Там, где дымы поднимаются в небо

                ***
Этот рассказ или очерк (а, скорее всего, что-то среднее) был написан в далеком теперь уже 1998 году. Тогда осенью я сильно простудился, и, валяясь дома, вспомнил и за несколько дней описал события годичной давности. События времени, в котором гремела «Чашка кофию» Марины Хлебниковой, появились первые ноутбуки, но еще отсутствовали мобильные телефоны, социальные сети и многие современные блага цивилизации. С некоторыми из людей, которые здесь описаны, я встретился позже, спустя длительное время, с некоторыми расстался окончательно и больше никогда не встречался. А жаль…

                ***


             Год назад в середине сентября в составе комиссии по переоценке основных фондов я вылетел на север Тюменской области. Нам предстояло оценивать громадные производственные объекты, и командировка обещала быть длительной и сложной. Было много впечатлений, много интересных знакомств, некоторые из которых повлияли на мою жизнь и карьеру. Сначала нас было трое, потом к нам в Нижневартовске присоединились две женщины – опытные сметчицы, специалисты по «незавершенке». Мы вместе переехали в Сургут, потом, собрав свою информацию, они улетели в Москву, мы же переехали в Нефтеюганск, потом опять в Сургут, и казалось так будет вечно. Мы были на Севере уже два месяца, успели, и привыкнуть, и надоесть друг другу, давно уже наступила суровая северная зима, нам передали зимние вещи из Москвы, а конца нашей работе все не было. Никто из нас ни в Москве, ни здесь не предполагал с какими объемами и сложностями нам придется столкнуться. В Москве нас уже стали поторапливать – слишком дорого стала обходится наша командировка, и мы начали было паковать чемоданы, как вдруг в Москве забили тревогу. Оказывается в своей кутерьме и неразберихе, они там в Москве забыли направить людей еще в один город, целый город на Севере, где находился еще один объект. В Москву позвонило разгневанное и обиженное руководство этого объекта, сказали, что уже два месяца ждут наших экспертов, и что если в ближайшие две недели они не появятся, то они будут разрывать договор с Москвой, а авансовый платеж уже был сделан, и все это сулило большие неприятности. Нам позвонили прямо с планерки, и было понятно, что они там растеряны. Мы разговаривали по телефону, а они нас слушали по селектору. Нас просили взять еще один объект, говоря, впрочем, что если мы откажемся, то они, понимая, как мы устали, будут пытаться найти свободных людей в Москве. В общем, стало ясно, что нам не отвертеться, свободных людей не окажется (в Москве тоже была запарка) и ехать придется кому-то из нас. Нам, конечно, говорили, что как мы скажем, так и будет, но мы понимали, что все предрешено. Вся сложность заключалось в неудобной транспортной схеме. До этого забытого городка добраться было проще из Москвы, чем от нас. Из Москвы туда летел самолет прямым рейсом два раза в неделю. Нам же необходимо было выбираться из Сургута в Ноябрьск, а оттуда в Урай (а этим забытым городком был именно Урай), или из Сургута в Тюмень и оттуда в Урай. И то и другое было очень неудобно – ехать предстояло со всеми накопившимися вещами и бумагами, еще нужно было тащить ноутбук. В конце концов, не утомляя Вас больше этой географией, скажу, мы выбрали маршрут через Тюмень (все-таки областной центр – оттуда самолеты в Урай летали ежедневно).
             Из нашей троицы выбор пал на меня. …Итак, мне предстояло проехать на поезде на юг до Тюмени (около 800 км), а оттуда вылететь опять на север (около 700 км), но западнее – до Урая. Других вариантов не было. При мне были: спортивная сумка с вещами, средних размеров чемодан с вещами и документами и портативный компьютер в маленькой плоской сумочке размером с дипломат. На дворе стоял ноябрь и были обычные для этих мест морозы за 20 градусов. Поезд из Сургута уходил вечером ок. 22 часов и приходил в Тюмень на следующий день тоже вечером ок. 20 часов. В Тюмени меня никто не ждал, нужно было дотащить свои вещи до гостиницы, переночевать и утром вылететь в Урай.
             Мы всё же здорово привыкли друг к другу. Перед моим отъездом, ребята накрыли в гостинице стол и устроили мне проводы. Конечно, мы сильно устали за два месяца и раздражались друг на друга все чаще, ведь мы не космонавты, и на длительную совместимость нас специально не готовили. Но здесь и они, и я понимали, что мне предстоит не легкая прогулка, и в Урае, на объекте справиться, или сказать мягче - сработаться в одиночку с коллективом будет не просто. Мы здорово приняли по этому поводу, и потом они поехали провожать меня. У поезда мы простились, и я поехал. Всё… Мы расставались до Москвы.
             Рассказывать о том, как я тащил по Тюмени свои вещи по ледяным, неочищенным тротуарам, боясь уронить компьютер, как искал я эту чертову гостиницу, и что это было такое, лучше не стоит. В конце концов, переночевав в одном номере с механиком из Нягани, который курил в номере «Приму» и, кажется, в первый раз увидел компьютер так близко от себя, я утром благополучно вылетел в Урай.

                * * *


             Урай… Город в 40 000 населением, возник в 1961 году. Положил начало нефтяному северу Западной Сибири (здесь было открыто первое западносибирское месторождение). Находится аккурат на 60 параллели, почему его еще называют Еврейским Севером (льготы северные, а климат всё же   помягче). Вокруг на 150-200 км болота, железнодорожного сообщения нет (до ближайшей станции 150 км), автомобильная дорога на «Большую Землю» работает только зимой, по зимнику, когда болота схватываются крепким льдом. Летом машины переносят вертолетами до станции, оттуда на платформе на «Большую Землю». Вообще говоря, все северяне любят ввернуть «Большая Земля». В Сургуте, Нефтеюганске, Нижневартовске мне часто говорили – «Там, на Большой Земле». Оно и понятно этим городам* по 25-30 лет, некоторые люди еще до сих пор живут в вагончиках типа ЦУБ (железных бочках с утеплителем) – и таких не так мало. Я встречал людей, которые приехали сюда вообще на голое место. Нефтяной север стал активно развиваться в последние 7-8 лет. В Нижневартовске только сейчас достраивают новый железнодорожный вокзал, в Нефтеюганске построили новый аэропорт, строят мост через Юганскую Обь по Северному пути (из Сургута в Нефтеюганск по прямой около 70 км, но через реку приходится переезжать по понтонной переправе летом, или по льду зимой, и это федеральная переправа. Есть еще районная, но она платная и к ней нужно давать крюк. В ледоход и осеннюю распутицу скапливается огромное количество машин, и их переносят вертолетами. Так простоять можно несколько суток. Вот Вам и 70 км). И тем не менее, эти города живут обычной жизнью, и оторванность от Большой Земли, я как то не ощущал. Скорее «Большая Земля» говорят здесь, отдавая дань традициям. И только в Урае я понял смысл этих слов – «Большая Земля».
* Сургут основан в 1594 году, но это остяцкое поселение стало развиваться как современный город с 1965 года.

                * * *

             Итак, ноябрьским морозным тридцатиградусным утром, моя нога ступила на урайскую землю. Самолет прилетел в 11.20 утра, и меня должны были встречать. Встречающего в лицо я не знал, он меня тоже. Чуда не произошло, и я минут 15 ходил по площади аэровокзала, прежде чем заметил мужика, тревожно кого-то выглядывающего. Он тоже меня заметил. Так мы встретились с Глазковым.
            

