Мгла. Глава XI Мера защиты

     Максим стоял лицом к стене рядом с металлической дверью, пока еще отгораживающей его от чужого, враждебного мира, с которым очень не хотелось встречаться. Но исправить ничего было невозможно… Конвойный ИВС, которому его передал сержант, на минутку заглянул в камеру, что-то кому-то негромко сказал и кивнул головой:  - «Заходи».
       Зловещая толстая дверь, упрятанная глубоко в стену, с наружным навесным замком, глазком, откидывающейся «форточкой» и приваренной металлической ручкой тихо закрылась за спиной вошедшего Максима, отгораживая его от привычного, такого доброго и ласкового мира. Никакого металлического лязга или грохота, ставящего окончательную точку в прежней жизни, как пишут в книгах, не было. Только глухой негромкий стук, да протестующий скрежет трижды поворачиваемого в замке ключа нарушили эту тишину.
       Здесь был совсем другой мир, со своими правилами и законами, которые Максу предстояло изучить. Надо было как-то прожить и пережить эти долгие, жесткие сорок восемь часов, от которых он не ждал ничего хорошего. Сорок восемь часов, или двое суток… если ничего не случится…

       За столом, расположенным между двухъярусными металлическими койками с широкими, наваренными вместо панцирной сетки, металлическими полосками, сидели трое мужчин, активно ведущих тихую беседу. Макс увидел на столе полукопченую колбасу, нарезанный хлеб, сгущенку, какую-то пластиковую коробку, похожую на упаковку «Доширака». Из алюминиевых кружек поднимался парок, и у Макса засосало под ложечкой – вечер уже, а он толком и не пообедал, так, перекусил только. Как же давно это было… И совсем в другой жизни…

       Ближе к окну, забранному толстой металлической решеткой, сидел не молодой, чуть за сорок, крепкий мужчина с коротким ежиком на голове в аккуратной черной обтягивающей футболке. Ничего необычного в нем не было. Разве только внимательные, глубоко посаженные глаза, исходящая от него какая-то недюжинная разрушительная сила, и татуировки, выглядывающие краешком из-под рукавов. На пальцах левой руки виднелись целых три наколотых перстня, говорящие о том, что их обладатель сиделец со стажем.
       Максим знал, что просто так сделать какую-то наколку в тюрьме, да и на воле, невозможно. За это при случае спросят, и спросят строго.  А этот уверенный в себе, властный, похоже, не терпящий возражений человек, именно тот, кто может спросить. Хотя, если отбросить наколки да тяжелый взгляд – человек как человек.

       Рядом с ним разместился персонаж еще интереснее. По теории итальянца Ломброзо он, наверное, занимал промежуточное место между типичным убийцей и вором. Худощавый, с узким, скошенным лбом, но с нависшими массивными надбровными дугами и впалыми щеками, совершенно лысый мужчина в наброшенном на голое тело расстегнутом  пиджаке привлекал внимание испещренными наколками грудью и животом. Здесь были и церковные купола, и русалки, и звезды, и какие-то слова, понять смысл которых было сложно из-за малых размеров открытой площади галереи тюремного искусства. Даже тыл кистей у него был синим, а на пальцах было аж целых четыре перстня. Но все же, несмотря на то, что он выглядел старше своего напарника, да и перстней у него наколото больше, было ясно, что главенствовал в этой компании все же человек с ежиком на голове.

       Напротив них за столом примостился третий сотрапезник, относительно молодой, наверное, ровесник Максима, но тоже уже побывавший в тех самых отделенных местах. Об этом свидетельствовал синий перстень на третьем пальце левой руки. Вот он был раздет по пояс и чувствовал себя как дома. Конечно, его сиротливым наколкам на груди в виде шестиконечных звезд, да паутины на левом надплечье было далеко до галереи скрытой под пиджаком пожилого арестанта, но он гордился и этим.
       Еще на животе  у него блистала перекошенная послеоперационным рубцом оскаленная морда какого-то хищника, отчего тот казался малость ущербным – пасть с оскаленными клыками смотрелась как неровная ступенька, да и вместо одного глаза то ли тигра, то ли леопарда был грубый рубец – след удара ножом. Наверное, хирург делавший лапаротомию был не совсем трезвым и не обращал внимания на эту варварскую красоту, а может сделал это сознательно.
       Молодой зэк был весь какой-то вихлястый, дерганный, голос его то громкий и грубоватый внезапно срывался на легкий, ломающийся, почти девичий, что раздражало не только окружающих, но и его самого.
       С приходом Максима он единственный повернулся к нему, даже ноги перекинул через соседний табурет. Двое других просто подняли головы и замолчали, словно приценивались.

