Юрий Казаков

 
УВИДЕТЬ ПАРИЖ – И ?…

Литературный очерк

Москвич, писатель, которого и не все знают. Однако, чтоб знали: признан классиком русской литературы 20 века. И не случайно. Его глубокая, утончённая проза достигает в лучших своих рассказах уровня И.Бунина, любимого писателя Юрия Казакова (1927-1992 ). Произведения, появившиеся в печати под этим именем в середине 50-х -- начале 60-х имели ошеломительный успех. Сегодня Юрия Казакова литературоведы называют автором  гениальных новелл. Кто не знаком с его творчеством, почитайте, например,  «Маньку», «Трали-вали», «Во сне ты горько плакал», «Арктур – гончий пёс», «Голубое и зелёное», «Странник», «Некрасивая»,  «На полустанке», «Поморка», «Проклятый север», «Лёгкая жизнь», «Запах хлеба», «Плачу и рыдаю», «Свечечка» и другие.  Не пожалеете.  А, кто читал, даже давно, обязательно вспомнит с удовольствием.
Юрий Казаков родился и вырос в столице Москвы. Где это? Конечно, на Арбате. В пятнадцатиметровой коммуналке, выделенной его семье. Может быть, и такие мальчишки, как он, которые называли себя земляками и умели жить и дружить так, что их уличное совместное времяпрепровождение стало дворовым братством, и сделало Арбат Арбатом?  Пацаны были, конечно, не паиньки. Да и время их детства, предвоенное и военное, многих лишившее отцов, было не очень деликатным, как порой их слова и привычки, приобретённые в это время и именуемые вредными. Многим, в том числе и Ю.Казакову, они потом будут портить взрослую жизнь, которая из-за них станет короче, несчастливее и мрачнее, чем могла бы быть… 
Разумеется, не были эти мальчишки вылощены, как нынешние: от модно стриженной макушки до модных носков. На ногах и на туфлях. Они вообще иногда были давно не стрижены и вовсе без всяких туфлей. А тем более, носков. Зато под этой нестриженной макушкой в «коробушке» постоянно крутилось и вертелось броуновское движение мыслей и идей. А в груди под истрёпанной рубахой билось мечтательное сердце. Которое они частенько защищали грубым дворовым словом. И всё это вперемешку с фортепьянными мелодиями из раскрытого настежь окна Святослава Рихтера, который жил в их же арбатском дворике. Классическая музыка не мешала самостоятельной подростковой жизни. Скорее, наоборот. Завораживала и звала в иной, более красивый и благополучный мир. А Юра к тому же был очень музыкален от природы. По слуху с детства освоил балалайку, потом баян. Мать гордилась его музыкальными талантами. И, очень энергичная, хотя и совершенная крестьянка по манерам и по речи, бывшая няней в господских домах, а после революции выучившаяся на медсестру, поощряла сына к занятиям музыкой. Направила его в музыкальную школу. Как-никак, всегда,  – кусок хлеба. И работа чистая, нетяжёлая. Тем более, сын заикался. (И это останется на всю жизнь). А тут разговаривать не надо – играй да денежки в карман складывай. Так, наверное, рассуждала практичная женщина из народа.
Может быть, по настоянию мамы с характером, да и по внутреннему влечению к небудничному и необычному, Юра и выбрал профессию, удивительную для всей своей обширной деревенской родни. К ней Казаковы, горожане в первом поколении, регулярно ездили в гости на Смоленщину.  А те наведывались в Москву. Профессию  городскую из городских. Он поступил  в Гнесинку, тогда ещё музыкальное училище, на контрабасиста. О, это был важный инструмент! Скрипка  в человеческий рост. Поющая глубоким, низким басом. Инструмент для настоящего мужчины. А плечистый, крепкий  Юрка и метил в настоящего! Инструмент номер один.  Любой музыкант с удовольствием удостоверит, что, какой хочешь, оркестр может, если прижмёт, обойтись и без дирижёра, но без контрабасиста – никогда! Ах, как волшебно звучали в летних городских садах в модных мелодиях джаз-бендов властные голоса контрабасов! Все ребята, даже пижоны из пижонов, смотрели на Юрку-контрабасиста с уважением. И соседи терпеливо относились к его домашним, музыкальным занятиям, которые длились часами. Не Рихтер, конечно. И не Нина Дорлиак с её замечательным голосом, жена Рихтера. Но, кто знает, что будет из этого настойчивого дворового парнишки?