                Глазков
               
             Это был человек сорока с небольшим лет, высокого (185-187см) роста, чуть сутулый, бородатый, с лысиной под меховой ушанкой (как потом выяснилось) и с постоянной сигаретой во рту. Одет он был вполне цивилизованно, но с какой-то небрежностью. Небрежность эта была особого рода, свойственная только крутым технарям, программистам-системщикам, вообще людям рациональным в мыслях и поступках. Люди такого склада одеваются, потому что это вообще необходимо, и будь их воля ходили бы наверное вообще все время в джинсах. Им нужно, чтобы было удобно, рационально, но, идя навстречу начальству или супруге, они все-таки напяливают на себя необходимую в обществе верхнюю одежду. Один из моих профессоров в институте носил перчатки на резинках, как в детском саду, чтоб не потерять. Жена его рассказывала, что несколько раз он приходил из института в чужом пальто. Также было и с обувью. Бывало, что у него дома собиралось много нашего брата – студента. Он выходил нас провожать и одевал чьи-нибудь ботинки, иногда из разных пар. Впрочем, Глазков был не такой. У него плащ-пальто был застегнут на все пуговицы сверху. Из-под пальто выглядывал ворот толстого свитера, а снизу его плащ-пальто был расстегнут  на одну пуговицу, очевидно, чтобы не мешал широкому шагу.
             Мы пожали друг другу руки. Он помог мне с сумкой. Мы сели в служебный автобус и поехали в город.
- Вы знаете, из начальства никого нет. Директор в Сургуте. Главный бухгалтер в отпуске. Зам. заболела. Зам. по кап. строительству прилетела, по моему вместе с вами. Я её, кажется, видел. Главный инженер вообще не в курсе вашего приезда. – Сказал он, когда автобус тронулся.
- Ничего себе. Ждали, ждали - не дождались.
- Да нет, вы не волнуйтесь. Я то ведь был в курсе. Сейчас поедем в гостиницу. Для вас держат ключ. Потом предлагаю пообедать. А потом можете отдыхать, если хотите. Завтра поговорите с Викторовым – это наш главный инженер. Так что все нормально.
В это время автобус приехал. Ехали мы всего минут семь.
Мы вышли. Перед нами было трехэтажное здание конторы. Правее был маленький городок из нескольких бараков и частных домов.
- Это что Урай? – Сострил я.
- Нет не Урай. -  Серьезно ответил Глазков.
             Мы прошли сто метров по направлению к одному из бараков. Я понял, что это была гостиница. В комнате, за стеклянной дверью сидели девка-хантка и какой-то мужик. Мужик был в теплой лётной куртке и в руках держал шапку. Девушка была в простом халате, с босыми ногами и в шерстяных носках. В комнате стоял обогреватель. Было жарко.
- Это представитель комиссии из Москвы. Дайте ключ от первого дома. – Сказал ей Глазков.
             Она смерила меня оценивающим взглядом и протянула ему ключ. Наверное, вид у меня был не совсем московский. Все-таки два месяца на Севере. Мы взяли ключ и пошли. Пройдя еще метров 50, мы уперлись в двухэтажный, небольшой керамзитовый  дом. Поднявшись по наружной лестнице и открыв дверь, мы оказались прямо в прихожей без всяких сеней и вторых дверей.
- Это гостиница для начальства. Сейчас здесь никого нет. Выбирайте любую комнату. Оставляйте вещи и пойдемте на работу. Как видите, здесь совсем близко.
             В доме было уютно, чисто. Всего было три комнаты и кухня. Две спальни и гостиная. Жить могло одновременно пять человек. Было жарко, даже душно. Видно, для начальства топили что есть мочи. Форточки были закрыты.
             Я уже встречался на Севере с таким вариантом гостиниц. Как правило, крупные предприятия держали по несколько таких домиков и квартир для различных комиссий и начальства. Оставив вещи, я пошел с Глазковым.
             Владимир Васильевич Глазков работал начальником вычислительного центра (ВЦ). Мы прошли внутрь конторы. Охране сказали, что я командированный. За железной дверью с кодовым замком было хозяйство Глазкова. Было очень много хорошей аппаратуры, много пепельниц, заполненных окурками и чашек с недопитым кофе и чаем. Чувствовалось, здесь работают настоящие программисты. Хороший программист должен быть ленивым, он должен думать, как ему создать такую программу, чтоб вообще со стула не вставать. Если в этом процессе, он много курит и забывает, где оставил свою чашку с кофе – это простительно. Главное, чтобы результат был. Здесь результат, судя по всему, был. Уже позже я понял, что Глазков со своими ребятами мог бы обслуживать ядерный полигон или космический центр. Сам являясь одержимым интеллектуалом, он подбирал себе таких же. Возраст и пол не играл никакой роли. Ему нужны были творцы. Одного он взял с развалившегося военного НИИ. Другого, мальчика еще, нашел в Новосибирске. Мальчик приехал не один, а с невестой. Всех он вытащил с Большой Земли. Всех обеспечил жильем. Потом, на столе у него я увидел служебную записку на имя директора, где он просил повысить оклады своим сотрудникам.              Мужики-работяги его недолюбливали. Они не понимали его. Они не понимали его отдел. Они смутно догадывались, что люди в этом отделе делают в десять раз больше, чем нужно предприятию. Но зачем они это делают, мужики не понимали. Мужики не понимали, а он просто спасал свои мозги и мозги своих людей от большой северной лени. Впрочем, я понял это позже.

