Пашка

Часть первая. Инопланетянин?

    Пашкина мама была Королевой красоты. Она выступала в конкурсе и должна была победить, если бы не родился Пашка. У нее тогда крылья подрезали, и она пошла работать в детский кружок, чтобы учить детей танцевать. Детей, которые хотели учиться у мамы, было много, и мама все вечера проводила в кружке, где её никто не ценил. Пашкин папа был летчиком-героем и почти что погиб в Африке, спасая пассажиров. Он так и не вылечился до конца, поэтому африканские врачи не разрешили ему возвратиться домой. И он остался в Африке и стал обучать африканских пилотов летать на африканских самолетах. Пашка гордился папой и мамой; но ему было жаль, что он так редко видит маму, а папу – вообще никогда. Однажды он попросил бабушку показать ему папину фотографию. Но бабушка сказала, что он нашел время – спрашивать; когда ей надо срочно чистить картошку. Чтобы бабушка не плакала, Пашка вырезал из журнала фотографию красивого летчика и хранил её в тайном месте, представляя, что это – его папа. У Пашкиной бабушки было красивое и умное  лицо. Дома она надевала белый спортивный костюм, а на работу ходила с высокой прической и губами в ярко-красной помаде. Но мама говорила, что бабушка - очень старая. Она жалела её и все время просила, чтобы та бросила работу в своем возрасте. Работа у бабушки была очень нервная. Она работала Опытным секретарем у Руководителя. Без неё он пропал бы, потому что ни одна из нынешних фифочек ей в подметки не годилась.
     Пашка ходил в детский сад, но совсем недолго. Он был самым некрасивым на свете – худеньким, узкоплечим и большеголовым. Поэтому Пашка стеснялся других, красивых детей. Они не полюбили его, а поскольку были слишком маленькими, чтобы притворяться, друзей у него так и не появилось. Но тут ему повезло: от редкой неизученной болезни белки его глаз потемнели и приобрели сероватый цвет, в темноте совершенно сливавшийся с цветом радужки. Мама купила Пашке красивые очки с затемненными стеклами, на тугой резинке, плотно прижимающей их к голове, потому, что у Пашки были очень маленькие уши, и никакая другая оправа на них не держалась. Пашка очень понравился себе в этих очках, ему даже показалось, что теперь ребята в группе могли бы его полюбить. Но полоса везения на этом не закончилась. Случилось так, что Руководитель  бабушки сошел с ума и взял на её место одну из «фифочек». И Пашка больше не пошел в садик; он ждал вместе с бабушкой, что Руководитель приползет к ней на коленях, когда поймет. Но тот все не приползал, и Пашка спросил, может, он вообще не приползет, а бабушка останется дома навсегда? Бабушка ничего не ответила, потому что ей надо было гладить занавески.
     Его мама вскоре улетела в отпуск, потому, что у нее закончились силы. Её очень долго не было. Пашка ничего не спрашивал у бабушки, но чувствовал, что дело плохо. Он садился вечером напротив и смотрел в прекрасное бабушкино лицо немигающим взглядом несчастного зверька. Наконец от мамы пришло письмо с фотографией. Там она стояла рядом с незнакомым бритоголовым мужчиной. Мужчина улыбался, зажав в зубах сигарету, а своими темными очками был сильно похож на Пашку. – Кто это? Мой папа? - спросил Пашка, со страхом и надеждой.  – Нет. Твоя мама встретила Другого Человека, - объяснила бабушка, -  И теперь будет жить с ним.  - А как же я? – спросил Пашка. А ты будешь жить со мной, - сказала бабушка и ушла на кухню лепить пельмени.
       Со школой  было сложнее: уйти оттуда можно было только через десять лет. Первые годы его вообще не замечали; а когда заметили, он получил вялую кличку – Чудище. Однажды он неправильно смешал реактивы на уроке химии и спалил себе часть волос, после чего волосы у него росли медленно и неохотно. Ветрянкой Пашка жестоко  переболел очень поздно, в тринадцать лет. Сыпь накрыла его целиком, так что и зеленкой он был вымазан с ног до головы. Тут его организм показал себя во всей красе: остатки зеленки категорически отказались смываться  с его кожи. Не то это была какая-то особо ядовитая партия зеленки; не то сказался предыдущий случай на уроке химии. С тех пор его бледное тело приобрело заметный зеленоватый оттенок.  К девятому классу он сильно вытянулся, особенно – шея и руки. Он даже перестал ненавидеть зеркала и иногда глядел на себя, мельком, на ходу. Но вскоре его свалила очередная непонятная болезнь. Он поправился, но стал ещё худее, щеки ввалились, скулы выступили вперед,  волосы исчезли навсегда. К привычным, уже, очкам добавилась серая трикотажная шапочка, которую Пашка носил, не снимая. Бабушка отчаялась и уже устала возить его по врачам, когда случилось настоящее чудо: Пашку признали годным к военной службе и забрали в армию. Через полгода он заснул, стоя на посту и сильно обморозился. После изолятора даже опытным армейским врачам не удалось доказать факт симуляции: Пашка напрочь отморозил себе мизинцы на руках и ногах и половину носа. Дружно плюнув с досады, доктора его комиссовали.
     Дальше жизнь Пашки протекала спокойно. Он закончил  училище  и устроился работать электриком в маленькую фирму. Пашка давно понял, что даже сильные электрические разряды, почему-то не причиняют ему ни малейшего вреда. Работа ему нравилась, так как он приходил туда только по вызову и у него было много свободного времени непонятно на что. Друзей у него никогда не было - его по-прежнему недолюбливали. Это объяснялось, отчасти,  тем, что его организм не переносил алкоголя. В последний год, однако, в Пашкиной однотонной жизни появился приятель - охранник, работающий в одной с ним конторе, по имени  Клим. Клим был мужчиной без особых примет, умеренно пьющий, а главное – не пытающийся сделать из Пашки собутыльника. Пашка иногда задерживался после работы, чтоб посидеть с ним, помолчать вдвоем, выпить крепкого чая с сушками – любимой закуской Клима. И вот этот самый Клим как-то сказал просто и уверенно: «А я знаю, кто ты, Пашка. Ты, Пашка – инопланетянин».
    Вернувшись вечером домой, Пашка, вспомнив Клима, засмеялся. "Инопланетянин" - надо же… Выйдя из душа, он направился в спальню мимо большого зеркала. Посмотрел на себя и замер…. На какую-то секунду в зеркале возникло существо с зеленоватой кожей, с большими узкими глазами без зрачков, длиннющей шеей, крошечным носом, треугольным подбородком и несуразно большим лбом без признака волос. Его длинные четырехпалые руки почти доходили до колен, на ногах тоже было по четыре пальца. Пашка тряхнул головой - существо медленно растаяло в воздухе.

