Любовь на высоте

(из сборника "Братья Кривомазовы". Продолжение рассказа "На лезвии топора")

Дед часто говорил Николаю:
– Не торопись жить! Всему своё время, главное не суетиться.

Легко ему говорить! Он, как и многие кавказцы, долгожитель. Жаль, но Николай не в него, ведь дед-то не родной. На самом деле, дед является отцом его отчима, поэтому на гены долгожительства Николай рассчитывать не мог.
 
Но разве парень виноват, что в двадцать лет ему хочется всего и сразу? Вот он и выбросил в урну больничный лист и уже через день после несчастного случая вернулся в стройотряд к своим Люлюшкам. Он решил не медлить, не без оснований подозревая, что девушки могут и не дождаться возвращения своего раненного ухажёра.

Прямо с автобуса он забежал в свою комнату в бараке, которую делил с ещё одиннадцатью парнями, бросил рюкзак на тумбочку и пошёл в столовую, где уже надрывался стереофонический магнитофон. И тут он обнаружил, что его подозрения в неверности Люлюшек оправдались. По крайней мере, наполовину: эта ветреная Людка уже успела завести себе какого-то долговязого рыжего ухажёра с юридического, которого, кажется, звали Митькой, и теперь искорки в её глазах сверкали явно не в адрес Николая. Но будем справедливы: что она никогда и не давала Коле никаких обещаний, только один раз посмотрела с сочувствием, а всё остальное он сам себе навоображал.
 
Зато Любочка, похоже, наоборот, ждала его возвращения и очень обрадовалась, что он вернулся практически здоровым, пусть и с забинтованной головой. Николай увидел в этом перст судьбы. Теперь ему не нужно было испытывать мучений буриданова осла. Судьба сама сделала за него выбор, и выбор этот ему нравился. Не зря же он практически с самого начала склонялся к тому, чтобы из двух сестёр выбрать именно Любу, хотя и не мог бы объяснить, почему. И очень даже хорошо, что Люда увлеклась этим рыжим, можно больше не переживать на её счёт и смело вычеркнуть её из шорт-листа. А в результате, в шорт-листе оставалось одно единственное имя. Люба!

Никогда и нигде романы не бывают столь стремительны, как в молодости в стройотряде. По крайней мере, у Николая с Любой было именно так. Утром они встречались за завтраком, днём работали бок о бок на стройплощадке, после ужина танцевали на дискотеке в столовой до самого отбоя, а после отбоя ходили в обнимку по недавно их же бригадой забетонированным дорожкам, целовались и расставались лишь тогда, когда звёзды начинали блекнуть, а небо начинало светлеть.
 
Если бы тем летом вы спросили у Николая, не влюблён ли он, то скорее всего, он бы очень удивился такому вопросу, но не стал бы отрицать ничего отрицать. Люба оказалась классной девчонкой и неожиданно интересным человеком, причём, чем больше он её узнавал, тем больше она ему нравилась. Вот вы говорите: «любовь с первого взгляда»… Так только писатели-романисты пишут. А вот согласно народной мудрости, чтобы хорошо узнать человека, нужно с ним пуд соли съесть.

Разумеется, им обоим хотелось хорошо узнать друг друга, но, чтобы съесть шестнадцать килограммов поваренной соли, пусть даже на двоих, потребовалось бы очень много времени.  А им обоим не терпелось… Ну сами понимаете, чего… Молодежи подавай всё и сразу.

Но стройка, даже, если это стройка второй очереди достаточного престижного пансионата, не самое лучшее место для влюблённых. Конечно, среди бойцов стройотряда влюблённых было немало, и находились такие парочки, которые использовали для своих романтических свиданий места, скажем мягко, не совсем подходящие, типа кладовок или склада лакокрасочных материалов. Не слишком комфортно, согласитесь. В поисках комфорта некоторые даже додумались устроиться в примыкающем к стройплощадке лесочке, потихоньку перетащив туда казённую раскладушку, которая, естественно, тут же прорвалась так, что не подлежала ремонту. Это похищение века хоть и осталось нераскрытым, наделало так много шума, что напрочь отбило у искателей любовных приключений охоту брать без спросу казенное имущество. Кроме того, дождливая погода, сделала романтические ночные свидания в летнем лесочке невозможными.

Однако, как говорится, если нельзя, но очень хочется, то…

***

Однажды, прощаясь после вечерней дискотеки, Люба, голос которой вдруг стал волнующе низким, прошептала на ухо Николаю:
– Слушай, Коля, сегодня Людка не придёт ночевать. Они с Митькой собрались в самоволку. Его родители укатили на море, а у них дачный домик в Жаворонках. Так что, сегодня нам никто не помешает, вся комната в нашем распоряжении. Если хочешь, приходи. Хочешь?
Что поделать, встречаются девушки, которые зачем-то задают риторические вопросы.

– Конечно, хочу, Любонька! Вот только в вашей общаге не вахтёрша, а цербер. Ваша Анфиса и девчонкам-то после отбоя открывать не хочет, сама знаешь, – сказал Коля озадачено, – то ли дело в нашем бараке, Гаврилыч, тот тебе в любое время откроет, только пообещай ему стакан налить.

