Глава VI. Лёд тронулся

Увидев заинтересованность дочери, читал теперь каждый раз, когда Лера оставалась с ним у бабушки на ночь. Понял – был не прав, дожидаясь взросления Леры. Всерьёз задумался о том, чтоб набрать рукописный текст на машинке. Но не имел на то времени.
Сегодня была глава про начало Петровского посольства в Европу.

- "Ещё в 1697 году, когда со своим многочисленным посольством в надежде узнать новое к чему стремился будучи пропитан рассказами своих друзей с Кукуя двинулся в сторону Европы, первым делом посетил Ригу.
Являясь русским царём хорошо знал о том, что многие земли были утеряны ещё при Рюриковичах.
Татаро-монгольское иго ослабило Русь. Немецкие и Шведские рыцари воспользовались этим подчинив себе не имевшую государственности, или хотя бы племённого объединения Прибалтику, двинувшись на Русь с запада. Крестоносцы были разбиты Александром Невским, но в 1237 году из остатков Ордена меченосцев образовался Ливонский Орден, ставший главной военной силой на восточном побережье Балтики.
Теперь переселившиеся германцы строили здесь города и церкви, обращая местное население в католичество. Уже к XV-му веку Ливония представляла собой объединение пяти государственных образований – Ливонского ордена, Рижского архиепископства, Дерптского, Эзель-Викского и Курляндского епископств. А так же пять самоуправляемых городов; Рига, Ревель и Нарва, под властью Ливонского ордена.
В глубине  души считал утерянные земли, не только русскими но и тешил себя надеждой при случае вернуть их. Видел в себе силы на это, и некую избранность Богом. Мечтал построить великую империю став в ней императором. Найдя поддержку среди многих превратившихся теперь в единомышленников иноземцев, среди которых был Лефорт решился пуститься в путь на разведку, посмотреть насколько прочно закрепились на этих землях Шведы.

Выехав из Печорского монастыря, через несколько часов перейдя границу с Шведской территорией столкнулся с непониманием со стороны встречавших его нескольких офицеров и гражданских чиновников, присланных рижским генерал-губернатором Эриком Дальбергом. Не получив лошадей и подводы бесплатно, а только в наём вынуждены были добираться до Риги на своих. Тем самым, давая им отдых, на дорогу ушло пять дней. Более того; пропитание и корм для лошадей не были предусмотрены заранее и обо всём приходилось заботиться самостоятельно.
Это сильно рассердило молодого, горячего царя. Не рассчитывал на такую встречу. И даже тот факт, что по лифляндским землям ещё совсем недавно, в 1696-ом году прокатилась сильная волна неурожаев, не успокоил его гнев. Знал; все эти земли кормили Швецию хлебом, являясь её владениями. И, тот факт, что местные жители вынуждены были теперь голодать не в состоянии прокормить самих себя нисколько не был принят им в виде аргумента. Слишком уж надеялся на подобающую ему встречу и был ущемлён таким неуважением к себе, как к царю соседнего государства. Не только память о хорошем, но и обиду запоминал навсегда и прощал лишь при искреннем чистосердечном покаянии.
Накрывшая всю Эстляндию и Лифляндию, последовавшая за голодом эпидемия «чёрной смерти», не только существенно сократила численность населения, но и сильно подняла цены на продукты.
Эрик Дальберг, не зная о точном времени прибытия московского посольства неоднократно высылал на границу возчиков с подводами. Но, всё в пустую. Никак не мог определиться Пётр со временем своего визита, считая, как царя Московии будут ждать, в любой момент.
Лишь только в марте решившись перейти границу Пётр оказался в Лифляндии, как раз именно в то время, когда меньше всего ожидали.
Поняв, в итоге упустили на границе царя, шведские власти успели организовать соответствующую царскому посольству встречу в пригородах Риги. Уже за три версты от города ждали присланные за ним генерал-губернатором кареты. Но скрылся в рядах волонтёров. Так среди них и вошёл в город.