                Часть вторая. Мать его.

        « Ты сказала ему, что его отец – Вахтанг Кикабидзе?!» От возмущения Юлька орала тонким пронзительным голосом; чего, обычно, тщательно избегала. В общении с людьми она старалась использовать низкие бархатные нотки, потому что это придавало ей неповторимый шарм. И загадку, которая в женщине должна быть. «Ты что – не понимаешь, - тем не менее, продолжала визжать она, - что твой внук смотрит телевизор и однажды он увидит своего «отца». Что ты ТОГДА будешь ему врать?!». Вера Петровна молчала, склонив голову набок, и смотрела на дочь с легким сожалением ученого, получившего ожидаемо отрицательный результат. «С чего ты это взяла? – наконец, спросила она, - он сам тебе сказал или - как?» «Или – как! У него в ящике с игрушками двойное дно. И под картонкой спрятано фото этого вашего древнего секс-символа. И подпись: па-па!!!». «Ясно…. - протянула Вера Петровна, - я просто сказала Пашке, что его отец – летчик» - «А на фига? – с новой силой заверещала Юлька, - могла бы ничего не говорить. Или сказать, что он давно умер. Опыт у тебя есть». «Дура», - тихо сказала Вера Петровна и вышла из комнаты, не оставив за Юлькой последнего слова.

                Пять лет назад

      Ну, и за что ей ЭТО? Вкалывала, как проклятая, целый год; конкурс на носу, а она – здрасте вам, на черт-те каком месяце беременности. Все пошло коту под хвост, все. Клянчить у матери деньги на модельную школу -  лучшему врагу не пожелаешь. Конечно, Юлька – не дура, к разговору подготовилась. И когда мать снова начала: «не хочешь учиться – ищи работу»; посмотрела на неё снисходительно и сказала: «Может, у Бога другие планы на мой счет?» Тут мать вспомнила про пирог, сказала: «подожди….» - и умчалась на кухню. Видимо, чтобы взять паузу и подумать над ее словами. Вернулась повеселевшая, сразу спросила: «И какие же у него на тебя планы?» Тут Юлька и рассказала про школу. Особо не унижалась, но слезу пустила.  Короче, мать сдалась. Школа была крутая:  уроки танцев, уроки макияжа, медитации и прочее. После окончания Юлька получила настоящий диплом и право на участие в самом тупом в  мире конкурсе красоты: ДК какого-то завода на окраине, плешивый занавес и пыльные  тряпичные цветы. Как будто неважно, что красивая женщина – это бриллиант и ему требуется оправа. Жюри там было такое же, как занавес. Четыре одинаковых толстых мужика в разных костюмах – спонсоры конкурса. Носатый упырь - звезда местного балета: на тонкой шее -  бабский платок с бахромой. Директорша этого самого ДК - рыжая змея, извивающаяся вокруг «спонсоров». И, конечно, председатель жюри – типичная Баба Яга. Серьги размером с булыжник и янтарные бусы в цвет зубов. Мрак и ужас. Юлька вытерпела все это достойно. Вот уж точно: кто нас не убивает, тот делает сильнее.
      И вдруг, как гром с ясного неба – эта беременность вероломная; без никаких признаков - до последнего. Врачиха сказала: «Женщина, случается и такое…. Теперь-то  признаки, слава Богу, есть». Смотрела на Юльку, как на голубого таракана. А ведь она всего-навсего спросила, сможет ли поехать через месяц на конкурс красоты. Областной, между прочим. Юлька сидела на скамейке в сквере, глотая слезы. И где искать эту сволочь, которая ещё не знает, что может стать отцом? Слезы прорвали плотину и потекли по щекам. Встречались с ним всего два раза. Он сказал, что опасность забеременеть от него – одна миллиардная процента. Даже, вроде, объяснил – почему. Развесила уши, словно под гипнозом. Парень как парень, ничего особенного. Одет, как полный придурок. Очки только брендовые. И часы. Юлька запомнила их  лучше, чем лицо. Дурацкие шмотки,  дебильная челка до плеча и небритая физиономия. Выпендрежник. Консультант и эксперт. Ага, как же….
      О том, как об этом сообщать матери, даже думать не хочется. Потому что скажет: никакого аборта! У нее же принципы. Сама, со своими принципами,  родила Юльку неизвестно как. Матери тогда уже было, страшно сказать – тридцать лет; значит, в этом году исполнится …. сорок девять!? Мрак и ужас. Ужас и мрак. Вот так и проходит жизнь (круто - надо запомнить для интеллектуального конкурса).  Черт, не будет уже никакого конкурса…. Юлька глянула на свое отражение в витрине, уныло осмотрелась…. Какой толк от ее красоты, если она скоро закончится? Получается, что для ничего она придумала себе шикарный псевдоним – Кристина Граф. Ведь впереди только пеленки, бутылочки, бессонные ночи и изуродованная фигура. Её новый псевдоним – Кристина Памперс…. Юлька хихикнула, хлюпнула носом и вытерла его  бумажным платком, который ей всучила медсестра. Платок был тематический – в пупсиках и мячиках. Юлька глянула на него с ненавистью. За что мне это, - снова внутренне заныла она. Невыносимо. Номер его мобильника сказочно исчез из её телефона, да и сам чертов хипстер как сквозь землю провалился. Познакомились, когда она подрабатывала стюардессой на местных авиалиниях. Тоже мне – работа мечты! Те же официантки, только в самолете. Юлька и сама не собиралась там долго оставаться. С её внешностью найти хорошую работу – раз плюнуть.
      Мать отнеслась к ее беременности неожиданно спокойно. Помолчала недолго, спросила: отец….? Юлька, конечно, перестаралась, когда описывала его матери. Получился Киану Ривз, который улетел, но обещал вернуться. Только и сказать, что связалась непонятно с чем – гордость не позволяла. Ладно, никакого аборта. Рожай - прокормлю. Одно условие: три года сидишь с ребенком. Три года!!? Ну, ладно, посмотрим. Сделала вид, что смирилась.

