Дневник сумасшедшего. День 11

 Сегодня всех согнали на митинг в большую палату, приспособленную для зала заседаний. Когда мы вошли, там уже были деревянные скамьи со стульями и покрытый красным кумачом стол в центре. На нем стоял хрустальный графин с водой и граненный стакан. Больные расселись, медперсонал остался стоять возле дверей. Затем двое амбалов в форме НКВД 30-х годов выгнали из боковой двери четырех бледных оппозиционеров, чьи руки были связаны за спиной веревками и упирающегося Адольфа, на которого надели наручники. Их разместили в глубине палаты справа и слева.
 Затем появился Сталин. Больные встали, и палата потонула в бурных аплодисментах. Зазвучали советские марши. Вдруг откуда-то выбежали советские пионеры с цветами. Они подходили к советскому тирану, и тот гладил их по голове. Стол был завален цветами, но это ни сколько не смущало Сталина. Сегодня был его триумф, его так называемый брюмер.
 Двое амбалов сдернули со стены белую простыню, за которой появилось некое подобие экрана. И сразу же пошла советская кинохроника времен Сталина. Марширующие колонны спортсменов и спортсменок, военные, гулко чеканящие свой шаг, советская бронетехника. Появился и веселый Сталин среди своих соратников, часть из которых предаст вождя в 53.
 Оказывается русские могли снимать не хуже гениальной Лени Рифеншталь. Но у них не было таких шедевров, как "Триумф воли" или "Олимпия". Да и советский диктатор был скромнее Гитлера. Он не мог спуститься с небес, как новый мессия.
 Сталин поднял руку. Зал затих. В кинохронике тоже выключили звук. В воздухе наравне с небывалым воодушевлением витало что-то мистическое. Все ждали его слов. Но Сталин, разогревая аудиторию, медлил. Наконец он заговорил сначала немного неуверенно, но постепенно его голос набирал силу.
- Товарищи! Сегодня мы с Вами сделали первый исторический шаг к построению социализма в одной стране. 30 лет, находясь под гнетом буржуазии, вы хотели вернуться в СССР. Ваши сердца жили этой святой надеждой, ибо никогда раньше в истории не было свободного государства рабочих и крестьян. Но Вас обманули и предали. Сначала после моей смерти в 53, когда началась так называемая хрущевская оттепель, потом во времена перестройки и ельцинской демократии, когда предатели и рвущиеся к власти националисты разрушили мое детище, Советский Союз, и на его осколках появились враждующие друг с другом бывшие республики-государства.
 Но буржуазия вновь хочет обмануть вас. Растут цены, которые намеренно вздувают подлые спекулянты, делая дефицит на всем на сахаре и крупе, макаронах и подсолнечном масле. Хотя доллар и упал, но это нисколько не повлияло на магазинные ценники. Правительство бессильно что-либо сделать и мечется. как загнанный зверь в своей клетке. Вам снова врут и дают необоснованные надежды. Дескать, Европа будет покупать газ за российский рубль, на который даже в собственной стране не купишь коробка спичек.
 Трезво взглянув на вещи, мы не найдем в рядах буржуазии великих людей типа Столыпина и Витте, которые спасли царизм во время революции 1905-1907 года. Бывший приватизатор сбежал, сбегут и другие. Да и наш Президент - не Цезарь. То, что можно было сделать в 14 году меньшей кровью, сейчас может привести к провалу  и февралю 17 года.
 Но нам это не грозит, товарищи! Отделение - наша крепость. И здесь уже победили заветы великого Ленина. Ура, товарищи!
 Раздались бурные аплодисменты. Сталин слегка повернул голову вправо и двое амбалов вытолкали на сцену четырех оппозиционеров. Зал зашипел и закричал на них:
- Негодяи! Изменники! Предатели!
 Кто-то крикнул:
- Расстрелять их!
 И зал в каком неистовстве подхватил этот крик. Люди ревели и бесились. Кто-то попытался устроить тут же самосуд. Но двое амбалов пресекли эту попытку.
 Сталин вновь поднял руку. Странное дело ревущий до этого зал постепенно стихал. Когда он окончательно успокоился, диктатор продолжил свою речь:
- Да вы не ошиблись, товарищи! Перед вами стоят подлые оппозиционеры, сторонники иудушки Троцкого и жалкие соглашатели с мировой буржуазией. Они хотели ввергнуть вас назад в 90-е годы. Но доблестные чекисты положили конец их проискам. И вот теперь они стоят перед вами, униженные и оплеванные. Вы хотите их смерти, но смерть больно легкая награда для этих негодяев.
 Сталин сделал паузу.
- Пролетарское государство милосердно, и я дарую им жизнь, ставя лишь одно условие больше никогда не идти на контакт с оппозицией и не предавать идеалы Великой Октябрьской социалистической революции. Но, если они вновь предадут, то кара нашего беспощадного меча обрушится на их головы. И тогда уже не поможет никакое раскаяние.
 Уведите их в карцер.
 После оппозиционеров настал черед и Гитлера. Бывший фюрер Третьего рейха дрожал мелкой дрожью, его зубы стучали.
- Товарищи, перед нами стоит нацистский преступник и диктатор, провозглашенного им тысячелетнего рейха. Его полчища. подобно саранче, прошли по странам Европы. В 41 они совершили вторжение и на нашу землю, сея смерть и разрушение. На его совести миллионы убитых, сожженные села и разрушенные города. Четыре миллиона наших военнопленных погибли в концлагерях или были расстреляны. На Нюрнбергском трибунале созданные им структуры НСДАП, СА и СС были признаны преступными организациями. Но не прошло и 50 лет, как фашизм гордо зашагал по странам Балтии и Европы. Он поднял голову и в братской нам Украине, в которой к власти пришли сторонники Шухевича и Бандеры. И вот он - виновник и родоначальник всех бед.
 Совсем недавно мы лежали с ним в одной палате. Мой следователь пытался переубедить его. Посмотрим, что из этого вышло. Адольф, ты слышишь меня7
- Хайль Сталин! Хайль Сталин! Я всегда говорил, что ты один можешь управлять этим азиатским народом, - лепетал Гитлер и повторял слово "хайль".
 Сталин рассмеялся, затем закурил свою легендарную трубку.
- Советское государство милосердно. Оно не уничтожает душевнобольных, как это было в нацистской Германии. Несмотря на все преступления перед человечеством, я прощаю Адольфа.
 По залу прокатился ропот: 
- Смерть фюреру! Смерть! Пусть ответит за все, нацистская свинья!
 Сталин вновь поднял руку:
- Я уже сказал мы не воюем с сумасшедшими.
 На этом трагикомедия закончилась.
 Уходя, меня не покидало странное чувство. Что-то уже случалось на наших глазах. И это что-то, как во времена французской революции, одновременно пугало и питало надежды. Я не строил иллюзий насчет своей судьбы, но события, помимо наших воль и желаний, увлекали всех в свой зловещий круговорот. И у каждого за спиной уже маячила гильотина.