Поэма - Амазониада -

Андрей Геннадиевич Демидов

АМАЗОНИАДА


поэма

                Не изменившись в лице, взял Сократ у
                тюремщика чашу с ядом и выпил её до дна.

                Л. Толстой «Греческий учитель Сократ»

Оглавление:

Предисловие от автора

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ. Путешествие греков к дикой Таврии. Нападение амазонок девы-воина Хели. Поражение греков в бою с амазонкам. Явление Афины Паллады. Город амазонок Новый Аргос. Брачная ночь и ритуальный поединок. Явление бога войны Ареса. Разговор богов Зевса, Ареса, Афины. Песня у погребального костра. Северная ссылка поэта.

ПЕСНЬ ВТОРАЯ. Бегство из плена амазонок. В плену к финикийцев. Смерть хетта. Спасение поэта Аполлоном. Веление Аполлона отпустить поэта. Опасная дорога мореходов. Приношение жертв Посейдону. Морские чудовища. Кораблекрушение у берега Трои.

ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ. Аякс и Агамемнон в бою. Ахиллес в бою. Поход спартанцев на амазонок. Осада столицы амазонок Аргоса. Убийство царицы Хели. Превращение Артемиды в медведицу. Бегство спартанцев от Артемиды. Гибель спартанцев, спасение царевны Улии. Боги решают судьбу Улии. Суд Зевса.

Глоссарий


ПРЕДИСЛОВИЕ ОТ АВТОРА

Почему русский автор в XXI веке вдруг обращается к теме Троянской войны, отстоящей от него на 33 века назад, хотя и в его время войн хватает? Ведь для современного русского человека даже Ленин и Сталин как инопланетяне, а «коллективизация», «индустриализация» как «Марсианские хроники» Брэдбери или того хуже «Хроники Нарнии» Голливудских студий. Зачем, в то время как большая часть человечества идёт по пути упрощения и «отключения мозга» для экономии сил, нервов и продуктов питания, автор наоборот «мозг включает» и переносится с его помощью (как в волшебной машине времени) во времена, когда на Земле властвовали боги Олимпа, жили Аякс, Ахиллес, спартанцы, троянцы, амазонки? Наверно потому, что в мире есть две вещи, не знающие границ: Вселенная и человеческое сознание. Вот это не имеющее границ человеческое сознание и переносит человека как «машина времени» куда угодно. В этот раз угодно было перенестись на 3300 лет назад в Европу, Северную Африку и Малую Азию. А ещё потому, что природа (а человек часть природы, а поэт человек) не рациональна. Будь природа до конца рациональна, так как её объясняют учёные, червяк никогда не эволюционировал бы в человека. Ведь жить червяком куда как рациональнее.
Что вообще тянет человека путешествовать, в том числе во времени? Конечно калейдоскопичность впечатлений. Они укладываются в память как цветные стёкла детской игрушки «калейдоскоп» и наполняют сознание переливающимся разноцветным светом причудливых рисунков. Если это помножено на знания по истории места, где происходят путешествия, калейдоскоп получает ещё четыре измерения, наложенные на четыре измерения сегодняшние: глубину, ширину, высоту и время. Со временем приходит и романтическое восприятие, метафоры, аллегории.
Так глубинный Китай становится похож на бескрайнее рисовое поле, внутренняя Монголия на огромный кусок копчёной конины, Швеция напоминает железный слиток. Иран походит на раскрытый цветок, а все приморские курортные города похожи на одинаковую помойку — пёстро, густо, плохо пахнет.
Италия зимой — страна ватников. В стёганых ватниках ходит каждый третий. Русь утратила первенство по ватникам навсегда. И тут тоже!
Когда около 500 года часть славян с территории нынешних Сербии, Хорватии, Южной Польши, Чехии (то есть с территории бывших римских имперских провинций Далмация, Паннония, Дакия) двинулись (как евреи из Египта в Ханаан) в исход на европейский север и северо-восток (в том числе на территории нынешней центральной России, где проживали финские и прибалтийские племена куршей, голиндов, мокши, эрзи, марийцев и других), они принесли с собой туда не только язык, возникший под влиянием латинского, но и римские нравы — постоянное стремление наскочить, поработить, ограбить, неравенство, распущенность, пьянство.
Патриархальные финские и прибалтийские сообщества вступили с пришельцами из римских пределов в долгое силовое, культурное и религиозное противостояние, незаконченное до сих пор. И сейчас, как и тогда, русские славяне с коренными народами захваченной земли живут чересполосно, призвав ранее себе северных князей и их частные военные отряды для покорения аборигенов и захвата их земель, назвавшись русскими, являя потом основу для захвата огромных территорий русскими князьями, а потом царями и императорами.
Русские люди распространили своё самоназвание на часть коренных племён: голиндов, мещеру, марийцев, мокоши, эрзи, потом степняки и монголы к чересполосице добавили свои компактные места проживания. Вот так возникла и продолжает существовать эта чересполосная страна Россия. Самая земная из земных, хотя, по сути первозданный космический корабль для своих глубинных жителей, на котором они летают в космосе тысячи лет.
Находясь в подземке мегаполиса Нью-Йорка, кроме станции работы архитектора Калатравы, думаешь: «Нет, это не космический корабль! У них до сих пор отопление паровое!» Но потом, поднявшись на высоченный Эмпайр Стейт Билдинг мирового мракобеса, у которого руки по локоть в крови человеческой, — Рокфеллера, видишь город и думаешь: «Нет, Нью-Йорк — это космический корабль всего человечества, хоть бы и на водном пару!»
Вот Версальский дворец со стороны парка смотрится однообразной громадой, похожей на лежащий на боку небоскрёб, вроде Эмпайр Стейт Билдинга. Лежит Версаль пустой, скучный и пыльный. Наверное, и небоскребы Нью-Йорка ждёт такая судьба в своё время.
...Почему Греция? Увидев Версаль, увидев Париж, нельзя умирать, пока не увидел Грецию. В Греции круглый год воздух особый. Так пахнет в России воздух только весной, запах цветения, свежести и надежды, и хочется верить в Бога, и под повсеместными круглогодично плодоносящими апельсиновыми деревьями и оливами социализм вроде как вовсе не обязателен, и ничего не нужно экономить, и централизованно распределять. Всё сделано Богом.
С архитектурной точки зрения солнечные Афины, как ни странно, больше похожи на Бейрут или Бенгази с гладкими коробками малоэтажных бетонных домов и садами на крышах, чем на греческий город, как он представляется из России. В этом смысле центр пасмурной Москвы с фронтонами, колоннадами, львами и пиками оград, архитектурно — более греческий. Угасающий стиль, угасающий город, которые никак не угаснут. Взлёт не всегда завершается крахом, как например, в случае с Венецией.
Венеция — законсервированный глобальным мировым финансовым кризисом 17-го века город. Это сработало лучше всякого извержения, вроде погибших городов Помпеи и Геркуланума, засыпанных пеплом и похороненных извержением Везувия. Венеция состарилась как человек и умерла. Осталась мумия, которую за деньги демонстрируют туристам. После открытия Америки, все европейские капиталы устремились в торговые операции Испании и Португалии. Был открыт путь в Китай помимо торговой оси Венеция — Стамбул. Китайские товары пошли другим путём. Венецианские торговые дома разорились и перебрались в Британию. Их военный флот, некогда самый сильный в Средиземноморье, сгнил. Их гениальная идея городских каналов, вместо метро и трамваев, не помогла. Республиканский строй богатых венецианских семейств тоже не помог. Промышленности Венеция не имела. Теперь Венеция действующий город-призрак, жалкий памятник средневековому капитализму, жадности и кичу.
У Венеции есть старшая сестра — Флоренция, которая и теперь живее всех живых. Когда сидишь весной на террасе виллы на холме Фьезоле над Флоренцией и плывут мимо облака, такое чувство, что неспешно едешь в салоне самой большой и дорогой машины на свете, (в пику тому, что когда идёшь летом по ветреным улицами Нью-Йорка между небоскрёбами, когда и облаков не видно, кажется, что ты внутри работающего грохочущего и воняющего мотора, этой машины).
Современное искусство, безусловно, есть, но в нём нет красоты, а Флоренция — это памятник совершенному искусству, которое мы потеряли. Именно у Флоренции, похоже, есть открытый коридор времени. Такой коридор, безусловно, есть и в старой части Рима. Быть там, всё равно, что ходить по развалинам Атлантиды на дне океана.
Рим — Великий неудачник. Принципиальное сходство и различие Древнего Рима от Армении в том, что Древний Рим просуществовал 1000 лет, а Армения, возникнув как государство одновременно с Древним Римом, существует непрерывно до сих пор.
Древняя Греция тоже не так уж и далека от нас. Чеченцы, ингуши, осетины, насколько о них известно, сильно напоминают своим сознанием и деяниями древних греков времён Троянской войны, греко-персидских войн и походов Александра Македонского. Такая же изолированность долины от долины, как и греческих островов, такие же горы, леса, бурные потоки, язык чем-то похож, общая прародина в Малой Азии, культ физической, силы, культ оружия с пелёнок, бороды, каменные постройки, бараны и козы, похищение женщин и скота, мужественное убийство слабых, тренировка воинского искусства на беззащитных, бесконечная война всех против всех и общая война против внешних иноверцев: царь Дарий как Александр II, Ермолов и Ельцин, кровная месть, собственные амазонки,  демократия старейшин, диктатура одиночек. «Фермопилы» — оборона Грозного, «персидский поход» — вторжение в Дагестан, «Геракл» — Шамиль, «Агамемнон» — Дудаев, «Ахилл» — Басаев, «Леонид» — Масхадов, «Ясон» — Радуев. Очень всё похоже на далёкие легендарные времена...
Это не значит отсталость. Это просто другое. Те, кто был в Центральной Америке на Юкатане, в Мексике, могли понять и ощутить, что ацтеки к появлению Колумба и Кортеса не были отсталыми. Они просто были другими в других условиях жизни. Они не имели колеса не потому, что не могли его изобрести из-за скудоумия, просто горный рельеф делал пешие перемещения груза эффективнее. Для колеса нужна была тяговая сила, а лошадей не было в Америке не из-за глупости индейцев, а из-за лености природы.
То же касается отсутствия стального оружия у индейцев. Если бы у европейцев и их предков из Малой Азии было в достатке вулканическое стекло обсидиан, острое как бритва, никто бы из них не стал заниматься металлургией. Кукуруза и маниок на Юкатане растут как сорняк, и железные плуги там тоже были не нужны, это не каменистая почва Греции или Испании, где без железного рало-плуга тяжело.
Ацтеки имели настолько большое военное преимущество надо всеми известными им племенами Центральной Америки, что огнестрельное оружие или что-то подобное им было не нужно. Тем более, что им нужны были люди с войны живые для жертв богам, и убивать их воинам не рекомендовалось. Агрономия, астрономия, мелиорация, строительство были у ацтеков на высоте. Знай они о европейцах хоть на полвека раньше, гонку вооружений они бы испанцам не проиграли. А вот у североамериканских индейцев шансов не было.
Ничто не вечно, ничто не проходят бесследно. Вот и самое парадоксальное в истории с бесноватым фюрером Гитлером то, что различные и бесчисленные, вырастающие словно из под земли, германские племена, начиная со времени борьбы с древним Римом, действительно сыграли одну из главнейших ролей в этногенезе большинства ведущих наций планеты, это: немцы, англичане, французы, итальянцы, испанцы, австрийцы, бельгийцы, голландцы, евроамериканцы, шведы, норвежцы, датчане, прибалты. Так что говоря «Deutschland uber alles!» нацисты знали, что говорить для одурманивания сознания людей через возбуждение гордости за общность с великими древними. Именно этим объясняется, в частности то, что самыми яростными защитниками берлинского Рейхстага в 1945 году были не немцы, а шведские эсэсовцы.
Берлин обращён в прошлое, скучен и рационален как «Mein kampf». Для интернационалистов вопрос национальности вторичен. Главное — справедливость и мировоззрение. Главное, за кого человек — за богачей и их слуг (холуёв) или за простой народ. Поскольку основные черты характера любого народа связаны прежде всего со средой его обитания и условиями жизни, нужно констатировать, что знаменитая немецкая аккуратность и пунктуальность следствие вечной немецкой бедности и скудости жизни. Даже элементарная гигиена у них, несмотря на все достижения прогресса, оказалась не на высоте. Вот арабы и евреи используют душ всегда после исполнения большой нужды. Частично женщины и мужчины некоторых европейских народов с помощью биде поступают так же, а остальные-то из числа «превыше всего» так и ходят всегда грязными после туалета, проведя малоэффективную манипуляцию с помощью бумаги. Садятся потом на это место, занимаются спортом, танцами с остатками на себе. Поют грязные нам песни с экранов и руководят демократическими странами с отходами жизнедеятельности внутри штанов и чулок.
Вся цивилизованность человека испаряется, когда понимаешь какое грязное создание перед тобой. Может быть поэтому мысли людей так грязны, грязны потому, что грязны они сами. Невольно хочется стать арабом или евреем, но не жидом. Когда еврей издевается над евреем, он становится жидом.
Правители, цари, императоры... Самые главные враги своих же народов. Чем более громадные строительные проекты позволяли себе правители в свою честь, тем меньше сил оставалось на защиту страны. Если бы египтяне меньше тратили биологической энергии на создание непрактичных громадных памятников сумасшедшим фараонам, то гораздо тем больше энергии осталось бы у них на армию и флот, и ни Александр Македонский, ни Юлий Цезарь их бы не завоевали, не выкачали бы ресурсы. То же касается Чингисхана и его потомков, но с другим знаком, когда малочисленные кочевники из Забайкалья завоевали огромную империю, не создав ни одной мегапостройки, направив всю энергию монгольского народа на нужное дело, демонстрируя пример сверхконцентрации биологической энергии народа.
Пётр I завозил в Россию образованных немцев, голландцев, шотландцев и страна вырвалось вперёд. Пётр I хотел стране процветания. Ельцин начал завозить в Россию необразованных таджиков, узбеков и киргизов, и страна «вырвалась» назад. Ельцин чего хотел для страны? И вообще, о стране ли думал?
Так было всегда. Характер уже раскопанных захоронений императоров Китая, масштабы и уже сделанные ужасные находки, не оставляют сомнений в том, что гробница первого китайского императора Цинь Шихуанди в горе Лишань является местом массовых убийств десятков тысяч чиновников, наложниц, рабочих, слуг, солдат, животных, останки которых (в отличие от ненайденных останков шести миллионов жертв еврейского Холокоста) до сих пор там. Вот и останков непризнанного славянского Холокоста предостаточно. Понимание того, что на таком фундаменте стоит китайская государственность, сильно подорвёт образ современного Китая и его коммунистического правительства. Вот что создало запрет на раскопки огромной земляной пирамиды; и запрет никогда не будет отменён.
Таковы все правители по сути. Только Ленин, Сталин, Мао Цзедун, Дэн Сяопин, Фидель Кастро и некоторые другие были исключениями из животного правила доминирования ради доминирования.
Времена, описанные в поэме «Амазониада», — не исключение. Эта поэма о том, что могло остаться за рамками внимания Гомера. Много ещё чего могло быть на самом деле в те далёкие времена Троянской войны и на территории Таврии, получившей много позже название Крым. Гомер этого не написал. Но никто не может точно утверждать, что этого не было на самом деле. Итак...
1261 год до нашей эры. Уже несколько лет идёт Троянская война. Отряд мореплавателей из Эллады (нынешней Греции) высаживается на благодатном берегу Таврии. Среди них спартанцы и поэт Филоменес из Афин. Здесь они начинают возводить город, но подвергаются нападению амазонок. Выживших амазонки берут в плен...