                * * *

             Я просидел у Глазкова до вечера, именно просидел. Сделать я ничего не мог, так как для этого мне нужно было встретиться с руководством. Руководства не было. Для работы мне была нужна информация. Информацию мне могли дать люди. Людям нужно было дать команду. Итак, я просто сидел и радовался, что не нужно тащить по морозу вещи, что спать я буду в хорошем месте, что перед сном приму пару рюмок – в общем всему, чему радуется уставший от переездов человек, попавший наконец в пункт назначения. Сначала я сидел несколько отрешенно от происходящего, попивая свой кофе и просматривая разные компьютерные журналы, но постепенно происходящее увлекало меня. Вокруг меня шла спокойная, уверенная работа. Никто не суетился. Мужики ходили, курили, думали. Они создали огромную локальную сеть всего предприятия. У каждого отдела была своя ячейка и свой пароль, у каждого пользователя свой код доступа. Сама по себе эта работа сложна и очень кропотлива, а учитывая масштабы предприятия просто громадна. Но этого им показалось мало, и они решили улучшить, а вернее сказать, адаптировать к своим нуждам всю компьютерную среду, т.е. оболочку Windows. Что это такое вернее представить, если вы захотите улучшить двигатель последнего «Мерседеса». Не в том даже дело, что этот двигатель и без того хорош. Допустим, есть в нем отдельные недостатки, но залезть в него до конца крайне сложно, так как есть в нем отдельные узлы, которые формируются только на заводе-изготовителе и разборке не подлежат. Допустим, полетел бортовой компьютер. В любом фирменном сервисе вам скажут – «Будьте любезны, замените». Никто не будет вам его разбирать, протирать, паять, заменять платы и уж тем более перенастраивать. Скажем, не устраивает вас как работает система АВС (антиблокировка) в российских условиях! Ничего не поделаешь, привыкайте! Так вот, Глазков занимался именно такой перенастройкой. Что такое среда Windows – детище компании Microsoft – это почти монополия на рынке программных продуктов, это самые высокооплачиваемые программисты в мире, которые вместе со своим шефом Биллом Гейтсом постоянно думают о защите своих программ и оболочек, чтобы все реки доходов от пользователей были направлены только в компанию Microsoft. То, что наши люди с этим неустанно борются, не стоит и говорить. Каждая фирменная программа рассчитана на определенное количество инсталляций (установок) на каждого нового пользователя. В России по прикидкам экспертов до 90 % пользователей работают на пиратских версиях. Но это к слову. Билл Гейтс об этом тоже знает, я думаю, поэтому и работают его ребята над тем, чтобы защитить свои программные продукты еще сильнее. Глазков пиратом не был, просто ему что-то не нравилось в этих программах. Когда я понял, чем его ребята занимаются, я поинтересовался – «А это в принципе возможно?» В ответ я услышал очень серьезный монолог, в котором было столько специфических терминов, что воспроизвести его я не в силах. Но по смыслу я понял – «попробуем».
             Так я просидел до вечера. После работы мы вышли на улицу. Было очень холодно. Глазков попытался завести свою старенькую «жигули»-«шестерку». Машина не заводилась. «Черт, обычно в тридцать она заводится!» – злился он. Всем отделом минут пять мы заводили ее с толкача. Наконец, машина завелась. Его ребята ездили в город на автобусе – остановка была рядом, и по расписанию он уже должен был подойти. Мы с ним сели в машину и поехали в город. Город начинался примерно в километре от объекта. Далеко мы не уехали – он остановил у первого магазина. Я зашел. Стояла небольшая очередь. Обычный командировочный набор – бутылка водки, консервы, колбаса, сыр, хлеб. Все это я без труда купил. Мы поехали обратно. Поднялись ко мне на второй этаж. После первой мы перешли на «ты». Он говорил мне, что сейчас работать стало тяжелее («северные» не так уж велики, а удерживать специалистов на Севере на одном энтузиазме невозможно). Он рассказывал мне о предыдущем директоре объекта, какой он был крепкий мужик, как думал он о своем предприятии, а нынешний только представительские проедать умеет, но спасибо хоть на отдел денег не жалеет, сам, Дима, видел какая аппаратура. Он говорил, но в его словах не было, столь знакомого мне по Москве, городского нытья. Он просто делился со мной, со случайным, в общем то, человеком, своими мыслями, которые, возможно, вынужден был давно уже держать при себе. Потом разговор перешел на родных. «Два года назад поехал я на машине в Испанию. Ну летом, конечно, с женой. Поехал как. Перенесли до станции на вертушке, там ее на платформу и до трассы. Все, ну Россию прошел. Дальше по Европам. Слушай, и в Испании она у меня встала – ремень оборвало. А я все с собой взял, а ремня нет. Ну, стою голосую. А эти испанцы по-английски ни хрена не понимают. Хуже наших. Я говорю «палл», трос. В общем один остановился. Все понял, говорит, ай андестенд, о кей. Довез он меня. Там рядом было, до какого-то городка. Гляжу он тоже с женой, сам моих лет. Познакомились. И представляешь, оказалось англичане. Тоже путешествуют. Продолжили знакомство в баре, конечно. И вот переписываемся. Этим летом в гости к нам собираются…. А может все бросить к черту. Поехать к нему в Англию жить. Он приглашает. Для таких как ты, говорит, у нас всегда есть работа. Буду делать то же самое, только там. Тоже как и здесь буду свой дом иметь. Дети образование хорошее получат. И главное, там спокойнее за них. Вот в Испании помню. Стоим в огромной пробке. Естественно все раздражены. Двигаемся потихоньку. И значит, между рядов, пацаны на мопедах. С девчонками, молодые совсем ребята, дети еще – лет по пятнадцать-шестнадцать. Нажимают на сигнал, и между машин. И представляешь, никто им вслед не матюкается как у нас, не орет. Наоборот, все машины расступаются по сторонам. Ведь понимают, они же дети».
             Так болтали мы долго. Потом я пошел провожать Глазкова. Машину он оставил у диспетчерской, а сам пошел пешком домой. Он сказал ему близко, метров семьсот. Я вернулся и лег спать. Утром мне предстояло идти знакомиться с другими отделами и людьми. Не дожидаясь пока приедет директор и зам. главного бухгалтера кончит болеть, я хотел представиться главному инженеру, попросить у него собрать планерку и объяснить людям, что от них требуется. Первым же человеком в этом ряду по значимости для меня, безусловно, была начальник отдела капитального строительства (ОКС) Степанцова Зинаида Никитична.


                Зинаида
 

             Утром я сразу пошел к главному инженеру Викторову. Ему обо мне доложили. Через некоторое время он принял меня. Это был тучный человек лет пятидесяти с небольшой седой бородой. Он был в очках в хорошей дорогой оправе. Темный пиджак, черная рубашка. Галстука не было – он был в джинсах, которые, несмотря на его полноту, смотрелись на нем очень стильно. Вдобавок, он был высок ростом (когда он встал из-за стола, я мог его хорошо рассмотреть). От него за версту пахло интеллегентом. И он скорее походил на породистого директора НИИ былых времен, чем на главного технаря объекта, затерявшегося на севере Сибири. Немного портило его болезненно красное лицо, но видно было, что это не от пьянства. Глазков накануне рассказывал мне о нем. После ушедшего на депутатство бывшего директора, в директора прочили Викторова. И грамотен он был, и коллектив его уважал, но как часто бывает - сработали другие пружины, и на директорское место прислали человека из центра, «с большой рукой». Викторов обиделся, и гореть на работе перестал. Глазкову он нравился. Мне он понравился тоже. За его спиной висел небольшой плакат в рамке за стеклом. Дореволюционным шрифтом написано там было примерно следующее. «Господа инженеры, принимая решение, руководствуйтесь не только строгим соблюдением правил, но и здравым смыслом. Из циркуляра выпускникам инженерных академий. 1912 годъ».
            Он выжидающе смотрел на меня. Я понял, ему неудобно признаваться мне, в своем неведении моей миссии. Я понял, он, как бы, в оппозиции директору и главбуху, и те даже не поставили его в известность о работе с нашей фирмой. Хотя формально это были не его обязанности, но есть же этика. В общем, мы оба постарались не затягивать этот момент. При мне он стал по селектору собирать людей.
             Спустя время люди собрались. Я объяснил им их задачи, объяснил - зачем это нужно их предприятию. Все шло по плану. Выходя из кабинета Викторова, я чувствовал, что он мне поможет, если будет какая-то задержка. Но осталось какое-то непонятное чувство, что человек это сделает, ну, например, просто потому что хорошо воспитан. Вот-де, приехал человек из Москвы, а эти олухи мне ничего не сказали. Теперь их нет. Элементарный долг вежливости требует помочь ему в его работе, тем более в другом городе, ох как не похожем на Москву. Нужно ли это его предприятию. А почему его? Получается не его. Ну допустим, нужно, но его ведь не поставили даже перед фактом. А сейчас этот мальчик сидит напротив. Ну что ж, значит надо ему помочь.
             После Викторова я зашел в ОКС. Начальника не было. Здесь разговаривать было не с кем. Все ждали Зинаиду.
             Я находился у Глазкова, где обосновался со своими бумагами и аппаратурой, когда меня пригласили к телефону. Звонила Степанцова Зинаида Никитична, собственной персоной, и просила подняться к ней в отдел. Я прихватил нужные бумаги и пошел.
            
