Фейк

        После выступления на концерте в поддержку Украины, в Берлине, к Борису Гребенщикову постучался в гостиничный номер человек в сером.
        – Здравствуйте, Борис Борисович, – поклонился он и вручил великому музыканту букет фиалок.
        И Гребенщиков, конечно, тоже поприветствовал вошедшего, ибо был склонен к вежливости, хотя людей в сером недолюбливал.
        – А я не всегда облачался в серое, – прочел его мысли посетитель.
        Между хозяином казенного номера и гостем существовало больше общего, чем первый мог принять, а второй вообразить: оба умели читать мысли других и писать для них свои слова.
        – В школьные годы я был огромным поклонником Вашего творчества. Да и сейчас им остаюсь. Не знаю, кем бы я стал и где был без Ваших песен. И предпочитал я тогда пестрые цвета: голубой, зеленый и даже желтый. Это сейчас я бессменно в сером, естественно, когда не голый. Но поскольку сомнительное удовольствие лицезреть меня нагим достается только жене и любовнице, то для других я неизбывно сер.
        Гребенщиков выжидательно молчал, периодически кивая. Кивки не выражали согласия, но являлись то ли подтверждением полученной информации, то ли внешним выражением внутреннего ритма, имманентного мироощущению прирожденного музыканта. Вкрадчивость гостя настораживала. Старый и опытный рокер – неисправимый романтик, но и мудрец, умноживший печаль наук на варварства веков, – уже понимал, что ничего хорошего из визита не выльется. Букет он поставил в вазу, на всякий случай не извлекая цветов из целлофана, чтобы иметь возможность в любую минуту вернуть подношение. Но момент еще не настал. Чуткость к своевременности была отличительной чертой Гребенщикова.
        – Мне очень понравилось Ваше выступление на концерте, – признался гость в сером. – Я имею в виду песни. Признаюсь, факт Вашего участия в откровенно политической акции огорчил меня – ведь ваше место вне политики, на вершинах блаженства человеческого духа или в океанских впадинах его отчаянья. Опечалил, но не озадачил: разумеется, вы не могли поступить иначе, ибо это вошло бы в разрез в Вашим имиджем пацифиста и гуманиста.
          Гребенщиков ответил, что ему приятно иметь дело со столь проницательным собеседником, хотя никакого удовольствия от разговора не испытывал.
        – Но мой визит, к сожалению, не ограничится ни признанием в любви к Вашему творчеству, ни сетованием на Ваше неосмотрительное участие в сомнительном мероприятии, ибо первое – мое субъективное пристрастие, а второе – дело Вашего личного выбора. А касается он избранного репертуара...
        Гребенщиков печально улыбнулся. Что он мог еще?
        – Вот Вы исполнили песню «Иван Бодхидхарма», спору нет – гениальную. Но слова в ней какие-то, ей-богу, двусмысленные. Например:
        «Он держит в руках географию
        Всех наших комнат,
        Квартир и страстей»
        – Не нужно сейчас о геополитике. Да и про состояние жилой архитектуры тоже, пожалуй, не стоит. К чему касаться вопросов, в которых Вы, Борис Борисович, совершенно не смыслите? Но,ч это, как раз, пустяки. То есть, напротив, премудрости, которые если и не вне контекста, то парят над ним, как ракета «Кинжал». А вот тут дело уже совсем иное (как видите, я знаю текст песни наизусть):
        «Иван Бодхидхарма склонен видеть деревья
        Там, где мы склонны видеть столбы...»
        – Это что же получается?
        И поскольку Гребенщиков молчал, ответил за него:
        – А получается – фейк! Никогда не думал, что произнесу это пакостное слово в Вашем присутствии. Зачем, маэстро, они загрязняют наш Великий Русский язык? Ведь есть «подделка» или, на худой конец, «фальшивка».
        – Что фейк? – удивился Гребенщиков, цепляясь за ключевое слово и отметая синонимы, – Деревья?
