное им лицо. Она вопросительно взмахнула головой.
- Да кто же это, чёрт возьми!?- возмутились в трубке.
- Ни звука не выронил циничный Птаха, и когда Люда что-то хотела прохихикать, он грозно впечатал в неё свои брови. Она проглотила недомолвленное слово, я распухший, искусственный им, некрасивый теперь рот её остался открытым.
На том конце бросили трубку. Бросил вдогонку и Птаха вместе со своей пятернёй. Люда, казалось, с пониманием беззвучно хохотала, сотрясалась её пышная голая грудь, и только, если бы хорошенько присмотреться, на самом дне её глаз лежал чёрный лёд.
- Так позвонил одному слишком борзому... Психологическая обработка называется... Люблю это дело.- Птаха заржал дёснами и зубами вверх, гикнул боевой клич. Он запрыгнул мощными коленями в цветастные огромного размера трусы, затем в брюки и, волной шевельнувшись, облатился в футболку и чёрный толстый свитер. Собирая предметы - часы, расчёску и сигареты, он снова завертелся по комнате, добавил:
- Стиль у меня фирменный такой, клиентов беспокоить, неча им расслабляться...
- Ты уже уходишь?- с пробившейся тенью надежды и облегчения, спросила она.
Он не ответил, мычал песенку.
- На задание?
- Именно.
Выгнув гору спины, он в прихожей надевал свои вздутые, зубастые ботинки.
- Феликс!- позвала Люда, заглядывая туда с постели.
Птаха, злой, решительный и красивый, выглянул. Иронично вывернув набок вспухшие губы, Люда изобразила из ладошки пистолетик, сощурив глаз, прицелилась.
- Ат ч-чёрт!- ругнулся он и загудел тяжёлыми ботинками по ковру к подушечке на тахте.
Когда Птаха ушёл, красивая голая женщина тотчас подхватилась, из-под одеяла выскочили её босые невероятной красоты ноги. Оглянувшись, неожиданно сильным движением она перевернула стол в середине комнаты, грубо скинув на пол с него остатки еды, и оторвав с хрустом полоску скотча, стала перематывать крошечный, зажурчавший магнитофон.
- Фак ю, май ступид рашн фрэнд!- с чистейшим калифорнийским акцентом пропела она и стала совать в двери и в окна фиги.- Вива Америка энд Лас-Вегас!
Минут через сорок, Птаха, прилипнув к толстому стволу дерева напротив старой кирпичной городской клиники, возле чернеющей пышной груды кустов, курил золотую точку тайком в ладонь. Воротник его пальто был высоко, уютно под самые уши поднят, громадную кепку придавил на самые себе глаза, едва блестевшие под фонарями и хлеставшими наверху ветками.
Воздух невероятно быстро сгущался и темнел.
Удивительная сцена разворачивалась перед ним, в которой принимали участие двое горячо жестикулирующих мужчин. Из них один был высок, широк в плечах, но держался на ногах не очень уверенно, и как бы от избытка какой-то разрывающей его изнутри энергии слегка раскачивался на подошвах ботинок. Другой же, наоборот, был невысок, сутул и, вбив для устойчивости в снег широко расставленные ноги, отчаянно размахивал руками и непокрытой головой с густой гривой волос. Обрывки разговора ледяным, пронизыющим ветром доносились к застывшему у в чрезвычайном внимании Птахе.
- ... каков мерзавец!.. сатрап!.. глухо выкрикивал невысокий и воинственно выставлял то один пухлый ботинок вперёд, то другой.
Сверху на них заглядывали дрожащие окна домов и половина белой скуластый луны.
- Дорогой профессор, драться нехорошо!..- развязно хохотал широкоплечий и толкал невысокого в грудь, затем ещё что-то добавил тише тому в щёку.
- Вы пьяны, я милицию позову!- тотчас с надрывом вскричал невысокий и еще шире затем расставил ноги, чтобы не сбили, смешно и неумело сделал боксёрскую стойку.