– В ваш вонючий барак, где, в комнате, кроме тебя, ещё одиннадцать потных парней, я не пойду. Приличные девушки туда не ходят, а только такие, как Тамарка. Так что ты смотри, Коля, как хочешь, такого случая до конца месяца может больше и не представиться, – сказала Люба, а в её глазах Коля увидел, как много он может потерять.
 
– А давай, я к вам после отбоя через балкон залезу? – предложил он.

– А тебе не страшно? Это же третий этаж. А вдруг ты разобьёшься?

– Не разобьюсь, не беспокойся. У меня голова крепкая, её даже топор не берёт. Только ты балконную дверь не закрывай. Как в Анфиса свет в корпусе вырубит, я вон по тому каштану заберусь.

– А обратно как? Нельзя, чтоб тебя заметили.

 – А обратно я прошмыгну утром, когда Анфиса завтракать пойдёт. Она в столовую всегда первой приходит.

– Я буду тебя ждать, Коленька, очень буду ждать, – прошептала Люба так, что Николай прямо в тот же момент готов был залезть не то, что на третий этаж, а даже на Останкинскую телебашню.
 
Но, честно сказать, и на балкон третьего этажа забраться не так-то просто. Для начала нужно было вычислить, какой из балконов принадлежит Люлюшкам. Балконы-то в корпусе для обслуги все на вид одинаковые. Раньше, бывало, можно было различить где чей по расцветке и размеру развешенного после стирки белья: яркие узенькие трусики и лифчики студенток, розовые панталоны и огромные бюстгальтеры штатных представительниц пансионатской обслуги. Но за пару дней до описываемых событий кто-то из руководителей стройки делал обход и велел немедленно снять всё бельё с верёвок, чтобы не портить внешний вид здания перед приездом комиссии из горкома, чей совершенно внезапный внеплановый визит ожидался в понедельник в 14:30. Так что, Николаю необходимо было для начала сделать необходимые расчёты и произвести рекогносцировку. Она должна была стать первой фазы операции восхождения. Да! Да! Именно так выспренне: восхождение!

Проводив свою возлюбленную до дверей корпуса для обслуги, за которыми, судя по мощному аромату духов «Красная Москва», находилась великая и ужасная вахтёрша Анфиса, Николай направился к северному фасаду здания. Именно там должен был находиться балкон комнаты 308, в которой жили Люлюшки. Этот балкон должен был быть восьмым справа. И по счастью, один из высоченных каштанов рос совсем рядом с ним, а длинные ветви старого дерева почти касались балконного ограждения примерно на высоте каких-то восьми или девяти метров над уровнем газона. Значит, теоретически, можно было забраться на дерево и перепрыгнуть на балкон. А там…

Но нужно было дождаться темноты, а летом темнеет поздно, да ещё эта вредная луна!

Николай решил перед любовным свиданием привести себя в порядок. Он почистил зубы и хотел даже причесаться: негоже лохматым являть к возлюбленной, пусть даже ночью и через балкон. Но смог пригладить только чубчик, выглядывающий из-под бинтов. Зато он привёл в порядок своё альпинистское снаряжение: зашнуровал кеды и натянул рабочие матерчатые перчатки с пупырышками на внутренней стороне для защиты рук и лучшего сцепления.
 
Ровно в 23 часа 19 минут последняя из задержавшихся на дискотеке девушка просочилась в корпус для обслуги. Минут пять Анфиса, громко отчитывала её за опоздание, а потом закрыла двери корпуса на ключ. Николай явственно услышал, как дважды щёлкнул замок, и вздохнул. Вторая фаза операции покорения вершины началась.

Николай встал под каштаном и стал наблюдать за окнами. Во многих комнатах корпуса на всех трёх этажах горел свет и мелькали неясные тени: девушки готовились ко сну. Николай стоял под каштаном и ждал момента, когда пунктуальная Анфиса выключит главный рубильник, чтобы у девушек не было соблазна читать или слушать магнитофон. Он вообразил себя Ромео под балконом Дездемоны. (Вы только, пожалуйста, не возмущайтесь, автору-то прекрасно известно, что тот пресловутый балкон принадлежал вовсе не Дездемоне, а Джульетте из рода Капулетти. Автор и сам не раз бывал в Вероне и стоял в толпе туристов под тем самым балконом. И даже тёр на удачу в любви правую грудь этой героической девушки, до блеска отполированную тысячами туристических ладоней, в основном, мужских. Кстати, вы замечали, что стоит в каком-нибудь городе поставить какой-нибудь бронзовый памятник, то тут же станет достопримечательностью, у которой туристам обязательно нужно потереть какой-нибудь наиболее выдающийся фрагмент? А вот Николаю пока не доводилось выезжать куда-либо дальше Золотого Кольца. И ещё у него была плохая память на иностранные имена. Так что, вполне простительно, что Николай перепутал имена этих драматических персонажей великого Мольера, ведь судьбы обеих молодых женщин, как нам всем известно, во многом схожи и одинаково трагичны).
 
