Клад

Последние дома улицы скрылись в утреннем тумане, дорога сменилась на грунтовую с укоренившимся дерном и запетляла вдоль реки причудливыми зигзагами. Вскоре мы свернули с нее и уверенными шагами стали углубляться в местные джунгли, которые образовал лесной дягиль в связке с полевым вьюнком, крапивой и прочей растительностью. Трава была сырая, и мы в миг промокли, правый сапог натянул влагу и стал предательски подчавкивать, создавалось впечатление, будто он нарочно дразнится.
- Вовка, давай бросим эти удочки, на берегу новые срежем.
- Давай, я уже сам хотел тебе предложить.

Мы оторвали леску от удилищ и бросили наши коромысла, да, да, именно коромысла, так как ивовые удилища были оставлены у дома на солнечной стороне и скукожились. Идти стало сразу легче, а вон уже блеснула заветная заводь. Мало кто знал про это место, так как хороших подходов к нему не было. «Вован, давай пять, мы сделали это», - довольный расплылся в улыбке я. Мы ударили по рукам и стали искать подходящий тальник под удилища.

Солнце выглянуло из-за макушки горы и поприветствовало нас первыми лучами. Утро разгоралось прямо на глазах, и вот уже от одежды вовсю шли испарения, туман седой бородой цеплялся за кусты и растворялся, обнажая водную ширь.

Клев был отменным, слышно было как побрякивала рыба в бидонах. Лихорадочным азартом блестели глаза, то и дело были слышны возгласы:
- Ты видел?! У меня даже удочка согнулась до воды, я думал леску порвет, - кричал Вовка.
- О-окунь? С долей зависти протянул я.
- Ага! Пока отцеплял чуть не выскользнул из рук, сильный.
- У меня тоже прет, не успеваю червей менять. (Ради справедливости, надо сказать, что моя рыба была на порядок мельче, но признаваться в этом не хотелось).
- Не зря мы сюда пробирались, Роман. Правда?
- Точно, - менее радостным голосом ответил я.

Последняя удача Вовки заставила меня искать более успешное место, чуть левее за ручьем, впадающим в реку, было тихое место, сплошь покрытое кувшинками, туда я и направил свои ноги. Перепрыгивая ручей заметил, что-то блеснуло в воде. Положил снасти и вернулся, на дне ручья лежал перстень с двуглавым орлом. Вот так находка! «Вовка! Я перстень нашел! Иди сюда!», - повелительно крикнул я. Через минуту Вовка оценивающим взглядом эксперта оценивал находку.
- Да, по любому золото.
- Факт. Только кто его тут потерял?
Рыбалка была закончена, стремглав мы рванули домой похвастаться находкой.
 
Дома нас ждало разочарование, отец, повертев перстень в руках, сказал:
- Медное.
- Как медное? Оно же блестит?
- Недавно кто-то из рыбаков обронил, не успело окислиться, вот и все, - отец с равнодушным лицом вернул нам перстень.
- Бли-и-ин, одновременно протянули мы и разочаровано сели на диван в кухне.

В это время мама и бабушка пили чай, увидев наши кислые лица, стали нас утешать, а отцу сделали выговор. Отец выругался и вышел из дома. Бабушка хитро посмотрела на маму и как бы между прочим стала рассказывать историю, которую ей якобы рассказывала ее бабушка. Что где-то в тех местах, как раз под берегом реки у ручья, жил некий купец, большей частью жил за границей, а всеми делами заведовал его брат. Когда случилась революция и власть сменилась, то семья купца спешно снялись с места, а все богатства закопали под берегом, в надежде, что вернутся в будущем и заберут клад. Может перстень как раз оттуда, вымыл его ручей. Мы сидели, открыв рты, в воздухе повисла тишина, мама первая подала голос:
- Мам, а ты точно не переборщила?
- Я? Не верите, ну и не надо, и вообще, что-то я задержалась тут у вас, домой пора.
Бабушка взяла свою третью ногу, березовую суковатую палку, и сердито что-то бурча пошла домой.
- Мам, не обижайся, я ведь так, к слову.
- Не обижаюсь я, идти надо…, козы балуют там наверно.

Мы, воспользовавшись моментом и тоже выскользнули из-за стола.
- А вы куда пострелята?
- Мы в футбол гонять.
- А кушать? Поешьте хоть!
- Не, мы сытые, потом.
Мама беспомощно стояла у накрытого стола, было видно, что она расстроена. Я вернулся, поцеловал ее в щечку, взял два пирога и рванул на улицу.

Вовсю был полдень и лучи пронзали своим ультрафиолетом, пот струился по телу, заливал глаза, но мы не обращали на него никакого внимания, копали с такой отчаянностью, что позавидовал бы любой крот. Пласты ила взлетали над ямой и бухались как снаряды в грязевую жижу берега. Вскоре в яме стало тесно и одному пришлось вылезти из нее, Вовка лежал на грунте и жестикулировал руками, указывая как копать и где.
- Слушай, Ром, а бабушка твоя ничего не перепутала?
- Чего? Ты сейчас себя слышал? Ты хочешь сказать, что мы зря роем?
- Да я так, яма большая, тебя уже не видно, да и вода уже набирается. Надо скоро ее ведром вычерпывать.

Тут лопата обо что-то звякнула. Вовка щучкой скатился в яму, а я выкинул лопату, и мы в четыре руки стали рыть. Под пальцами явно что-то прощупывалось твердое и гладкое.
- Вот они, вот сокровища, которые купец закопал, хрипел я.
- Копай, Рома, копай, мы теперь мороженого трехлитровую банку купим, мы теперь вообще все мороженое и конфеты в магазине купим.
- Слушай, а там никого на реке нет, вдруг кто-нибудь подглядывает? Мы как по команде выскочили из ямы и стали озираться и прислушиваться, но вокруг только щебетали птицы. «Давай я тут постерегу, а ты копай», - сказал Вовка. Я спрыгнул в яму и начал с утроенным рвением копать.
- Может лопатой поддеть? - вопросительно посмотрев на меня, -сказал Вовка.
- Давай.
Клад поддался усилию лопаты и, издав звук, похожий на чвак, явил себя свету. Это был обрезок трубы с резьбой с двух сторон.
- Как это? Что такое?! - Сбесившись не на шутку, воскликнул я.
- Труба, Роман, труба. Трубу мы с тобой откопали.

День клонился к вечеру, где-то на востоке назревала гроза, в воздухе уже чувствовалось избыточность влаги, мы брели, не разбирая дороги, грязные, уставшие.
- Но ведь перстень то настоящий, старинный, - не сдавался я.
- Ага, - уныло ответил Вовка.
До самого дома мы больше не разговаривали. На развилке дорог мы коротко попрощались и разошлись по домам. На следующий день перстень был обменен на блесну окуневку, и с общего согласия история была забыта на долгие годы, пока на склоне лет я не обнаружил трубу под черемухой. Труба была отмыта и теперь занимает одно из почетных мест в кладовой среди других реликвий детства.