               
                ***

      Утюг, хроника событий. Чертов утюг сгорел утром. Пашка возник рядом с любимой бабушкой, в глазах – щенячья преданность и немой вопрос. Ничего страшного, Пашенька, вечером дядя Коля (сосед с восьмого этажа, их с Пашкой общий друг, тоже - больной на всю голову) починит. Нет, бабушка, он  сегодня не сможет, только – послезавтра (Откуда знает? Откуда ОН ЗНАЕТ ТАКОЕ, чего не знает никто, включая самого дядю Колю? Не спрашивайте, пока я не взбесилась. Между прочим, еще ни разу не ошибся). Итак: бабушка ушла в магазин, Пашка - к себе, я  села медитировать, специально, чтоб мать увидела. Я её как бы ни сразу замечу, когда вернется. Ага,  размечталась. Приходит из магазина, выкладывает продукты, на медитирующую меня – ноль внимания, сразу заходит к Пашке. Боже мой! Кошмар! Юлия, … твою мать!!!! Никогда от нее такого не слышала. Сердце – из груди, вбегаю следом…. Вот тут должна зазвучать музыка из «Звездных войн»: там-там-та-там… На детском пластиковом  столике стоит разобранный (!)  и включенный в сеть (!!!) утюг. Там же – бабушкина коробка с инструментами. Он чинил утюг, включив его в розетку. Четырехлетний, блин, ребенок! Кто виноват? Кто – никакая не мать?
       Кажется, в древности это называлось «P.S.» Так вот вам они, P и S.: Когда дядя Коля, ровно послезавтра вернулся из рейса и пришел чинить утюг, то сказал: видать, когда пацан в утюг влез,  с утюгом случилось что-то хорошее, случайно что-то сомкнулось, и он отремонтировался сам. Лично я в эту сказку не верю. Пашка чертов утюг починил, просто не успел замести следы преступления. Наверное, он технический вундеркинд или еще что. Мать говорит, что у меня паранойя на почве безделья. Я погуглила эту её паранойю. Так вот вам еще одна: я уверена, что Пашка знает английский язык, которому его никто специально не обучал. Надо быть слепоглухой, чтоб не заметить. И еще – бабушка в счастливое самоизлечение утюга тоже не поверила, сразу швырнула взглядом в Пашку. Тот ее взгляд встретил и, похоже, послал ей успокоительный ответ. Как же они бесят - оба! Сил моих нет.
        И какой он, при всем этом, тихий. Не то, что другие дети. С одной стороны это даже удобно. Может целый день сидеть в углу, перебирать игрушки. Не кричит, не носится, как угорелый, не капризничает. Даже если болеет, то лежит молча и смотрит в стенку. И бабушка рядом с ним сидит и тоже молча смотрит в стенку. Та ещё парочка. В детском саду, похоже,  не приживется. Еще эта ерунда с глазами. Видит хорошо, но выглядят глаза просто ужасно. Не могу на него смотреть, купила очки. Мать сначала возмутилась, а потом увидела, как он радуется и замолчала. Она вообще последнее время странная. Надо сто раз звать, чтоб услышала. Может, это из-за ее начальничка? По Юлькиным сведениям, он собрался жениться. На молодой девице.
       Ну, вот…. Мать уволилась. Хорошо то, что Пашка будет с бабушкой. Плохо – что она ждет, когда её работодатель одумается, у него откроются глаза и…. па-пам! Сектор приз: «Вернись, я не могу без тебя. Я выгнал свою грудастую и ногастую помощницу с двумя высшими образованиями!» Тоска…. Возьму отпуск, пока мать не против. Полечу в Турцию. Там сейчас совсем дешево. А дешево – это именно то, что мне нужно. 

                Часть 3. Вера.