Мужчины были так увлечены беседой, что не заметили, как между деревьями совсем рядом с ними промелькнула высокая тень и ввинтилась в чёрные кусты.
- Слушайте, что я вам скажу, Нирванский,- сурово и осуждающе заговорил высокий, отбиваю руки, которые старались дотянуться ему до подбородка и носа.- Вы труп! Я же вас предупреждал с Любой больше не встречаться, но вы нарушили данное вами обещание, старая каналья!
- Неправда...- задыхался Нирваннский.- Бесчестный человек не может говорить о чести. Мои обещания вам аннулированы.- Он остановился, и руки его бессильно повисли.
- Вот так будет лучше,- стал толкать его безнаказанно в грудь Когач.- Сопротивление бесполезно, потому что вы уже - труп, мертвец, хотя ещё и живы пока!- он страшно, демонически захохотал.
- Оставьте нас с Любой в покое!- срывающимся голосом крикнул Нирваный.- Константин, ну хотите, я вам денег дам - много денег... Пожалуйста... Уйдите, отпустите нас...- он стоял весь расхристанный, и шапка чёрной точкой валялась снегу.
- А вот этого вам говорить совсем не следовало,- угрожающе загудел Константин и с хрустом впечатал в кожаных перчатках кулак в ладонь.- Мне деньги ваши поганые не нужны, плевать я на них хотел! Смотрите какой умный! Что ж, своими словами вы поставили окончательную точку - сами, никто вас за язык не тянул!
- Вы пьяны, слушайте... Идите домой...- стал тихонько просить, подскуливать Нирванский.
- Домой? Ах - домой?!- зарычал Константин, попёр вперёд.- С некоторых пор, профессор, у меня нет дома!- Он стал сверху наваливается на Аполлинария Кузьмича в мятом расстёгнутом пальто.- И в этом виноваты вы, только вы... Я я убью её!- рявкнул он, стоя нос в нос с профессором.
- Не сметь так говорить!- завизжал Нирванский и, подпрыгнув, попытался снова схватить Когача за шарф, чтобы, очевидно, задушить - безуспешно, конечно.
- Я убью вас, а потом я убью её,- Константин, задрав голову, захохотал, как пеликан с подрубленной шеей, заломил шапку на затылок.- Нет, я убью сначала её, и буду смотреть, как вы мучаетесь. Ведь вы будете мучаться, правда, дон Жуан? Ха-ха! Сами удавитесь потом, никуда не денетесь.
- Прекратить! Не сметь!- Нирванскому не хватало воздуха, он стал пальцами рвать вород рубахи.- Вы страшный человек!
- Не командуйте тут, не в больничке у себя! Нарушили обещание, так расплачивайтесь теперь, у меня развязаны руки!- весело и страшно кричал Константин, сильно, больно тыча пальцем Нирванскому в грудь.
Профессор упал на колени в синий холодный снег и, закрыв лицо ладонями, зарыдал.
- Ждите конца каждую минуту, дорогуша, дон Идальго конченый,- кричал Константин, удаляясь.- И знайте, что теперь и над Любой нависла смертельная опасность, и виной тому - вы. Прощайте... Вы, вы, именно вы!..
Нирванский остался один в глухом тёмном сквере, задёрнутом наглухо чёрными полосками, его сдавленные рыдания забились между деревьями.
- Интересно, очень интересно!- крайне довольным тоном в кустах хрюкнула голубая, долговязая тень и, взлетев, растворилась в вечернем воздухе.
У Нирванского промокли коленки и кальсоны под брюками внизу, он поднялся, наткнулся на шапку и, надев её задом-наперёд, побрёл, хрустя подошвами по мёрзлой корке, петляя и проваливаясь. Через час он обнаружил, что забрался почти на окраину города, весь продрог. Он постоял, качаясь и всё ещё подвывая, на ледяной обочине, поймал частника и уехал к себе на дачу.
1993
...........
Роман Объединение физики. Ч. 1, гл. 9
© Copyright: Павел Облаков Григоренко, 2022
Свидетельство о публикации №222032500099
Свидетельство о публикации №222032500099
Рецензии