И кто бы мог тогда представить, что будет из него писатель. Правда, поначалу настоящие писатели ничего стоящего в рассказах юного Казакова не находили. Носил он, носил их в редакцию журнала «Знамя». Их брали, брали. Но не печатали, не печатали. Наконец, контрабасист симфонического, а затем джазового оркестра  до того надоел редакционным работникам своей писаниной, что они предложили ему поехать в творческую командировку. В любую точку огромного Союза. Вот были времена! И контрабасист, уже мыслящий себя вполне настоящим мужчиной, выбрал соответствующую точку на карте. Двадцатилетний музыкант махнул на север, к Белому морю, в край мужественных мужчин с низкими голосами – поморов. Когда он совсем повзрослеет и станет, наконец, писателем, которого будут с удовольствием публиковать, переводить на европейские языки, присуждать ему престижные премии, Казаков напишет: «В жизни каждого человека есть момент, когда он всерьёз начинает быть. У меня это случилось на берегу Белого моря, терпкого от водорослей, от резкого, непривычного, неповторимо морского запаха. В этих краях каждое слово обживалось веками…». Читаешь такие строчки и начинаешь думать-вспоминать свой момент, когда «всерьёз начала быть». Интересное путешествие получается в саму себя. Многое оно делает понятным, что в своё время не всегда осознавалось умом. То, например, почему у многих возникает в период поиска себя, когда ещё не начинаешь быть, свой «контрабас»?..
Так городской, даже столичный вроде бы по рождению парень , косая сажень в плечах, с профессией, которая востребована исключительно в городах, влюбился в штормовую музыку огромного моря и огромного простора, в симфонию лесов и полей, в мелодичный и строгий колорит совсем не столичного говора. Душа, видно, требовала живого, простого, до последней травинки подлинного мира, который ждал его любви. И стоил её. Казалось бы, что лучше в этом случае музыки?  Так нет же! Ему по-прежнему хотелось передать это словами. Но чтоб получилось настоящими словами, пришлось снова учиться. Не самоучкой, как, например, вышло у великого писателя М.Горького -- не всем же Бог даёт талант такой величины. Зато Юра Казаков закончил Литературный институт его имени. Который и был открыт для таких, как он, в честь «великого самоучки».  Контрабасист из арбатской коммуналки, однако, тоже был не лыком шит -- выдержал огромный конкурс. По воспоминаниям, почти 100 человек на место!
Учился. Писал. Ездил за впечатлениями в командировки.  И никуда не спешил. Но и не отступал от мечты. Писал, как дышал, неторопливо и спокойно. Так идут не спеша и, наслаждаясь окружающим миром, странники, бродяги или богомольцы, которых не поджимает время и ежедневная сутолока жизни, которые могут остановиться, где хотят, любоваться и наблюдать, что хотят и сколько хотят. Размышлять о жизни и о себе. Вдумываться в ушедшую и уходящую жизнь, интересуясь стариной  подчас больше, чем сиюминутным. Уже став писателем,  много путешествовал по нашей красивой стране. Был и альпинистом, и заядлым охотником и рыбаком. С профессией писателя все его увлечения сочетались без труда. Может, потому его так и влекло к ней, что здесь он полностью принадлежал себе, был свободен и в темпе,  и в географии жизни, и в способе самовыражения. Так, например, начинающий писатель глубоко проникся идеалами поморов-старообрядцев, их образом жизни и особенной выделки характерами. Его удручали драматические судьбы этих цельных людей и этого удивительного края. Он стремился им помочь и делом, и словом.  Писательским, прежде всего.
