Ми1. Дороги, которые мы выбираем

Мне еще не было 17 лет, как я уехал из дома, покинув родные края. Из одной братской республики – Казахстана, в другую – Белоруссию, получать высшее образование. В столице Белоруссии жила моя родная бабка с семейством брата моей матери – мне было где остановиться на время вступительных экзаменов, подготовиться, да и подкормиться.

Отец отправил меня туда щедрым жестом, купив билет в общий выгон поезда дальнего следования и снабдив меня кольцом вареной (еврейской) колбасы, с пробивавшимися сквозь полупрозрачную кусочками вареного же сала и пятком яиц с буханкой хлеба. Ехать мне предстояло полтора суток до Москвы и еще день до Минска – еды должно было хватить.

Отец не учел только того, что эта дешевая колбаса, которую и он называл «собачьей радостью», под воздействием казахстанской жары середины лета, усугубляемой духотой битком набитого вагона, быстро испортилась и превратилась чуть ли не в смертельный яд.

Я выехал раньше полудня, а под вечер меня уже донимали непрекращающийся понос, рвота, головная боль, чувствовалось, что ощутимо поднялась температура…За исключением постоянных побегов в туалет, я всю дорогу валялся на жесткой третьей (багажной) полке, под самым потолком, прикованный к ней ужасающей слабостью. В этом положении очень кстати вспомнилась история соседской девочки, которую похоронили в прошлом году после того, как она полакомилась такой же колбасой…

В Москву я прибыл под вечер следующего дня и, хочешь - не хочешь, несмотря на страшную слабость, пришлось добираться от Казанского вокзала до Белорусского, на метро, благо ехать надо было всего три остановки. Заблудиться было трудно, хоть я был в Москве, по сути, в первый раз, если не считать приезда с родителями в раннем детстве.

Там я закомпостировал билет на поезд до Минска, который уходил туда через пару часов. Это время я провел в зале ожидания Белорусского вокзала в полуобморочном состоянии.

Кое-как отоспавшись в поезде, я выбрался по утреннему холодку к автобусной остановке у минского вокзала и через полчаса был уже в микрорайоне, где проживала бабкина семья и где мне предстояло жить ближайшие 2 недели.

Дверь отворил мне дядя, которого я раньше видел только на фотографиях. Он собирался на работу. на машиностроительный завод, где он был главным инженером. Тетка работала инженером на радиозаводе, выходила из дома вместе с ним, успев приготовить завтрак для приезжающего. Хоть вид у меня был ужасающий – исхудавший, с заедами на губах, но есть я отказался, как ни уговаривала меня оставшаяся со мной бабка. Кроме нее в этой трехкомнатной квартире были и три внучки, мои двоюродные сестры. По случаю каникул, все они оставались дома – и старшеклассницы Таня и Лена, и трехлетняя Нина, которую по случаю приезда гостя не повели в детсад.

За три дня меня здесь привели в порядок – особенно старалась тетка, которая готовила все, что угодно, особенно из белорусской бульбы: и картофельные оладьи, и национальные зразы и драники, и картофельные пирожки и пироги… Надо сказать, что я только здесь ощутил, что такое нормально питаться дома (если не считать каникулы «у бабушки в гостях») – в своем отчем доме его зарплаты хватало только на жареную картошку со шкварками и на картофельные супы с теми же шкварками, ну, еще на ежедневную пресную гречневую кашу. Мать в конце концов тоже пошла работать, когда мы, дети, подросли. Но в это время отец стал уезжать «на заработки», где он проедал большую часть заработанного.

Меня еще шатало после того отравления, усугубленного простудой, но уже нужно было торопиться подавать документы для экзаменов в институт. Поступать я еще дома решил в политехнический: и родители были, что называется, «технарями», и сам я разделял заблуждение своих приятелей по школе и дома, что инженер – это самая «мужская» профессия, дядя и тетка, как я говорил, тоже были инженерами.

Как-то странно мы выбирали профессию в те времена. Родители в этом не имели никакого влияния, отец считал выбор своей профессии одной из главных ошибок своей жизни. Мать пошла по его дорожке, поступив в тот же вуз, который окончил отец, только на заочное отделение. Мы, слушая рассуждения на эту тему отца, этот ее выбор не одобряли и на себя не примеряли. В нашем городе был лишь один институт – медицинский – куда и поступил учиться мой старший брат. Но я, опять же наслушавшись отца, который побрезговал возиться с трупами в процессе обучения, когда в его молодые годы ему предложили поступать в московский медицинский, для себя учебу в нем даже не рассматривал.