Ровно в 23 часа 27 минут свет погас во всех окнах, если не считать окон туалетов, расположенных по краям корпуса. Можно было переходить к третьей фазе восхождения.

Благодаря своему росту и пятёрке по физкультуре, Николаю удалось сравнительно легко допрыгнуть до нижнего толстого сука и подтянуться. А дальше пришлось карабкаться, хватаясь за одни ветки и огибая другие. К сожалению, живое дерево сильно отличается от алюминиевой стремянки, по которой лазать одно удовольствие. Но что поделаешь, бесхозной телескопической стремянки, позволяющей залезть на балкон третьего этажа, на их стройплощадке не оказалось.
 
Николаю пришлось карабкаться по стволу, царапая живот об обломки сучьев и уворачиваясь от резко распрямляющихся ветвей, которые стегали его по лицу, как сильно поддатый банщик. При подъёме он потерял две пуговицы, порвал рубашку на животе, спине и на правом рукаве, а матерчатые перчатки с пупырышками, на которые он возлагал большие надежды, почти сразу превратились в лоскутки. Но всё это мало смущало Николая по сравнению с вновь открывшейся проблемой. Чем выше он поднимался, тем яснее ему было видно, что ветви этого ужасного каштана растут совсем не так, как ему нужно.
 
Ближайшая к балкону ветвь росла на метр ниже уровня перил, а следующая за ней крепкая ветвь росла на полтора метра выше него. Если пытаться перебраться с нижней ветви, пришлось бы цепляться за край бетонной плиты балкона. Она была слишком толстая, чтобы ухватиться за неё руками. Кроме того, балкон был обшит снаружи жестяными листами, прикрывая собой нижнюю часть вертикальных прутьев, и ухватиться за них было невозможно. Если бы сук был не такой гибкий, можно было бы попробовать встать на него в рост и тогда легко было бы перелезть через перила.

«Жаль, что это каштан, а не столетний дуб» – подумал Николай и даже представил себя юнгой, бегущим по капестану. Ещё минуты три он провёл на высоте около восьми метров, как карусельную лошадку оседлав ветку в том месте, где она примыкала к стволу. Нужно было принимать какое-то решение, вот только какое? Отступить и, расставшись с мечтами об объятиях возлюбленной, спуститься вниз по стволу было бы малодушно. Люба бы перестала уважать его, а, скорее всего, даже стала бы презирать за трусость. Да он и сам бы стал себя презирать. А кроме риска уронить собственное достоинство, существовал ещё и риск уронить своё бренное тельце и размозжить свою многострадальную буйную головушку, ведь бинты – не каска и не защитят от удара о земную твердь. И, как известно, даже такие искушённые в альпинизме звери, как коты и кошки, взобравшись на дерево, порой не могут слезть вниз без посторонней помощи. А ведь у них целых четыре лапы, острые крепкие когти и ещё восемь жизней в запасе.

Оставалось только одно: продолжить карабкаться наверх до следующей крепкой ветви, и повиснув на ней, ухватиться свободной рукой за перила ниже. Разумеется, это было ещё более рискованно, ведь ветка была почти на десятиметровой высоте над землёй. Цепляясь за мелкие гибкие побеги, Коля добрался, наконец, до желанной ветви, ухватился за неё и начал, перебирая руками и дрыгая в воздухе оставшимися без опоры ногами, двигаться от ствола к периферии кроны. Толстая и жёсткая у основания, ветвь, тем не менее, всё сильнее гнулась и вибрировала под весом Николая по мере его удаления от ствола.

В подростковом возрасте Николая часто мучили кошмары, когда ему снилось, что он стоит над обрывом и вдруг срывается вниз в бездонную пропасть, крича от ужаса. Говорят, что если во сне подросток летает, то в это время он растёт. Но одно дело парить или взлетать вверх, и совсем другое, падать вниз. К счастью, эти ужасные сны успевали прерваться прежде, чем он достигал дна пропасти. И вот сейчас, качаясь на прогибающейся под семьюдесятью шестью килограммами его живого (пока ещё) веса ветке, Коле вспомнился ужас, пережитый в детских кошмарах. Он чувствовал напряжение в каждом мускуле своих рук, но теперь до перил балкона было уже гораздо ближе, чем до ствола, и возвращаться не имело никакого смысла: нужно было продолжать движение вперёд.

Николай продвинулся ещё на полметра и понял, что, если он продолжит движение в сторону балкона, ветвь под его весом прогнётся ещё сильнее, и в конечном счёте он окажется ближе к стволу дерева, чем к балкону. Наступил момент, когда нужно было отпустить ветку и ухватиться за перила.
 
Он сделает это, и его ждёт награда. Только не нужно вспоминать о том, что под тобой девять метров пустоты. Какой в этом прок? И какая, в конце концов, разница, девять метров или девятьсот девяносто девять? К счастью, было темно и далёкой земли не было видно, да листья нижних веток её загораживали. Иначе, Николай до смерти бы перепугался, ведь, если честно, он всегда испытывал инстинктивный страх высоты: даже при взгляде вниз с балкона у него кружилась голова, подкашивались ноги и спазм сводил низ живота. Именно поэтому, взбираясь по веткам, Коля старался смотреть только вверх.