        – Нет, с деревьями, как раз, все в порядке. То есть, разумеется, они – фейк, будучи продуктом фантазии, но если это понятно каждому, то здесь уже безобидный вымысел. Да и кто в здравом уме поверит глазам  Бодхидхармы, даже если он Иван? Нет, фейк – это столбы... Ведь вы имели в виду столбы с колючей проволокой. Признайтесь, что это так! Ох, уж эта чеховская привычка запихивать семантику в зазоры междустрочья... Ну, не могут же столбы просто стоять сами по себе. А если бы на них были телефонные или электрические провода, Вы заявили бы об этом прямо, не так ли? Ведь Вы сам не свой, когда речь заходит о связи и проводах:
        «Но кто мог знать, что он провод, пока не включили ток?»
        «Я вижу провода, я жду наступленья тепла»
        «Ко мне поступают сигналы с разных сторон»
        – Хотя, с другой стороны, признаетесь с достойной великого поэта скромностью:
        «Но я не знаю, как идет сигнал,
        Я не знаю принципа связи,
        Я не знаю, кто клал кабель».
        – Вот именно, не знаете. Но вернемся к столбам. Если бы они (пусть без колючей проволоки – допустим, я поверю Вам на слово) действительно существовали, разве кто-нибудь – даже самый отпетый мечтатель – смог бы увидеть вместо них деревья? Значит, столбы – фейк. И выражение «склонны видеть» выдает Вас с головой: да, сейчас очень многие проявляют прискорбную склонность видеть то, что якобы есть, вместо того чтобы поднапрячь воображение и увидеть то, что должно быть и скоро настанет. В этом смысле Ваш Иван – пример для подражания. Но как бледно он выведен, и почему он обращается только к меньшинству – к тем, кто видит, и, возможно, кто умен? Так что, фейк, мой драгоценный Борис Борисович, фейк от начала и до конца. А знаете, что за это бывает в наше специальное оперативное время?
        – До 15 лет, – вспомнил Гребенщиков.
        Гость был приятно тронут столь неожиданной для поэта юридической осведомленностью.
        – Совершенно верно. Но к Вам, Борис Борисович, подход особый. Что пятнадцать лет тому, для кого уготована вечность? Капля в море! Я бы и вовсе не стал поднимать эти никчемные брызги, – в конце концов, никто кроме нас по-настоящему не вслушивается в Ваши тексты, – если бы не вторая песня на этом злополучном концерте. Как же Вас так угораздило? Ну, что Вы смотрите на меня, как баран на Бранденбургские ворота? Не догадываетесь? Извольте:
        «Там, где зеленые деревья
        И золото на голубом».
        – С зелеными деревьями проблем нет: деревья – это лес; в лесу наша техника, хотя, к сожалению, не только наша. А вот дальше – и нарочно не придумаешь! Вы бы еще спели:
        «И золото под голубым»...
        Гребенщиков склонил голову, и перстни на его пальцах перестали сверкать. Он опять недооценил власти контекста над текстом.
        – Цветы, что я подарил Вам, будут стоять до утра, – спрогнозировал гость. – Но это предостаточно, потому что утром Вас в Берлине уже не будет...
        – У меня есть десять минут на сборы?
        – К чему такая спешка? Собирайтесь хоть всю ночь. А вот вам билет до Москвы, в бизнес-класс. Смотрите, не пропустите рейс. Потому что завтрашним вечером у Вас концерт в Лужниках.
        – Что же мне петь?
        – А начните хоть с этих же двух песен. В них, кстати, очень много верного и актуального:
        «Он движется мимо строений, в которых
        Стремятся избегнуть судьбы»
        – А от судьбы не убежишь, не так ли? И дальше:
        «Он легче, чем дым;
        Сквозь пластмассу и жесть»
        – Это очень сильно и проникновенно!
        «Те, кто рисует нас,
        Рисуют нас красным на сером».
        Что ж, и тут не поспоришь. Красным на сером – какая емкая характеристика нашей цветовой палитры!
        «Место в котором мы живем –
        В нем достаточно света».
        – А раз так, значит, золото на голубом, это солнце на небосводе. До скорого свидания, Борис Борисович. С нетерпением ждем. Аншлаг обеспечен.


        Конец марта, 2022 г.