Будущую профессию мы выбирали во дворе и выбор был между небом и морем. Так как в нашем городе было летное училище, а путь в космос (о чем в те годы мечтали ребята почти поголовно) начинался с освоения специальности пилота, то большинство моих друзей строили планы на поступление в летное. Другие же (в том числе и я), понимая, что шансы на спасение, при авиакатастрофе или в воздушном бою, приближались к нулю, отдавали предпочтение морским профессиям – там можно было надеяться на умение плавать, даже если твой корабль пошел ко дну.

Я уже после окончания 8-го класса посылал документы на поступление в Одесскую мореходку. Ответа не получил, и лишь спустя год узнал, что ответ-приглашение в мореходное училище перехватила мать, после чего она очень старательно напоминала мне, что я был болен ревмокардитом, и что мне всякая сырость, а особенно морская, противопоказаны.

Похожая история повторилась, когда я, учитывая эту особенность состояния своего здоровья, решил, по окончании средней школы, не плавать на этих протекающих корытах, а строить их. На этот раз мать не стала прятать ответ из судостроительного института, а подошла ко мне, с присланным из Ленинграда пакетом документов, для серьезного разговора.

Но семейном совете мать с отцом сумели убедить меня, что  в чужом городе, даже в таком прекрасном, как Ленинград, мне делать нечего. Никто меня там не ждет и, случись что, помощи тоже ждать неоткуда. А вот в Минске – там родная бабка, да и дядя с теткой – технические специалисты и я, если решил стать их коллегой, то могу получать от них технические советы и всяческую помощь и поддержку. А получив техническое образование, я могу с этими знаниями хоть строить те же корабли, за которыми я хотел ехать в Ленинград.

Похоже, дядя с теткой вовсе не горели желанием получить нового жильца в свою квартиру, так как они активно уговорили меня поступать на самый сложный факультет, по специальности «Приборы точной механики». Если добавить к этому выпуск одновременно 10-х и 11-х классов школ Советского Союза, из-за чего число абитуриентов в тот год попросту удваивалось и то, что по точным предметам в школе я героически сражался за четверки в четверти, а по тригонометрии лишь с огромным трудом избежал годовой тройки, то будет понятно, что шансов у приезжего, к тому же, из другой союзной республики, на поступление в такой престижный институт практически не было.

Однако, к некоторому своему удивлению, и к не меньшему удивлению дяди с теткой, я благополучно (на четверки) сдал письменную,  а потом и устную математику, по профилю на четверку сдал и физику, а также «непрофильные» предметы – химию и сочинение.

И вот тут сказал свое слово образовательный эксперимент нашего пролетарского государства. Конечно, преимущество сказалось у одиннадцатиклассников, лишний год штудирующих таблицы Брадиса и прочие тригонометрические и алгебраические премудрости. Мои положительные оценки оказались никому ненужным набором четверок – а для проходных баллов надо было иметь две пятерки по профильным предметам.

Я оказался не вполне справедлив к своему дядюшке. Вместе с приехавшей в Минск моей матерью, они разработали продуктивный план, как эффективно использовать уже набранные мной положительные баллы. Дядя включил свой административный ресурс и отправился вместе со мной по друзьям, среди которых был и декан одного из факультетов политеха. Этот декан сразу заявил, что ни на какие нарушения он не пойдет, чтобы принимать не набравшего нужных баллов абитуриента, а вот посодействовать в приеме на заочное отделение менее престижного факультета он готов. И при успешной моей учебе в течении года, при неостывшем желании, я потом смогу перейти на очное отделение для более продуктивного овладения избранной профессией.

После оформления на машиностроительный факультет по специальности машины и механизмы торфоразработки, было решено оставить меня в Минске, устроив на тракторный завод, постоянно нуждавшийся в рабочих кадрах, чтобы я, используя возможность овладевать будущей профессией, мог после работы посещать занятия вечернего факультета политехнического института.