Хоть молодой Пётр не афишировал своего имени, номинально будучи простым урядником Петром Михайловым, подыгрывая ему все встречающие офицеры, несколько бургомистров, и именитые горожане, представители купеческого союза «черноголовых» делали вид, что не понимают истинного звания, при этом отдавая царские почести. Но уже зародившаяся в сердце Петра некая недосказанность заставляла специально выискивать промашки в отношении к нему. Хоть и не назвался официально царём, но искал малейшего повода для подпитки тлеющего костра обиды.
Замечал отсталость всего русского от европейского. Не устраивала стрелецкая форма, воинские звания, что норовил изменить, начав с потешных войск. Но не понимал, не видел, не хотел найти в этих, определённых недостатками преимуществ. Ведь пусть и иным, но своим путём шла страна. И вовсе не имело бы большого значения для любящего Родину царевича то, насколько отлична она от иных государств. Но ощущал в себе чувство неполноценности с детства имея дружбу с немцами с Кукуя. Хотелось быть таким же. И в этом стремлении прежде всего уделял внимание внешнему виду, забывая о внутренней составляющей, покоящейся прежде всего на иной вере. Но не был тогда ещё готов, да и не имел той власти способной повлиять на церковь.
Вдоль дороги был выставлен почётный караул, что не соответствовало торжественности встречи простых дипломатов, коими величало себя царское посольство. С бастионов городской крепости салютовали холостыми залпами 24 орудия. Это смягчило затаённую обиду. Но сердце молодого царя всё ещё сильно билось требуя большей сатисфакции. Будь на его месте кто иной, да пусть даже, и его брат Фёдор, крепко задумался бы о неправомерности стремления к западу, в подражании ему во всём. Но не замечал; именно сейчас, вопреки раздражению укрепляется в тяге к чуждому русской культуре, но такому родному для него иноземному. Сиюминутная вспышка ненависти в результате происходящей в нём борьбы менялась соответствуя известной русской поговорке про любовь. Несправедливая обида оборачивалась ещё большей, уже глубже осмысленной, словно у прожитой не одно десятилетие парой привязанностью. Ранее нерешительный, теперь без переделки уже не видел доставшейся ему страны.
Но как же победить её изнутри, сменить всю складывавшуюся веками структуру, при этом не объявляя войны своему народу? Вот то над чем он думал в эти минуты.
Шествие было направлено через весь город, от Песочных ворот к Карловым, далее в предместье Ластадию, где на берегу Двины за городскими стенами великие и полномочные послы московские были поставлены на мещанских дворах Якова Гака, Юрья Переториуса и Ягана Гилда. Начальные люди и солдаты, дворяне и иные чины в дворах, что попроще.
Вместе с волонтёрами Пётр пришёл в Ластадию, где и поселился в доме Якоба Шуберта.
Будучи потрясён оказанным приёмом, в итоге остался доволен. Но, постепенно, не сразу менялось его мнение о враждебной Московии стране. Хоть и был удивлён масштабностью крепостных валов и стен, не поддавался кажущемуся многим непобедимым их величию.
Всё время, что вынужден был находится по эту сторону Двины не в силах переправится на другой берег из-за позднего ледохода, посвятил своему ознакомлению с первым Европейским городом, что довелось увидеть.
Много впечатлений оставил ему он. К русским относились хорошо, без какого-либо презрения, и даже любопытства. Но, его, как молодого царя исподволь разглядывали, стараясь понять, какая же она эта Московия, если её помазанник Божий может позволить себе такие богатые свиты, при этом оставаясь в стороне, будто не имея к ним никакого отношения.
Заглядывал в лавки, посетил и кафедральный собор. Но, больше всего интересовала крепость, со всеми своими валами, капонирами и рвами. Ещё начиная с потешных войск прежде всего интересовался вооружением, устройством армии, одним словом тем, что имело прямое отношение к войне. С юных лет решил для себя; укрепление военной мощи страны и есть самое главное дело, из которого берут начало все остальные, мелкие вопросы, связанные с развитием. Ибо благополучие видел лишь в расширении, приобретении новых земель, особенно тех, что принадлежали ей прежде. Первым делом хотел избавится от бояр, как ненужного, давно пережитого остатка прошлых времён, к тому же видя в них сопротивление. Ни в чём не доверяя своему окружению, всё же выделял среди него единомышленников.