       Еще двое обитателей камеры, подробно рассмотреть которых в тусклом свете лампочек на потолке, забранных в металлическую сетку, было сложно, лежали на койках второго яруса и в оживленной беседе участия не принимали. Сидельцы ли это со стажем или такие же первоходы, как Максим, понять было невозможно. Один из них вообще дремал, отвернувшись к стене, но с приходом новичка в камеру, открыл глаза, повернулся  и заинтересованно взглянул на вошедшего.  Какое – никакое развлечение.

       Максим чувствовал себя глупо, униженно с матрасом подмышкой, но деваться было некуда. Спасибо, капитан! Шагнув по направлению к столу, спокойно (только бы не запаниковать), ровно поздоровался:
       - Здравствуйте.
       Где-то он читал, что входя в «хату» в первый раз, надо бросить матрас на пол, да подальше от унитаза, который здесь просматривался за матерчатой занавеской в дальнем углу, но не решился. Так и стоял посреди камеры, молча взирая на этот новый для себя мир.
       На приветствие никто не ответил, но от внимания Макса не укрылось, что вихлястый полуголый парень сначала посмотрел на человека с ежиком, получил, по-видимому, негласное одобрение своим действиям, потом  спросил:
       - Ты кто? Обзовись...
       Макс опешил. Как – кто?.. Человек… Хотя это не здесь…
       - Максим меня зовут. Я в первый раз здесь… - и Макс, поворачивая голову, еще раз осмотрел эту юдоль скорби и печали.
       Да, для него действительно юдоль скорби и печали с ее тяготами, сложностями и заботами … А для того же вихлястого может дом родной. Да и для «разукрашенного» тоже… Что говорить еще Максим не знал, и молчал в ожидании дальнейших расспросов.
       - Максим, говоришь? - осклабился полуголый сиделец. – Забей. Ты больше не Максим. Погоняло есть?

       Макс прекрасно знал, что такое погоняло, и знал, что надо срочно что-то сочинить, иначе хозяева «хаты» такое могут придумать… В одном воровском бестселлере он вычитал как новоприбывший на зону арестант просил у тюрьмы «кликуху»: «Тюрьма роднуха – дай кликуху», - орал он на весь тюремный двор, пока его вели в карантинный барак. Какой-то шутник из окошка многоэтажного корпуса так же на весь двор, чтобы все услышали, прокричал: «Обзовись – скротум». Скорее всего, мало кто из зэков знал, что такое скротум, но слово не воробей – сам напросился. Скротум это ни много  ни мало, как  мошонка по латыни. Не иначе как сиделец, давший кличку, был человеком с юмором и медицинским образованием, а отчаянный арестант уже ничего не мог изменить. Вряд ли его судьба в воровском мире с такой кличкой сложилась так, как тому хотелось.

       - Доктором на воле звали, - немного смущенно ответил Максим.
       - Доктором? – удивленно, и в то же время радостно, уточнил расспросчик. - Так ты что – врач что ли?
       - Да вроде того, - понимая, что называть свою профессию все равно придется, Максим старался максимально отсрочить это.
       Не участвующий в разговоре мужчина с ежиком тоже чуть заинтересованно глянул на Макса:
       - Что значит – вроде?.. Объяснись, - бросил он сквозь зубы.
       - Патологоанатом я…
       - Патологоанатом?.. – чуть не присвистнул молодой собеседник. - Это что… трупы, что ли потрошишь?
       - Ну, да… Вскрываю… - Макс замолчал.
       Пожилой, сидящий рядом с «ежиком», оставался совершенно безучастным. Для него эта новость была никакой, словно он все знал заранее - продолжал прихлебывать чаек и смотрел куда-то сквозь Макса. А вот его сосед заинтересовался, даже заулыбался и легонько ткнул того локтем в бок:
       - Слышь, Сиплый, коллега твой нарисовался. Хотя нет, ты больше по живым… - и тут же примирительно поднял обе руки вверх, заметив недовольный взгляд пожилого, но глаза его продолжали смеяться. - За что попал, Доктор?
       Похоже хозяин камеры принял погоняло Максима. Врать смысла здесь не имело, это Максим знал.