Вера ненавидела конфликты. Слово «нет» она могла использовать разве что в контексте: «Нет, вы меня неправильно поняли, я с вами абсолютно согласна». В детстве она с отвращением ела  ненавистную кашу и не дружила с плохими девочками. Второе ей давалось легко, так как она не дружила ни с кем. Дух бунтарства, придающий обаяние этому возрасту, был ей совершенно чужд. С годами ничего не изменилось. Она не любила красный цвет, от громкой музыки у нее болела голова, а словосочетание «решить проблему» вызывало легкую дурноту. Веру раздражали даже собственные вьющиеся волосы, и она затягивала их туго, до звона в ушах. Её прически были подобны блестящему шару, дополненному, в виде компромисса, тугими косичками или парикмахерскими сооружениями разной степени сложности. В одежде её преобладали белые блузки с джинсами – летом и белые свитера с черными брюками – зимой, как вызывающие наименьшее количество вопросов. Так она и шла по своей тропе: прямая спина, высоко поднятая гладкая головка; устремленный вперед «греческий» нос, прохладные серые глаза. В зависимости от культурного уровня, встречные мужчины считывали это либо как: «Ах, оставьте меня….», либо как: «Даже не думай, урод». Вера старательно закрывала свои прекрасные глаза на проблемы, поэтому часто попадала в жизненные капканы или врезалась лбом в жизненные столбы.
       После школы, осуществив заветную мечту родителей, она поступила в юридический институт и проучилась там пять тоскливых лет. Она еще не успела распробовать вкус свободы, а на пути уже возник давний друг семьи, который предложил ей работу в своей фирме. Здесь, отгородившись от враждебного мира бумажными баррикадами, Вера чувствовала себя в относительной безопасности; так что предложение руки и сердца застало её врасплох.  Немолодой солидный человек, перед которым трепетали не только собственные сотрудники, но и деловые партнеры; стоял перед ней на одном колене, протянув коробочку с кольцом, и спрашивал незнакомым голосом: «Ты выйдешь за меня?». «Какой ужас», - подумала Вера, и ответила: «Да, дядя Саша….». Даже на секунду она не могла себе вообразить, что можно обидеть старого, во всех смыслах, друга своего отца.
    ….Продолжая игнорировать темную сторону жизни, несколько лет она ждала, что её неспособность забеременеть как-то рассосется сама собой. Например, поездка к морю разбудит в ней дремлющие детородные силы. Например -  волшебное лекарство …. Например - поездка в модный монастырь…. Физических причин бесплодия у Веры, как будто, не было. Зато была причина психологическая, о которой никто не знал. Причина по имени «Вовчик»
      Вовчик, как ласково называл его отец, омерзительный толстый мальчишка, был сыном ее нынешнего мужа от первого, студенческого, брака. Злая судьба свела с ним Верочку ещё в детстве, на родительской даче, куда он приехал вместе с отцом. Вовчик безошибочно учуял в Вере идеальную жертву. Он сразу понял, что «овца» не только не сможет ему противостоять, но и не донесет на него взрослым. Мучая ее общепринятыми у детей-садистов способами, Вовчик, к тому же, регулярно изобретал свои собственные. Это был личный детский ад маленькой Верочки. К счастью, мать Вовчика не приветствовала его поездки с бывшим мужем, и через два года эти встречи сошли на нет.
     Вновь на горизонте Вовчик возник, когда она уже два года была законной женой его отца. По холлу навстречу Вере двигался мужчина - молодая лощеная  версия её мужа. Новый Вовчик, давно живущий вдали от родины, безупречно выглядел и был  подчеркнуто вежлив. В его глазах читалась искренняя тихая радость: «Верунчик, рад тебя видеть…. Жаль, что спешу. Зашел только, чтоб поздравить…. Ну, желаю, так сказать, счастья молодым», - он чмокнул воздух радом с её ухом и удалился. Однако, как потом оказалось, Вовчик остался в душе все тем же мелким мерзавцем, а его радость была радостью хищника при виде жертвы. Изменились только его методы.
    Веру в конторе не любили. Заняв место, на которое претендовали несколько девиц - ветеранов фирмы, Вера вдобавок умудрилась за короткое время женить на себе шефа. По неписаным законам коллектива, за это полагалась виртуальная смертная казнь. И вот, в эту унавоженную завистью и ненавистью почву, Вовчик внес свой капитал. Вера представления не имела, что он о ней рассказывал, однако по конторе ползли мерзкие слухи, дополненные богатой фантазией офисных бездельников. К счастью, муж ни о чем не догадывался. В его присутствии Вовчик изображал любящего старшего брата. Легко обнимал Веру за плечи, невинно целовал в лакированную макушку. «Они отлично ладят. Вот что значит – детская дружба», - не уставал повторять наивный отец.
       Неудивительно, что у Веры при словах «ребенок» и «муж», перед глазами вставало либо лицо маленького садиста, либо – взрослого негодяя. Предположение, что ребенок может стать копией Вовчика, стало навязчивым кошмаром. Вера мечтала о ребенке, одновременно мечтая его не иметь. Из состояния неустойчивого равновесия её вышибла неожиданная перспектива развода. Печальные результаты очередного обследования совпали со слухами о любовнице мужа, которая, если верить источнику, не только существовала в природе, но и ждала ребенка. Закрыть глаза на эту проблему Вере не удалось.
      И вот, за полгода до развода, окончательно решившись на усыновление, она «запрыгнула в последний вагон». Дальше мечта об этом грозила навсегда остаться мечтой одинокой женщины. К её счастью, почти уже бывший муж отнесся с пониманием к её планам, и вскоре Вера стала счастливой матерью годовалой девочки. Удочерив Юльку, Вера бросила на алтарь нового божества все, что имела в прошлой жизни. Её переезд из города, где она родилась и прожила тридцать лет, напоминал паническое  бегство. Но сама Вера была уверена: впереди её ждет новая жизнь, полная, наконец-то, счастья и радости.
      Будто в насмешку, её обожаемая приемная дочь с раннего детства была на редкость унылым ребенком. Она словно уже родилась несчастной, словно помнила какую-то свою предыдущую горькую жизнь, и поэтому от новой жизни не ждала ничего хорошего. Её словно собрали на скорую руку из дешевого конструктора, куда входил пучок тоненьких косточек, неровные светлые волосы, большой рот с вечно опущенными вниз уголками и наполненные слезами глаза. Плакала Юлька часто, самозабвенно, без особого повода. Покрасневшие глаза, распухший мокрый нос, торчащие прозрачные уши, чуть прикрытые короткими непослушными волосами – именно такой она запомнилась тем, кто знал её в детстве. Сама же Вера смотрела на Юльку сквозь волшебные линзы материнской любви. Когда та пошла в первый класс, в её бесцветных волосах красовались самые роскошные банты, а на тонких ногах сверкали нездешним лаком нарядные туфельки. Училась Юлька с удовольствием. Однако приятельница, сказавшая как-то: «Ну, видишь: зато она у тебя - умненькая», была навсегда вычеркнута из списка знакомых.   
       «Вот в кого ты такая?» - слова, которые  хотя бы раз в жизни говорила любая мать своей дочери. Существует два вида этого вопроса: скромно-кокетливый и благородно-возмущенный. Первый подразумевает, что все таланты дочери – прямая заслуга матери. Второй означает: в недостатках  любимого дитятки виноваты неизвестные непутевые предки, а никак ни действующая мать, состоящая из одних достоинств. Вера такого вопроса не могла себе позволить даже в мыслях.
    В пятнадцать лет Юлька на голову переросла всех ровесников, а за летние каникулы, легко перемахнув барьер переходного возраста, из «дылды» и «вышки» превратилась в первую красавицу. Не выдержав этого бремени, она уверовала в собственную красоту и свихнулась на идее модельной карьеры. Любимая дочь только чудом не бросила школу, а книги заменила глянцевыми журналами и такими же сайтами в интернете. Все это странным образом повлияло на неокрепшую личность. Презрев законы природы, умный гадкий утенок превратился в прекрасного глупого лебедя. Однажды Вера, не выдержав, сказала: «Когда я смотрю на тебя, мне кажется, что я вижу останки рухнувшей цивилизации. Куда ты дела свой мозг?!» Ответом стала долгая истерика со слезами.
     Вера стояла над рыдающей дочерью, не зная, как ее успокоить.  Юлька плакала навзрыд, ткнувшись носом в розовую диванную подушку, и даже забыв принять красивую позу, за чем в последнее время тщательно следила. Из рваного, тоже розового, носка торчал большой палец с неровно нанесенным лаком, дополненным кривыми мелкими цветочками. Этот несчастный палец стал последней каплей. Верино сердце дрогнуло, заскулило, и она принесла в жертву беспредельной своей материнской любви еще одну: собственный здравый смысл. Поэтому, когда Юлька, которая ни на одной работе не задерживалась больше месяца, заговорила о школе для моделей, она сдалась без боя, моментально придумав себе оправдание. Все в мире меняется: когда-то девицы, ставшие актрисами, были позором семьи; танго считалось неприличным танцем, а романы – легкомысленным чтением. Не исключено, что в скором будущем профессия модели станет одной из самых уважаемых в обществе. И лучшим из них будут присуждать премию Нобеля - за гениальное дефиле на подиуме или талантливое позирование перед камерой.
       Однако все Юлькины планы перечеркнула беременность. Вера, неожиданно для себя самой, испытала иррациональный приступ счастья, чем немного озадачила Юльку. Та еще старательно рассказывала ей сказку про отца ребенка (жутко умный, жутко красивый, работает в каком-то жутко секретном месте), а Вера уже была по уши влюблена в будущего внука. Она слушала дочь невнимательно, закрывая, по своему обыкновению, глаза на белые пятна в ее рассказе.