Рижская цитадель сильно отличалась от всех известных ему, русских. Строительство её началось ещё в 1650 году. За 47 лет была доведена до совершенства, окружённая рвами хорошо защищала город от давнего врага, московитов. И, теперь, являясь их царём, мог перемещаться по её контрэскарпам вместе с Лефортом, делая зарисовки, и замеряя глубину рвов.

- Sluta, jag skjuter! (Стой стрелять буду!) – будто гавкнула собака, по-шведски произнёс, снимая с плеча карабин караульный, охраняющий маленькие ворота в крепостной стене. Тёмно–синей тенью, в контражуре, против солнца отделился от своей будки.
Не успев испугаться застыл на месте, держа только что отнятую у бестолкового помощника верёвку с грузиком, которую тот никак не мог закинуть на середину рва, так, как интересовала наибольшая глубина оного.
Караульный быстрым шагом, чуть ли не бегом направлялся в их строну. Заметив его, присоединились ещё пара солдат в синих Шведских мундирах.
Где-то вдали за ними бежал офицер.
- Avvakta! (Отставить!) – доносилось с его стороны.
С недоумением, словно ища поддержки у Лефорта, посмотрел на того.
Не понимал, что находится в чужой стране. Словно капризный ребёнок считал; все обязаны ему вниманием. Те, самые современные и технически продуманные в ногу с сегодняшним днём, стратегически важные сооружения были для него всего лишь частичкой игры, что начал ещё в юности со своими потешными войсками на Преображенских лугах. Реальность же происходящего не ощущал, да и не хотел, считая себя выше остальных не только ввиду царского титула, но и благодаря кажущемуся присущим только ему одному интереса к созданному иными умами.
- На! – сунул обратно моток не раскрученной верёвки своему помощнику. Двинулся на идущих к нему солдат.
Но, как раз в тот момент, когда шведский офицер обогнав своих солдат выдался на пару шагов вперёд их, его опередил Лефорт. Буквально столкнулись друг с другом на крутом земляном валу.
- Du befinner dig p; defensiva strukturer, vars m;tningar likst;lls med spionageaktiviteter. (Вы находитесь на территории оборонительных сооружений, замеры которых приравниваются со шпионской деятельностью), - несмотря на частое от бега дыхание, как можно спокойнее произнёс шведский офицер. Понимал; за спиной господина, с которым общается сейчас стоит никто иной, как сам царь московский, но, зная его инкогнитость во время посещения города, старался сделать всё, чтоб не говорить напрямую с ним.
К тому же кафтан, что был надет на царе, в попытке замаскироваться под Рижского матроса, вызывал в нём некое необъяснимое раздражение.
Лефорт отчасти понял сказанное. Но, плохо зная шведский, медленно, тщательно подбирая слова, ответил на немецком;
- Wenn wir etwas Unzul;ssiges tun, dann entschuldige ich mich. (Если мы делаем, что-то недозволенное, то прошу прощения), - показалось; офицер понимает его.
- Jag ber dig att l;mna de defensiva strukturernas territorium, annars kan det orsaka obehagliga konsekvenser. F;rklara detta f;r din egen... (Прошу вас покинуть территорию оборонительных сооружений, иначе это может вызвать неприятные последствия. Разъясните это своему…)  - и тут офицер замялся, неосознанно прикоснувшись в попытке поправить к своим явно требующим тщательного ухода усикам.
- Jag lovar dig att ha en konversation med Pyotr Mikhailov, s; att denna h;ndelse inte kommer att h;nda igen. (Обещаю вам провести беседу с Петром Михайловым, дабы впредь не повторилось данного инцидента.), - по-немецки ответил Лефорт.