       - Да считают, что я полицейского убил… Инспектора ДПС… И пистолет его забрал… - голос Макса мрачнел, возвращая его к событиям сегодняшнего дня.
       В камере практически сразу стало тихо. Пожилой арестант в пиджаке поднял глаза на Максима и с немалым интересом уставился на того. Лежащие на койках мужики перестали скрипеть металлическими пружинами, и, казалось, замерли.
       - Гонишь? – с придыханием спросил молодой, крайне изумленный услышанным.
       Вот этот вот сопливый первоход замочил мента? И ствол у того забрал? Мир перевернулся…
       - Не убивал я его, - настырно заявил Макс. - Это они так считают.
       Пожилой с «ежиком» переглянулись.
       - Рассказывай… - действительно сипловатым голосом впервые произнес пожилой.
       Пришлось все рассказывать без утайки – как за «Таврией» погнался, как его инспектор тормознул, как права забрал, как у того кровь носом пошла, ну и все остальное, вплоть до отпечатков крови на обрезке трубы. Про свою роль во всем этом Максим благоразумно промолчал. Незадолго до окончания исповеди новичка дверь в камеру после скрипа ключа открылась:
       - Синев, на выход, - прокричал конвойный, и молодой, набросив на себя весьма симпатичную спортивную куртку с логотипом «Адидас», отправился с ним, всем видом показывая, как ему не охота уходить от такого интересного сюжета.

       - Ладно… - нейтрально произнес мужчина с «ежиком» после рассказа Максима, - разберемся. Занимай свободную шконку… или хочешь - чайку пивни.
Максим от чая отказался, не забыв поблагодарить непривычным для себя словом «благодарствую», так как знал – «спасибо» в камере говорить не принято.


       Минут через пятнадцать, когда Макс уже лежал на койке на втором ярусе, в двери вновь послышался скрежет ключа. Удивительно, с каким спокойствием открывалась и закрывалась массивная дверь, и с каким пронзительным скрипом открывал ее маленький ключик. Все как в жизни у людей. Большой человек молча работает, делает большие дела, а мелкий человечишка, которого и человеком-то назвать сложно, визгливо возвещает всему миру, что он де делает самую тяжелую работу, которую так же и работой назвать сложно.

       В камеру хищно улыбаясь, ввалился Синий. Максим, полежав и спокойно поразмыслив, что его ждет, теперь нисколько не сомневался, что именно о нем упомянул капитан, отправляя Макса сюда. Зачем он понадобился ему? Да и сержант, передавая конвойному пожелания оперативника, упомянул Синего, которого надо доставить «минут через десять». Синев – это же готовый «Синий».
       Только взглянув на его довольно улыбающуюся рожу и короткие взгляды бросаемые исподтишка в сторону Максима, он понял, зачем того вызывал вежливый капитан – сейчас этот нелюдь и капитанский прихвостень будет Макса ломать. Он примерно догадывался как, но нисколько не запереживал. Он вспомнил о своей «мере защиты».

