Питер trip

Чаек крики над Фонтанкой,
Жемчуг толченый в небе над Финским,
Золотые, холодные сфинксы, канал Грибоедова, конец марта.
Убегали на север, в рукаве держа карту
С парками и ресторанами,
Шкатулочной квартиркой в питерском колодце.
Сердце так необычно колотится, если выпить у сербов ракии, у индусов поесть панира,
Когда в другой стороне мира ворочается война.
Больна, полоумна, несчастна 22-я весна,
Хотя солнце немилосердно ярко и жадно грызет в каналах лед.
Думать, что это всё однажды пройдёт, отомрет невыносимо жалко.
Жарко спать на огромной кровати, словно она плот, а время несет, уносит жирных уток под каменным мостом, обжигающий виски и наш дом все дальше и дальше. И в разговорах становится всё меньше фальши, а больше больных, жалящих слов. Кажется, что ты никогда не умрёшь, а будешь течь во мне студеной водой из проруби блокадного Ленинграда, жестко, горячо, не зная преграды, не ведая забвения.
В таких квартирах, как эта, должны водиться привидения. Они допивают за мной остывший чай и скучают по твоему кофе. Нам ведь не было никогда плохо, это просто изрезанный мир выпал нам для проживания. Для перешагивания границ, для исполнения желания, швов сшивания, ртов слияния, ног сплетения, рук, стекла окон.
Сплести бы понятный и теплый кокон из риса с шафраном, тартара, вина и утра. Не выходить из комнаты, пристанища и убежища.
Слушать чаек, будто море рядом, любить всех и тебя, словно творится что-то изнутри божественно неизбежное.