Какой-то не такой но пасаран

 
        Что для меня, советского мальчика   американские  и иже с ними   индейцы?  Индейцы,  это Гойко Митич, который Чингачгук — Большой Змей   и Виннету вождь апачей,  лошади и прерии, перья,  бусы и зубы, лук и стрелы, громкие вопли на непонятном мне  языке, но только не на индейском,  бизоны, мчащиеся  по прериям и теряющиеся в серых клубах   пыли,  дикие  люди, живущие в вигвамах, почти, как мы, советские дети  в палатках  во время пионерских походов, или как наш вождь, что ближе к жилищу  индейцев,  в шалаше в  разливе.  Я  познакомился с этим гордым,  неунывающим,  не унывающим , потому  у них все плохо, а они всё  гордые,  народом, читая книжки  Фенимора  Купера и Майн Рида,  потом про индейскую девушку Саджо  и её бобров, эти люди  мне  настолько нравились, эти  индейцы  с их колоритными боевыми раскрашенными лицами, что я и сам изображал их, играя,  обычно летом, когда мучился  бездельем на даче во время каникул,  в  индейцев. Тогда  это так  и называлась, играть в индейцев, что означало мазать лицо какой-нибудь  краской,  так что б все пугались и не подходили близко, ты же гордый угнетённый  индеец,  цеплять на голову венок не из одуванчиков,  собранных с местных полей, а  из птичьих  перьев,  в лучшем случае  из   общипанных рукой твоей   бабушки кур,   и с диким гоготом, означающим те киношные индейские выкрики,   носиться по дворам, будто ты уже и  не индеец,  по кличке   Большой Олень, а огромный бизон, несущийся по пыльной  прерии в одном из кадров фильма  с  обожаемым тобою Гойко Митичем.
 
      Все  эти воспоминания  раннего детства  сформировали моё понятие позже  о том, что такое индеец, и заодно, что такое плохой ковбой - американец, который  злой и которого,  как буржуя и угнетателя,  надо  ненавидеть,  и тут же одновременно  сочувствовать угнетённым большим оленям, роль которых исполняли актёры из стран дружественного нам тогда  соцблока.   В  основном,  это и  была та информация об индейцах, которой я питался, будучи  маленьким   мальчиком из советской эпохи,  сидящим   за железным забором  и  очень любящим    оттуда  индейцев, или  как их называли, наших  краснокожих братьев. Мы — белые, они — красные, но всё равно братья,  как видно от разных матерей или   отцов, а значит сводные, но всё  равно братья.
 
        И  тогда вообще,   было принято любить всех, кроме своих, своих только на словах  и в газетах, а только тех,  кто был за тем железным  забором и   кого угнетали, надо было  выражать  им сочувствие и солидарность, тот самый   “но пасаран”,  потому и играли мы в индейцев, это было  правильно по тем временам,   правда,  в чернокожих  рабов, тоже угнетённых,  почему-то   нет,   и в русских крепостных,  что было бы логичней, свои же, крепостные  крестьяне, которых тоже угнетали гнусные, но свои,  а не американские эксплуататоры,  нет, только в «но пасаран» индейцев.
 
 
       Короче, закрепившись в этом своём  понимании и вечном сочувствии к малым,  всегда бедным, но гордым   народам,   я,  уже будучи взрослым,  однажды   прочитал в одной  соцсети следующий пост  на такую знакомую до боли мне тему, на тему наших, правда,  уже бывших,  ну,  лично для меня точно бывших,  краснокожих  братьев индейцев, в котором говорилось о том, что:
 
  “Индейцы дакота называли бледнолицых  —   «васичу», что в переводе соответствует жадному , ненасытному.”   И  тут же рядом написанный кем-то  комментарий, тоже  увиденный мной  “ На мой взгляд,  эта характеристика наиболее полно соответствует западному мировоззрению.  Жадность и ненасытность ко всему или  можно сказать изящнее —  философия потребления»
 
      И тут я  решил поучаствовать, я  же вечный защитник обездоленных, тот самый «но пасаран»,   правда,  уже подросший   и   с изменившимся мировоззрением, когда вместе со всеми вывалился за открывшуюся железную  оградку  в совсем  иную жизнь, в которой и поменял своё  мировоззрение, узнав много чего  для себя нового и интересного, того, чего не знал раньше и не мог узнать, питаясь в основном информацией обо всём  из местной советской прессы, где всё всегда  было о хорошей советской жизни и всегда всё   о плохой западной,  ну,  и упиваясь  теми книжками  Фенимора Купера с Майн Ридом,  и глядя на югославских индейцев, скачущих на лошадях  на экране в кинотеатрах,  а не в реальной жизни.
 
      И потому не вступить в прения, я просто не мог, просто  обязан был,  поучаствовать в этом обсуждении,  как о  бедных индейцах замолвите слово,  так и я   вместе со всеми, не обходя темы злых американцев западников, а  это было до сих пор, как  вечный двигатель нашей  русской идеологии,    актуально,  как та  непрекращающаяся холодная война на почве столкновения западных и восточных мировоззрений,   в которой все те, кто  не с нами, кто   не  «но пасаран», были плохими.
 
       Правда,  я   так  давно не считал,  и потому решил-таки  поучаствовать, потому что, к тому же  теперь же свобода слова,  и я хотел этой свободой воспользоваться, сказав своё  слово, которое было против другого, против сказанного  “  можно сказать изящнее —   философия потребления”, было   иным, и я сказал,  сказал, что   у нас точно такое же мировоззрение, правда,  в придачу к имеющемуся лицемерию.
 