       Синий опять разделся, демонстрируя свои весьма скудные «шедевры» нательной росписи, подошел к койке Максима и уставился на него. Макс никак не отреагировал, что немного смутило доморощенного артиста. Он-то хотел дать представление, в котором Максу отводилась роль бычка на веревочке, а ему роль такого правильного тореадора, но что-то пошло не так. Тем не менее, он должен был отработать этот спектакль для капитана, что делал уже не раз, и за что пользовался определенными преференциями, о которых другим зэкам знать было совсем не обязательно.
       - Братва, - стараясь привлечь внимание всех обитателей чуть не в голос заговорил Синев, - а казачок-то у нас засланный, - вспомнил он босоногое детство и неувядаемый фильм про «неуловимых».
       Своего он добился. Все насторожились. Даже Сиплый, самый флегматичный из всех, и тот прервал свое полоскание над раковиной, и повернулся к новоявленному Юрию Деточкину, борцу за справедливость. Выдержав паузу, убедившись, что все его внимательно слушают, Синий продолжил.
       - Доктор-то наш действительно не убивец. Не соврал… Никакого мента он не мочил, и шпалер его не забирал, - загадочно помолчал и выдал самое главное. - Он мохнатый сейф подломить пытался, да промашка вышла… Схомутали целочника, - с каким-то торжеством вещал он. - А, Доктор, чего молчишь?.. Вякни что-нибудь в свое оправдание.
       Максим как лежал с закинутыми за голову руками, молча уставившись в потолок, так и продолжал лежать, совершенно не собираясь оправдываться, что немного смутило Синего. 
       Он-то думал, что тот начнет вилять, врать, униженно оправдываться, трястись от страха, чем позабавит скучающих сидельцев, но опять что-то пошло не так. За Макса неожиданно вступился «ежик», который как хозяин в «хате» с одной стороны не мог допустить беспредела, необоснованного обвинения, а с другой ему самому было не в кайф – он что же, просмотрел практически    «опущенного»? Здесь хоть и не тюрьма и не зона, но порядок все равно должен быть.
       - Синий, за базар отвечаешь? – негромко, но достаточно емко спросил он.
       Синий сначала смутился – он-то знал, что за гнилой базар действительно спросят, когда все выясниться, но это если выяснится, а ментовской капитан был сейчас и здесь, рядом. Он уже завтра спросит. А братва когда еще…Да, может его уже в СИЗО переведут, а может и совсем отпустят. Капитан же намекал… А там, глядишь, и забудется все…

       - Мага, - с непритворной обидой в голосе заявил он, - за что купил… Птичка одна в коридоре начирикала…
       - А эта птичка случайно не с капитанскими погонами? – внезапно и в то же время спокойно, как бы даже лениво спросил Макс.
       Синий буквально застыл на месте, никак не ожидая такого. Он привык, что первоходы никогда не выступают, всегда заискивают, оправдываются, а этот… слишком борзый. Ничего… Сейчас рога пообломаем…
       - Ты, фраер, мне, честному вору,  предъяву кидаешь, что я с ментами якшаюсь? – не дождавшись реакции Максима, сорвавшимся, чуть не девичьим голосом завизжал он. - Ответку держать будешь. Сейчас прямо…
 
       Макс опять запаниковал, хотя внешне старался этого не показывать. А если все его способности фикция? Тогда остается только одно – драться. Причем драться жестоко. Ответку держать надо, иначе тебе конец…
       Конечно, пай – мальчиком Максим не был. В детстве дрался, как и все пацаны. Правда, последний раз в восьмом классе, тоже из-за оскорбления, какого – он уже и не помнил. А вот Саню Воробья, с кем дрался, помнил хорошо. Помнил и как они после разборок вдвоем на огороде за сараем выпили бутылку портвейна три семерки, которую откуда-то притащил Воробей. Пили по очереди из горла, а закусывали огурцом с грядки. Больше он ничего не помнил. Проснулся на следующее утро уже дома под укоризненным взглядом матери, которая как ни странно особо и не ругалась, вот только вздыхала.

       Уже ни смотрящий, ни другие сидельцы в разборки не впрягались. Это не на воле, здесь каждый сам за себя. Тем более, что предъявы были серьезными. Один, честный вор, утверждал, что первоход всех обманул и заказал себе серьезную статью, чтобы не быть опущенным за попытку изнасилования. Другой, первоход, обвинял честного вора в сотрудничестве с ментами, что уж совсем ни в какие ворота не лезло. Да за такое хоть какой ты честный опустят махом, даже пикнуть не успеешь. Но если соврал… живым тебе не быть. Блатные такого не прощают.