ПЕСНЬ ПЕРВАЯ

Путешествие греков к дикой Таврии. Нападение амазонок девы-воина Хели. Поражение греков в бою с амазонками. Явление Афины Паллады. Город амазонок Новый Аргос. Брачная ночь и ритуальный поединок. Явление бога войны Ареса. Разговор богов Зевса, Ареса, Афины. Песня у погребального костра. Северная ссылка поэта. Герои. Высадка в Таврии. Новая Спарта. Сражение с амазонками. Плен.


Вышел на небо прекрасный бог Гелиос в бликах восхода.
Тут уж проснулись герои одни в бесконечном пространстве.
Здесь только звери живут. Никогда небывало народа.
Только природа царит в первозданном убранстве.

Много ахейцев мечтали дойти к краю мира,
Но не вернулись, исчезнув в бурлящей пучине.
Их поимённо всех помнят сказители, славят их лирой,
Не упиваясь слезами и не предаваясь кручине.

Дома прекрасные девы всё ждут мореходов с победой.
Им Посейдон улыбнётся и жертвы возьмёт, и подарки.
Новые земли ахейцам откроет под ласковым небом:
Пастбища, тучные нивы под солнцем умеренно жарким.

Смотрят на храбрых героев с Олимпа бессмертные боги.
Их развлекает как игры за счастьем погоня людская.
В древность седую уходят степенно морские дороги,
Что будет завтра со всеми и боги про это не знают.

Плыл на восток достославный атлет Эврипид из Эфеса.
Ждут чудо силы большой от него Олимпийские игры.
Ловкий кулачный боец и силён в поднимании веса.
Против него не смогли бы сражаться и злобные тигры.

С ним плыл красавец Патрокл, что торгует вином повсеместно.
Уксус он возит повсюду, оливки, пшеницу и масло.
Как потерял он торговый свой флот никому неизвестно.
В горе искал корабли он по морю два года напрасно.

С ними поэт Филоменес писавший прекрасные песни.
Он афинянин. Философ. Жил в странствиях в странах далёких.
Сеял он этику жизни, где мог, даже в огненной бездне,
Чтобы смягчить молодой мир людей беспредельно жестоких.

В море, бурлящем Негостеприимном, блуждали полгода.
Северный берег их не принимал, волны вздыбливал лихо.
Но вдруг унялся Эол, и наладилась всюду погода.
Вот отыскали залив мореходы, причалили тихо.

Радостно вышли усталые люди на берег песчаный.
Не было здесь ничего, только гущи бурьяна.
Жаркая даль за горами раскинулась, ветер дул пряный,
А за горами в степи плыл мираж океана.

Резво на береге птицы порхали, слух песней чаруя.
Бодро бежали ручьи, забавляясь течением сильным.
Стал говорить всем Патрокл, на поля и ручьи указуя,
Что здесь взойдёт виноград для вина урожаем обильным.

С ним Эврипид согласился и воины все согласились.
Камни таскать стали с гор, возводить неприступные стены.
Только поэт Филоменес от мрачных предчувствий томился,
Зная, что рай не бывает пустым на краю Ойкумены.

Город решили назвать Новой Спартой по просьбе спартанцев.
Здесь Эврипид дал всем клятву до смерти за город сражаться.
Праздник устроили. Было на нём много песен и танцев.
После поспешно корабль за припасами стал снаряжаться.

Вскоре отплыли Патрокл и гребцы за лозой виноградной.
В путь долгий их провожал Эврипид с Филоменесом грустно.
Дня три прошло. Вдруг война. Светлой ночью прохладной
Всадники-девы с оружием берег заполнили густо.

***

Дева-воитель меж них появилась в браслетах блестящих.
На быстроногом коне разъезжала она без одежды.
Крикнула, что не потерпят она мореходов пропащих:
«Пусть чужестранцы-мужчины забудут на жизнь здесь надежды!

Здесь Артемиды земля и Арес благородный бывает.
Тут Афродита рожает детей Олимпийскому богу.
Гибнут несчастные те, кто случайно сюда заплывает,
Ветром злодейской судьбы отыскавшие к смерти дорогу!»

Ей отвечал Филоменес тогда про священное право
Храбрых ахейцев, могучих данайцев, троянцев свирепых,
Данное Зевсом: вторгаться везде и творить там расправу.
Этому Зевс покровительствует, правды древние скрепы.

Звонко смеялись в ответ амазонки и всадница Хели.
Всюду костры развели, расписали узорами лица.
Древками копий стучали в щиты и воинственно пели.
Так звали девы-воители греческих воинов биться.

«Переговорам нет места!» — развёл Филоменес руками. —
В переговорах я опытом здесь всех дорийцев богаче!»
Стал Эврипид собираться на бой, как он делал годами.
Славу Афине воспел, и богиню просил дать удачу.

Взял Эврипид щит блестящий и меч острый свой смертоносный.
Шлем пышногривый надел. То же сделали двое спартанцев.
Вышли за стены. Построились кругом в молчании грозном.
Воины-девы, крича, окружили троих чужестранцев.

Стрелы пустили они змеежалые точно и густо.
Дротики сильно метали свои медноклювые следом.
Но попадали в щиты пеших воинов с грохотом, звоном и хрустом.
Не причиняли  вреда, словно вред был спартанцам неведом.

Спину друг другу прикрыв, три героя на гору шли смело.
Там в лунном свете наездница Хели надменно стояла.
Несколько раз амазонок копьём Эврипид бил умело.
Падали девы на землю и кровь их траву заливала.

Их добивали мечами, и змеи из них расползались:
Красные эти кишки под копыта коней попадали.
Но лишь смеялись живые, как будто в бою забавлялись.
Между собой соревнуясь, скакали и стрелы пускали.

Всё же попала стрела одному из спартанцев в колено.
Он оступился, упал и открыл спины воинов рядом.
Тут же второму спартанцу пробил дротик шейную вену.
Крикнул: «Спасайтесь!» — и рухнул он мёртвый на дротик проклятый.

Тот, что был ранен в колено, добит был копьём сзади в спину.
Хели направилась вниз, где один Эврипид оставался.
Кровь в лунном свете на меди сияла, подобно рубину.
Битвы желал Эврипид. Только больше никто не сражался.

Сверху сеть крепкую бросили, петли на руки и ноги.
Будто быка для игры повалили, подняться не дали.
Счастье в бою победить амазонок давалось немногим.
Только Геракл и Тесей амазонок в бою побеждали.

Скорбно воззвал со стены Филоменес и вышел во поле.
Павших спартанцев с горы он к ручью перенёс по уклону.
Тщательно вымыл тела и, могильщиком став поневоле,
Он на глаза положил им монеты, как плату Хорону.

Пусть Ахиллес не увидел их мужества в битве неравной
И не у Трои они в это время погибли, сражаясь.
Песня поэта о павших и светлой была, и печальной.
Ветви собрал для большого костра он, скорбя и мужаясь.

Не помешали ему амазонки, а только смотрели.
Рушили стены они Новой Спарты, легко и играя.
Вот подвели Эврипида они к торжествующей Хели
И на колени поставили, силой гордыню карая.