      И тут услышал нечто, ибо какая-то дама, не помню,  кто именно, кажется,  даже не автор поста про краснокожих братьев дакота,  почти на волне « но пасаран», повернувшись ко мне лицом с бледнолицей внешностью, со слезами на глазах   заявила:
 
     —  Сочувствую.

     —   Себе?

     Спросил, не удержавшись я  —  у нас же была свобода слова, под конец своих интеллигентных сомнений, говорить или нет,  вспомнил  я.

 
     Дама, всё ещё в стиле «но пасаран», извернувшись,   ответила:

  —    Вы написали «у нас»,  не знаю, кого вы имели в виду.

   Мне нравилось иногда  это сетевое общение, разговоры ни о чем и непонятно с кем,  тем  более, что здесь как нельзя в большей  степени   можно было проявить дозволенную, наконец,  свободу  слова, и потому я,  не задерживаясь,  продолжил начатую полемику, в которую вступил, решив поучаствовать:
 
      —   А   кому тогда посочувствовали?

     И тут совершенно неожиданно, ну, совсем уже в духе «но пасаран», правда, не имеющего ко мне никакого отношения, я услышал: 

    —   Индейцам!

     Это был кульминационный момент начатой дискуссии на тему краснокожих угнетённых,  и я не мог не позволить себе, уже не сдерживаясь  и не на секунду не задумываясь, ляпнуть, как ляпнула эта дама,  почти ей в унисон, раз индейцам, а речь шла, вроде о сочувствии мне,  то я и не преминул  уточнить:
   
       —    Нам, индейцам?

Но дама, опять извернулась и  ответила:
 
        —  Если вы индеец, то, конечно, я вам сочувствую.

     Я не стал снова уточнять, говоря о том, что я  такой же индеец,  как пресловутый и известный всем советикус и их потомкам Гойко Митич,  а  просто спросил:
 
        —   Моему мировоззрению, которое схоже с западным?

       —    Мне нет дела до вашего мировоззрения!
 
       Обозлилась дама, видя, как разговор уходит от темы бедных индейцев, которым надо посочувствовать  «но пасаран», в иное русло, западного мировоззрения, которое могло оказаться   не таким  и плохим, как многие привыкли считать, слушая обычную пропаганду, почти советского счастья.

       —  Но вы же сочувствуете мне.  А  от чего?

     Продолжил гнуть своё я, уже ощущая себя не на странице  в соцсети, а  в заде суда, где был истец и ответчик.

        — Что вы от безделья  вступаете в никому не нужные дискуссии с незнакомыми людьми на чужих страницах. 

     Поступил ответ от ответчицы, но всё же из соцсети.

      —  Ваша страница в общей новостной хронике, специально на ваш аккаунт никто не заходил.  Вы мне не незнакомый человек, вы —  мой друг по понятиям этой соцсети.  И  вы тоже от безделья тут что-то публикуете тогда.

      —  А  зачем?  — Тоже  удивился  я.

      — Делюсь фрагментом книги с друзьями.

         Тут же отрапортовала та, что была ответчицей и  по совместительству    автором поста про обиженных и угнетённых  индейцев и злых американцев,  когда  уже стали понятны тонкие намёки на толстые обстоятельства, когда   при помощи  фрагмента из книги про дакота  речь шла вообще-то,    о  мировоззрении западников, индейцы были тут ни  причём,  просто поводом, даже не причиной,  этой темы обсуждения, в котором  и я решил принять участие, и был принят за индейца, но уже почему-то совсем не «но пасаран», потому что, несмотря на имеющуюся свободу слова, посмел не согласиться.

      Тем не менее,   диалог продолжился в духе сочувствия   “Кому?  Нам,  индейцам?”,   потому что я снова вернул даме,  автора этого поста её  же слова, поинтересовавшись   у неё от чего она здесь делится такой информацией:

        — От безделья?

    И  как эффект вырытой ямы для другого, она попалась, радостно  ответив:
 
   — Отчасти да, у меня сегодня выходной день.

   А я ей не замедлил,  тоже, как индейцу,  посочувствовать, не смотря на то, что она радовалась:

            — Я  вам сочувствую.

            —  Не стоит, выходной   —  это приятно.

Ещё больше обрадовалась авторша  и нопасаранша в одном лице пользовательницы  этой соцсети,   и снова оказалась в своей же ловушке, удачно расставленной для меня, как для  индейца, потому что я снова вернул ей её же слова:

           — Ну, почему же?   "Но вы же сочувствуете мне.   А  от чего?"
     "Что вы от безделья вступаете в никому не нужные дискуссии с незнакомыми людьми на чужих страницах."


      И это были всё же, всё  те  же  соцсети,  не надо забывать,  в них-то  и  происходила данная полемика, в которой я решил поучаствовать,  и потому...


      —   Не я к вам пришла, вы  — ко мне.

      —   Повторяю, я к вам не приходил,  я ваш пост в общей новостной ленте прочитал.

        —  Хорошо, спасибо.

        —  И вам,  за то, что посочувствовали моей честности, тому, что, я,   не являясь индейцем, не имея принадлежности к западной культуре, сказал о том, что и мы, те самые, что самые добрые и не меркантильные, не отличаемся от остальных   потребителей этого мира,  мира не только западного.

        В общем, какой-то не такой это вышел «но пасаран», каким было принято его считать в  советские времена, правда, каким он был всегда на самом деле, что не могло не радовать, что хоть здесь имела  место правда.

26.03.2022 г
Марина Леванте