Но, нужно было переходить к четвёртой фазе восхождения на балкон возлюбленной. Хотя в данном случае речь шла не о том, как подняться, а о том, чтобы целым и невредимым спуститься с ветки на балкон.
 
Николай примерился, чтобы рассчитать момент, когда можно будет отпустить ветку. Он сильнее прежнего сжал её правой рукой и потянулся левой рукой чуть вниз и вперёд к балкону, пытаясь в темноте нащупать перила.
 
Наконец, кончики пальцев его левой руки ощутили шершавую поверхность стальных перил, покрытых окалиной. Он потянулся, чтобы ухватиться за них левой рукой. В это время ветка спружинила и резко взметнулась вверх, выскользнув из Колиной правой руки. Ещё не успев испугаться, Николай из-за всех сил сжал перила левой рукой и повис, впечатавшись щекой во внешнюю жестяную обшивку балкона, которая отозвалось в ночной тишине гулким звоном.

Будь это не в жизни, а в телерекламе, этот эпизод был бы наверняка снабжён титрами: «Все трюки выполнены профессионалами, не пытайтесь повторить!». Николай Кривомазов не был профессиональным каскадёром, и ни за что по доброй воле не стал бы повторять этот смертельный номер ещё раз. Тем более, что он и сам не до конца понимал, как ему удалось ухватиться за перила и до сих пор не свалиться на землю.

Он просто висел на перилах на одной левой руке и учащенно дышал. Мышцы руки гудели от напряжения.

Силы таяли, но Николай всё же смог подтянуться и ухватиться за перила правой рукой. Теперь его положение было уже не таким безнадёжным. Требовалось только выполнить подъём силой, как учили на занятиях по гимнастике и перелезть через перила на балкон. Руки гудели от напряжения, но Николай всё-таки заставил себя предпринять ещё одно усилие.  И только почувствовав под ногами твёрдую поверхность балконного пола, он позволил себе расслабиться. Но перед глазами его всё ещё мелькали фигурные каштановые листья и стремительно приближающаяся трава газона, залитая мертвенно блеклым светом луны.
 
«Могло бы быть и хуже. То есть, совсем плохо. Но всё что нас не убивает, делает нас сильнее. Интересно, видела ли Люба, как он лез, карабкался и висел за балконом? Восхитилась ли она его ловкостью или, наоборот, он показался ей жалким и беспомощным?» – обрывки этих и ещё сотни других уместных и неуместных в данном случае размышлений, вихрем пронеслись в забинтованной Колиной голове.

В конце концов, Коля решил, что Любочка всё видела из-за шторы и должна быть восхищена. Но как сильно он ни мечтал поскорее очутиться в жарких объятиях возлюбленной, восхищенной его героическим подвигом, сначала нужно было чуток отдышаться и привести себя в порядок, чтобы не предстать перед ней в неприглядном виде. Пальцы и ладони его были порезаны о ветки и шершавые перила. Они кровоточили, так что ему пришлось вытирать их о джинсы. Порванную в нескольких местах рубашку, разумеется, не зашьёшь, но Коля решил заправить оставшиеся от рубашки лоскуты в джинсы и расстегнул ремень и молнию…

В это время, плотная штора за балконной дверью сдвинулась в сторону и в полумраке ночи, нарушаемом приглушенным светом свечи, горевшей в глубине комнаты, в дверном проёме показался размытый силуэт. Он был, без сомнения женский, но совсем не тот, который Николай ожидал увидеть.
Силуэт никак не мог принадлежать его стройной и длинноногой возлюбленной. Наоборот, он казался приземистым и каким-то круглым, даже бочкообразным. Будь дело зимой, Коля мог бы подумать, что там за дверью находится не живая женщина, а снежная баба.

Николай зажмурился, то ли от света свечи, то ли от неожиданности. В этот момент балконная дверь распахнулась, и в проёме показалась невысокая полная женщина в шали, наброшенной поверх длинной ночной сорочки. В волосах женщины металлическим блеском сверкали бигуди.
 
«Тётя Даша» – мелькнула в голове Николая очевидная догадка. Действительно, на пороге балкона вместо его Любочки стояла повариха из местной столовой Дарья Семёновна, или попросту, тётя Даша.
 
– Кто здесь? – спросила она сдавленным шепотом, интуитивно побоявшись говорить в голос, чтобы не перебудить весь корпус. Потому как голос у тёти Даши был зычный, и её приказания посудомойке, раздававшиеся с кухни, обычно хорошо было слышно даже в обеденном зале столовой.
 
В руке у Дарьи Семёновны блеснул какой-то металлический предмет, похожий на клюшку для гольфа. Но это была не клюшка, а оловянный половник.
«Спит она, что ли, с половником под подушкой? Вот что значит профессионал!» – промелькнуло в голове у Николая.
 
– Ты, что ли, Колька? – узнала его тётя Даша, надо полагать, по повязке на голове, – а я-то даже перепугалась, подумала было что воры в окно лезут или того хуже, насильники.

– Я это, тётя Даша, я, – прошептал Николай, – только я не насильник.