Юрий Казаков не брался за большие произведения. Мера, которую он соотнёс со своей натурой и дарованием – психологические рассказы. Они самой своей краткостью заставляли находить точное, искреннее слово, делать чутким слух, острым глаз. В рассказах окружающий мир, по его словам, запечатлен «мгновенно и точно», а «миг уподоблен вечности, приравнен к жизни».
Он остро чувствовал нестыковки в этом мире. И нестыковки в своей жизни и своей душе тоже. Грубоватый в быту и повседневном общении, выходец Арбата был необычайно нежен в своей прозе. В ней он был самым лучшим, каким только мог быть! А мог быть по воспоминаниям выдающегося литературного критика его поколения С.Рассадина, «и наглым, скучным, скупым, самовлюблённым жлобом». Проникновенные, подчас пронзительно беззащитные произведения Ю.Казакова, к сожалению, не чуждавшегося в устной речи ненормативной лексики, по мнению сегодняшнего популярного литературного просветителя Д.Быкова, появлялись из него, «как цветок из кактуса».
Откуда такая антитеза? Такое одновременное существование в двух разных мирах, разрывающее психику? Когда он почувствовал, что перестал справляться с жизнью и самим собой?..
Уже после тридцати лет близкие стали замечать его зависимость от спиртного. Из-за этого не сложилась любовь с той, которую всегда хотел видеть рядом, называть женой. Но на её ответное условие начать лечиться от алкоголизма, которым, кстати сказать, страдал и его отец, согласия не дал. Считал, что никакой он не алкоголик. И мама его в этом поддерживала. Мама вообще требовательную избранницу сына, талантливую переводчицу, закончившую тот же Литинститут, что и он, не жаловала. И даже проверенные деревенские знахарские средства применяла, чтобы их разлучить.
Необратимый перелом, а лучше сказать надлом, случился с ним после поездки в Париж, когда ему было 40 лет. Вроде всё так прекрасно начало складываться: уже почти сорокалетним женился. По его же словам, «на хорошей девушке», родился сын Алёшка. Не только на родине, но и за границей его произведения печатают, переводят, ему присуждают за книги престижные премии. Но из Франции, в которой прижился его любимый Иван Бунин, в которую Казаков так стремился, чтобы походить по тем же улочкам, по которым ходил его кумир, посидеть, как он, за столиками многочисленных уличных кафе, подышать «воздухом Бунина», он вернулся с тоской на сердце. Какую обратную связь вместе с престижной премией он получил в столице мира, что запил уже совсем по-чёрному после этого прекрасного европейского вояжа? Кто знает. Но это случилось…
Да, он всегда хотел понять жизнь во всём её трагизме. Понять себя, причину своих страстей и чувств, свои поступки, порой такие нелогичные, а порой и совсем несимпатичные. Эти думы стали всё чаще заканчиваться, а порой и прямо начинаться с бутылки спиртного. И стремление Юрия Павловича к усвоению христианских ценностей, принятие христианской картины мира и взгляда на природу человека, ему лично не помогли. Возможно, потому, что точка невозврата была пройдена. А он и не понял, когда? Может тогда, когда любимая не захотела принять его таким, каким он сам себя принимал?.. Не сложилась судьба и с «хорошей девушкой». Она не была такой подвижницей смирения как вторая жена Александра Куприна, страдавшего от этого же порока. Намучилась бедная и ушла, забрав малютку-сына и окончательно разуверившись в нём. Не сложилось и реальное отцовство. Только книжное. Как трогательно и с какой обострённой интуицией он написал о своём сынишке в рассказах «Свечечка», «Во сне ты горько плакал». И как, по воспоминаниям, равнодушно расстался со своим единственным ребёнком в реальных обстоятельствах жизни! Может быть, и потому, что сознавал, что быть кормильцем семьи, зарабатывать на необходимое сыну лечение, на ремонт дома, в котором они жили, вообще на первостепенные семейные нужды у него в связке с выпивкой не получается?  На выпивку деньги находятся, а на лечение ребёнка нет.