Пару лет назад пристрастившись ещё в Кукуе, попыхивал своей матросской, с тонким длинным мундштуком трубкой Пётр, бросив нахальный взгляд из-за плеча Лефорта. Встретились глазами. Поймав на себе хоть и возмущённый, но уже спокойный офицерский, не отводил своего.
Не ожидая ответа исподволь разглядывал царя, и теперь уже словно загипнотизированный не отводил своего. В сочетании с грубым кафтаном тоненькими, совсем ещё юношескими, словно карикатура выглядели рядом с густыми, будто продолжение мундира офицерскими усами, усики молодого царя.
Кольнула незабытая обида, что ощутил ещё так недавно на границе. Именно с неё и началось это путешествие, и, как понял сейчас, никогда не найдёт себе союзников среди Европейцев. Как бы не приближал к себе представителей многих национальностей, населяющих её земли, всегда будет воевать с ними.
Худой, с небольшой головой, неимоверно длинный с маленькими кистями рук и детскими ступнями, да ещё и попыхивающий дымом будто выдернутая из костра мокрая головешка, напоминал шведскому офицеру неудачно сделанную марионетку для кукольного театра начинающим кукольником. Не принято было в Риге курить трубки. И, только гости из далёких стран могли себе позволить такое, и то, вдали от посторонних глаз, в углу портовых кабачков, но никогда на улицах города.
Свита, состоящая из целого войска благодаря её количеству не напрягала. Считал; находится не в простом путешествии, а посему может позволить себе некоторые слабости, кои так важны вдали от дома. Одевался, маскируясь под местных моряков всё же не из-за желания слиться с толпой. Понимал; это невозможно. Скорее наоборот, привлекал к себе тем самым ещё большее внимание со стороны местных жителей, интересующихся диковинным для них царём. Да и могли ли они увидеть, когда-либо в жизни, какого-нибудь другого царя?
Вынужден был взять с собой в дорогу и многих детей московских бояр. Будто заложники находились с ним в пути, смиряя желание своих родственников устроить переворот в кремле во время его отсутствия. Ненавидел кремль, да и саму Москву, что с детства казалась ему восточным городом, стремился же к западу. Эту любовь вложил в него отец, что ввёл в обращение среди знати иноземную одежду. Начав с кафтанов, слегка изменил внешний облик сократив длину бород. 
Но, будучи заложена с детства, с возрастом любовь к Европейскому возросла велико.

Лёд тронулся на пасху. Гулко порепавшись длинными трещинами, выбрасывая фонтанчики снега, разделился сначала на огромные участки. Затем стал колоться на меньшие, уносимый течением в сторону моря. Дождавшись, когда со страшным рёвом превращающееся в месиво ещё недавно такое прочное, позволяющее без риска переправляться по нему на другой берег покрытие унесётся водами Двины многочисленное посольство начало готовиться к дальнейшему пути.
Но та обида, что хоть и была частично скрашена уже перед самыми городскими стенами царственным приёмом, не исчезнув бесследно всё же была усугублена инцидентом на крепостных контрэскарпах. Знал, злопамятен. Но, никогда не старался победить в себе этот грех, от всей души считая его присущим царственной особе. Наоборот, гордился им, ибо видел в нём энергию победителя. Кто, как человек ненавидящий, к тому же обличённый властью не способен на многое, что не подвластно простым смертным?
Столбовский мир, заключённый 27 марта 1617 года в деревне Столбово его дедом Михаилом Фёдоровичем и королём Швеции Густавом II Адольфом при посредничестве английского короля Якова I положивший конец опустошительной для московской казны войне, давно раздражал своей несправедливостью по отношение к его Родине, что так горячо хотел изменить, не понимая её и не принимая такой, какой была.
Для этого и пустился в сей долгий и тяжёлый несмотря на хорошую финансовую поддержку путь. Что впереди ждало его ещё до конца не понимал, но одно было уже хорошо известно молодому царю – только в войне сможет найти себе славу, чего бы та не стоила для его страны.