                Часть 4. Внук.

         Кому-то повезло родиться с абсолютным музыкальным слухом, кому-то - с идеальным чувством ритма. Вера родилась с абсолютным чувством справедливости. Она считала себя человеком объективным и тихо этим гордилась. В её голове хранился длинный список личных, честно признанных, недостатков. Скрепя сердце, она готова была признать и небольшие недостатки дочери. Для своего новорожденного внука Вера тоже не собиралась делать исключений, но… он оказался невероятным, удивительным младенцем! Красиво спал, красиво сучил ножками, восхитительно сосал пустышку; мелодично «агукал», пуская при этом, идеальные пузыри. К тому же, был ослепительно красив: его необычайно высокий лобик анонсировал могучий ум, шелковистые тонкие  волосы указывали на тонкость натуры, великоватый для младенца нос предполагал тонкое, художественное чутьё. Любой эпитет казался Вере Петровне чересчур пресным, когда речь заходила о Пашке. Луч этого сияния упал и на дочь: Вера легко согласилась, что из Юльки  получилась неплохая мать. Только один раз дочь взбунтовалась (Я с ума скоро сойду! Живу, как на каком-то чертовом необитаемом айсберге!) Но Вера, пребывающая в состоянии легкой эйфории, великодушно подарила ей пару свободных вечеров в неделю, и не возражала, когда Юльке предложили работу в детском клубе. Дочь (она же – мать Совершенства) временно успокоилась.
       Звезда по имени «Пашенька» имела одно крохотное пятно: ненависть к лекарствам. За свое право - выплюнуть любую таблетку на максимально дальнее расстояние - он боролся с упорством  олимпийского чемпиона; и, к удивлению взрослых – победил. Казалось, все проявления болезней маленький Пашка подавляет силой воли. Высокая температура спадала, мучительный кашель прекращался, опухшее горло принимало здоровый вид. После этого внук несколько дней валялся в кровати, листая книжки с картинками и запивая их теплым молоком. Врачи разводили руками: «...хорошая наследственность… мощный иммунитет…»
     Первое потрясение, которое испытала Вера Петровна, было такой силы, что все остальные она пережила почти спокойно. Тогда у Пашки так сильно заболело горло, что он не мог говорить. Юлька позвонила в истерике: «Температура! Купи лекарство. И заставь выпить! Меня он не слушается». По дороге домой Вера Петровна заскочила в аптеку.
   Пашка полулежал в кровати, уставившись в стенку напротив. Вот тут-то она, впервые  услышала тихий, но отчетливый голос, прозвучавший, у нее в голове: «Не надо». Голос был детским, но не Пашкиным (Пашка легко картавил, а некоторые буквы путал). Вера, которая в это время обдумывала, как влить в Пашку хотя бы ложку проклятого сиропа (в кашу? в чай? в молоко?) вздрогнула, и её непонимающий взгляд наткнулся на встречный взгляд внука. Голос возник снова: «Не надо. Лекарство не надо. Никуда», а сам Пашка утвердительно кивнул вспотевшей головой, не сводя глаз с бабушкиного лица.
     Конечно, Вера пыталась притвориться, что ничего особенного не произошло. Однако в интернет залезла. Из всего, что Вера там прочла, она поняла: есть целых две вероятности. Первая – телепатии не существует и вторая: телепатия существует. Первую версию защищала авторитетная, но малочисленная армия ученых («телепатия не доказана экспериментально»). На стороне второй щетинилось копьями войско шарлатанов: экстрасенсов, колдунов, шаманов и просто рядовых сумасшедших. Да, и само слово «телепатия» не вполне, подходило для их с Пашкой случая. Это был скорее режим бессловесного общения, который включался и выключался Пашкой, когда он в этом нуждался. Чаще всего это происходило после болезни, когда он, уже совершенно здоровый, днями лежал в кроватке, словно соблюдая какой-то ритуал.
    Вскоре даже Юлька начала подозревать, что Пашка «откуда-то знает английский язык». Естественно, Вера Петровна не стала рассказывать дочери, что Пашка «откуда-то знает» не только английский язык. Он легко разобрался с инструкцией к швейной машинке, открыв в ней первую попавшуюся страницу, с иероглифами. Он даже не стал искать русский или хотя бы английский перевод. То есть, он «откуда-то» знает, скорее всего, китайский язык. Объяснить это себе было бы нелегко, если б не  богатый опыт. Вера решила: то, что лично она не может найти объяснения происходящему, еще не означает, что такого объяснения не существует. Если же его нет ни у кого – наука просто недостаточно шагнула вперед. Ведь когда-то простая электрическая лампа… Ну, вы меня понимаете? Таким образом, все Пашкины странности укладывались в простое определение: временно необъяснимые наукой явления.
    Под это гениальное определение, подходил любой новый случай. Например, история с замком. Ключ от подъезда застрял в замке, хоть плачь. Они вернулись из парка, руки заняты, за край куртки уцепился Пашка: вывалявшийся в снегу, замерзший, но страшно довольный. Замок все не поддавался. Внезапно снизу протянулась Пашкина рука в варежке, покрытой катышками снега. Он положил ее на железную дверь под замком; дверь жалобно хрюкнула и замок открылся. Пашка же, убрав руку с двери, как ни в чем не бывало, пялился на снегиря. И опять было трудно поверить, что случилось нечто необычное; перед ней стоял крохотный мальчик, с раскрасневшейся мордашкой и безмятежным взглядом. Казалось, он и сам не осознаёт, что произошло, а замок был открыт другим, Вторым Пашкой, спрятавшимся у него за спиной. Сам же внук понятия не имеет, почему открылась дверь, почему внезапно включился сломавшийся неделю назад, пустой, холодильник. Почему у всех машин на их пути поочередно начала верещать сигнализация – до самого дома. Автомобильное безумие прекратилось, едва они вошли в подъезд. И знакомый взгляд: «Что случилось, бабушка?» А ведь к тому времени уже был случай с утюгом. И с цветочным горшком, который начал падать ей на голову – и, покачнувшись, вернулся на шкаф.
    А потом наступил «День грузовика». Только после него Вера окончательно призналась себе: и прежде в их жизни было что-то похожее. Пашка мог сказать: «Бабушка, не надо сегодня брать зонтик»» или «Во вторую квартиру скоро возьмут щенка». Он безошибочно определял, где Юлька бросила свои ключи, и куда она засунула телефон. «Собачье чутьё»,  - радовалась Юлька. А Вера Петровна, по своему обычаю, только улыбалась и пожимала плечами. До случая с грузовиком.
     Юлька в тот день собралась за хлебом. Она уже направлялась к двери, когда из своей комнаты пулей вылетел Пашка с криком: «Мама! Мне надо показать!» Юлька попыталась его уговорить: «Я недолго… Покажи бабушке… Ты же хочешь булочку… », но Пашка буквально за ногу тащил ее к себе в комнату. Юлька едва не упала, расхохоталась, сняла туфли, бросила на стул сумку….  Они уселись на пол и ожесточенно, как обычно, начали спорить над пазлом: «Этот, нет, не этот. Здесь нет синего пятнышка!» Не прошло и пары минут, как под окном раздался грохот. Большой грузовик, потерявший управление, снес один из столбов автобусной остановки и врезался в дверь булочной. «Может быть, Пашка спас меня, - сказала потом Юлька, - как будто почувствовал». Только он не почувствовал, он знал. Точнее, это Второй Пашка знал, что грузовик врежется в дверь пекарни, что соседи купят щенка, что тяжелый горшок с цветком свалится со шкафа, а Юлька вернется вечером на час позже. Тот Пашка всегда знал, что произойдет сегодня, завтра, или черт знает – когда. Вера не стала искать помощи в интернете, так как знала, что там найдет. Человек либо может предсказывать будущее, либо – не может.
               