– Это-то я вижу, на насильника ты никак не тянешь, хоть у тебя ширинка и расстёгнута. А вот какого рожна ты тогда сюда залез, не пойму, – ответила тётя Даша, продолжая поигрывать половником, то ли для связки слов, то ли для ясности.
 
– Извините, тётя Даша, это чистое недоразумение, я сюда по ошибке залез, балконы перепутал, – чистосердечно признался Коля.

– Ой, как жаль! Надо же, по ошибке. А я-то уж было размечталась, что это ты на мои прелести позарился и решил ко мне, как Ромео к Джульетте подобраться, – в голосе Дарьи Семёновны Николай уловил сарказм, показавшийся ему совершенно неуместным.
«Ромео, кажется, к Дездемоне подбирался? Или, всё-таки, к Джульетте? Как там у Бомарше? Впрочем, какая разница! В любом случае, у них там всё плохо кончилось, нам такого не нужно!» – подумал Николай.
– Прелести у вас выдающиеся, с этим не поспоришь, но вы не беспокойтесь, я здесь исключительно из-за Анфисы, –пролепетал он.
– Значит ты к Анфисе полез? Подумать только! Так Анфиса же на первом этаже живёт, к ней не через балкон, а через окошко нужно, – тётя Даша раздухарилась, – тебе бы следовало это знать, раз ты у нас такой охотник до прелестей зрелых дам.
– Я не говорил, что к Анфисе. Я сказал «из-за Анфисы». Она все двери в корпус позакрывала, вот и приходится через балкон забираться.
– А какого хрена тебе, скажи на милость, вообще сюда забираться? В нашем корпусе только семейные пары из обслуги и девушки из вашего стройотряда. Холостым парням сюда вход закрыт. Тем более, ночью и в таком непотребном виде.
 
Николай не нашёлся, что сказать, только развёл руками.
 
– Дай угадаю. Наверняка ты или к Маринке рыжей, или к Тамарке. А может, к кому-нибудь из Люлюшек. От ваших студенток чего угодно можно ждать. Колись, Коля, к кому лез: к Любке или к Людке? – тетя Даша явно хорошо владела методом дедукции.
Николай опять развёл руками, и Дарья Семёновна так и не дождалась от него ответа.
– Молчишь… Ну, ну, молчи, партизан! Вот что, Коля, вали-ка ты отсюда подобру-поздорову. Иди, откуда пришёл. А то скоро Пётр Ефимыч с вечерней смены вернётся, а он у меня сильно ревнивый. У него и так зуб на тебя. Ему за твою выходку с топором выговор впаяли. Смотри, как бы он тебе башку окончательно не отрихтовал.
 
Только тут Николай сообразил, что мужем тёти Даши был по совместительству прораб Пётр Ефимыч.  Значит, Коле ещё повезло, что того дома не было, когда Коля на их балкон залез. Надо было срочно спасаться бегством. Вот только куда бежать: весь проём балконной двери закрывала мощная фигура тёти Даша с половником в руках, а была она, как говорится, поперёк себя шире. Оставалось только прыгать с балкона.
 
Коля отступил к балкону и посмотрел вниз. Внизу зияла пустота…

– Куда ты, полудурок! Последние мозги разобьёшь! Мало твоей башке топора, теперь ещё об асфальт решил стукнуться. Тебе-то что? В лучшем случае, сразу помрёшь, а в худшем, полным дураком станешь, а вот моего Петра Ефимыча из-за тебя совсем уволят. Давай, дуй в коридор через комнату, я за тобой подмету, а то потом Петру Ефимычу не объяснишь, почему на полу листья и кора валяются, – сказала тетя Даша, указав забинтованным пальцем в сторону комнаты.
 
«Хорошо, хоть не заставила прыгать с балкона» - подумал Коля – «вот только как же мне в коридор пройти, если она весь балконный проём своей фигурой перегородила?».

Тётя Даша, словно услышав его мысли, повернулась в дверном проёме, оставляя крошечный просвет между своим умопомрачительных размеров бюстом и дверным косяком. Николай, забрав голову, поджав живот и вытянувшись в струнку, протиснулся в этот просвет, и его обдало жаром, пышущим от мягкой женской груди.

На прикроватной тумбочке горела свечка, но в её тусклом мерцающем свете Николай то и дело натыкался на стулья на своём пути к заветной двери. Тётя Даша следом за ним зашла в комнату, уверенно лавируя между стульями, подошла к двери и взялась за ручку.
 
– Иди, Колька, пока цел. Только сначала штаны застегни, герой-любовничек. И давай тишком, а то всех перебудишь, потом сплетен не оберёшься. И было бы из-за чего позориться, а то так, чистое недоразумение! – прошипев это зловещим шёпотом, тётя Даша распахнула перед Колькой дверь.

Его не пришлось долго уговаривать. Коля выскользнул в коридор, и прикрыл дверь.  Вместе с этим исчез робкий свет от свечи, горевшей в комнате. Он услышал, как Дарья Семёновна щелкнула ключом, чтоб он не вздумал вернуться.