                * * *

- А, Дмитрий Александрович! Проходите. Что ж Вы к нам не заходите. Мы заждались уже Вас. Меня зовут Зинаида Никитична. Что у Вас за бумаги, Дмитрий Александрович. Через полчаса рабочий день заканчивается. Или Вы спешите куда-нибудь. Вам что, у нас не нравится. Давайте мы с Вами познакомимся поближе. Проходите, садитесь. Вот Вам рюмка. Вот давайте в тарелочку капустки положим квашеной. Девочки, что ж вы смотрите, поухаживайте за кавалером.
             Все это было сказано легко, быстро, и все уже вокруг вертелось. Мои бумаги уже лежали на ее столе, открылась дверочка в потайную комнатку, где уже стоял накрытый стол, освободился стул, нашлись чистая тарелочка и рюмочка, капустка легла как бы сама собой, а по ободку сервилатик, хлебушек тоненько нарезался и оказался у моей левой руки. Все чин по чину. А и в самом деле конец рабочего дня. Ну что скажите мне изменится, если выпью я с этой хитрой бабой, которая кажется даже не предпринимает никаких усилий, а все у нее получается естественно, как будто мы знакомы много лет.
             Я сел. Выпил. Я был смущен ее натиском, но недолго. После второй пошли вопросы по работе. И как-то все само собой выправилось, беседа перешла на Москву, где я не был уже два месяца. Ее сотрудницы оказались компанейскими тетками. Так сидели мы недолго. Рабочий день закончился. Предприятие было режимным. Нужно было уходить. Кроме того, у женщин уходил автобус в город. На том мы и расстались.

                * * *

             На следующий день мы с Зинаидой собрались поехать на объект «незавершенки». Договорились мы об этом накануне. Мне нужно было его увидеть, а также сделать фотоснимки. Стоял жуткий мороз, термометр показывал 34. Из ее кабинета мы пошли к машине. Перед этим, оглядев  мою верхнюю одежду, она предложила мне взять со склада бушлат и теплые варежки. Я и впрямь в своей московской курточке и тоненьких перчаточках выглядел несерьезно. Сама же она, я, кстати, забыл ее описать, была утеплена на совесть. Средних лет, среднего роста, худа, стройна, курит, но редко. Она была в дубленке с поднятым воротником, воротник подпирал шарф. Мужская, норковая ушанка и кожаные меховые варежки, в руках папка с документами.
             Мы сели в автобус (старый «пазик») и поехали. В автобусе стояла огромная печка вместо передних двух сидений за спиной водителя (северный вариант).
- Дмитрий Александрович, сначала заедем к пожарникам. Им тоже нужно на объекты. И вместе поедем. Это недалеко.
             Мы скоро подъехали к какому-то зданию. Она вышла, оставив меня с водителем. Чтоб не сидеть молча, я спросил - как его автобус заводится.
- Так а я его и не глушу.– Был ответ.
- Что ж так и работает всю ночь? – не отставал я.
- А что еще делать. Теплый гараж только для легковых. Да и если заглушу, минут через 10 воду прихватит в патрубке.
- Какую воду? – я ошалел. Вы что на воде ездите? В такой мороз.
- А на чем еще ездить, тосола то нет. Для начальства есть, на легковые, а для нас нет.
- А вы, я гляжу, одеты не по погоде. – Чуть погодя, сказал он. Смотрите аккуратнее. Сами не заметите. Мороз ведь не шутка.
- Сколько сегодня? – Спросил я, хотя знал.
- Так в семь утра было 36. Детей в школу не пустили.
- И часто их не пускают?
- Да в общем часто. Так щас еще не мороз, ноябрь только. Вот в декабре, январе. В прошлом году до 50 доходило.
             Разговор оборвался. Пришли Зинаида с пожарником. Водитель открыл дверь, и сразу дохнуло холодом. Зинаида и капитан пожарник сели рядом. Мы поехали. Город застроен был кусками. Стояли пятиэтажки, девятиэтажки. Попадались бараки времен первых поселенцев. Проехали коттеджный городок. Не такой уж он был и маленький этот Урай. Проехали несколько красивых представительских зданий. Это Лукойл, это Газпром, это гостиница «Турсунт» – объясняли мне. «Вообще в недавнем прошлом Урай – это три лежневки и десять бараков. Лежневка – это насыпка грунта в болота и слой бревен, и так несколько раз. Проходит время, и все равно полотно дает осадку. Надо насыпать еще. Вы заметили, как у нас строят – только на сваях. Сначала выбирается участок. Самое главное, чтобы не было плавуна. Потом забиваются сваи. Затем накладывается арматура. Потом все это заливается бетоном. Так создается фундамент. Вы спрашиваете, почему нет железной дороги. А вот все по этому. Болота, кругом болота. Железнодорожную ветку сюда проложить невозможно. Будет осадка. И потом эта железная дорога будет золотой. Была бы вечная мерзлота – было бы проще. А так живем и будем жить без поездов».
             Зинаида рассказывала мне о городе, иногда капитан дополнял ее. Тут въехали мы опять в барачный поселок. «Это «Половинка». Люди живут. В ПРОШЛОМ ГОДУ ЗДЕСЬ БАРАК СГОРЕЛ. Да вы правы из-за электронагревательных приборов. Нет, по правилам противопожарной безопасности пользоваться ими в бараках можно. Иначе как воду подогреть. Воды ж горячей нет. Но ведь проводка не выдерживает. В прошлом году из-за замыкания…ЛЮДИ ПОГИБЛИ».
             Мы приехали на объект «незавершенки». Я осмотрел, что мог осмотреть под снегом, сделал несколько снимков. Да, мороз был нешуточный. Солнце, елки, снег. Было очень красиво.
             Я залез опять в автобус и стал ждать Зинаиду с пожарником. Они пришли минут через десять.
- Мы это сделаем. Даю слово. Вы же знаете, я Вас не подводила. – Убеждала пожарника Зинаида.
- Зинаида Никитична. Я знаю, я Вам верю. Но так тоже нельзя. Сделайте хотя бы часть. И я подпишу. – Сопротивлялся капитан.
- Вот в прошлом году, Николай Константинович, Вы поверили нам. И летом мы все сделали, что Вы просили. – Не отступала Зинаида. – Сейчас зима. Вы же понимаете, сейчас мы ничего сделать не сможем. Но летом сделаем обязательно.
- Но на тех объектах Вы тоже не все сделали, Зинаида Никитична. Я уж молчу об этом. Ведь сами знаете.
- Как Николай Константинович? Вы же были у нас летом. Ведь объекты могут работать. Если они встанут останутся без … и Т…, и С…. А это городской объект, для Урая. Ведь сами все понимаете.
- Да я все понимаю. Но здесь нет ни …, ни …. Как же я могу подписать, Зинаида Никитична.
             Всю обратную дорогу им уже было не до меня. Мы приехали к пожарникам. Они оба вышли. Зинаида простилась со мной до вечера. Я поехал в контору.