                Часть 5. Приемы.

      Сегодня это был пожилой неухоженный мужик: мешковатое пальто «в елочку», обильные рыжие усы, на голове - кепка цвета грязного снега. Суетился вокруг старой девятки, фальшиво насвистывал, заглядывал под капот. Вера Петровна научилась «их» распознавать сразу. Пожилая женщина, маскирующаяся под древнюю старушку. Сухое хищное личико, шаль на плечах и Очки. Тяжелые, зеркальные, в пожелтевшей перламутровой оправе. Появлялась на детской площадке, стоило им с Пашкой выйти из дому. Две ничем не примечательных девицы, которые попадались слишком часто: во дворе, в парке, в магазине игрушек и даже – в цирке. Неделю назад рядом с подъездом болтался парень в растянутом свитере, с торчащими, словно рудименты крыльев, лопатками. То, что Вера приняла издали за небритость, оказалось искусно выполненной татуировкой: змея, ползущая по подбородку от одного уха к другому. У сегодняшнего мужика с рыжими усами из кармана замызганного пальто торчала белоснежная «свадебная» перчатка. Перчатка эта притягивала взгляд, поддерживая стойкое состояние тревоги. 
     Вера Петровна давно поняла – эта демонстративная слежка, если она ей не мерещится, напрямую связана с Пашкой. Следили за ними тогда, когда они были вдвоем. И не только следили. Каждый из этих людей пытался привлечь к себе Пашкино внимание. Старушка дежурно предлагала конфету из бумажного кулька. Пашка мотал головой, непонятно надувался. Одна из девчонок вложила ему в реку воздушный шарик. Пашка, посмотрел ей в лицо, отпрянул, шарик выпустил. Парень со змеёй присел на корточки: как дела, пацаненок? Нынешний дядька, уступая дорогу, скосил бесцветные глаза: хочешь покататься? Маму твою (зыркнул, на Веру) тоже возьмем… Пашка, который, в таких случаях, гордо заявлял: «Это не мама, это – бабушка!», - на удивление, промолчал.   
     Вера Петровна, понимая всю абсурдность своих подозрений, тем не менее, почти перестала спать. По ночам она вскакивала и, словно персонаж из шпионского сериала, прокрадывалась в темноте к окну, выглядывала в щель между шторами. Иногда ей казалось, что она видит огромную тень человека, стоящего у дома напротив, а иногда - что она окончательно сошла с ума. И вот, когда нервы её были уже на пределе, позвонили из поликлиники.
     «Вам повезло - в городе всего три дня принимает известный врач – специалист по глазным болезням. Именно в нашей поликлинике. Он хочет осмотреть именно Пашу», - возбужденно кричала в телефонную трубку девушка-администратор (Да-да, конечно, нам необычайно повезло…) Казалось бы – ничего особенного, но обнаженные нервы Веры подсказали: ВОТ ОНО, НАЧАЛОСЬ.
     В нужное время они стояли у окошка регистратуры. Очередной практикант в тесноватой, мятного цвета, форме болтал с медсестрами. Подбородок его прикрывала, небрежно натянутая, маска. На Верин вопрос ответил, не дослушав: «Вам в кабинет номер тридцать два», махнул костлявой рукой.
    «Номер тридцать два» располагался далеко от других кабинетов, в самом конце лабиринта больничных коридоров. На двери, недавно выкрашенной в неожиданный, нежно-абрикосовый цвет, белела табличка: «Комиссия». В зашторенном тесном кабинете, освещенном светом настольной лампы, сидели два человека. Первый был тщательно наряжен врачом. Белоснежный халат, крупная лобастая голова едва вмещается в шапочку, свинячьи глазки прикрыты круглыми очками. Неопрятного вида рыжие усы вопили: узнай меня! За столом, напротив, сидела медсестра. Пожилая, поджарая. Кивнула, шевельнув треугольной мордочкой, сдвинула тяжелую лампу в глубину стола.
     Доктор встал со стула, простер руки (А вот и Паша, а вот и его бабушка!) Усадил на кушетку, уселся напротив, ласково, «с прищуром», глянул на Пашку. Так вот ты какой, Павел! Много о тебе слышал. Пашка набычился.  Давай-ка, я посмотрю твои глазки… Осмотрел, впрочем, как-то не очень заинтересовано. Ну что, Павел; с глазами у нас все хорошо. Не болят?  Пашка мотнул головой. Мо-ло-дец! – вынул из кармана просторного халата небольшой овальный аппарат, размером с пульт от телевизора, небрежно провел сверху вниз – от пушистой Пашкиной головы до ступней. Цепко глянул на запищавший экран: Просто от-лич-но! Теперь сестра отведет тебя в игровую комнату, а мы поговорим с бабушкой. 
      Вера Петровна дернулась было, но «врач», протянув руку, включил монитор, висящий на стене. Там замерцала фигура Пашки, уныло плетущегося по коридору за «сестрой». Камера проследовала за ними в игровую комнату и застыла так, чтобы Пашка, усевшийся за низкий столик, был хорошо виден. Вера, не сводя глаз с экрана, медленно опустилась на место. «Доктор» снял очки, посмотрел пронзительно. «Я вас узнала, - сказала Вера, - и вашу «сестру». И всех остальных – тоже. Это была довольно странная и глупая слежка»
      «Ошибаетесь, это не слежка…. И наша Организация, - сделал многозначительную паузу, - ничего, как вы выразились, «глупого» не делает», – с этими словами ложный врач решительно снял очки, четким движением стащил с головы белую шапочку, затвердел лицом. Под шапочкой обнаружился короткий седой «ёжик». «Так вот, я – человек, военный и привык объясняться прямо, начистоту. Потому сразу выложу все карты на стол («Карты на стол»? Господи….) Речь пойдет о Государственной тайне», - строго глянул Вере в глаза.  Не встретив понимания, укоризненно качнул головой.
     - «То, что вы сейчас услышите, уважаемая Вера Петровна является секретной информацией и не подлежит разглашению. А теперь слушайте меня ОЧЕНЬ внимательно. Итак: сколько-то лет назад в одном…. Оборонном НИИ была создана группа для изучения нестандартных способностей человека. Результаты разочаровали (нахмурил пегие бровки) Попытки усиления способностей оказались безуспешными. Зато, у некоторых из испытуемых результатом стало что-то вроде…. раздвоения личности. Правда, не у всех, и - совсем небольшое, но…. Понимаете, что это такое? (Вера, насторожившись, кивнула) Вскоре проект был закрыт, как бес-перс-пек-тив-ный. Тем не менее, наблюдение за бывшими его участниками и их потомством велось, хотя и формально. Итак, Паша.