«Смерти достоин ты, злобный захватчик, за дерзость такую!» —
Молвила грозно царица, и всадницы все зашумели.
Жертвой кровавой хотели задобрить стихию морскую,
Чтоб корабли мореходов наяды бросали на мели.

Тут в небесах тёмных что-то блеснуло. Луна задрожала.
Облако света промчалось стремглав по мосту звездопада.
Били из облака яркого молний сверкающих жала.
Так перед всеми предстала богиня Афина Паллада.

Золото всё покрывало доспехи её и одежды.
Блещущий щит с головой змееглавой Горгоны Медузы.
Гимн справедливости громко звучал, воплощая надежду
На покровительство этой воинственной музы.

В свете костра мёртвых тел, что зажёг Филоменес печально,
Стало Афине Палладе лицо его видно подробно.
Он был похож на Палланта, убитого ею случайно
Друга, когда в раннем детстве играли вдвоём беззаботно.

«Вы не убьёте теперь морехода! — сказала Афина. —
Пусть подойдёт, назовёт муж достойный мне имя сначала!»
«Хоть жаждет мести кровавой вся наша равнина,
Мы уступаем тебе, Зевса дочь!» — Хели ей отвечала.

Взор опустив, подошёл Филоменес. Назвал громко имя.
Он рассказал без утайки, приплыли зачем и откуда.
Грустный поэт объяснил всё умело делами благими.
Лишь по вине амазонок свирепых случилось так худо.

«Ты мне напомнил погибшего в детстве любимого друга.
Вижу, на поясе флейту ты носишь, и это отрадно.
Мне, как оплату за жизнь, поиграй без испуга.
Слух мой потешь, афинянин!» — велела Афина Паллада.

Стал Филоменес играть. Закружилась мелодия нежно
И над телами спартанцев сгорающих с дымом смешалась.
Душу тревожа и радуя сердце носилась безбрежно
И затихала на лунных тропинках как будто смущаясь.

«Если когда-то потешишь ты музыкой слух Аполлона,
Знай, что не хуже него ты флейтист. Это очень опасно.
С Марсия кожу содрал Аполлон за игру без поклона.
Лучше, чем бог всемогущий на флейте сыграл он напрасно!»

Это сказав, ввысь взлетела Афина, оставив забаву.
В Трою она унеслась в колеснице по звёздной дороге.
Там Агамемнон с Приамом за честь воевали и славу.
В ход той Троянской войны собирались вмешаться и боги.

«Пленных с собой заберём в Новый Аргос!» — велела царица.
Крепко затем Филоменеса и Эврипида связали.
Так понесли по горам их на спинах тугих кобылицы
За амазонками в непостижимые дикие дали.

Ехали степью потом между рек и высоких курганов.
Тут рассмотреть удалось амазонок довольно подробно.
Рослые, сильные девушки все, словно дети титанов.
Светловолосы и голубоглазы, Афине подобны.

Город их Северный Аргос лежал у реки полноводной.
Как корабли, кверху днищем, большие дома возвышались.
Храм Артемиды стоял между ними горой благородной.
Там подношения кровью и золотом ей совершались.

Все амазонки растили детей атлетичных и стройных.
Девочек только растили, а мальчиков всех убивали.
Женщин считали они совершенней мужчин недостойных.
Лучше мужчин ремесло знали, лучше мужчин воевали.

Лишь для зачатия ими мужчины в походах пленялись.
Редко в живых оставляли мужчин после первой же ночи.
Женщины от бесполезных нахлебников так избавлялись,
Жадных до благ, до богатств, обретённых другими охочих.

Хели велела к ней в дом привести в эту ночь Эврипида.
Стали его отмывать и причёсывать девы-рабыни.
Для Филоменеса сделали клетку ужасного вида,
Где он не мог ни присесть, ни согнуться отныне.

Долго молил он собравшихся возле него амазонок.
Много рассказывал он про народ свой большой и свободный.
Птицей взлетал к небесам его голос, прекрасен и звонок,
Но лишь презрением был удостоен поэт благородный.

***

Вот Аполлон, брат-близнец Артемиды, промчался по небу.
Гелиос следом за ним пролетел в золотой колеснице.
Ночь отразила в озёрах Луну, как большую монету.
Ветер прохладный овеял поля полновесной пшеницы.

Девы в дом Хели ввели Эврипида и там привязали.
Всё что хотела она, получала всю ночь от мужчины.
Песни подруги её рядом пели, нагими плясали.
Маски наяд надевали и буйных сатиров личины.

Вывел, играя, бог Гелеос утром на небо светило.
Бдения жаркие кончились в доме злонравной царицы.
Вышел на двор без одежд Эврипид. Ночь его не сломила.
Должен был он жертвой богу, кровавой, теперь стать для жрицы.

Вышла вслед девам, царица, отдавшая силы весёлому пиру.
Громко сказала она амазонкам, пришедшим к ограде:
«Он — как бесчестный Геракл, что спалил город наш Фемискиру
И захватил Меланиппу, царицу, лишь похоти ради.

Пусть Артемиде великой послужит он жертвой кровавой.
Но не как жертвенный бык, а как воин, на битву шагая.
Будет сражаться с ним дева Сапфо, что овеяна славой.
Если погибнет она, будет биться до смерти другая!»

Вывели к храму дорийца. Копьё, щит и меч дали в руки.
Встала напротив него дева-воин огромного роста.
Вышли на площадь у храма её боевые подруги.
Прочие женщины схватку смотрели с помоста.

Знал Эврипид, что ему ни за что не минуть смертной доли.
Голову только поднял к небесам он, сказал величаво:
«Всем расскажи, Филоменес, о гибели гордой в неволе
Сына спартанской семьи, давшей новой легенде начало!»

Поднял он щит, и копьё приготовился бросить разяще.
Но амазонка копьё подняла и метнула быстрее.
Жало копья отразил Эврипида большой щит блестящий,
Но наконечник оставил глубокую рану на шее.

Стала Сапфо приближаться, блистающий меч приготовив.
Шлем её с гребнем пурпурным едва над щитом возвышался.
Смело она шла на воина, раной его обескровив.
Было похоже, что бой, не начавшись, уже завершался.

Только спартанец воспрянул, ударил копьём очень точно
Выше щита амазонки в глазницу гривастого шлема.
Выбил ей глаз и отбил её меч. Как скала встал он прочно.
Бросив свистеть и смеяться, застыли все зрители немо.

Кровь залила панцирь девы сияющий, руки и ноги.
Сколько она не пыталась к спартанцу мечом дотянуться,
Он уклонялся, щитом закрывался. Отбил все наскоки.
Сам бил копьём беспощадно, заставив Сапфо поскользнуться.

Вот и упала на спину она, уронив щит измятый.
Требуя схватку закончить, все девы вскричали ужасно.
Бросились быстро к нему, прекратить поединок проклятый,
Но Эврипид им не внял, амазонку добил своевластно.

Вдруг свет померк. Донеслись из небес удивлённые речи.
Это Арес, бог бесчестной войны, начал в город спускаться:
«Вот мой герой! Про него мне Афина сказала при встрече.
Может, коварством своим он научит вас драться!»

Вынесли скорбно Сапфо на щите вместе с канувшей славой.
Петь стали девы и бить по щитам своим копьями звонко
Дух укрепляя и требуя только победы кровавой.
Вышла на площадь сражаться другая теперь амазонка.

В яд обмакнул амазонке копьё бог Арес незаметно.
За поединком Арес наблюдал и весьма горячился.
Ранен копьём Эврипид был, сражаясь опять беззаветно.
Но амазонке в царапину тоже тот яд просочился.

Оба бойца умирали теперь на арене священной.
Долго стонали на пыльной земле, к Артемиде взывая.
Жертва прекрасна тройная была для богини надменной.
Может быть, милость проявит к царице далёкого края.

«Нужно нам песню сложить про геройскую схватку.
Пусть Филоменес восславит спартанца как будто Ахилла.
Тевкры из Трои из песни пусть знают ответ на загадку.
Слаб враг дорийский, раз женщина-воин его победила!»

Так говорил бог войны, насмехаясь над смертными всеми.
Коршун Арея кружил в вышине, предвещая несчастья.
Золотом перьев сиял как сверкающий ряд диадемы.
Хохотом страшным пугал и к хозяину сел на запястье.

Только решил бог Арес амазонок покинуть столицу,
Как опустилась на землю Афина на облаке красном.
Было заметно собравшимся всем, что она очень злится,
Видя спартанца убитого хитростью в битве напрасной.

«Я же сказала — не трогать спартанцев при встрече у моря! —
Стала она говорить. — Кары все амазонки достойны.
Вижу, мой брат развлекается здесь, смертных ссоря.
Глупому мало Аресу Троянской войны. Хочет новые войны!»

Зло усмехнулся Арес и стрелу для сестры приготовил.
Стало понятно, что он не потерпит таких оскорблений.
Огненный взгляд его, яростный прежде, ещё посуровел.
Метко стрелу он Афине пустил в спину без сожалений.

Сверху ударила молния прямо в стрелу и разбила.
Весь наконечник в полёте расплавился каплями меди.
Зевс в небе ясном возник, заслонив колесницей светило.
Снова ударил в Ареса он молнией, в лук его метя.

Громоподобно Зевс крикнул: — «Изыди, Арес, сын презренный!
Я запрещаю тебе нападать на Афину Палладу.
Клялся ты в дружбе ей в Алтисе, роще священной.
Нынче же хочешь убить её подло. С тобой нет и сладу!

В Тартар отправлю за медную стену тебя я навечно.
Будут тебя охранять там сторукие дети Урана.
Ты же, Афина, зачем доверяешь Аресу беспечно?
Разве не знаешь его неуёмный характер тирана?»

«Что ты, отец! Как убить мне бессмертную деву Афину?
Пусть мы в Троянской войне помогаем различным народам.
Просто, играя с сестрой, я нечаянно выстрелил в спину.
Но ты был рядом и всё завершилось счастливым исходом.

Лучше скажи, что предательство девы Афины забыто.
С Герой тебя заковала когда-то сестра в цепи крепко.
Это ли есть благодарность за счастье семейного быта
У Олимпийских богов? Где её уважение к предкам?» —

Так отвечал Зевсу хитрый Арес, нарочито смиренный.
Взгляд опустила Афина. Застыли все смертные немо.
«Как надоел человеческий мир ваш безумный и бренный!» —
Зевс хмуро сыну ответил и стал подниматься на небо.

Следом взлетела Афина в пылающем шаре блестящем.
Только Аресу в глаза заглянула с усмешкой надменной.
«Встретимся скоро опять мы в бою настоящем!» —
Крикнул Арес, поднимаясь на облаке одновременно.

«Вы же, отважные воины-девы, — он молвил свирепо, —
К Трое идите, — отмстить все кровавые ваши обиды.
Вместе с троянцами бейтесь за ваши устои и скрепы.
За Меланиппу-царицу сражайтесь и всех, кто Тесеем убиты!»

Хели-царица ответила богу: «Пойдём мы к Приаму.
Будем сражаться за Трою, союзников наших извечных,
Что защищают от греков торговлю по морю упрямо.
Мы отомстим всем ахейцам — чудовищам бесчеловечным!»