Вот как бывает в жизни. Такой вроде бы крепкий мужик, косая сажень в плечах! Такой талантливый востребованный писатель! То есть всё при нём, как говорится. А чего-то главного для жизни не хватило Юрию Казакову, так хотевшему когда-то походить на героев своих книг – мужественных поморов! Сколько он трудился над тем, чтобы стать писателем! И стал им. Настоящим. А потом, в зените славы, его понесло в такие житейские воронки, перед которыми были бессильны и так вдохновлявшие его раньше перо с белым бумажным листом. И  что он делал в то время регулярнее, пил или сочинял свои рассказы? Нетрудно догадаться с одного раз. Он был, конечно, не первым и не последним, к сожалению, человеком творческой среды, которые угодили под влияние винных паров. Но от этого не легче. А сколько их, неизвестных широкой публике? И каждый имел свой талант…
Возвращаясь же к творческому наследию писателя, не могу не отметить, что по своему складу Юрий Казаков был склонен к философской созерцательности мира. А превыше всего ставил самовыражение, осмысление себя. Об этом всегда любопытно читать, потому что интерес человека к самому себе не иссякаем. Ныне хорошо изучен известный психологический феномен: когда мы впервые читаем литературное произведение, мы воспринимаем в нём, прежде всего, свои мысли, свои переживания, вообще всё своё. А если бы в произведении не было этого, своего, то и зачем бы оно было нужно читателю? Вот, казалось бы, размышление Казакова о писательстве может быть интересно только узкому кругу его коллег. Ан нет! Его личный опыт легко проецируется на личный опыт каждого из нас. Как мы воспринимаем себя и своё дело, своё личное пространство и своё окружение, свою погруженность в профессию и своё право на это? Процитирую отрывок из его статьи «Мужество писателя».
«Писатель должен быть мужествен, думал я, потому что жизнь его тяжела. Когда он один на один с чистым листом бумаги, против него решительно всё. Против него миллионы написанных ранее книг – просто страшно подумать! – и мысли о том, зачем же ещё писать, когда про всё это уже было. Против него головная боль и неуверенность в себе в разные дни. И разные люди, которые в эту минуту звонят, к нему приходят. И всякие заботы, хлопоты, дела, как будто важные. Хотя нет в этот час для него дела важнее того, которое ему предстоит. Против него солнце, когда тянет выйти из дому, вообще поехать куда-нибудь, что-то такое повидать, испытать какое-то счастье. И дождь против него, когда на душе тяжело, пасмурно и не хочется работать.
Везде вокруг него живёт, шевелится, кружится, идёт куда-то весь мир. И он, уже с рождения, захвачен этим миром в плен и должен жить вместе со всеми, тогда как ему надо быть в эту минуту одному. Потому что в эту минуту возле него не должно быть никого – ни любимой, ни матери, ни жены, ни детей, а должны быть с ним одни его герои, одно его слово, одна страсть, которой он себя посвятил».
Да, неприкосновенная уединённость  настоятельно необходима каждому, кто занимается любимым делом. Но, например, ровесник Ю.Казакова писатель Ф.Искандер обил войлоком для шумоизоляции комнату в их с женой и сыном двухкомнатной квартирке, где надолго уединялся для ежедневной  писательской работы. Но, как сам признавался, для комфортного самочувствия и вдохновения тишина была нужна ему так же, как и шорох семьи за дверью. А его жена, никогда не сомневаясь в том, что её супруг – гений, умела создать и на маленькой жилплощади гармоничное пространство для работающего мужа. Он признавался, что не может писать ни в каком доме творчества с его полной тишиной. Ему необходимо рядом незримое и еле слышное присутствие жены. Конечно, ничто и никто не заменит человеку человека. Тем более, любящего и любимого…
А писатель Юрий Казаков умер в одиночестве, в госпитале, в возрасте 55 лет совершенно запойным человеком. Без жены, без детей, без друзей и родных. Может быть, рядом с ним вместо них в этот последний момент земной жизни были замечательные герои его замечательных книг? Он написал немного. Но как же всё-таки хорошо, что он оставил нам это немногое. Но вполне первоклассное. На все времена.