      В первую секунду у Веры потемнело в глазах; во вторую – словно включилось резервное освещение. Мысли заработали с необычайной четкостью: «Значит, так: броситься к нему и схватить за горло… нет… он в десять раз сильнее меня. Лампа!  – вот то, что нужно. Эта лампа, похоже, очень тяжелая. Выдернуть шнур и - с размаху - по голове... А если она СЛИШКОМ тяжелая, и я его убью? Ну, и черт с ним. Жалко, что я  выложила из сумки газовый баллончик... Можно было выиграть время, чтоб правильно нанести удар»
      - «… вам плохо? – прорвался, словно издалека, голос «врача», – … мы не причиним вашему внуку вреда… Хотя бы потому, что он этого не позволит. Мы не пытались, нет… Это всего лишь теория. Но, как говорится, врагу не пожелаю… Даже нам неизвестно, на что он способен (тяжело вздохнул) Так вот: если вы ещё не догадались, Паша – внук участников того самого проекта. Единственный – в третьем поколении. Неожиданный экземпляр»
   (Экземпляр! – Вера судорожно вздохнула воздух, приходя в себя)
     - « В третьем? Второе поколение – это его отец?»
     - «Родители. Отец, и мать. Не-ве-ро-ят-ное стечение обстоятельств»
     - «Юлька? - изумилась Вера, - но она, же, совсем… не такая?»
     - «Такая, не такая»… что вы в этом понимаете, -  на мгновение  пригорюнившись, «врач» вновь встрепенулся, зазвенел голосом, - Главная задача нашей Организации – безопасность народа, в смысле – людей»
     (Народа в смысле – людей - кошмар...)
      - «Да! Безопасность! Людей! Естественно, мы наблюдали и за вашей дочерью, а как только такая опасность возникла, внесли коррективы»
   - «… Вы… Что вы сделали!?»
   - «Внесли коррективы. Сгладили острые углы, убрали опасные психические отклонения. Это не нанесло урона ее базовой личности, наоборот. К нашему сожалению, Паша аб-со-лют-но не поддается корректировке. Целая группа талантливых ученых (многих из которых вы видели) безуспешно пыталась это сделать. Ради вашего же блага»
   - « Корректировка, значит… Паша, значит, не поддается… И когда вы это проделали с Юлькой?»
     - «Мне понятно ваше возмущение, но! Ей было всего четырнадцать лет, а  она УЖЕ начала внушать серьёзные, очень серьёзные опасения. К счастью, мы это вовремя заметили»
     Вера молчала, пытаясь переварить услышанное. Юлька. Лучшая ученица в классе. Значит – наблюдали. «Зато она у вас – умненькая…» Так вот кем была соседка (зовите меня просто – Маруся). Постучалась в день их приезда: Какая прелестная малышка! Как похожа на маму! Заходила «Просто Маруся» часто, каждый раз изобретая новый повод; предлагала посидеть с Юлькой, сбегать в аптеку; постоянно мелькала во дворе, в супермаркете. Несколько раз Вера принимала решение: «отказать ей от дома в грубой форме», но так и не смогла. А когда Вера с Юлькой переехали в новую квартиру, они снова с ней столкнулись (Какое совпадение! У меня в этом доме живут родители! Я так скучаю по Юленьке… Можно, я буду иногда к вам заходить?) Смотрела так жалобно, что Вера не смогла ей отказать.  Корректировщица, мать её!
   - «Маруся? - хмуро уточнила она»
   - «Для вас - да. Маруся - не настоящее ее имя, как вы понимаете. Эта женщина внесла неоценимый, между прочим, вклад… Вот, собственно, почти все, что вы должны знать. На днях, наш НИИ закрывается, и наша группа, э…. удаляется. Паша, к сожалению, остается. Я хотел сказать - он остается под вашим личным контролем. Вот вам телефон (протянул картонную карточку с коротким, написанным от руки, номером) – на самый крайний случай»
  - « На какой?» - уточнила Вера, - какой такой «крайний» случай?»
  - «Случай? Если, к примеру, странности вашего внука кому-нибудь причинят серьезный вред. Он, ведь – необычный ребенок. Его основная личность, как это и должно быть, даже не подозревает о существовании второй (глянул Вере в лицо, хмыкнул) Знаю, вы достаточно умны, чтоб оставить все, как есть… Если повезет, он проживет в счастливом неведении всю свою жизнь. Но будьте осторожны: на его пути может появиться человек, который все изменит. А мы будем слишком далеко, чтобы помочь. Был рад, как говорится, с вами познакомиться. И еще раз убедиться – мы не ошиблись, когда остановили свой выбор именно на вас»
    Вера вскинулась было: «Выбор на мне?!», - но к горлу подступила невыносимая тошнота; лицо «доктора» дрогнуло и потеряло четкие очертания. Она выскочила из кабинета (какая духота…), глубоко вздохнула и, неуверенно, пошла по пустому коридору. Завернув за угол, Вера прислонилась к прохладной стене.
        « Врет! Он все врет! - внезапно озарило ее. Кто эти клоуны на самом деле? Куда «удаляется» эта «группа талантливых ученых»?  Наш разговор - просто плохая пародия непонятно на что. Оборонный НИИ. Карты на стол. Безопасность народа. "Государственная тайна"?!Только я могла в такое поверить. Надо заставить его сказать правду» -  она развернулась на сто восемьдесят градусов и быстро пошла назад. Но, едва свернув в знакомый коридор, поняла: что-то не так. Еще минуту назад – совершенно пустой - коридор оказался заполненным до отказа.  Это были родители с грудными детьми. Младенцы выглядывали из кружевных конвертов, спали на руках матерей или молодых отцов; в глазах пестрило от розовых, голубых, цветастых комбинезонов, распашонок и чепчиков. Воздух казался густым от запаха младенческих тел, влажных волос, молока, талька, детского крема. Шепот, писк, плач. Все это обрушилось на Веру водопадом. Еще ничего не понимая, она протискивалась вперед, к оставленному минуту назад, кабинету, продираясь сквозь возмущенные крики «Какая, к черту, очередь!» Отодвинув плечом последнюю преграду, Вера рванула знакомую оранжевую дверь с табличкой «Комиссия».
     За дверью открылась, показавшаяся Вере огромной, светлая комната со множеством столов. На подоконнике издевательски поблескивала знакомая лампа. В кабинете вели прием сразу несколько врачей. Двое из них осматривали «грудничка», три человека сидели за компьютерами у дальней стены, ещё один разговаривал с матерью младенца. Врачи с удивлением посмотрели на Веру.  – «Извините», - машинально произнесла она и, выбив спиной, дверь кабинета, вывалилась назад, в галдящее, влажное нутро коридора.