***

Скрылись из вида на небе лазурном бессмертные боги.
Стали оплакивать девы погибших подруг перед храмом.
В полдень затеяны игры в честь них были в этом чертоге.
Стрелы метали, боролись, к военным готовились драмам.

После неслись амазонки в хлебах спелых как кентавриды,
Бога ветров обгоняя, проказника и невидимку,
Дети погибшей когда-то в волнах золотой Атлантиды,
Гордо живущие в этих степях со свободой в обнимку.

Вечером в небо костры устремились, сжигая убитых,
Павших к ногам Артемиды прекрасной, сестры Аполлона.
Дым растворялся на улицах узких, плющами увитых.
К просьбе поэта теперь отнеслись благосклонно.

Клетку открыли. К костру погребальному вышел он с лирой.
Песню запел бесподобно о родине милой и дальней.
Все амазонки невольно заслушались песней красивой.
Лишь Аполлон смог бы песню исполнить ещё идеальней.

«Слабые духом, не веря в победу в войне беспримерной,
Взяв корабли, на чужбину уплыли в печали.
Утром в квадригу коней запрягли быстроногих как серны
И колесницу гирляндой цветов увенчали.

Шлем взял я, блещущий щит, лук и меч смертоносный.
К морю врага ждать поехал для битвы кровавой.
Стало темно, буря мчалась и падали сосны.
Громы гремели, вулканы сжигали всё лавой.

Только не буря была то — нашествие полчищ несметных.
Город сожгли, как Геракл сжёг проклятую Трою.
Кровью невинных насытили жажду клинков своих медных
И откатились, оставив страну злому горю.

Долго гонял я коней и искал в битве смерти героя.
Боги смеялись с Олимпа, на землю наслав пыль и морок.
Вместо триумфа с обрыва я бросился в бурное море.
Незачем жить, если умерли все, кто мне дорог!»

Так пел поэт Филоменес, на лире играя умело,
Перед огромным костром погребальным погибшего друга.
Тронула песня сердца амазонок и чувства задела
У освещенного пламенем ночью огромного круга.

***

Жизнь сохранили ему амазонки, но прочь отослали
Дальше на север, где в море рождается ветер студёный.
Много пленённых мужчин за болотами там проживали
И невозможно им было покинуть тот край удалённый.

Жили они под охраной в личине рабов бессловесных.
Кельтов и тевкров там было немало, ещё египтян, финикийцев,
Множество скифов и разных из дальних земель безызвестных.
Был Филоменес несчастный не первым рабом из дорийцев.

Здесь не фракийский Борей дул игриво, а ветер смертельный.
В лёд превращал он людей и животных вне тёплого дома.
Руна овец лишь спасали и плащ до земли рукодельный,
Если еды есть запас и дорога по снегу знакома.

Словно Олимп и Парнас многоснежные горы лежали.
Гипербореи сюда заплывали, дарили всем амфоры хлеба.
Летом лишь солнца лучи здесь несчастных теплом согревали
И Аполлон проносился на птицах по куполу неба.

Жил здесь и хетт Туш-Сутех — кареглазый мужчина с востока.
Странник, воитель, ремесленник и мореход превосходный.
С ним подружился поэт. Хетт сказал: «Мать-Природа жестока,
Боги прекрасны, а время летит как корабль быстроходный.

Выпала нам, брат, с тобой очень горькая рабская доля.
Нет ничего для людей хуже рабства любого на свете.
Но не смиряться нам надо судьбе, а стремиться на волю.
Верю, придёт миг свободы, прекрасный и светлый!»


ПЕСНЬ ВТОРАЯ

Бегство из плена амазонок. В плену к финикийцев. Смерть хетта. Спасение поэта Аполлоном. Веление Аполлона отпустить поэта. Опасная дорога мореходов. Приношение жертв Посейдону. Морские чудовища. Кораблекрушение у берега Трои.


Вот год прошёл и решил Филоменес бежать непременно.
С хеттом они лодку сделали. Ночью в неё тайно сели.
К морю поплыли весной по реке быстрой нощно и денно
В край, где янтарь-электрон усыпал всюду берег и мели.

Там Посейдон появлялся не чаще, чем на Ойкумене.
Гипербореи почти не бывали в тех водах угрюмых.
Рад Филоменес был с другом судьбы перемене.
Только едва не погибли они на камнях саблезубых.

После несло их течением в жерло большого вулкана,
Что извергал дым и магму, а море повсюду вскипало.
Спас их Эол. Полубог дунул в парус сквозь пепел тумана.
Нёс их над царством Аида, пока море тихим не стало.

Лодку несчастных Аид уничтожил пожаром жестоким.
Вынесли волны на берег янтарный дорийца и хетта.
Чудом спаслись. Стали ценный янтарь собирать по протокам.
Сделали новую лодку себе к окончанию лета.

Лодку наполнив свою до краёв янтарём драгоценным,
Двинулись дальше на запад вдоль леса и скал из гранита.
Плыли по тихому морю и путь был почти совершенным.
Ветер попутный, волн нет, ночью звёзды на небе открыты.

Рыб много дивных плескалось и разные звери водились.
Всюду земля первозданной лежала как в самом начале.
Неподалёку кончалась вода, небо с морем сходились.
Водовороты свирепые звёзды там в бездну ввергали.

Много проливов пришлось миновать на краю Ойкумены
Прежде чем воды открылись для них океана Атланта.
Скалы сходились в проливе, гремя будто медные стены.
Чтобы их минуть, пришлось показать мореходства таланты.

***

Вскоре костры загорелись большие у входа в пещеры
На островах Оловянных, где кельты косматые жили.
Много их здесь обитало голодных, без смысла и веры.
Здесь финикийцы давно копи олова к счастью открыли.

Будет разбито огромное войско с оружием медным,
Если из бронзы в бою у врага всё оружие будет.
Олово с медью — есть бронза. Металл с ореолом победным.
Жизни лишится народ, если олово не раздобудет.

Скрыл от людей бог Аид на краю мира олово в тайне.
Лишь финикийцам открыл в океане дорогу в проливах.
Жертвы за то приносили людские, кровавые крайне.
Лодку заметив, погнались за ней в лабиринтах заливов.

Сетью поймали они Филоменеса и Туш-Сутеха.
Тайну храня, финикийцы всегда убивали любого.
Так лишь достигли в торговле металлом большого успеха.
Хетта убили немедля, содрав с него кожу, с живого.

И Филоменесу та же жестокая смерть угрожала.
Лодку, янтарь драгоценный себе финикийцы забрали.
В тело поэта уткнули кинжалов блестящие жала.
С жизнью простился поэт. Вдруг ожили небесные дали.

В ярком свечении бог Аполлон меж людей опустился.
Звонко играл он на струнах прекрасно звучащей кифары.
Воздух от звуков божественных млел, дым руном чудным вился.
За невнимание к музыке бога — всех ждали бы кары.

Вниз опустили убийцы ножи, обернулись все к богу.
Бог Аполлон — мореходов хранитель, помощник всех странствий.
«Вижу, куда завела непоседу флейтиста дорога! —
Заговорил Аполлон, повисая в блестящем пространстве. —

Мне про флейтиста с талантом великим сказала Афина.
Музыку слышать хочу, раз Палладу игра впечатляет.
Сам я пою хоть гудящим вулканом, хоть писком дельфина.
Лучший я. Нет в мире тех, кто искусней поёт и играет!»

Тут финикиец, назвавшийся Библом, ответил учтиво:
«Дарим тебе, Феб Великий, дорийца на всякие нужды.
Песней пускай потешает тебя, совершенством мотива.
Вот флейта звонкая, пусть он играет, а нам песни чужды!»

Встал Филоменес истерзанный рядом с замученным хеттом.
Снятая кожа сушилась поодаль как бурая тряпка.
Взял поэт флейту. Играть стал печально. Играл он с успехом.
Так, что в гармонию с небом пришёл центр земного порядка.

Бог лучезарный внимательно слушал. Глядел благосклонно.
Все финикийцы почтительно смолкли. Потупили взоры.
Долго играл Филоменес. Но вот он закончил с поклоном.
Эхо блуждало над морем и птицей взлетало на горы.

«Флейтой владеешь изрядно ты. Марсий-сатир так играет.
Песню свою нам исполни!» — сказал бог, ударив по струнам.
«Рад я служить сыну Зевса, поэту небесного края,
Лучшему в музыке вечной в неистовом мире подлунном».

Так отвечал Филоменес учтиво ревнивому богу.
Плектор он взял костяной и кифару взял у финикийцев.
Предполагая печально, что клонится жизнь к эпилогу,
Песню запел о земле и истории славных дорийцев:

«Жадный лукавый правитель народ свой повадился грабить.
Вместе с торговцами, стражей, живёт припеваючи в башне.
Все города он решил обобрать, раздробить и ослабить.
Он преуспел в этом: кузни остыли, заброшены пашни.

Как мёртвокрылые птицы уносятся к Стиксу младенцы
И не увидеть родителям пир их взросления шумный.
Смерть и нужду предрекают дорийцам давно иноземцы.
Эллинам гибель накличет из башни правитель безумный.

Грозно фаланги встают наших старых врагов отовсюду.
Видно Афина забыла про нас. Видно Зевсу так надо.
Наших врагов одолеть по плечу лишь героям и чуду.
Так погибала не раз, но вставала родная Эллада!»

Песню допел Филоменес. Умолкли и струны кифары.
Даже свирепые кельты прекрасной игре умилились.
Долго ещё эхом музыки сладкой носились нектары.
В скалах отрывки мелодий как влага дождя угнездились.

«Правду сказала Афина Паллада. Меня ты достоин!» —
С облака света сказал Аполлон об услышанной песне.
«Разве сравнится с тобой, Аполлон, как поэт, смертный воин?» —
Так отвечал Филоменес смертельно опасной той лести.

Помнил он то, что сказала в стране амазонок Афина,
Как отвечать нужно богу и как к похвалам относиться.
Бог говорит: «Как врага здесь тебя принимает чужбина.
Но прикажу я теперь финикийцам свирепым смягчиться.

Правильно, как царь Итаки, почтительно мне отвечаешь.
Ты хитроумием мне Одиссея напомнил успешно.
С гипербореями ты в этой мёртвой глуши одичаешь.
Эй, финикийцы, везите поэта в Элладу поспешно!»

«Мы подчиняемся!» — Библ, погрустнев, Аполлону ответил.
В небо блистающим облаком взмыл солнца бог златокудрый.
Быстро умчалась его колесница как солнечный ветер.
Утром корабль свой большой снаряжать начал Библ многомудрый.

***

Этот корабль был красивым и сделан он был превосходно.
Десять шагов в ширину, целых тридцать в длину. Парус красный.
Тридцать гребцов на скамьях помещались вдоль борта свободно.
Весь из ливанского кедра изогнутый корпус прекрасный.

Слитки из олова кельты в корабль загрузили и рыбу.
Воду в сосуд на носу принесли из реки пресноводной.
Вёсла проверили. Якорем взяли гранитную глыбу.
Взял Библ янтарь, взял вино, согреваться на глади холодной.

Жертвой принёс Библ с утра тонкорунных овец Посейдону.
Вот Филоменес взошёл на корабль, но совсем без восторга.
Кожу с собой Туш-Сутеха взял он, отвезти к его дому,
Чтобы род хетта её схоронил, поминать мог бы долго.

Крикнул гребцам Библ и вёсла ударили в тёмную воду.
Быстро корабль вышел в море. На запад помчался.
Все острова обошёл. Плыл затем то на юг, то к восходу.
В ясную ночь путь прекрасными звёздами обозначался.