Не очень-то и хотелось…

Николай очутился в кромешной темноте коридора.
 
«Ну и денёк! Как же так получилось? Как я мог перепутать балкон Люлюшек с балконом поварихи?» – задавал себе вопросы Николай. Он думал, думал и пришёл к выводу, что всё дело в симметрии здания – «Главный вход в корпус общежития расположен строго посередине главного, южного фасада. Когда заходишь, поднимаешься по лестнице и поворачиваешь направо. А там – третья дверь слева по коридору. А балкон-то расположен на северном фасаде. Значит, если смотреть от центра фасада, балкон Люлюшек будет третьим от центра не справа, а слева».
 
Теперь, прояснив дислокацию, нужно было найти на местности дверь в комнату Люлюшек. На дверях не было табличек с номерами комнат, те были написаны карандашом в верхнем углу каждой двери. Но сейчас в коридоре было темно, хоть глаз выколи. Вредная Анфиса всегда после отбоя выключала свет по всему корпусу, за исключением табличек пожарных выходов. Когда Коля полез на каштан, у него в кармане был коробок спичек, но видно он выпал вместе с пачкой «Примы».
Коля на всякий случай обшарил все свои карманы, но коробка нигде не было. Зато в левом кармане он нашёл целых пять годных спичек, у одной из которых был отломан кусочек. Спички остались в кармане после того, как они с парнями тянули жребий, кому бежать в соседнюю деревню за трёхлитровой банкой плодово-ягодного вина. Коля в тот раз вытянул эту самую короткую спичку и бежать пришлось ему, зато другие четыре счастливчика, довольные своим жребием, вернули ему свои длинные спички. Теперь они могли пригодиться.
 
Оставался пустяк: попытаться как-нибудь зажечь спички без коробка, например, о стену, покрытую крашенной штукатуркой. Когда-то в детстве, когда он только-только начинал курить, у него это неплохо получалось. Коля сделал несколько неудачных попыток, но только сломал две спички. На удачу, он попробовал зажечь короткую спичку, ту самую, «счастливую». И она действительно загорелась! Но горела она не долго, и пока она горела, обжигая пальцы, Коля не успел разглядеть ни одного номера на дверях. Он попытался зажечь четвёртую спичку, но та лишь пшыкнула и тут же погасла.
 

«Эх, нужно было заранее попросить Любу приклеить к двери какой-нибудь листочек или, например, привязать бантик к дверной ручке» – подумал крепкий задним умом Николай – «Но никто и не планировал, что придётся заходить к Любе со стороны коридора, в планах был исключительно проникновение через балкон».
 
Николай придумал сориентироваться, отсчитав от лестницы третью дверь влево. Всё ещё опасаясь вновь ошибиться, Коля, тем не менее, решился и тихонько поскрёбся в Любину дверь. Ну, или в ту дверь, которая по идее должна была быть Любиной. Хотя вполне могло оказаться, что за дверью жили какие-нибудь другие девушки из стройотряда или семейные строители.
Никто не отозвался. Николай поскрёбся чуть посильнее, тот же результат. Тогда он набрался смелости и решился тихонько постучать.

За дверью вроде бы послышалось какое-то движение, и Николаю даже почудилось, что он слышит дыхание Любочки, припавшей ухом к двери и не решавшейся открыть её.
Он уже взялся за дверную ручку, чтобы войти, как только Любочка решится открыть и щёлкнет замком, но тут со стороны лестницы послышались тяжёлые шаги. Это поступью Командора поднималась Анфиса, разбуженная гулом балконного ограждения и стуком в Любину дверь. Анфиса по объёму талии ничуть не уступала тёте Даше, а по росту превосходила её на голову.

Николай вдруг почувствовал себя в роли дона Жуана в последнем акте известной драмы. А может, правильнее сказать дона Хуана? Или, всё-таки, по-русски правильнее говорить дона Гуана, как у Пушкина? Но размышлять о правильности употребления этого испанского имени в русской транскрипции Коле было некогда. Уже стал заметен свет фонарика, которым Анфиса освещала ступеньки перед собой. Значит, она почти уже добралась до второго этажа. Шаги Командора неуклонно приближались…

Николай почувствовал, что в современном контексте встреча с Каменным гостем может привести к не менее печальному исходу, чем описанный у классиков. А после выпавших на долю Николая этой ночью испытаний, ему сложно было бы пережить ещё одно.
 
Люба, если за дверью была действительно она, кажется, никак не могла решиться открыть ему дверь. Возможно, она сомневалась в том, кто может скрестись в её дверь, ведь она ждала появления Николая со стороны балкона. А, возможно, она испугалась открывать, услышав тяжёлую поступь Анфисы, гулом отдающуюся в ночной тишине. А Николай побоялся назваться или произнести её имя и даже просто ещё раз постучать, ведь невидимая пока Анфиса неумолимо подбиралась всё ближе и могла услышать его голос или стук в дверь. И даже, если бы Люба успела ему открыть, и он успел бы прошмыгнуть в её комнату до появления Анфисы в коридоре, та могла бы не постесняться вломиться следом за ним и поймать злоумышленника с поличным. А это бы означало, как минимум, публичный разбор происшествия на собрании стройотряда, который повлёк бы за собой зависть одних и насмешки других студентов, а, как максимум, вызов в ректорат и отчисление из университета за нарушение режима. И, если бы Коля успел попасть в комнату к Любе, неприятности ждали бы их обоих. А вот до тех пор, пока он не вошёл, репутации девушки почти ничего не угрожало.