                * * *

             Я прилетел в Урай в среду. Сегодня заканчивалась пятница. На следующий день обещали значительное ослабление мороза. Глазков собирался на охоту. «Пойду побью зайца. Да и собаке надо размяться». Вечером в субботу мы договорились созвониться. Он приглашал меня в баню.

 
                Лена

             В субботу я, наконец, хорошенько выспался. Проснулся около 10. Позавтракал и собрался в город. Действительно потеплело. Дымы от труб стелились, а не стояли колом как накануне. Я собрался и вышел. На улице было прекрасно. После этих жутких морозов, казалось, началась весна. Было солнечно, температура где-то 14. Я прошел на автобусную остановку. Начал было ждать, но потом передумал и решил идти пешком. Я шел по дороге, которой в первый вечер вез меня Глазков. Так прошел я с километр и оказался у магазина, где покупал продукты в тот вечер. Захотелось еще прогуляться. Я пошел дальше. Прошел мимо памятника первым покорителям Севера. Это был бронзовый нефтяник.  Жаль, не взял фотоаппарат, можно было бы щелкнуть. Завернул на рыночек, просто ради интереса. Потом зашел в магазин – купил продукты и хорошей водки на вечер (не с пустыми же руками идти к Глазкову). Тем же путем вернулся обратно.
             Выходные дни проходят медленно. После быстрых и напряженных буден, как-то нечем себя занять. День все тянется, тянется. На работе я все время кому-то нужен. А здесь никому. Непривычно и странно. Это были мои первые выходные в командировке, когда я остался один. Все очень медленно и тихо. Я с нетерпением ждал вечера, чтоб пойти в гости к Глазкову.
             Сел за компьютер. Поработал немного. Уже стемнело. Время 4 вечера. Пошел сполоснуть рубашки. Тут неожиданно случилось приключение. Вода здесь шла тоненькой струйкой. Холодная и чуть теплая (вместо горячей). Стоял электронагреватель. И вот, когда я уже заканчивал свою стирку, у меня сорвало кран этой самой чуть теплой воды.  Суббота. Где найдешь этого слесаря. В общем, я оделся и пошел к дежурному администратору. Я думал, мне скажут законное – «Ждите понедельника». Но оказалось, что слесарь жил рядом в бараке-общежитии. Меня успокоили, сказав, что «он будет через полчасика».
             Через полчаса пришел парень. Я показал ему кран. Он стал возиться. «Вода у нас очень едкая. Трубы разъедает, прокладки разъедает. Я недавно здесь кран-буксу менял. Вот другой кран. Вы из Москвы. У вас то вода хорошая? Да? А здесь зубы быстро портятся, желтеют. Пломбы не держатся. Вода из болот. Говорите в Нефтеюганске вообще ржавая.» Он говорил спокойно, внимательно слушал мои ответы. Парень производил приятное впечатление. Он все закончил. Глазков все не звонил. Я предложил Саше (так его звали) «рюмку чая». Сообразил закуску. Парень тушевался. «Нельзя нам с жильцами». – «Да ладно. Все нормально. Посидишь немного и пойдешь». В конце концов он сдался.
                Через полчаса мы выпили полбутылки. Саша уже сидел спокойно. Стал рассказывать про Урай. «Я родился здесь. Здесь летом хорошо. Сейчас уже город большой. А я маленьким был, помню еще только строилось все. Вон там лежневка была и несколько бараков».
                Он стал мне рассказывать про свой Урай. «У меня отчим был техником на аэродроме. Аэродром здесь построили сразу. Здесь без самолетов нельзя. Отчим мне рассказывал, как нужно летать. Ты знаешь, как посадить легкий самолет. Вот, слушай. Ты сначала сбрасываешь газ. Заходишь. Садишься, и при касании полосы, резко, но немного прибавляешь газ. У тебя сразу нос поднимается, а иначе он клюнет,– разобьешься. А потом мы с пацанами построили модель. Все как положено, отчим помог. Он достал винт, движок от мотоцикла, от «Урала». Сделали самолет из стеклопластика. Сначала скелет натягивали, потом покрывали. Все, представляешь, все получилось. Полетел первым я. Я его вот с этой лежневки разогнал. Но летали мы недолго. Милиция запретила. Я помню летаю, а они уже снизу поджидают. В общем, сказали идите в авиаклуб. А в авиаклуб меня не взяли – я в детстве менингитом болел. Так что на учете состою. Ну давай еще по одной, и мне домой надо жену проведать. Она у меня на седьмом месяце. А хочешь пойдем со мной, приглашаю».
                Мы выпили по последней. Идти в гости к Саше не хотелось. Он жил в общежитии, в маленькой комнатушке с беременной женой и ребенком.               
                Слушай, сказал я Саше, а как у вас с бабами. Где у вас женщин можно найти. Саша, я в командировке уже давно, скулы, блин, сводит. Да хоть за деньги. Саша мне отвечал, что денег не надо, только на выпивку конечно: - «Я все равно пойду к жене, предупрежу ее, да и переодеться надо, а потом давай в город. Там что-нибудь придумаем».
               
                * * *
                Мы пошли в город. Прошли коттеджи. Поднялись в горку, повернули направо, прошли мимо бронзового Нефтяника. Саша шел быстрым шагом. Он знал, куда мы идем. Он так серьезно отнесся к моей просьбе, что эта его серьезность, как-то не вязалась с целью нашего путешествия. «Вот мол, человек попросил меня помочь, проблема у него серьезная, я помогу ему конечно». «Вот здесь Людка живет, но она сейчас с парнем. Я знаю здесь всех. Я раньше гулял, и девчонок у меня было много. Но сейчас я остепенился, а как же, ведь я женат. Жена с ребенком, ребенок не мой, но это ничего. Он вырастет, меня отцом будет называть. Я сейчас не гуляю. Вот тут встретил Светку, она говорит мне, чего не заходишь. А я ей отвечаю, я Света женат. Все значит, с гулянием закончено». Он так серьезно говорил все это, пока мы шли, что я понял, так все и есть. Вот такой серьезный мужичок. Ведет меня сейчас к женщинам, для развлечения. Моего развлечения, но для него это обязанность, дело. Надо сделать и спокойно идти домой.
                Мы шли, а мимо нас  шли люди. Мамы с санками, симпатичные девушки смеялись чему-то. Был чудный вечер. Было совсем не холодно. Градусов 12, без ветра. Весь Урай, как будто, вышел на улицу. Все устали от морозов. Дети устали сидеть дома, и не могли нагуляться. Взрослые благодарили природу за эту передышку в самом начале суровой северной зимы. Было так хорошо, празднично и улыбчиво, что хотелось просто гулять, дышать и радоваться со всеми хорошей погоде. Да здравствует Север!
                Так мы долго еще гуляли, и я уже стал подмерзать. «Саня, пойдем домой. Ну нет баб, так нет». Мы уже было повернули обратно, как навстречу нам попался Сашин друг Игорь. Он придал нашей прогулке законченность и цельность. «Ребята вы дилетанты. Сейчас погуляем немного, а там к дискотеке. Пойдем к палаткам, подкрепимся немного, а то замерзнем». Мы пришли на рынок, где я был еще днем. Взяли еще бутылку и горячих сосисок. Хмеля не было. Но стало теплее и веселее.
                В конце концов, мы пошли к дискотеке. Мы постояли там. Отошли в сторону, четко выполняя инструкции Игоря, и на боковой дорожке увидели трех девчонок. Вдвоем с Игорем мы вышли из тени (Сашу Игорь отослал в подъезд). «Девчонки, когда их больше, легче идут на контакт». Спорить с профессионалом никто не стал. Итак, мы вышли…. Так я встретил Лену.
                Игорь разливался соловьем. Вот мол, друг из Москвы. Тут вышел Саша. Оказалось одна из девушек его одноклассница (а Саше было года двадцать три). В общем, без долгих разговоров, мы повернули в мою гостиницу.
                Было уже часов двенадцать ночи, но мы с девушками поймали какой-то автобус. Ребята задерживались, чтобы купить к столу.