***

Всюду играли дельфины, киты поднимали фонтаны.
Рыбы летали по воздуху. Чайки, как рыбы, ныряли.
Может быть, здесь олимпийские боги разили титанов,
Где-то Атлант здесь держал землю плоскую на пьедестале.

Шквалы смертельные вдруг проносились внезапно и слепо.
Камни подводные ввысь поднимались из пены навстречу.
Весла ломались и парус на клочья рвал ветер свирепо.
Словно вздыхал Посейдон, говоря, что всему он предтеча.

Город Гадир встал из волн как корабль из камней и утёсов,
В водах залива как будто дома и причалы качая.
Жили наяды здесь и виноделы, поэт да философ.
Праздник устроили буйный, корабль из-за Стикса встречая.

На Филоменеса как на чужого смотрели свирепо.
Только игра на кифаре их злобу смягчила немного,
Как и рассказ про страну амазонок, где реки из хлеба.
Кончился праздник и отдых. Ждала всех дорога.

Снова путь вдоль берегов. Показались утёсы пролива.
Скалы сходились с отливом и не оставляли прохода.
Море за ним начиналось, где солнце всех грело счастливо.
Множество стран благодатных лежало там, в Море народов.

В пасть камнезубого зверя направил корабль кормчий смело.
Ветра дождавшись, в корму и при лунном восходе прилива,
Дружно ударили вёслами все финикийцы умело.
Библ с Филоменесом вместе держали рули что есть силы.

Словно вздох моря корабль перенёс через скалы пролива.
Встала вода, как гора, и опала, как будто в печали.
Дальше семь дней шли под ветром в корму мореходы счастливо.
К пристани Утики вскоре корабль подошёл и причалил.

Берег песчаный вокруг возлежал и тянулся до неба.
Ливия в Утике блага не знала, а только пустыню.
Только восточнее пальмы росли и трава на потребу.
Львы жили впроголодь там и орлы в одинокой гордыне.

Здесь взяли чаны с аргановым маслом, оливки и воду.
День отдохнув, Библ направил корабль на восток без опаски.
Ближе к Египту, в жару, их корабль вдруг попал в непогоду.
Ветер поднял к небу волны бурунные в чёрной окраске.

***

Вышел из вод Посейдон синевласый с трезубцем ужасным.
Встал в колесницу, и кони его понесли над волнами.
С ним нереиды хвостатые с девичьим ликом прекрасным
И гиппокампы сквозь мглу поскакали в воде табунами.

«Кто острым носом окованным медью терзает мне спину,
Воду терзает без всякой за то соответственной платы?» —
Грозно вскричал Посейдон и трезубцем ударил в пучину,
Вызвав из бездны ужасной фигуру Горгоны крылатой.

Трое гребцов, посмотрев на Горгону, как камни застыли.
За борт упали, на дно унеслись безвозвратно.
Библ руки поднял, кричать стал в туман водной пыли:
«Мы финикийцы, плывём с грузом олова в Тиру обратно!»

«Где доля бога, где кровь и тела, где вино и товары? —
Крикнул бог моря, летя на упряжке коней быстроходных. —
Треть от всего отдавайте владельцу дорог мореходных
Или немедля узнаете более страшные кары!»

Горько Библ стал причитать и велел людям вытянуть жребий.
Нитку короткую с длинной зажав в кулаке, дал всем выбрать.
Тот, кто короткую вытянул нитку, гребец каждый третий,
Должен был броситься в море, из жизни себя милой вырвать.

Вот подошёл Филоменеса срок жребий вытянуть страшный.
В миг роковой он увидел сквозь брызги Афину Палладу.
Вправо она показала рукой золотой и миражной.
Правую нитку он взял — нитка длинной была по раскладу.

Скрылась Афина. Гребцы стали прыгать на гибель в пучину.
Трое из них, громко плача, за мачту схватились.
Библ успокоил их словом, мечом их ускорил кончину.
За борт при качке тела мёртвых в волны скатились.

С хохотом жутким Горгона тела моряков разрывала.
Впившись зубами в куски, кровь пила с насаждением страстным.
Прочих несли нереиды на пенистые покрывала,
Делая гибель нелепей, божественным ликом прекрасным.

Олова треть финикийцы отдали, оливов и масла.
Треть янтаря, треть всех амфор с вином из Гадира.
Милость явил Посейдон мореходам и буря угасла.
Чудища нехотя сгинули в дебрях подводного мира.

«Хватит!» — сказал Посейдон и трезубцем ударил о воду.
Вздыбилось море волной до небес, бессловесно и грозно.
Дива такого под солнцем никто и не видывал сроду.
Был словно щепка подхвачен корабль той волной смертоносной.

Перелетела волна острова Самос, Лемнос, Мармара.
Камнем упал вниз корабль. С жутким терском разбился на доски.
Вынес прибой клочья паруса, щепки, остатки товара.
Из финикийцев лишь Библ оказался на береге плоском.

Долго по берегу жаркому брёл Филоменес тоскливо.
Кожу нашёл Туш-Сутеха, кифару и пресную воду.
Здесь финикиец узнал острова у большого пролива.
Тут Илион возвышался на славу морскому народу.


ПЕСНЬ ТРЕТЬЯ

Аякс и Агамемнон в бою. Ахиллес в бою. Поход спартанцев на амазонок. Осада столицы амазонок Аргоса. Убийство царицы Хели. Превращение Артемиды в медведицу. Бегство спартанцев от Артемиды. Гибель спартанцев, спасение царевны Улии. Боги решают судьбу Улии. Суд Зевса.


Из-за холмов показались стремительно три колесницы.
Люди в одеждах троянских, в рубахах, меж ними бежали.
В страхе крича, добегали они до условной границы,
Где колесничие копьями их на бегу поражали.

На колесницах ахейцы стояли в доспехах блестящих,
В шлемах с хвостами, с большими щитами, горящими солнцем.
Напоминая одеждой и статью богов настоящих.
Лошади мчались, и были поводья привязаны к кольцам.

Мощный Аякс на себе из чешуек имел панцирь медный.
Шлем из чешуек клыков вепрей крупных на мягкой подкладке.
Меч на груди в ножнах бронзовый, длинный, старинный, победный.
Щит-башня был многослойный из кож продублённых и гладких.
 
Шлем Ахиллеса был обручем медным и волосом конским по краю.
Меч за спиной. Панцирь бронзовый, поножи, наручи тоже.
На колеснице стоял он, копьём медножалым играя.
Щит медный, круглый обтянут чудесно раскрашенной кожей.

Царь Агамемнон был в золоте весь. Шлем из колотой кости.
Львиная шкура с клыкастою пастью на нём возлежала.
Был в плечах очень широк он при невыдающемся росте.
Взглядом впивался во всё, как меча смертоносное жало.

Словно играя, ахейцы сражались на береге гиблом.
Мёртвые тевкры лежали вповалку вдоль моря повсюду.
Вот колесница настигла одна Филоменеса с Библом.
То, что они не погибли мгновенно, ровнялось здесь чуду.

«Я из Афин, и зовут Филоменес меня. Я — несчастный,
Что год уже пробирается к дому в надежде напрасной!» —
Так прокричал Филоменес царю из Микен с ликом властным.
Встал с колесницей Аякс рядом. Злой и от крови весь красный.

«Я Агамемнон зовусь, царь Микен. Вот Аякс благородный.
Мы не даём подходить к Трое войску союзников близко.
Весь разоряем троянский намеренно край плодородный.
Вам безучастно бродить здесь — нет большего риска!» —

Хрипло сказал Агамемнон. Тут вышло на берег рядами
Войско ахейцев великим числом. Шли уверенно, грозно.
Из-за холмов, где горел город Керк, дым поднялся клубами.
Было оттуда несчастным троянцами бежать слишком поздно.

«Не по своей вине странствую я беспрестанно по морю.
Город наш новый сожгли амазонки в Тавридских пределах.
Много убили дорийцев и много посеяли горя.
Плачет Эллада о воинах, мужественных корабелах.

Год уж прошёл как расстались с Патроклом, купцом из Коринфа.
Он виноградные лозы хотел на Тавриду доставить.
Видно его тоже в плен захватили безгрудые нимфы,
Чтобы взять семя, а после убить и ославить!»

Так отвечал Агамемнону горько поэт безутешный.
Молвил могучий Аякс, на большое копьё опираясь:
«Мы у троянцев Патрокла отбили сегодня успешно.
Он из Коринфа. Сказал: в плен попал, на восток направляясь.

Здесь амазонки уже появлялись два раза с востока.
Наши отряды вдоль моря свирепые девы теснили.
Их Ахиллес разогнал и убил очень многих жестоко.
Двух привязал к колеснице и долго их кони тащили.

«Женщины эти из Азии прибыли к Трое по морю.
Могут к нам с севера тоже прийти амазонок отряды.
Это затянет войну и осаду, спасёт злую Трою.
Войску воинственной Хели из Аргоса будут здесь рады.

Если придут амазонки с реки Фермодон и другие,
С Пентесилеей царицей и грозной в бою Ипполитой,
В наших рядах много жертв обретут здесь их луки тугие.
Будет троянцев земля нашей кровью обильно полита.

Золота много Приам для союзников Трои отправил.
С ним здесь фригийцы, ликийцы и хетты, и все эфиопы.
Он и до этого лестью, обманом и подкупом правил.
Так подчинил все по суше и морю дороги и тропы!» —

Царь Агамемнон сказав это, гордо сошёл с колесницы.
В этот момент из высокой травы вышло войско ликийцев.
Ряд ярко-красных щитов, иглы копий и зверские лица
Сразу к себе обратили все взгляды дорийцев.

Стали видны корабли им числом небольшим в бухте малой.
Там выходили на берег ликийцы все в ярких одеждах.
Их принимала земля Илиона с надеждой и славой.
Резво Эол дул над Мраморным морем им ветром надежды.

На колесницу взошёл Агамемнон. Стал строить отряды.
Рядом Аякс разъезжал, прикрываясь щитом солнцеликим.
Вот уж ликийцы убили трёх пленных без всякой пощады.
Громко крича, окружили Аякса числом превеликим.

Быстро Аякс, славный сын Оилея, копьём бил ликийцев.
Кони его колесницы сбивали их с ног и топтали.
Бились без страха уставшие раньше при Керке дорийцы.
Мёртвых своих уносили. За камни ряды отступали.

Вот Агамемнон вступил в бой неравный отчаянно, смело.
Бил он мечом окровавленным словно посланник Аида.
Стрелы не брали запёкшейся кровью покрытое тело,
Не проникали сквозь плащ с головой льва ужасного вида.

***

Сверху за битвой кровавой, сквозь облако красного цвета,
Феб наблюдал и Аяксом он был недоволен.
Тот убивал, а ликийцы ему не давали ответа,
И не решался уже биться с ним ни один новый воин.

«Это неправильно!» — вымолвил Феб и стрелу приготовил.
Словно почувствовав это, по небу примчалась Афина.
Действия девы пустивший стрелу Аполлон обусловил.
Щит подняла над Аяксом Афина, закрыв исполина.

«Ты не получишь Аякса на радость троянцев бесчестных!» —
Гневно вскричала она, Аполлону копьём угрожая.
«Вечно не сможешь хранить их! — сказал Феб из выси небесной. —
Всех ты богов унижаешь, Афина, меня унижая!»

