Россия никогда не жила так хорошо...

По моему мнению, Россия никогда не жила так хорошо, как сейчас. Мы забыли, что ещё совсем недавно в магазинах ничего не было, а если появлялось (тогда говорили «выбрасывалось»), то мгновенно выстраивалась огромная очередь.

Я помню в детстве, в хрущёвские времена, мы стояли в очереди за хлебом с шести часов утра, на руке писали номер химическим карандашом, чтобы никто без очереди не влез и только согласно этому номеру ты получал заветную буханку, одну на человека, поэтому в очереди стояли иногда все члены семьи. До сих пор чувствую вкус этого хлеба.

Через много лет, когда я оканчивала Свердловский Институт Народного Хозяйства им. Плеханова, мы всей группой решили отметить сдачу государственного экзамена по политэкономии. Для чего отправились в знаменитую Берёзовую рощу, находящуюся за нашим ближайшим соседом, Горным институтом. Именно там студенты всех поколений наших ВУЗов встречались, влюблялись, отмечали знаменательные события и просто выпивали.

Мы зашли в ближайший гастроном. Унылая картина предстала перед нашими глазами: большие застеклённые витражи освещали девственно чистые, пустые прилавки. И только в одном из них сиротливо жались друг к другу плавленые сырки «Дружба». Ну, что ж, вопрос с едой был решён.

С  алкоголем тоже не было проблем, в достаточном количестве имелась водка «Особая» (прозванная в народе сучок), разлитая в стеклянные бутылки сине–зелёного  цвета, она не вызывала желания выпить. Но выбора у нас не было, наше стремление повеселиться было неистребимым. Даже нашлось чем запить эту гадость, приторно–сладкая газированная вода «Дюшес» не была дефицитом.

Процесс поглощения этой адской смеси запечатлел на плёнку наш нештатный фотограф Лёша, как говорится, это надо было видеть! И всё равно, мы были счастливы, молоды, веселы и перед нами лежала вся жизнь.

Нашему поколению, несомненно, повезло, мы прожили свою жизнь без глобальных войн и потрясений. Чего не скажешь про наших родителей. Что только не выпало на их долю.

Мой папа был репрессирован в 1938году, а родителей мамы, приблизительно, в 1928году раскулачили. Папы нет в живых уже 48лет, а мама умерла 11лет назад.

Хочу записать то, что я знаю о них, пока я в твёрдом уме и трезвой памяти. Надеюсь, что потомкам это будет интересно, жаль, что многого я не смогла выяснить, а спросить уже не у кого.
Я решила узнать подробности в Архивах, потому что от мамы об отце я слышала только, что он сидел в «каменном мешке», без еды и воды, чтобы утолить жажду соскребал лёд с пола, что его вызывали на допросы и били.

Свидетелем раскулачивания своих родителей, Устроева Василия Ануфриевича и Татьяны Григорьевны, мама была сама. Ей было, примерно, десять лет. Жили они в д. Талица, у них было крепкое крестьянское хозяйство, большой, мама его называла, «пятистенный» дом, лошади, земля. Работали с ранней зари до захода солнца.

 Семнадцать детей родила моя бабушка Татьяна, большая часть из них умерла. Дед Василий был очень крутого нрава, никаких возражений не принимал, его слово было первым и последним. Бабушка Татьяна слыла на деревне необыкновенной чистюлей. Клопы и тараканы были в то время непременным атрибутом.

 В доме бабушки такой живности не водилось, потому что зимой, в самые сильные морозы из избы выносился весь скарб на улицу, двери открывали, всё вымораживалось.

В семье работали все. Мама рассказывала, уже в четыре года её будили с взрослыми до восхода солнца и все ехали в поле. Нужно было погонять лошадь, на которой она сидела верхом. Лошадь тянула плуг. Если мама засыпала, что неудивительно в её возрасте, то получала удар хлыстом.

 На праздники замешивалась «большая квашня», пеклись пироги, шаньги и куличи. Бабушка непременно обносила своей стряпнёй всю бедноту в деревне.

Эта-то беднота и проводила раскулачивание.
Накануне, поздним вечером, в дом прибежал кто-то из родственников и сообщил, что Василию Ануфриевичу и старшему сыну надо бежать из деревни, утром будут всё изымать, а их собираются расстреливать. Как выяснилось через несколько лет, бежали они в Сибирь.

Наутро в дом пришли члены правления во главе с новым председателем, бывшей Нюшкой, а теперь Авдотьей Ивановной.
 Была её семья на деревне голимой беднотой, но не потому, что проклятые кулаки их эксплуатировали, а потому, что работать они не хотели. Пьянствовали да детей рожали. Им Татьяна Григорьевна всегда носила еду и одежду.

  —  Помню, сидели мы на холодной печи. Мама обхватила нас всех и тихо плакала. Забрали всё подчистую. Даже содрали верхнюю одежду, оставили в исподнем, — рассказывала мама. А брать было что, жили они «справно», у всех были добротные полушубки, шали, платки, платья. В их доме, отныне, поселилась  Авдотья Ивановна.