Коля решил поступить благородно и не компрометировать доброе имя возлюбленной. Но и самому тоже не очень хотелось попадаться. Нужно было, пока Анфиса прочёсывает коридор второго этажа, успеть где-то спрятаться, но как это сделать в пустом коридоре? Никогда раньше Николай не жалел о том, что пошёл богатырским ростом в отца. Рост помогал в школьных драках, ну и с девушками тоже. А вот сейчас ему захотелось сделаться маленьким, может быть, гномиком или эльфом, и заныкаться в какую-нибудь щель. «Вот бы мне сейчас, как великану в сказке Андерсена про Кота в сапогах» – промелькнуло в голове Николая – уметь, когда нужно, превращаться в мышку».
 
Так и не превратившийся в мышку Николай, заметавшийся в поисках укрытия, заметил у правой стены пожарный шкаф из крашенных, надо полагать, красной краской досок. Он дёрнул на себя дверцу, порвав бумажку с печатью. Дверца отворилась, по счастью, без скрипа.

Николай попытался зажечь последнюю оставшуюся спичку, и о чудо, она загорелась. Пока спичка горела, Коля увидел, что внутри шкафа, несмотря на его внушительные внешние размеры, практически не было свободного места: там находился пожарный кран с привёрнутым к нему брезентовым рукавом, скатанным в рулон, под которым стояло четыре здоровенных пенных огнетушителя. Поверх пожарного рукава была небольшая полочка, а на ней лежал противогаз с разбитым левым стеклышком и аккуратно свёрнутая брезентовая кошма.

Скорее инстинктивно, чем рационально, Коля принял молниеносное решение. Он достал из шкафа все огнетушители, поставил их рядом со шкафом на пол, и влез, скрючившись в три погибели, в освободившееся место. Затем потянул на себя кошму. Оставалось только закрыть дверцу шкафа, но ручек, для закрывания дверцы изнутри не было предусмотрено. По счастью, у филёнчатой дверцы имелась выступающая внутрь средняя поперечина, и ухватившись за неё, Коля смог наглухо прикрыть дверцу.
 
И вовремя. Раздались гулкие шаги. Комендант Анфиса, или, если угодно, Командор Анфиса, добралась до третьего этажа. Но Коля был уже, как говорится, в домике. В боковой стенке шкафа, Коля обнаружил небольшое овальное отверстие: скорее всего, от выскочившего сучка. К нему-то Коля и приложился правым глазом, чтобы видеть происходящее в коридоре.
 
Коридор осветился тусклым лучом карманного фонарика. В его свете Николай заметил громоздкую тёмную тень Анфисы. Первым делом Анфиса повернула влево. Она тяжело переваливалась с ноги на ногу, крутя головой и светя фонариком то направо, то налево. Одну за другой она осмотрела двери комнат. Около двери Люлюшек Анфиса задержалась чуть дольше, чем у других дверей, впрочем, возможно, Коле так могло лишь показаться. Затем Анфиса подошла к пожарному шкафу и уставилась на выставленные около шкафа огнетушители, пытаясь сообразить, должны ли они стоять здесь или внутри шкафа. Анфиса явно не разбиралась в правилах пожарной безопасности, но, заметив, что бумажка, которой был опломбирован пожарный шкаф, разорвана, сообразила, что такого в любом случае быть не должно. Левой рукой грозная комендантша потянула на себя дверцу шкафа, а правой направила внутрь шкафа луч фонарика.

Даже сквозь брезент до Николая донесся букет «Красной Москвы» и семьдесят второго портвейна, который Анфиса любила употреблять в качестве диджестива после ужина вместо грузинского чая. «Что-то сейчас будет?!» – промелькнул в сознании Николая вопрос, когда луч фонарика упёрся в его сжавшееся под брезентом в комок тело.
 
Но Анфисе брезентовый свёрток, колом стоящий в пожарном шкафу прямо под пожарным краном, не показался подозрительным. Брезент, он ведь всегда ассоциируется с противопожарным инвентарём, и значит, в пожарном шкафу ему самое место. Она захлопнула дверцу шкафа и пошла дальше по коридору, тщательно осматривая оставшиеся двери.

Не обнаружив ничего подозрительного в левом крыле коридора, Анфиса развернулась и, бормоча себе под нос что-то нелитературное, пошла инспектировать правое крыло. Все двери были закрыты, и, кроме шагов Анфисы, не было слышно ни единого звука: очевидно, все в корпусе уже спали, и никто даже не храпел. Однако, у двери Дарьи Семёновны Анфиса всё же заметила что-то необычное.

Она негромко, но достаточно решительно, постучала. Потом ещё раз.