На Минском тракторном заводе я был принят в цех технологического оборудования учеником токаря со стипендией в 30 рублей на срок обучения в 3 месяца (средняя зарплата получившего низший разряд токаря была в 2-3 раза выше). Получив зачетку и студенческий билет политехнического института, я решил, что пора закончить натурализацию, как белорусского гражданина, оформлением в спортивную школу по своей легкоатлетической специализации.

В спорт я пошел устраиваться не куда-нибудь, а на самый главный белорусский стадион «Динамо». Войдя в административное помещение, я спросил, где тут тренируются многоборцы. Меня послали на арену: там, мол, как раз сейчас и тренирует Роман Иванович Купчинов.

Надо сказать, что в Казахстане я к тому времени уже был чемпионом своей области в юношеском 10-борьи и финалистом республиканских соревнований по прыжкам в длину. Как мне сообщили потом из дома, меня искали тренера казахстанской сборной для участия в юношеском первенстве СССР. Но для них я уже был недосягаем…

Выйдя на арену стадиона, я увидел кучку, прямо скажем, не впечатляющих с вида ребят. Подойдя к ним, я неуверенно спросил самого высокорослого, который был все равно слишком юным для тренерского звания: «Вы Роман Иванович?» Все засмеялись и повернулись к самому маленькому…

Тот надул щеки, выпятил живот и спросил, а что мне от него надо? «Да вот, - говорю, - приехал из Казахстана, поступил в институт, на заочное, работаю на тракторном заводе, хочу продолжить свое совершенствование, как спортсмен. Имею второй взрослый разряд по прыжкам и десятиборью, кандидат в члены сборной Казахстана…»

Глаза маленького тренера загорелись и интересом, и недоверием в то же время: «А сколько ты прыгал? В длину?…А в высоту?...А барьеры за сколько пробегал? Протестировав меня таким образом, он, оставив меня с ребятами, побежал в подъезд к динамовскому руководству, объявить, какую крупную рыбешку он поймал впридачу к своим восьмиклассникам.

Там особо ему не поверили и велели выставить меня на взрослое первенство города Минска: там, мол и поглядим, что делать с этим «варягом».

Мне не дали даже походящих впору шиповок, однако я и в этих, беговых, на три размера меньших, прыгнул на уровне своего личного рекорда в высоту, и вышел в финал со взрослыми спортсменами в прыжках в длину…Участь моя была решена – мой новоиспеченный тренер получил материал для воплощения своих самых дерзких замыслов, а я – ту же возможность, потому что, пожалуй, самой главной причиной для того, чтобы переехать в пусть и республиканскую столицу, было мое желание состояться большим спортсменом при необходимых благоприятных условиях, которые может дать только большой город.

И я с максималистской энергией принялся решать эти задачи: в 6 утра я уже вскакивал к завтраку, чтобы ехать через весь город на двух транспортах – автобусе и трамвае – в свой цех технологического оборудования, чтобы к 8 часам включать свой токарный станок, и переводить в стружку подсовываемые мне старшими товарищами металлические болванки. Во время перерыва на обед я не только успевал перехватить что-нибудь съедобное в рабочей столовой, но и позаниматься с сорокакилограммовой наковальней, выполнив с ней культуристический комплекс из 10 упражнений.

Заканчивал работу я на час раньше взрослых «коллег», как несовершеннолетний, и торопился (опять через весь город) на стадион «Динамо», где с тренером и младшими товарищами два-три часа гонял по двухдневному циклу программы десятиборья. После этого я еще к 7 часам пытался успеть к началу занятий на вечернем отделении политеха. Хоть в институте занятия были через день, я чаще засыпал на второй паре, чем что-то осваивал из прочитанного на лекциях…

Да, еще от чего я не собирался отказываться: в первые же дни освоения мной территории города-героя, я восстановил свое отношения с противоположным полом. За полмесяца, прошедших до отъезда на традиционную гуманитарную помощь крестьянскому классу – сбор картофеля на сельхозугодьях республики – я успел познакомиться и объявить о своих чувствах трем белорусским красавицам.

Вырвавшись из-под отцовского надзора, ничуть не стесняемый мягким интеллигентным контролем доброжелательных родственников, я, как бы, обрел здесь крылья и орлом заходил на едва только предоставляющуюся возможность новых знакомств.