                * * *
                Румяные и веселые, мы зашли в дом. Девушки немного стушевались. Здесь, я уже был член московской комиссии, а не просто веселый парень, приставший к ним на улице. Чтобы сгладить паузу я налил им оставшейся водки. Разговор не клеился. Мы сидели уже минут двадцать, но тут раздался стук в дверь. Все обрадовались. Приехали ребята, и началось веселье. Саша притащил гитару. Сидели мы в гостиной. Девушки уже не смущались. Саша на «трех блатных» старательно что-то играл. Маша, его одноклассница, стала петь о несчастной любви. Хотя, внешность ее как-то не вязалась с жалобной песней. Это была здоровая деваха в самом соку. Она держала бокал с водкой на полных коленях, и, закатывая глаза, громко пела, безжалостно фальшивя.
                Я наблюдал за ее подругой. Я выделил ее сразу. Лена, ее так звали, была моложе своих подруг года на три. На вид ей было лет девятнадцать-двадцать. У нее были каштановые волосы, красивые карие глаза и очень длинные ресницы. Она была чуть полненькая, но это ее совсем не портило. Пока мы шли в гостиницу, она очень ловко каталась по раскатанному на дороге снегу и все время смеялась. Но не басом, как ее подруга, а как-то по-детски чисто и звонко. Пару раз она бросила в меня снег, предлагая поиграть, но и только.
                Сейчас я чувствовал, что она смотрит на меня. Я пригласил ее на танец. Мы танцевали. Я поднял правую руку от ее плеч, и чуть касаясь, провел по голове, опускаясь к затылку. Кончиками пальцев я как маленькую кошечку, гладил ее за ушком, потом рука моя скользнула вниз, я коснулся ее груди, и губами стал искать ее губы. Она отвечала мне, она двигалась мне навстречу. Мы целовались. Она обнимала меня. Наша плоть стремилась слиться. Я взял ее на руки и повел.
                Я ласкал ее губами, руками. Она отвечала мне, и мы оба не спешили. Я брал ее бережно. Наши ласки перешли в соитие. И мы качались, впиваясь губами друг в друга, потом останавливались, и вновь продолжали. Каждой своей  порой я чувствовал ее. Раздвинулись стены, поднялся потолок, звезды были прямо над нами. Всё ушло прочь. Усталость от командировки, Урай, Москва, вся эта чертова суета. Была только она, и мы любили друг друга.
                Так грешили мы долго. И когда, наконец, закончили, обнаружили, что все уже спят. Игорь с Сашиной одноклассницей, еще одна их подруга в одежде спала прямо в гостиной, а Саша – добрый человек – ушел домой к жене.
                Мы легли опять. Спать не хотелось. «Ты из Урая?» - спросил я её, чтобы что-нибудь спросить.  «Нет. С Половинки. Вообще для тебя это, наверное, все равно. Это за Ураем. Там сейчас почти никто не живет». «Я знаю» – сказал я, - «Я там проезжал вчера».
- Но и как тебе Урай?
- Да ничего. Я вообще-то не сегодня прилетел. Я вообще на Севере уже два месяца. А в Урае со среды.
- И что ты большая шишка. Один в такой гостинице живешь?
- Да нет. В Москве таких, как я, полно. Здесь, может, не очень.
- А какая Москва?
- Большая. Очень большая. И чужая. Даже для нас москвичей. Народу много, суеты много. Человека можно встретить и больше никогда не увидеть. Слушай, а что у тебя за подруги? Эта Маша, с которой Игорь спит, баба конечно веселая, а та другая, какая-то ненормальная. Чего она напилась? Напилась и давай мужа, то ругать, то хвалить.
- Это Женя. Я живу сейчас у них. У нее муж, нормальный парень. Работает на вахтах. Она вместе с ним. Он сегодня пришел домой под утро, пьяный. Она на него наехала. А он говорит ей – «Отвали! Дай поспать, потом поговорим. У друга я был, у Сережки». Вобщем, слово за слово. Она решила напиться и изменить ему.
- Видать не рассчитала. Не повезло ей. Зато тебе повезло.
- Да уж мне повезло. Ты прям супергерой какой-то.
- Да ведь командировка долгая, и потом ты прелесть. Серьезно говорю, ты просто прелесть, и мне несказанно повезло с тобой!
- Да ладно, небось в Москве полно баб.
- Ты лучше. Да и нет у меня никого. Я в разводе, дочка маленькая растет. Правда, знаешь, у меня давно так… не было. Слушай, а почему ты у этой Жени живешь. Гостишь что ль? – чуть погодя добавил я.
- У меня дома нет. А койку в «общаге» мне не дают – я не работаю. Устроиться никак не могу… Она помолчала и добавила - ГОД НАЗАД У НАС СГОРЕЛ ДОМ.
- В Половинке?
- ДА.
- Ну а где родители?
- У МЕНЯ МАМА СГОРЕЛА НА ПОЖАРЕ…
- …ПРОСТИ, Я НЕ ХОТЕЛ. ПРОСТИ МЕНЯ. НУ НЕ ПЛАЧЬ, ПОЖАЛУЙСТА…. – Я вдруг понял – это тот самый злополучный барак, сгоревший из-за плохой проводки, и, неожиданно чужое, постороннее горе коснулось и меня.  Мне захотелось утешить ее как-то, приласкать, сказать ей что-то нежное. Она сразу стала мне ближе – этот заплаканный ребенок, у которого не осталось никого в холодном северном городе. - Давай еще выпьем водки, и будем спать. А завтра оставайся у меня – поможешь мне работать. Научу тебя компьютером пользоваться. СПИ, ЗАЙЧИК! СПОКОЙНОЙ НОЧИ.