       Синий, успевший отсидеть пятерик за разбой, прошел хорошую школу выживания в свою первую ходку. Там били хитро, били подло, били  несколько на одного, и он этому научился – хитрости и подлости в драке. После зэковской «школы» он сознательно примкнул к блатным, но не стал «мужиком», как большинство первоходов.
       Доктор явно не спортсмен – разрядник и Синий рассчитывал расправиться с ним быстро. Хотя – нет, он решил не просто побить его, а побить жестко, больно и бить долго, чтобы знал, сявка, на кого можно пасть открывать.
       Подспудно, не признаваясь даже самому себе,  Синий боялся, боялся, что этот фраер ляпнет еще что-нибудь, что очень заинтересует Магу или Сиплого, и из-за этого просто зверел. Но прыгать на койку на второй ярус или стягивать этого лоха за ноги было как-то стремно и он все не решался.
       Максим мрачно и пристально смотрел на раскрасневшегося, вспотевшего уркагана и очень спокойно спросил:
       - Что, Синий, бздишь?.. - имея в виду, скорее всего, нерешительность и боязливость урки.
       Как оказалось - нет.

       Синий вдруг действительно издал неприличный звук, да что там – бзднул так, что слышно было, наверное, в коридоре. Ясно, что он сам этого не ожидал, поэтому даже напугался.  Испортить воздух в камере было «западло». За это тоже могли спросить.
       - Синий, - брезгливо  и в тоже время злобно заговорил Мага, - а ты рамсы случайно не попутал?.. Твое счастье, что мы не за столом… - Помолчал и уже немного веселей спросил, - А может ты и правда Доктора бздишь?
       - Братва… братва… - озираясь, растерянно полуприсел оконфузившийся Синий, повернулся к столу и зачастил, - мой косяк, признаю… Сам не ожидал… Падлой буду… Не понимаю как случилось… Век воли не видать…
       Потом, посчитав, что в его проколе виноват ни кто иной, как этот фраер сегодняшний, повернулся опять к койке Максима и ринулся к ней. Он готов был разорвать его, задушить, растоптать, чтобы как-то оправдаться в глазах братвы, и обязательно сделал бы это, если бы опять громко не «пустил шептуна». Он просто замер от неожиданности, понимая, что второй раз это уже перебор, это, скорее всего, конец его воровской карьеры.

       Максим легко спрыгнул с койки, посмотрел прямо в глаза беспокойно озирающемуся врагу:
       - Не о том думаешь, Синий. О здоровье думать надо.
       Синий от неожиданности замер. Сидельцы тоже с недоумением уставились на Макса, а тот продолжил, как о само собой разумеющимся:
       - У тебя же сейчас язва в желудке лопнет… Я врач, патанатом, если не забыл. Я тебя насквозь вижу, - в сардонической улыбке он раздвинул губы,  потом вдруг сделал строгое и серьезное лицо. - Хана тебе приходит, Синий… Будешь  в морге лежать действительно синий и холодный.
       Он демонстративно посмотрел на часы, которые не забрали при шмоне перед посадкой в ИВС и через секунду Синий негромко охнул, что-то промычал, прижал руки к животу и буквально рухнул на колени.
       - Сука… сука… сука… - монотонно, словно жалуясь на свою судьбу,  повторял он, склоняясь все ниже и ниже, все сильнее и сильнее прижимая живот к коленям, и даже не пытаясь встать или присесть.
       Ему было больно, очень больно, примерно так же, как после того ножевого ранения в живот во время первой ходки. Любые попытки движения только усиливали эту резкую, кинжальную боль в животе, Синий побледнел, на лбу появились крупные капли пота, на глазах показались слезы, что совсем уж не вязалось с прикидом крутого сидельца, которым он всегда себя считал. Не в силах бороться с болью он, наконец, поднял полные страдания глаза и умоляюще посмотрел на Макса:
       - Врача позови, - почти прохрипел он.

       Все сокамерники в полном безмолвии смотрели на Макса и Синего, не понимая что происходит. Спертый воздух камеры насыщенный после упражнений Синего сероводородом, казалось, теперь был еще пропитан недоумением и страхом. Буквально только что рвущийся в драку крепкий молодой парень, считавшийся явным фаворитом в предстоящих разборках, униженно стоял на коленях перед тем, кого он хотел уничтожить и просил о помощи.  Не заметить этого было невозможно.
       Максим спокойно стоял над корчившимся от болей зэком и молчал. Он убедился в своих способностях и о том что сделал нисколько не жалел. Это совсем не то, что было с инспектором. Совсем не то…