                ***

   …. Весна в этом году была стремительной: зима отступила за несколько дней. В тени домов еще не растаял последний снег, а из рыхлой черноты газонов уже лезла молодая трава. Все еще борясь с легкой дурнотой, Вера Петровна шла по дорожке, наискосок пересекающей парк; Пашка семенил следом, восхищенно озираясь по сторонам. «Значит, так: у всего, что произошло, должно быть простое объяснение. То есть, меня загипнотизировали… Сразу же, как я вошла в поликлинику, прямо у входа. Под гипнозом завели в какой-то кабинет. Очнулась я уже снаружи и  ринулась назад, потому что мне внушили, что я провела все это время в тридцать втором кабинете. Это же совершенно очевидно….»
       Они подошли к своей любимой скамейке, напротив фонтана и, не сговариваясь, уселись рядом. Вера глянула на внука. Пашка держал во рту запрещенный, в любое другое время, «Чупа-Чупс». Очки сдвинуты на лоб, глаза зажмурены; лицо, подставленное теплому весеннему солнцу,  выражало абсолютное счастье. Смотреть на это можно было бесконечно.
      Внезапно, Пашка открыл глаза и уставился под ноги. Вера посмотрела туда же. Кусочек газона, на который смотрел Пашка, начал меняться на её глазах. Едва заметные глазу побеги травы, больше похожие на рассыпанный зеленый бисер, стали вытягиваться на глазах. Словно в ускоренной киносъемке, тоненькие травинки, покачиваясь, устремлялись вверх. Вскоре небольшой островок травы уже возвышался над землей на несколько сантиметров. «Видимо, внизу проходит труба с горячей водой», - подумала Вера Петровна. Засунув правую руку в карман, она обнаружила там прямоугольный кусочек картона. Это была желтоватая визитка с написанным от руки, коротким телефонным номером. Трава на газоне продолжала расти.