 Им же отвели старую полусгнившую баню на краю деревни. Бабушка так и не оправилась от горя, начала болеть и через год умерла. Моя мама оказалась, буквально на улице, приходилось и зимой ночевать на околице под забором и в стогу сена.

Иногда, втайне, её подкармливала хлебом заведующая столовой. За хлеб начала мыть полы, чистить картошку, убирать посуду, а работать мама умела и её старательность и аккуратность понравились, ей позволили ночевать в столовой.

Это показалось маме раем: тепло, сытно. Что ещё нужно? Счастье длилось недолго, какой-то «хороший человек» сообщил куда надо, что в столовой пригрели кулацкую дочку. Уж, тут не поздоровилось всем, заведующую уволили, маму отправили в лес, сучки рубить на лесоповале.

Через некоторое время маму забрала к себе тётя Маруся, жила она в бараке, в маленькой комнатушке, вместе с тремя детьми и мужем. Спали все на дощатом полу, из щелей которого, несло холодом. Спасением была только печурка в углу комнаты, топили её всю ночь.

В одну из таких студёных ночей неожиданно появился отец, Василий Ануфриевич. Он разыскал дочь и хотел её забрать к себе. Но неожиданно для самой себя и, тем более, для отца, та отказалась с ним ехать, о чём жалела потом всю свою жизнь. У него не было времени её уговаривать. Уехал он до рассвета и больше она никогда его не видела и ничего о нём не слышала.

Прошло несколько лет, у тётки подрастали дети, маме нашли жениха и выдали её за «рябого Ефимку», которого она тихо ненавидела и втайне мечтала уйти от него. Умерший вскоре после родов ребёнок, поставил точку в их браке.

Теперь она жила одна в маленьком деревянном доме с палисадником на улице и большим огородом «на задках», куда выходили два окошка. В них весной стучали ветки рябины, и роняла свои пахучие цветы черёмуха.

Работала она в то время на шахте Южной треста «Уралзолото», возила вагонетки с отработанной рудой, потом машинистом компрессора. Где-то там и заприметил маленькую, голубоглазую Настю высокий, статный Иосиф (мой будущий отец), работавший в то время механиком. Не отошедшая ещё от первого брака, на его знаки внимания она не отвечала. Да, и чужую семью разбивать не собиралась. Был он женат и имел двоих детей.
Но однажды он пришёл к ней в дом и сказал —  «Это мой сын Андрей, ему четыре года, мы будем  жить вместе».
В сорок пятом году родилась моя сестра Галя, через семь лет – я.

Почему этих двух людей, кулацкую дочку и репрессированного в тридцать пятом, свела судьба? Не потому ли, что на них оставило свою жестокую метку, то чёрное время. Её силой разлучили с родителями. А он сам прервал связь с родителями, не вернувшись, домой, в Казахстан, после демобилизации из Армии и ничего о себе не сообщив родным.

Хотя он был чужаком в этой уральской глубинке: чудное его имя не прижилось и стали звать его Валентином, польскую фамилию всячески перевирали, и никто не мог написать её правильно с первого раза. Да, и внешне, высокий с орлиным носом, он не походил на коренастых и курносых уральцев. Но он прожил здесь всю оставшуюся жизнь и не искал встречи с родственниками, в отличие от них. 

Прошло много лет, мне было уже одиннадцать, когда в нашем домике неожиданно появился большой красивый, весёлый и шумный человек, дядя Дима. Это был его младший брат, подполковник, служивший в Мурманске, разыскавший нашу семью.

  Мои родители, привыкшие к лишениям, жили очень скромно, а тут на нас обрушилась целая лавина подарков и всяческих вкусностей, было легко и радостно, даже я, переживавшая период «гадкого утёнка», была счастлива.

Летом этого же года папа повидался со всеми своими братьями и сестрами, жившими в далёком Казахстане. Осенью у него обнаружили рак головного мозга, сделали операцию, он пролежал девять месяцев парализованным и умер в 54 года. В редкие минуты просветления, когда он приходил в сознание, мы разговаривали: «Вот поправлюсь, встану на ноги, и мы уедем жить в Краснодарский край».

Самое интересное, что его желание сбылось самым неожиданным образом через тридцать восемь лет. Моему мужу предложили место работы в Краснодарском крае (вот только тогда я и вспомнила слова отца), где мы и живём уже почти тридцать лет. С нами последние десять лет жила мама, она умерла в 85 лет.

Много вопросов останется без ответов, но кое-что мне удалось выяснить о прошлом моих родителей.
Из архивной справки я узнала, что папа был арестован в 1938 году по обвинению в причастности к разведывательным органам одного иностранного государства. Подозревался, как участник диверсионно–повстанческой организации, что следствием  не подтвердилось.

А вот сведения о семье Устроевых (маминой) отсутствуют. То есть, «тупо» (как сейчас говорят) всё забрали и даже бумажку не составили. Вот такие ВРЕМЕНА были.

А вы говорите, что мы плохо живём…

Март 2018 года.