Дверь открыла заспанная тётя Даша, в шали, наброшенной поверх ночной сорочки.
– Анфиса, тебе чего? Случилось что? Знаешь, который час? – спросила Дарья, с трудом подавляя зевоту.
– Извини, Дарья, что разбудила. Я подозреваю, к нам в корпус какой-то ворюга забрался или грабитель.
– Ворюга? С чего ты взяла?
– Грохот слышала? Это он, наверное, по водосточной трубе залез через окно в душевой залез.
 
– Ну, звони в милицию, вызывай собаку. Я-то тебе чем помочь могу? – резонно спросила Дарья.
– Да я к тебе сунулась, потому что твоя дверь кровью перепачкана, – Анфиса указала на кровавые следы от Колиных пальцев на краю дверного полотна, – вот я и решила проверить, не убили ли тут тебя, пока Петра Ефимыча дому нету.
 
– Спасибо за заботу! Но, как видишь, пока ещё не нашёлся такой грабитель, который бы рискнул ко мне в комнату сунуться. У меня тут, на всякий случай, даже поварёшка припасена.
– А откуда тогда кровь? – спросила Анфиса.

– А вот откуда, – тётя Даша показала свой забинтованный палец, – порезалась сегодня, когда морковку кубиками нарезала. А что дверь перепачкала, когда заходила, не заметила. А то бы сразу вытерла, ты меня знаешь, я люблю чтоб всюду чистота была.

– Слушай, Дарья, бери свою поварёшку, пойдём со мной на четвёртый этаж. Я уже три нижних этажа прочесала, больше ворюге деваться некуда. Наверняка он там. Пойдём, вдвоём как-то сподручнее.
 
– Плюнь, Анфиса, никого там нет, померещилось тебе. Никакого грабителя нет, сама видишь, кровь моя, никого не зарезали. Если уж такая мнительная, давай ты сама как-нибудь убедишься. Или, если боишься, собаку вызови. А мне сейчас уйти никак нельзя, Петр Ефимыч вот-вот вернётся, а он любит, чтобы жена его дома ждала.
– Ну, покойной ночи, – проворчала Анфиса и пошла к лестнице, подниматься на четвёртый этаж.
 
– И тебе, – ответила тётя Даша и закрыла дверь.

Николай, как можно тише, выбрался из своего укрытия. Отправившись инспектировать четвёртый этаж, Анфиса оставила ему путь к выходу из корпуса. Но, его вновь манила Любочкина дверь. Как славно было бы после всех неожиданно свалившихся на него неудач, оказаться с нежной и ласковой Любочкой!
 
Николай подошёл к Любочкиной двери и снова поскрёбся в неё. Тишина. Он робко постучал и в тот же момент снова услышал шаги Командора, гулким эхом доносившиеся с верхнего этажа. Дверь в комнату Люлюшек не открывалась, окно возможностей закрывалось, и нужно было успеть прошмыгнуть к лестнице до того, когда Анфиса начнёт спускаться.
 
На мягких кошачьих лапках, словно Чингачгук, подстерегающий бледнолицых, Коля прокрался к лестнице и быстро, но почти бесшумно спустился вниз на первый этаж. Он метнулся к главному выходу, но обшитая жестью дверь была закрыта на замок, а ключ Анфиса наверняка взяла с собой.

«Безобразие! Разве можно закрывать эвакуационный выход? А вдруг пожар, а дверь закрыта!» – возмутился про себя Николай и метнулся в сторону женского туалета в конце коридора. Свет в туалете не включался, но первые лучи встающего солнца уже начали пробиваться через замазанное белой краской окно. Коля не без труда открыл залитый засохшей краской шпингалет, распахнул оконную створку и, оставив на подоконнике окровавленный след, выпрыгнул из здания на траву газона.

Стараясь не шуметь, Николай добрёл в предрассветных сумерках до барака, в котором жили строители-мужчины. А здесь он уже мог особо не напрягаться. Дверь барака была не заперта, а вахтёр Гаврилыч мирно дремал, сидя в водительском кресле от КАМАЗа, приспособленном вместо стула. Коля незамеченным прокрался мимо него в свою комнату, в которой, кроме него, размещалось ещё одиннадцать парней. Все они крепко спали.

Николай достал из-под своей кровати рюкзак со своими вещами, вынул из него чистую футболку, а на её место запрятал рубашку, порванную во время восхождения на каштан. Он лёг, накрылся простынёй, которую следовало было заменить на свежую ещё пару недель назад, закрыл глаза, но не смог заснуть. Перед его мысленным взором вновь и вновь прокручивалась кинолента воспоминаний о сегодняшней бурной ночи: волнующее предвкушение встречи с Любочкой, тяжёлое и опасное восхождение на её балкон, головокружительная пропасть под ногами, неожиданная встреча с тётей Дашей, смертельная игра в прятки с Анфисой, Ромео, Дездемона, дон Жуан, Джульетта, Командор и ещё милицейская овчарка Мухтар с проводником Глазычевым. Впрочем, возможно часть этой киноленты Николай досматривал уже во сне, где реальные события перемешались с воображаемыми.

До побудки оставалось не более трёх часов, но думать о том, что принесёт новый день уже не было сил.