Ни о чем как принцип с содержимым

                информационной деятельности блогеров рунета         
     Хороши погоды на Французской Нижегородчине ! Девять месяцев зима - остальные лето. От того, видимо, и расцвела злоцветом русская культурка в массы, из пятничной молитвы приветов с того света для всех неравнодушных и желающих стать по лекалам безбожного Запада миллионерами из трещоб плавно перекатываясь в сучий шаббат, волей того самого племени и возрастая в геометрической прогрессии, взяв за основу, казалось бы, тривиальные до банальности пифагоровы штаны. Выдь на Волгу, чей стон раздается ? Стонут студенты по стогнам земли, стонут стогны, не умея самоперевестись ни  " Гуглом ", ни Керви, никто и не ведает, что это за х...ня такая : стогны, стонет сама матушка - Земля в смысле планеты, не находя батюшку и устав уже от студентов в стогнах. Студент ? Так иди и смотри, на работу обустраивайся, хату по ипотеке думай, бабу найди и создай ячейку общества, рожая будущие мясные консервы для милитаризованного общества всеобщей поголовно демократии, несущего права и свободы идумейцам штурмовиками и ракетными ударами, ты какого х...я в стогнах шаришься ? Молчат студенты, кляня блокирнутый  " Инстаграм ", ища иные площадки возможностей, чтобы, значится, по мысли Латыниной продолжать забивать калом информационное пространство, с щенячьим подвизгиванием восторженности находиться в эйфории, нимало не задумываясь над собственной уё...тью, вечно забывая основоположника нашей русской культуры, знатно стырившего все, что мог, с безбожного Запада, ловко приспособляя Ривьеру именно к ярмарке, знаменитой на весь мир разгулом купецкого духа и легендарных кунавинцев, открывших нараспашку мельницы, ямы, шинки и скупки, орудуя наотмашь шкворнем и входящим в стиль револьвером, не оставляя и ножа, ледяными лезвием внушающего почтение.
     - Вино ? Да вот на выбор.
     Кто что желает ?
     Вам рейнского ? Изрядно.
     Пушкин продрался сквозь готический шрифт Лейпцигского издания Гете, смущаясь явной неприспособленности строгого немецкого к суглинистым равнинам, посреди которых он и торчал, успешно излечивая керноватый триппер, и позволивший великому пииту немного отвлечься от вращения и жуирования напропалую, переводя на российскую колею выдумки и гиль тевтонского разума, зачем - то по католическому обычаю возвеличивающего обычного мелкого беса. " Живет в воде, - думал Пушкин, пока казачок Лаврик растапливал щепой камин, а Мавруша, виляя задом, разливала зелено вино, не минуя расстановки по столу кандибоберов всяких с разносолами, - таит злобу и лукавство, пока не встренется ему какой Балда, звать коего было бы способнее Ганнибалом, что всех нае...л ". Он вздохнул, переводя черные глаза на парадный портрет над камином. Вяземский утверждал, что это образ знаменитейшего пана Твердовского, Гоголь кричал о другом, Копычинском, том самом, что терем - те - те, но Пушкин знал, что фон Берлихингцен на нашенской почве неизбежно уматерится и заматереет рифмой Давыдова и Баркова, что впрямую воспрещает раскрипт цензора, потому и наименовал купленный на Нижегородской ярмарке за полукопейку портрет незнакомого панича Дорианом Греем, втайне рассчитывая, ребята, сердцем не стареть.
    - Гы, - подумал вслух Лаврик, маленько гордясь панибратством ребят, оказывается, произнесенных поэтом вслух.
    - Ну, - подтвердила Мавруша, тоже ощущая социальную близость хотя бы в национальном вопросе с опростоволосившимся Пушкиным. У нас ведь как ? Назвал ребятами ? Так ставь, сука, вино на стол, окажи уважение в плепорцию, а уж там и до приватизации недалеко.
    - Невидимая рука, - понял Пушкин, немного подпрыгивая. Это всегда так у гениев. Торкнет какое яблоко по башке, как нисходит эврика, прет талант, ищет отдушину, у кого музлом, у иных словами написанными, третьи так ходют. Он склонился над столом, быстро строча гусиным пером требующие фиксации слова и целые фразы.
    - Рука порядка и чеченская война,
    Надежда демократии и сиськи у Кабо.
    Мон дьё ! Какая вечная х...ня
    И занесенный снегом Бодайбо.
    О, Бодайбо, моё Бодайбо,
    Из осиновых дубом народов ...
    Замявшись с рифмой, Пушкин вскричал, напугав Лаврика и Маврушу :
    - О, язык наш великай ! Пластичный и чоткий, позволяющий строить любое сумо ожиревших на рисе и сале япошек, раз уж вторичность сисек Кабо вам не катит.
    - Ой, - завыла Мавруша, видя такое неистовство обычно смирного в похмелье барина, падая к ногам пиита, - вкруг барина - то обнесли ! Вконец окудесили мозг - ту !
    - Не балуй ! - кричал Лаврик, сдирая с восточного ковра близвисящий к камину клинок. - Шалишь !
    - Вы чего тут, гниды ?
    В дверях появился невысокий гусар в ладно подбитом беличьим мехом шлафроке. Оценив разброд и ситуацию, вдарил чубуком трубки в твердый лоб Лаврика, поднял Маврушу, пощекотав в пазухах и проведя ладонью по жопе, налил Пушкину стакан рому, себе - арманьяк. Вот так, товарищи джихадисты, и произошла знаменательная в приятельстве дружба Давыдова и Пушкина, приведя впоследствии к тому самому, что коала называет  " не стыдно ". Пусть и не полностью свое, а на основе украденного на Западе, но сделано столь мастерски, что сиськи Райдер кажутся ничем не хуже тех же предметов дамской меблировки, но уже - у Кабо.