Сквозь битвы шум закричали ахейцы от радости громко:
Из-за холма на летящей как вихрь страшной биге
Гордый Ахилл появился, неся славу дальним потомкам,
Как поединщика лучшего, славного архистратига.

Щит его медный украшен Гефестом был дивным узором.
Отображались на нём города и долины под небом.
Жёны там ждали мужей, девы юношей с пламенным взором.
Дети смеялись и пели, а нивы все полнились хлебом...

Бросил копьё Ахиллес — и ликийца копьё поразило.
Шею пробив, полетело к другим, и они повалились.
Страхом врагов Ахиллеса смутила ужасная сила.
Прочь отступили частично и на корабли погрузились.

Из колесницы сошёл Ахиллес и настиг отступавших.
Словно лев яростный между овец беззащитных носился.
Бой прекратил он, остававшись один в окружении павших.
Гордый герой весь в крови к колеснице своей возвратился.

Молча взошёл на неё и направил коней в город снова
И, уезжая, сказал Агамемнону полушутливо:
«Сколько ещё нужно мне воевать за царя золотого,
Чтобы товары его шли успешно по этим проливам?»

«Я отомщу Ахиллесу за эти смешки и обиды!» —
Тихо Аяксу сказал Агамемнон, свой меч убирая.
Библ с Филоменесом не были в битве случайной убиты.
Пару царапин от стрел и камней пережили играя.

«Войско дадим, корабли и Патрокл с вами тоже отбудет, —
Так им сказал царь Микен, прежде чем удалиться. —
Нужно идти вам на север. Поход будет долог и труден.
Нужно не дать амазонкам у Трои опять появиться!»

***

Вечером встретив Патрокла, друзья предавались печали.
Вспомнили павших друзей, Эврипида-героя.
Семь кораблей подошли. Ждали воины их на причале.
Но для начала поплыли они на восток только трое.

Несколько дней и ночей плыли в бурю к горам на востоке.
К южному берегу моря пристали у хеттских селений.
Горные хетты всегда к финикийцам бывали жестоки.
Лишь Филоменес пошёл к ним, а Библ опасался гонений.

Кожу отдал Туш-Сутеха дориец старейшинам грустно.
Он рассказал о побеге отважном из плена по морю.
Кожу сожги в храме Ма, где плясали и пели искусно.
Дух хетта рай там обрёл, где нет места печали и горю.

Храбрость бойца восхваляли его черноокие сёстры.
Гордый двуглавый орёл в небесах охранял славу рода,
Тайну железной руды и мечей, что отточены остро.
Даже Гефест не прознал, где родится такая порода.

Выполнив долг, мореходы к своим кораблям возвратились.
Вскоре сто сорок спартанцев бесстрашно отплыли к Тавриде.
Не доходя до озёр меотийских, в заливе они очутились,
Где город прежний нашли, весь в сгоревшем, разрушенном виде.

Вышли на берег. На сушу с приливом суда затянули.
Взялись опять стены строить, ограды, ворота и крыши.
Лили дожди, ветер выл, бесновался в свирепом разгуле.
Были напасти ахейцам как будто ниспосланы свыше.

Всюду бродили в горах и лесах кровожадные тавры.
Жертву искали своей Артемиде, которой молились.
Скифы примчались на берег однажды, как будто кентавры.
Но не решились на войско напасть, и в степи растворились.

***

Вот распогодилось небо, подсохли поляны и рощи.
Смог на холмах посадить виноградник Патрокл неуёмный.
Только грустил он, что это не сделал он раньше и проще.
Из-за потери друзей нёс теперь скорби груз неподъёмный.

Был Артемиде свирепой баран чёрный в жертву дан мудро.
Съеден сырым. Кости, жир сожжены и руно цвета сажи...
В жертву потом Дионису телец принесён был под утро.
Злился бы бог и с телёнком любого схватить мог бы даже.

Пили вино, пели и исполняли мудрёные танцы.
Били тимпаны, звук флейт и кифары был тонок и звонок.
Небу пожертвовав, стали в поход собираться спартанцы.
Вождь их Евфим должен был отыскать и разбить амазонок.

Без лошадей по реке лишь открыта была в степь дорога.
Библа домой отпустили. Пять дней шли на вёслах к порогам.
Вышли на берег. Вдруг степь загорелась вокруг от поджога.
Бегство в дыму от огня привело многих к сильным ожогам.

«С войском ахейцы посмели идти в этот край отдалённый.
Скоро полезут наверх на Олимп с любопытством в грядущем!» —
Феб сверху крикнул. Он стрелы огня стал пускать, разозлённый.
Степь полыхала, мешая ахейцам на битву идущим.

Несколько раз появлялись вдали на конях амазонки.
Стрелами меткими их без труда отгоняли обратно.
Воины Спарты все были быстры и весьма дальнозорки.
Вновь доказали в походе бесстрашие неоднократно.

Вождь их Евфим, Минелая сын мощный от бедной служанки,
Бросившись быстро бегом, захватил амазонок в овраге.
Двух он убил. В  жертву Фебу разрезал и сжёг их останки.
Трёх как наложниц взял — дальше шли девушки босы и наги.

Пытками им языки развязали. Узнали дорогу.
К Аргосу берегом путь пролегал без препятствий природных.
Также узнали: ребёнок у Хели родился там к сроку.
Был Эврипид для ребёнка отцом благородным.

Долго в пыли шли спартанцы на север под грохот тимпанов.
Музыка их вдохновляла в степи, где нет гор и заливов.
Тучно бродили повсюду стада здесь коров и баранов.
Хлеб колосился, как море, в стране древних сказок и мифов.

***

Северный Аргос открылся для взоров в садах и фонтанах.
Храм Артемиды огромный стоял там на площади главной.
В зелени всё утопало дубов, лип и старых каштанов.
Здесь жила знать амазонок с царицей своей своенравной.

Рыбу в озёрах ловили иные, меняли товары.
Красили кожи, мололи муку и лепили посуду.
Ткали ковры, шили обувь, варили отвары.
Войско увидев, всё бросив, на стены поднялись повсюду.

«Что нужно вам? Почему с вами наши пленённые девы?
С вами поэт Филоменес, что в северных дебрях потерян.
Прочь убирайтесь, отдав нам несчастных. Полны все мы гнева!» —
Так амазонки кричали и гнев их был неимоверен.

Стали спартанцы ворота ломать и стрелять через стены.
Сквозь частокол на валу амазонки в них тоже стреляли.
Ярый Евфим звал на бой их, но выли они как гиены,
Не выходили за стены, а только мужчин оскорбляли.

Вот на коне появилась царица. Летела как птица.
Стрелы пускала и ранила несколько храбрых спартанцев.
Громко кричала она: «Кто тут хочет сразиться?
Эта земля станет вечной могилой для всех чужестранцев!»

Смело под стрелы бросалась царица как будто нарочно.
Словно желала с врагом в битве встретиться, злым и достойным.
Лук взял спартанец Евфим и стрелу в Хели выпустил точно.
Хели, играя, стрелу отразила щитом многослойным.

Стали в царицу стрелять и другие спартанцы прицелено.
Хмели на то лишь смеялась, щитом отбивала все стрелы.
Множество стрел из ольхи потеряли ахейцы бесцельно,
Будто отборные воины были как дети незрелы.

Выстроив стену щитов, взяв таран по совету Патрокла,
Стали в ворота им бить. Подожгли частокол и навесы.
Вскоре от чёрного дыма над городом небо поблёкло.
Только от стрел зло страдали здесь воины-тяжеловесы.

Тут быстроногий Евфим к Хели ринулся неутомимо.
Острым копьём он стремился коня поразить под царицей.
Бронзовой палицей ей удалось поразить шлем Евфима.
Пал он без чувств, будто лапой сражён разъярённой тигрицы.

Бросились к телу спартанцы, вождя заслонили щитами.
С хрустом тут створки ворот разом рухнули внутрь укреплений.
Стали, кича, амазонки сбегаться, вставать за вратами
С копьями наперевес, со словами угроз и молений.

Двинулись строем спартанцы по три в ряд в проём частокола,
Выставив перед стеной из щитов копий острые жала.
Будто вперёд шла скала, что давила, рубила, колола.
Эта фаланга толпу амазонок легко сокрушала.

Как ни старались защитницы город спасти от захвата,
Словно колосья ложились они под серпом беспощадным.
В этом Афина Паллада отчасти была виновата,
Сделав спартанцев победным орудием невероятным.

***

С криками горя бежать от ворот амазонки пустились.
В страхе метались они по дворам и по улицам длинным.
Многие дети и девы тут с жизнью прекрасной простились.
Их убивали спартанцы нещадно, неся смерть невинным.

Хели в центр города через другие ворота промчалась.
Громко стенала, бессильная биться с врагами в теснине.
Дочь привезла она к храму и в крепкую дверь постучала.
Жрицы открыли ей вход к алтарю, что стоял посредине.

С криками следом прорвались спартанцы к желаемой цели.
Стали хватать юных жриц и к царице толпой подступили.
Быстро тогда дочь взяла, нож ей к горлу приставила Хели.
Жрицы оставили страх, к Артемиде мольбу обратили:

«Смилуйся, дева охоты, семьи, целомудрия неба!
Город твоих амазонок враги разоряют жестоко.
В жертву прими ты дитя за спасение города света,
Девственность чище, чем всю, что до этого приняли боги!»

В храм Филоменес вошёл и Евфим. Встали немо у входа.
Хели, увидев вождей, обратилась к ним, полная гнева:
«В жертву я дочь принесу Артемиде, хоть нет ей и года.
Жертву такую приняв, вас убьёт непорочная дева.

Всех разорвёт Артемида от ярости, словно вакханка.
Кровью орлов и собак напоит, мясо выбросит свиньям.
Головы на кол насадит — для воронов будет приманка.
Вдоволь богиня тогда насладится волшебным всесильем!»

«Стойте, спартанцы! — вскричал Филоменес. — Кончайте убийства!»
Стало спартанцам вдруг страшно, что жертву возьмёт Артемида.
Может и впрямь Артемида в отместку начать кровопийство.
Сгинут здесь все, если будет дочь Хели как жертва убита.

«Ладно! — промолвил Евфим. — Мы уйдём, но дитя нам отдайте!
Дочь Эврепида должна жить счастливой в отеческой Спарте.
Не воевать за Приама и Трою отныне вы нам обещайте.
В том Артемиде своей поклянитесь и властной Астарте!»

«Путь будет так! Я пожертвую дочь не богам, а дорийцам.
Город оставьте, уйдите немедля из нашего края.
Дичь я отдам ради родины милой кровавым убийцам!» —
Так отвечала царица, алтарь наконец покидая.

Вышел Евфим с Филоменесом вместе с другими наружу.
Город горел. Выли псы и тела грудой мёртвой лежали.
Этот успех делал честь для любого спартанского мужа.
Завоевать удалось с горстью воинов дикие дали.

Вопли, пожары, плач, хохот, оружия яркие блики;
Всюду громили дома, наслаждались минутами власти.
Вдруг за колоннами храма послышались горькие крики.
Там юной жрицей Патрокл овладел в необузданной страсти.

Девственность жрицы нарушил, используя силу.
Вот на ступени священного храма её кровь упала.
Смерть призывая, желая живой лечь могилу,
Дева прекрасная ликом в отчаяньи горьком рыдала.