                Но мы не сразу уснули, а еще долго продолжали любить друг друга. Я гладил ее по головке, я целовал ее, я вытирал ей слезы, я любил её! Она отвечала мне так нежно, она была так близка мне сейчас, как может быть близок только СВОЙ любимый человек. Мы как будто ждали друг друга. Мы оба ждали любви. И сейчас мы ласкали друг друга жадно, нежно, бережно, ловя каждый вздох, каждое движение, каждый миг. О великое счастье быть любимым любимой. Разве не для этого мы живем. Хотя бы раз, хотя бы ночь в чужом городе, а потом пусть боль и тоска. Пусть рутина и обыденность. Но воспоминания не раз еще будут возвращать нас в эту ночь. И потом, в Москве, я буду видеть еще глаза ее, и чувствовать запах ее волос. И не это ли награда нам…. За что, только неизвестно. Может быть за то, что я летал в южный солнечный город когда-то, лишь на один день, чтобы только увидеть серые глаза той, другой... И держась за руки, ходили мы с ней вдоль моря от Аркадии до Восьмой Фонтана. И зимой гнал на машине, когда отменили рейсы, и туман стоял от Брянска до Киева. А потом долгие месяцы просыпался, и не знал, зачем мне жить без нее.
                ДА. ВОИСТИНУ, НЕ ЗНАЕШЬ, ГДЕ НАЙДЕШЬ.

                * * *

                Но наступило утро. Мы проснулись позже всех. Игорь смотался в город, купил какой-то еды и еще водки. Я посадил Лену за компьютер. Создал ей копию своего файла и показал, что надо делать. Она быстро схватывала. Ее очень удивляло, что при внесении одного значения, ячейки заполняются автоматически. Я работал в Excel-97. Была элементарная цепочка формул, записанная в макросе. Нужно было вносить значения. Лена вполне с этим справлялась.
                Вдруг пришел Глазков. Он обиделся на меня, что я вчера не пришел к нему. «Я звонил тебе Володя, - оправдывался я, - А потом сам видишь, что получилось». Он выпил с нами пару рюмок. «Видишь, кадры готовлю», - показал я на Лену. Она так увлеченно работала, что ничего вокруг не замечала. «Ну молодец», - сказал он и ушел.
                Вечером и нам всем было пора закругляться. Тут неожиданно захотелось еще водки Игорю. Он уговорил меня поехать с ним в город. Это не Москва, такси здесь нет. Дождались автобуса. В автобусе, неожиданно он завелся.
- Ну скажи мне, зачем ты стал ее на компьютере учить? Ты уедешь, забудешь это все завтра же. А ей здесь жить. И больше никто не даст ей компьютер. Или возьми ее в Москву. Ну возьми, если ты такой благородный, - орал он все громче и громче. Ну ведь не возьмешь. Ну и не надо этого тогда. Просто трахнулись и разбежались. Ну что ты молчишь? Что я не прав?
                Люди, ехавшие в автобусе оборачивались на нас. Я молчал. Да и что я мог сказать ему. Конечно, я делал это для себя. Я не хотел, чтобы она уходила. Но и ей ведь тоже хотелось остаться.… Да, проще трахнуться и разбежаться, но, черт возьми, не всегда так получается, а плата за это – головная боль и сердечные муки. Но ведь мы же люди, а не кошки, в конце концов.
                Приехали обратно. Почти сразу же все засобирались. Я проводил их до автобуса. Они решили не ждать и пошли пешком. Лене я оставил телефон гостиницы. ПОКА. ЦЕЛУЮ. ЗВОНИ.
                Я возвращался в раз опустевший дом, и слова Игоря не выходили у меня из головы. Может, я и впрямь какая-то изощренная скотина. Я ведь сделаю ей больно.  А будь что будет. Она, наверное, и не позвонит.
                С этими мыслями я улегся спать. Предстояла тяжелая трудовая неделя.

               
                Отъезд

                Понедельник начался с головной боли в прямом смысле. Столько выпить накануне бесследно не получается. Между тем люди дисциплинированно приносили мне листки с информацией. Я взял в бухгалтерии машинистку и посадил ее у Глазкова, чтобы она сразу все вносила в компьютер.
                Я ждал окончания работы как никогда. Хотелось придти и упасть. Но, идя в гостиницу, я увидел свет в окнах. Моими гостями были помощники народных депутатов округа. Три мужика и дама. Люди они были не молодые, но на столе уже стояла водка. Не переодеваясь, едва успев помыть руки, я оказался вместе с ними за столом. «Извините, мне еще нужно поработать» – сказал я вскоре и пошел в комнату. Я включил ноутбук и, глядя на экран, думал о Лене. Вот позвонит сейчас, а я не смогу ее пригласить.
                Она не позвонила. Не позвонила она и во вторник. Помощники уехали. Я опять был один и, глядя в потолок, лежал и ждал ее звонка. В окно было видно, как столбы дыма из труб котельной поднимаются прямо вверх, образуя дымовые облака. После короткой передышки на выходные, снова стояли лютые морозы. Ночами доходило до сорока.
                В среду вечером у меня появился сосед Сережа. Товарищ чуть за сорок, баскетбольного роста (как выяснилось, в молодости играл вместе с Ереминым и Сергеем Беловым в ЦСКА). У Сережи была фирма в Екатеринбурге. Он занимался  продажей бензина, машин. Бартерная схема привела его в Урай. Сюда он поставлял оборудование. Отсюда брал нефть, потом менял нефть на бензин, за бензин у ВАЗа получал «Жигули», часть продавал, а часть еще на что-то менял. В Урае он бывал часто. Иногда останавливался в «Турсунте». «Здесь спокойнее.» – имел ввиду он нашу гостиничку. Водку мы не пили. Сидя на кухне за чаем, мы говорили о Москве, Екатеринбурге, Риге, Одессе. Его зять, которого он одел, обул, катил на него бочку после развода с младшей сестрой. «Он ничто, болтун. Развелся с сестрой, хочет делить имущество. А он ни копейки в него не вложил, урод. Приеду, разберусь. Не успел еще». Говорили о наркотиках, которых здесь на Севере тоже в избытке. Многие колются. Получают хорошо. Вот и везут сюда всякую дрянь. «У меня в Екатеринбурге, сын у друга был наркоманом. Не спасли. Он бросал. Потом опять. Уехал в другой город как-то на новой «девятке». Возвращается утром, через неделю. Пешком, без машины, без денег. Выяснили, что он ее за одну дозу в залог оставил. Я взял людей, поехали туда. Думал круто придется. Нашли этот бар. Ничего, все спокойно, стоит наша «девятка» во дворе. Так мужики нам спасибо сказали. Говорят, не знаем, что с ней делать. Попросил дозу, оставил тачку и уехал. Ну, разобрались спокойно. Дали денег, забрали машину. А недавно умер. Переел».
               
                * * *

                В четверг пришел Паша. Начальник участка, где-то за Ураем за двести километров.  «Я должен бросить объект и заниматься тут фигней» – орал он. «Какой-то оценщик, аудитор, черт его знает. Ему эту бумажку нужно заполнить, мать его. А у меня объект остался. А вдруг авария. А я здесь фигней этой занимаюсь». Он ругался матом, говорил, что только что от директора, с ним и пил. И что толку от этих московских комиссий не фига нет. А вот новое оборудование ему нужно. А вместо этого платят деньги каким-то москвичам неизвестно за что. «Я привез тебе твое оборудование. Только не ори. На следующей неделе будет доставка. Потом монтируйте. А это тот московский оценщик, которого ты сейчас полоскаешь. Поэтому заткнись и если хочешь пить, пей». – Сказал ему Сергей. Он извинился. «Да ладно мужики извините. Давайте лучше выпьем».
                Следом за ним появился главный диспетчер с тремя бутылками водки. Перед окном поставили вахтовый «Урал». «Если мало будет, в город съездим». Пить не хотелось. «Ну вот скажи мне Дима, зачем ты приехал? Не унимался Паша. Какой будет толк от твоей работы. А я вот занимаюсь конкретным делом. У меня участок остался один».
 - Да успокойся ты! – уже главный диспетчер начинал его уговаривать. Человек свое дело делает. Мы - свое.
                Потом мы с Сергеем ушли в гостиную смотреть телевизор, а мужики еще долго сидели на кухне.

