Исход

 Ich liebe dich

  В гимназии учили Ломоносова: «Россия Сибирью прирастать будет», а оно вон как вышло – Сибирью Россия все убывает и убывает. Красные взяли Уфу, потом Челябинск. Правитель держится твердо, даже парад для поднятия духа войск приказал устроить. У Веры сердце захватывало от стремительного  движения конных полков, от джигитовки – войны она не видела и не понимала, как этот идеал мужской доблести может нести поражения.
Еще был маскарад, где она танцевала с Нисой, почти взрослым, из Коммерческого училища, не забыла Вера свое обещание в ответ на пылкое приглашение от Нисона на бал к ним в училище. Но когда будет этот бал и будет ли?
А мы…мы уже покинули Омск. Пепа так рад, что папа согласился ехать  с его полком. Мама осталась. Настояла, что дом бросить нельзя, а красные с ней, женщиной, ничего не сделают – там тоже есть офицеры. Так что едем мы, мужчины и дети. Пепа в восторге:
- Вера, мы увидим новые места. В батальоне я возьму лошадей и мы будем совершать конные прогулки.
Пепа почти закончил  в Праге университет, три года на войне, начальствуя над санитарным вагоном, конечно, видит кровь и видел не одну смерть… и вот «увидим новые места». Папа иронизирует, что, возможно, и такие, где не ступала нога человека.
За окном вагона места проплывали действительно красивые, но вот поезд встал на станции Топки, где начальство  определило дожидаться распоряжений от Верховного. Топки – деревня, по уши утопленная в болоте, чуть дождь – грязь непролазная. В десяти верстах большое село Кольчугино.
  Денщик Пепы привел двух лошадей, вдвоем отправились в это село посещать больных. Пепа оказался полезен, хотя не было у него нужных лекарств, но советами он остановил движение двух больных к смерти. Могут и выздороветь, люди здесь крепкие, но абсолютно невежественные.
  На обратном пути Пепа разыгрался и конь под ним тоже разыгрался – получилась настоящая джигитовка вокруг Веры и ее недоумевающей белой кобылки, которая замерла на месте, наблюдая представление.
  Пепа был необыкновенно красив. Рослый гибкий стан его то сливался с конем, то взлетал над ним. Вокруг головы, отливающей на солнце медью, казалось, является нимб. Пролетая мимо Веры, Пепа сиял на нее своими неподражаемо синими глазами. Вера чувствовала, что, упади она в объятия этого чуда, и будет счастье.
                Х Х Х

  Бартль Пепел, для русских Пепа. Для русских Пепел – это нехорошо. Ну, Пепа так Пепа. Была ли медицина его призванием? Нет, призванием была скорее музыка, но он унаследовал от отца принадлежность к цеху лекарей и не противился ни поступлению на медицинский факультет, ни тому, что если война, то он на войне.
  Когда ты командуешь санитарным вагоном, то ежечасно воюешь  не с противником, а со смертью. Что до собственной жизни, то она в руках неподвластных тебе сил.
А жизнь Пепа чувствовал со всей мощью своего молодого существа – ведь в его руках были вялые, больные, страдающие мужские тела, на фоне которых собственное здоровье казалось  божественной наградой. За что? За то, что еще не случилось, но должно случиться.
Война отмела все юношеские грезы – стать мужчиной на войне просто, женщины, казалось, чувствуют свою обязанность тебе в этом помочь. Вот и на Пепу смотрел-смотрел несколько дней его ушлый денщик, а потом шепнул  ему:
  - Сегодня ночью к вам придет Ванда.
И действительно среди ночи Пепа недолго ждал и к нему под одеяло скользнуло тело сестры милосердия Ванды.
За три года менялись тела, менялись имена, но Пепу отчаянно томила жажда любви. И в фокусе этой жажды оказалась  юная дочь начальника статистического управления при Верховном. Грезы, было покинувшие юношу, вновь одолевали его с такой мистической силой, что он возликовал, когда семейство Веры оказалось под его покровительством в драпающем от красных эшелоне.
  Совершать какие-либо мужские поползновения и не приходило в голову Пепе. Он грезил нежностью, красотой, уютом в любимой Праге, расстояние до которой от этих мерзких Топок казалось ничтожным и укладывалось в знакомство  семей, обручение, венчание и вечную любовь.
Когда юноша нежнейшим образом насвистывал Вере   Ich liebe dich Грига и «Юмореску» Дворжака, она без сомнения принадлежала ему. Но, вероятно, у нее были какие-то свои переживания и она иногда резко отталкивала его.
Вот и сегодня собралась идти одна через лес в Кольчугино. Он привычно отправился ее сопровождать, но Вера вдруг почти истерически  потребовала не ходить за ней тенью и оставить ее в покое. Но какой же «покой» в чужом и опасном лесу? Безумие. Что ж, врачу не пристало удивляться тому, что иногда у женщин бывают такие состояния, что им не до грез. Пепа подумал, что аналогичные состояния у мужчин как раз активизируют грезы. Вон Кнэхту неподвластен санитарный вагон, так он иногда смотрит на него, Пепу, таким сияющим взглядом блестящих своих черных глаз, будто хочет его всего выпить, словно бокал шампанского. Словно не Вере, а ему, Кнехту, адресован  Ich liebe dich.
  Пепа отстал на сотню шагов от Веры, и на минуту она скрылась за деревьями. И вдруг он увидел ее замершей  перед  здоровенным мужиком, типичным разбойником.
Когда Пепа подошел, мужик плаксивым, каким-то детским голоском заныл:
- Барин, дай хлебушка, с голоду помираю…
- Да нет у меня с собой хлеба, ты же видишь. Ты бы в селе попросил у кого.
- Нельзя мне в село, там меня свяжут, в бегах я.
Неожиданно Вера ожила, достала из корзинки большой кусок бисквита и протянула разбойнику:
 - На, любезный, не погнушайся…
Звериной хваткой вырвав еду, мужик исчез в лесу.
Вера уже спокойно глянула в синие глаза Пепы:
- Спасибо, что не послушались меня. Вот и мы в бегах. Какая уж Прага, какая любовь?

12.02.2016                Таганрог