«Что ты наделал, Патрокл! В храме ты оскорбил Артемиду!
Ты навлечёшь гнев её на ахейцев за эту забаву!» —
Крикнул ему Филоменес и в гневе схватил за хламиду.
Чуть не решился Евфим совершить над Патроклом расправу.

Поздно они спохватились. Свершилось всё непоправимо.
Грустно уселись они на ступени в предчувствии мрачном.
Жрицу подняли подруги. Шепча повели к двери мимо:
«Ты оказалась, Минихия, в месте таком неудачном!»

Меч тут Минихия быстро схватила их ножен Патрокла
И без раздумий вонзила себе остриё прямо в шею.
Хлынула кровь и хламида тончайшая тут же промокла.
Замертво жрица-дитя пала тихо под ноги злодею.

«Надо бросать всё, бежать к кораблям и как можно быстрее!» —
Вытащив меч свой, сказал всем в тревоге Патрокл благородный.
Вдруг рык медведицы в храме раздался. Кто был похрабрее,
Копья подняв и щиты, в храм пошли, где ревел зверь голодный.

Но Артемида Браврония в виде медведицы ярой
Быстро и люто убила спартанцев с оружием слабым.
Вышла из храма богиня за жертвами мести кровавой
В Аргос пылающий зверем чудовищным и криволапым.

Хели, увидев такое, решила бежать в сад у храма.
Дочь унесла на руках. Поддалась малодушному страху.
Ринулся следом Евфимий. Преследовал Хели упрямо.
Вскоре нагнал амазонку, копьё бросил в спину с размаху.

Ярко сияющей молнией лезвие тело пробило.
Чуть не задело ребёнка, облив кровью матери бедной.
«Улия, будь ты счастливей, чем я...» — Хели проговорила.
Нежно склонилась к ребенку и стало лицо маской бледной.

«Я отомстил за беспамятство после удара по шлему!
Слава убийства царицы даёт право встать в ряд Геракла!» —
Воин сказал. Он отрезал ей косу — победы эмблему.
Ткань пеленальная быстро от крови царицы размякла.

Девочку взял и отдал, возвратясь, Филоменесу гордо.
Дочь Эврипида являлась сакральной и важной добычей.
Тут показалась из дыма медведицы хищная морда.
Шла Артемида убить их, нарушивших божий обычай.

В страхе бежали спартанцы из города в чистое поле.
Но лабиринт узких улиц не всем удалось им покинуть.
В дымном чаду умирали в отчаяньи, корчась от боли,
Как во дворце Минотавра, пришлось им в безвестности сгинуть.

***

День тот ужасный минул, растворился во тьме непроглядной.
Воды струил Борисфен, дул Борей, шелестели дубравы.
Тридцать спартанцев остались в живых и с добычей изрядной.
Ждать было некого больше теперь и вожди были правы.

Древняя ночь, старше мира, рождённая хаосом чёрным,
Вмиг Артемиду смирила, заставив принять облик девы.
Звёзды, раскинувшись в небе ковром бесконечно огромным,
В волнах широкой реки серебром рассыпали посевы.

Быстро во тьме вдоль реки шли спартанцы забыв про усталость.
Пленных вели и несли много золота, ткани, посуды.
К дочери Хели убитой Евфим стал испытывать жалость.
В душу убийце с укором глядели глаза-изумруды.

Все уместились в один лишь корабль, а с другими остались.
Якорь подняли и парус, ударили вёслами воду.
К морю большому дойти до рассвета ахейцы пытались.
Там только можно рассчитывать было на жизнь и свободу.

Дул им Борей в парус выпуклый, сильно течение гнало.
Будто в ночи Ахелой быкобокий помог им нежданно.
Не было в скорости той покровителей Спарты сигнала.
Просто река Борисфен волны к морю несла неустанно.

Вот Аполлон в колеснице промчался по небу как птица.
Утро настало и все ожидали погони опасной.
Гнев Артемиды с убийством из мести вновь мог повториться.
Знали ахейцы, богиня являлась охотницей страстной.

В море вдоль берега шли. После к суше пристали устало.
Пиршество вечером поздним устроили в честь Аполлона.
Мяса овец благородных и хлеба с вином всем хватало.
Воины пьяные пленниц несчастных бесчестили лона.

«Спой, Филоменес, красивую песню про наших героев!»
Выпив вина, стал Патрокл домогаться услуги поэта.
«Мне не поётся, — сказал Филоменес, — во время разбоев.
Видимо, Музам с Парнаса претит вакханалия эта!»

Девочку Улию отнял Патрокл от груди амазонки.
Пьяный вскричал, что сменяет её на стихи про героев.
Или он девочку кинет волкам, что следят сверху зорко
Из-за шиповника зарослей, скупии и сухостоев.

«Стой! Не дикарка она. Это дочь Эврипида.
Всё, что ты хочешь, спою на вакхическом пире!» —
Стал Филоменес настраивать струны кифары для вида.
Петь стал, как будто Зефир тёплый веял в прибрежном эфире:

«Царь Еврисфей клятву взял у Геракла идти к амазонкам.
Пояс царицы был должен добыть, что ей дан был Аресом.
Отбыл Геракл к Фемискире. Сокрылся корабль горизонтом.
Был с ним Тесей, что быку Минотавру живот перерезал.

Вскоре Геракл в жаркой Мизии царство создал. Гераклиду.
У Фемискиры встречала его Ипполита с подарком.
Пояс царица решила отдать просто так. Биться только для виду.
Вышли и все амазонки глядеть на пришельцев на береге жарком.

Только всесильная Гера, вредя зло Гераклу, где можно,
Стала внушать амазонкам убить сына Зевса скорее.
Девы сражаться с пришельцами вздумали неосторожно.
Ведь был в сражении мощный Геракл всех наездниц сильнее.

Пала от рук сына Зевса царица наездниц безгрудых.
Пояс её взял Геракл, а Тесею дев отдал пленённых.
Ночью сожгли на кострах погребальных воительниц трупы.
Утром ушёл на Элладу корабль от земель покорённых!»

Так пел о подвиге смелом Геракла поэт ночью чёрной.
Дев заставляли всю ночь исполнять для воителей танцы.
Исподволь перед костром усыпил всех Морфей утончённый.
Крепко Евфимий уснул и Патрокл, и другие спартанцы...

***

Утром отплыли ахейцы к Тавриде, оставленной раньше.
В устье обратно понёс ветер вдруг их корабль большеглазый.
Он загонял их в болото большое всё дальше и дальше.
Здесь пахло смертью, пустыней, холерной заразой.

Это могло быть игрой и насмешкой всесильного бога.
Может быть так нереиды плясали, поднявшись к волнам из пучины?
Но уносила ахейцев вода на восток и закрыта была им дорога.
Если погибель грядёт, разве так уж важна в том причина?

Ставили парус напрасно. Гребли как могли и умели.
В воду сходили по пояс, толкали корабль и тянули.
Долго блуждали в болотистых дебрях, садились на мели.
Трое спартанцев, любивших насиловать дев, утонули.

Не было здесь в камышах ни течений, ни ветра, ни знаков.
Солнца не видели в облаке, как бы они ни трудились.
Всюду лежал горизонт бесконечный, везде одинаков.
К вечеру звёзд не найдя, стало ясно — они заблудились.

В белом тумане ночном, в свете ламп жировых видно стало:
Девы-лимнады запели вокруг, огоньки зажигая.
Нимфам покорны, пошли семь спартанцев на пенье устало
И не вернулись, отваги оставшимся не прибавляя.

Лица зелёные нимф и глаза изумрудного цвета,
Лап перепончатых шелест и пение тихих мелодий,
Прочих ахейцев оставшихся околдовали к рассвету.
Все возжелали объятий и ласки болотных отродий.

Воины стали один за другим уходить через плавни.
Крик их стоял в темноте, поедаемых и утопавших.
Не было этих свирепых и храбрых спартанцев тщеславней,
Но пали жертвой лимнад, их живьём поедавших.

Стал Филоменес играть на кифаре и петь просто звуки.
Этим воздействие чудищ болотных немного ослабив.
Встали Евфим и Патрокл со скамьи и мечи взяли в руки.
Жертву решили богам принести, пленниц всех обезглавив.

«Пусть будет жертва дана Аполлону!» — воскликнул Евфимий.
С силой взмахнул он мечом, амазонку по шее ударил,
Но не срубил головы. Что могло быть здесь необъяснимей?
Меч был наточен, и не был, как воин, спартанец бездарен.

«Вы все умрёте!» — крича, поползла вся в крови амазонка.
Страшно страдая от раны, молила о смерти скорейшей.
Взял двусторонний топор и ударил спартанец вдогонку.
Здесь голова отлетела от тела, и срез был чистейший.

В этот момент уходить стал корабль в ил болотный, как в бездну.
Словно Харибда его поглощала свирепо и жадно.
Жертву не принял от них  Аполлон. Было всё бесполезно.
Видно, с Олимпа на гибель спартанцев взирали злорадно.

Бросился к Улии бедный поэт, смерть прося об отсрочке.
Девочку, запеленав в ткань, вложил он в корзину от хлеба.
Сам уж в воде, потянувшись, он бросил корзину на кочку.
Скорбно поэт в миг последний взглянул на суровое небо.

Вспомнил он мать, взгляд жены, вспомнил дочери нежные руки.
Ветер долин вспомнил тёплый, журчание рек быстроводных.
Жизнь пролетела как миг: вешний сад, поцелуи подруги,
Музыка, празднества, путь на просторах свободных...

Быстро Харибда корабль проглотила. Лимнады ей пели.
Вот уж Евфим и Патрокл задохнулись в пучине жестоко.
Мачта и паруса только кусок возвышались на мели.
Вот что осталось от храбрых ладей, смерть принявших до срока.

Скрылись лимнады насытившись плотью и пением страстным.
Плакало только дитя амазонки и воина Спарты.
Жизнь лишь начавшись, почти завершилась в болоте ужасно.
Здесь ведь и рыси бродили огромные, как леопарды.

Тучи ушли. Появилась Луна, осветив всю округу.
Медленно шли с колесницей Луны два быка сребророгих.
Вот протянула Луна к Борисфену прозрачную руку.
Этим дорогу Луна указала одной из немногих.

Вышла вдоль свата волчица на кочку болотного ила.
Все шесть сосков многощедрых полны молоком её были.
Быстро корзину с ребенком зубами волчица схватила
И побежала, и тени кустарников вскоре их скрыли...

Кто-то себя вёл злодейски в делах прошлых, кто-то геройски.
Волей богов появился и выжил чудесный ребёнок.
Царь Агамемнон врагов одолел, но погибло всё войско.
Так завершился в Тавриду поход и разгром амазонок.

***

Зевс на Олимпе сидел на огромном сияющем троне
И наблюдал, как течёт Океан в небесах через край Ойкумены.
Он подчинялся и правил, и думал об общем законе.
Сам изменяющий. Сам — жертва вечной коварной измены.

Рядом гуляла Афина, на Землю задумчиво глядя.
Под облаками лежали Олимпа хрустальные склоны.
Струями косы Луны серебрились на снежном наряде,
Светом и тенью играя на портиках, фризах, колоннах.

Тихо о чём-то свирепый Арес говорил Аполлону,
А Посейдон бородой щекотал Артемиду до смеха.
Он возносил похвалы стихотворно её непорочному лону.
Высших, бессмертных смешила такая простая потеха.