                * * *

                Утром Паша был, как огурец. С утра он полетел на работу. Вчера Сергей ему сказал про оборудование, и он сам всё хотел узнать у директора.
                Я пришел на работу к десяти. Завтра я улетал. Я все закончил еще вчера. Остались мелочи. Лена не звонила и вряд ли позвонит. В ОКСе мне встретился Паша. Зинаида налила ему шампанского. Предложили и мне. «Дима, поехали ко мне на участок – уговаривал меня Паша. А оттуда я тебя в Нягань на вертолете доставлю, прямо к самолету. Посмотришь, как мы работаем и живем. У меня бабы хорошие. Они тебя не отпустят». Мы смеялись, и я предложил отправить меня сразу в Москву на вертолете, тогда соглашусь.
                Вечером, я собирался поставить отходную. Заканчивалась моя северная командировка. Завтра в 11 самолет в Москву. Три часа и я дома. Три часа и начнется другая жизнь в другом измерении.
                Я зашел еще к директору. Доложил, что запланированный объем работ выполнен. Попросил отметить отличившихся. Поблагодарил его за помощь и поддержку. Ну и все такое…
                Ровно в четыре вечера мы собрались у Зинаиды в задней комнатке. Натолкалось много народу. Был Глазков, она сама, бухгалтерия пришла. «За Урай, за Москву, за Сибирь». Время летело. Завтра в это время, я буду в Москве, и это все останется в прошлом, подумал я.
                Потом все разошлись. Мы остались втроем. Зинаида рассказывала мне о сыне, который учится в Новосибирске. Было уже шесть. Пришел охранник. «Зинаида Никитична, мне надо закрывать».
                Я предложил пойти ко мне. Водки у меня после главного диспетчера и Паши осталось много. Да и расходиться не хотелось. Им тоже. «Вот уедет сейчас этот парень в Москву, и будем мы опять, как и всегда работать, руководить, зимовать, решать и пробивать».
                Глазков сходил к своему молодому программисту, жившему здесь же недалеко с молодой женой, которую он привез из Новосибирска, и взял гитару.
                Мы поднялись ко мне. Звонил телефон. Я взял трубку.
- ЭТО Я – услышал я Ленин голос
- ПРИЕЗЖАЙ.
                Она скоро приехала. С мороза свежая, румяная, красивая.
    Мы все сидели за столом. Сережа приехал и присоединился к нам. Глазков настроил гитару.  Он пел про Большую Землю, про солнце и любовь. Он пел Окуджаву и Визбора, Высоцкого и стихи Есенина. Этот большой, немолодой уже человек, большую часть жизни проживший на Севере в тяжелейших условиях, среди конкретных, а не виртуальных ежедневных преодолений, сохранил в душе такую лирику и чистоту, что мне стало стыдно за свой московский снобизм и расслабон. Вот сидят сейчас передо мной люди, на которых держится Север. Ясные глаза, спокойные руки. Эти глаза видели когда-то только снежную пустыню. А эти руки создали громады объектов в этой пустыне.  А ну как эти люди в один прекрасный день встанут все и скажут: «Все баста. Мы уходим с Севера. Мы знаем, что надо делать и что надо строить, а вы там только советы даете и мешаете. Вот сами все и делайте. Добывайте нефть, газ, руду, мерзните здесь, а мы поехали на Аляску – там нас быстрее поймут». И останемся мы одни без нефти, газа и руды. И только тогда поймем, на ком держалось наше благополучие.
   Потом мы с Леной пошли провожать Глазкова и Зинаиду к стоянке вахтового «Урала». Мы простились. «НЕ ЗАБЫВАЙ НАС, ДИМА И ПОМНИ, В УРАЕ НЕ ТОЛЬКО НЕФТЬ, НО И ЛЮДИ».
                Мы возвращались с Леной. Шли молча. В комнате она сказала - «Я звонила тебе, но ты оставил неправильный телефон. Я только сегодня смогла узнать его».
                Я смотрел на нее – мой урайский подарок. Капли грусти притаились в ее больших красивых глазах. Наверное, я больше никогда ее не увижу. Девушку с каштановыми волосами и длинными ресницами, у которой сгорела мама на пожаре.
                И мы опять занимались любовью. Я прощался со своей каштановой девушкой из Урайской провинции – Половинки. 
- Ты приедешь еще в Урай? – спросила она.
- Не знаю. – Отвечал я. – Если приеду, то не скоро. Я оставлю тебе телефон в Москве (хотя зачем он ей?). Все у тебя будет хорошо, зайчик! – я гладил ее по головке и думал, что через несколько лет, а может раньше, она выйдет замуж, будет работать как ее подруги Маша и Женя на вахтах. У нее будет муж, который будет по выходным выпивать с друзьями, и у него будет золотая фикса, потому что здесь плохая вода, и потому что так у всех. Будут они жить в «общаге», а потом…. А что будет потом? Что будет потом с Ураем, когда нефть закончится. А с Россией… Кто-нибудь знает это. Как там у Гоголя – «Куда мчишься ты Русь тройка».  Какой дорогой, какой судьбой. И мы с тобой летим куда-то. И учат нас в институтах одному, а в жизни все по-другому. Вот, я завтра буду в Москве, а Лена только по телевизору ее и видела. А здесь, в той же самой стране, чьей столицей является наша Москва, совершенно другая жизнь. Без горячей воды в бараках, без тосола в грузовиках, без вечерних платьев и шпилек. Здесь дымы упираются в небо 150 дней в году.
               
                * * *
               
                Утром мы простились. Она просто ушла, поцеловав меня на прощание.
Я собрал вещи, сдал ключи, дошел до дежурной машины. Потом было ожидание в аэропорту. Погода была летная. Светило солнце, было минус тридцать.
                Самолет взлетел, сделал круг над Ураем. Она, наверное, сейчас смотрит на него. Взлетающий самолет здесь виден отовсюду. ПРОЩАЙ ЛЕНА. ПРОЩАЙ УРАЙ. Прощай снега, болота, понтонная переправа через Обь, Глазков, Зинаида, Паша и множество других персонажей этой СЕВЕРНОЙ СТРАНЫ, которая из иллюминатора кажется сказкой.

                * * *

                Москва встретила сумрачной слякотью. Я не стал ждать автобуса и пошел по летному полю Внукова. Было градусов пять тепла. Я шел нараспашку, без шапки, подставляя влажному теплому, пахнущему керосином, воздуху лицо и грудь.
                Я шел и думал о людях, которых оставил в Урае – там, где сейчас дымы от труб поднимаются в небо от мороза.

                * * *

                Через месяц, в семь утра, в моей квартире раздался звонок. Спросонья, я взял трубку.
- Это я. – Сказала Лена. Я, наверное, разбудила тебя. У меня все хорошо. Я устроилась на работу на вахты. Будешь в Урае, звони. Целую…



                Москва, октябрь 1998 г.