Тихо Афина прошла вдоль стены у вершины Олимпа.
Вот задержала прекрасный свой взгляд на востоке полночном
И проронила слова: «Мой Паллант... Не забуду я хрипа,
Что ты издал, умирая до срока юнцом непорочным.

Где-то живёт Филоменес флейтист, что похож на Палланта.
В Аргосе Новом он слух усладил мне игрой бесподобной.
Этот флейтист обладателем был неземного таланта.
Где-то он ходит сейчас по земле вероломной и злобной?..»

«Видел его я корабль, пролетая над Таврией мимо, —
Деве сказал Аполлон неожиданно громко и хрипло. —
Там Борисфен задержал их надолго в своей дельте гиблой.
Помню, его спас в плену финикийском, спас позже незримо».

«Он был с убийцами жриц в храме Аргоса на Борисфене, —
Так отвечала сестра Аполлону и насторожилась. —
Люди безжалостны. Вечно плывут смерть творить в Ойкумене.
Лютая смерть и его ждёт, коль это ещё не случилось.»

«...Что же Афина лелеет их, холит как мать безоглядно, —
Буйно вскричал бог Арес, словно в правде была той отрада. —
Смерти достойны они, истреблять нужно их беспощадно!
Разве не злыдни они, змеи подлые, полные яда?»

«Всё бы тебе убивать, разрушать, не умея построить, —
Грозно Афина ему отвечала без нежности прежней. —
Нет разрушителя жизни и блага, чем ты, брат, прилежней.
Кто тебя, зверя бесчестной войны наконец успокоит?»

«Ты Аполлону скажи и себе с Посейдоном про честность:
Как Зевса спящего подло толпой вы цепями вязали, —
Рявкнул Арес. — Где была ваша трижды любовь и любезность?
Всем захотелось, как Зевс, повелителем сесть в тронном зале!»

«Хватит, Арес, прощены все давно за восстание Геры! —
Зевс вдруг сказал, глядя нежно на профиль Афины,
Тихо добавил. — Я вижу корабль в иле с запахом серы.
Там все спартанцы погибли, дитя лишь спаслось из пучины.»

«Вижу, что Хели, мать девочки Улии, в спину убита
При разорении города Северный Аргос недавно, —
Взор устремив на восток, поддержала отца Артемида,
Так говоря, подошла к краю пропасти плавно. —

В плавни волчица её унесла, молоком кормит нежно.
Мать-амазонку её, благородную Хели, я знала.
В царстве её летом сушь и жара, а зимой очень снежно.
Холодно как на Олимпе под плитами этого зала.

Эта царица была счастьем женщин всего Борисфена.
Храмы мои возводила везде, даже в Скифии дикой.
Тавров разбила и дважды спасалась из скифского плена.
Славу у гиперборейцев снискала царицы великой.

Дочь её, милую Улию, буду хранить бесконечно.
Пусть на Кавказе живёт благодатном в тепле и достатке...
Новый народ образует пускай на Кавказе навечно.
Будет могучий народ тот врагов отражать все нападки!»

«Что вам, бессмертным, в делах этих мелких существ бесполезных?
Что вы им можете дать, если сами запутались в сущем?
Лишь бы хвалы получать в храмах вам в песнопениях лестных.
Ложь, лесть и страх — неужели в том смысл богом быть вездесущим?» —

Зевс громогласно сказал это всем раздражённо и властно.
Даже Арес отойти предпочёл в дальний угол от трона.
Только седой Посейдон не смутился, кивая согласно.
Сам был могуч. Не страшился удара смертельного грома.

Брату сказал он: «У наших детей нет понятия блага.
Словно слепые творят неблагое беспечные боги.
И не поймут, почему их любимец вдруг стал бедолагой.
Сгинул, хотя открывали они для него все дороги.

Вот и Афина поэта спасла от меча амазонок.
И Аполлон, забавляясь, спасал от пиратов поэта.
Из-за друзей его чуть не погиб Хели бедный ребёнок.
Жриц Артемиды бесчестили против любого запрета.

Вот Артемида сейчас хочет Улии сделать благое.
Ей на Кавказе создать свой народ, словно люди — посевы!
Благо желая посеять, при этом свершите другое!
Как вам доверить свободу? В ней смысла не знаете все вы!

Вот против Трои Приама всемерно воюет Афина
И помогает ахейским царям обеспечить торговлю,
Чтобы с востока возили пшеницу, оливки и вина.
Платят же люди простые за это смертями и кровью!

«Правда! — воскликнул Арес. — Слишком много ей можно!
Надо умерить Афины желание стать Зевса выше!»
Зевс прогремел: «Ты с Афиной бы действовал поосторожней.
Знаешь ведь, дочь дорога мне. Поссорить нас хочешь, бесстыжий.

Может быть, в девочке Улии зря видим мы только тело?
Могут ли мойры судьбы просто так охранять человека?
В девочке Улии явно есть часть божества вот — в чём дело.
Пусть Артемида возьмёт, как хотела, её под опеку!»

Так всё решив, позабыли тот час же все боги об этом.
Праздности вновь предались и игре нарочитых волнений.
Всё стало прежним. Мир плыл то во мраке, то полнился светом.
Так и дошёл он до нашего времени без изменений.

Смотрят на землю и море с Олимпа бессмертные боги.
Их увлекает, как игры, за счастьем погоня людская.
В древность седую уходят, как в бездну, морские дороги...
Что будет завтра со всеми — и боги про это не знают!


ГЛОССАРИЙ

Ахейцы — группа северных древнегреческих племён, завоевавших в XV веке до нашей эры территорию Пелопоннесского полуострова.

Посейдон — бог морей, брат верховного бога Зевса.

Эфес — древний город на берегу Эгейского моря в Малой Азии, ныне не сохранившийся.

Негостеприимное — одно из древних названий Чёрного моря.

Эол — сын Посейдона, полубог, повелитель ветров.

Ойкумена — населённая известная территория.

Артемида — вечная дева, мстительная и жестокая богиня охоты, дева-медведица, дочь Зевса.

Арес — бог вероломной, захватнической войны, сын Зевса.

Афродита — богиня любви и плодородия, рождённая из крови древнего Урана, бога неба.

Данайцы — жители Пелопоннеса, ахейцы.

Троянцы (тевкры) — жители Трои (Илиона) и подчинённой Трое области на европейском и азиатском берегах пролива, называемого сегодня Дарданеллы.

Тесей — сын царя Эгея, убийца чудовища Минотавра, участник похода аргонавтов за золотым руном в Колхиду, похода Геракла за поясом амазонки Ипполиты, битвы с кентаврами.

Хорон — перевозчик в страну мёртвых (Аид) через реку Стикс, сын Эреба, отца множества явлений природы и человеческой жизни.

Афина Паллада — непорочная дева, богиня справедливой войны, покровительница первопроходцев, строителей, изобретателей, дочь Зевса.

Ахиллес — царь мирмидонян из Фессалии, великий воин времён Троянской войны, сын бессмертной нимфы и царя мирмидонян Пелея, внука Зевса, аргонавта, участника первого взятия Трои Гераклом.

Агамемнон — царь Микен, с помощью брата, спартанского царя Менелая, ставший властителем Пелопоннеса и прилегающих островов, организовавший поход на Трою (Илион).

Приам — последний царь Трои, единственный сын предыдущего троянского царя, оставленный в живых Гераклом при первом захвате Трои.

Медуза — одна из трёх горгон, морских чудовищ, превращённых Афиной в таковых из земных женщин из-за связи с Посейдоном в её храме.

Гелеос — бог солнца, отец большого количества смертных и бессмертных существ.

Фемискира — столица южных амазонок на южном побережье современного Чёрного моря, ныне не сохранившаяся.

Ипполита — царица южных амазонок, дочь Ареса, похищенная Тесеем во время похода Геракла за её волшебным поясом.

Наяды — дочери Зевса, повелительницы ручьёв, рек, озёр и болот.

Сатиры — рогатые, козлоногие, любвеобильные демоны леса из свиты бога Диониса, впервые изготовившие вино.

Марсий — сатир, пастух, с которого за выигранное состязание в искусстве игры на флейте Аполлон снял с живого кожу.

Северный Аргос — несуществующий ныне город на реке Борисфен (Днепр), столица северных амазонок.

Коршун Ареа — спутник Ареса на войне и охоте.

Зевс — верховный олимпийский бог-громовержец, отец множества богов, смертных и бессмертных существ, внук Урана (Неба).

Гера — верховная богиня, сестра и жена Зевса, хранительница семьи и детей.

Кентавриды — смертные дикие существа с телом лошади и торсом женщины, обычно спутники Диониса.

Хетты — высококультурный многочисленный и воинственный народ, первым освоивший обработку железа (протоармяне) проживающий в ХV — V веках до нашей эры на территории южного Кавказа, современной южной Турции, Сирии, современного восточного Ирака.

Фракия — древнее название территории современной Болгарии.

Борей — северный ветер.

Гипербореи — живущие за северным ветром.

Оловянные острова — острова на юго-западе современных Британских островов.

Феб — «лучезарный», одно из прозвищ Аполлона.

Кифара — музыкальный струнный инструмент, среднее между гитарой и арфой.

Плектор — пластинка из кости для игры на кифаре.

Финикийцы — древний высокообразованный народ, организаторы первой в истории системы глобальной торговли, живший на территории Финикии (современный Ливан) и множества торговых колоний на берегах Средиземного моря, предки современных ливанцев,

Итака — остров в Ионическом море.

Эллада — первоначально название области в центральной Греции, где, согласно преданиям, жил Эллин, первый грек. В последующем название постепенно распространилось на всю Грецию. Самоназвание Греции сегодня.

Гадир — город Кадис в современной Испании.

Утика — не сохранившийся финикийский город на побережье Ливии.

Аргановое масло — масло из плодов северо-африканского дерева аргании.

Гиппокампы — лошади с рыбьими хвостами из свиты Посейдона.

Тира — современный город Тир в Ливане.

Фригийцы — один из исчезнувших народов Малой Азии.

Ликийцы — один из исчезнувших народов Малой Азии.

Аякс — сын Оилея, царь Локриды (Средняя Греция), искусный копьеметатель и прекрасный бегун, уступающий в скорости только Ахиллу.

Бига — двуконная колесница.

Архистратиг — военачальник.

Ма – хеттская верховная богиня.

Гефест — хромой бог огня, кузнечного дела, сын Зевса, брат Аполлона, Ареса и Афины, муж Афродиты.

Дионис (Вакх) — бог растительности, виноделия и экстаза, принимающий от участников вакханалий человеческие жертвы.

Тимпан — большой барабан.

Фаланга — плотный строй воинов, смыкающих щиты.

Хламида — мужская одежда, разновидность плаща.

Астарта — богиня плодородия и дома у многих народов Азии и Кавказа.

Минотавр — получеловек-полубык, людоед, живущий в лабиринте, убитый Тесеем.

Ахелой — бог рек.

Зефир — западный ветер.

Мизия — область в Малой Азии.

Морфей — бог сна и сновидений.

Лимнады — нимфы болот, озёр, лугов.

Харибда — огромное чудовище, водоворот.

Скифия — в представлении древних степная область между западным Причерноморьем и центральной Азией, населённая кочевыми народами.

Тавры — разбойничьи племена, живущие в горах и пещерах горной Таврии (сегодня Крым).