Два соображения по поводу истории России

По поводу истории государства российского – два соображения

       (1.) Точка отсчёта – начало XVIII века, эпоха Петра Первого; далее вплоть до убийства Николая Второго и его семьи. – Значит, что у нас получается? Поначалу “высших должностных лиц” империи, “помазанников Божиих” (и их наследников) лишали жизни представители исключительно аристократии. Это были заговоры, созревавшие внутри аристократии, направленные против её же, аристократии, высшего представителя. Термин “заговор” употребляем именно в таком значении. Народовольцы, казнившие, как они заявляли, Александра Второго, никакие не заговорщики; выражаясь современным языком, они “террористы” – или же “революционеры”, “борцы за счастье народное”, кому как нравится. А вот декабристы под определение “заговорщики” вполне подходят. 

       Пётр Первый (уж куда выше?!) и царевич Алексей (смертный приговор вынесен в 1718 г.). Иоанн (Иван) VI Антонович (годы царствования 1740–1741) – убит 16 июля 1764 г. стражниками Шлиссельбургской крепости при попытке его освобождения из заточения подпоручиком Мировичем; с высочайшей степенью вероятности, по приказу с самых высоких этажей государственной власти (откуда же ещё?). Пётр III (1761–1762) – убийцы братья Орловы: “Матушка, (Екатерина Вторая) пощади и помилуй, дурак наш вздумал драться, мы его порешили…”.

       Павел Первый (1796–1801) – Убийцами были Николай Зубов, князь Яшвиль, Татаринов и Скарятин, а распорядителем – генерал Беннигсен (родом из древней баронской фамилии); фигурой, державшей в руках все нити заговора – граф фон дер Пален.
   
       Александр Первый (1801–1825) – здесь большой соблазн так представить дело. Если принять ту версию, что Александр в ноябре 1825 года инсценировал свою смерть в Таганроге, а сам под именем сибирского старца Фёдора Кузьмича совершал свой духовно-религиозный подвиг ещё в течение почти 40 лет (старец умер в 1864 г.), то получается, что император Александр совершил своеобразный акт самоубийства. Налицо своего рода заговор. Император – душа заговора, а сам заговор – против главного же заговорщика!
То есть, подчёркиваем особо, самодержец выступает в роли “вдохновителя” и даже исполнителя собственного смертоубийства. – Это мы, конечно, “подтягиваем” неочевидные, недоказанные факты под нашу “концепцию”, но тем не менее.

       Николай Первый (1825–1855) – Вновь, без малейшей паузы, приходится отдать дань “теории заговора”. – Кончина монарха, даже самая естественная с виду, всегда вызывает массу кривотолков и слухов. Поговаривали, будто бы Николай Павлович, не снеся позора Крымской войны, принял яд. – Если вдруг так, то вновь получается некий “заговор”, организованный высшим лицом империи против себя же самого.

       Однако с середины XIX века происходит своеобразная “демократизация” феномена российского цареубийства. (Уж не отражение ли это – искажённое, извращённое – общей демократизации русской общественной и политической жизни? – Да, это, скорее всего, первые отдалённые раскаты того глобального процесса “смены элит”, что окончательно завершился в ходе двух революций 1917 г. и Гражданской войны 1918–1921 гг. Так “новая элита”, шедшая на смену “старой”, заявляла о своих правах на власть в “допарламентскую эпоху”). Аристократия, высшая аристократия отходит на задний план, вообще исчезает со сцены. Государя, самодержца, верховного правителя избирает в качестве мишени некая внешняя по отношению к аристократии сила. Совершать покушения на убийство, террористические акты в отношении монарших особ, в том числе и удачные – это теперь прерогатива выходцев из “третьего сословия”, интеллигентствующих “разночинцев”; были, конечно, среди бомбистов-революционеров и мелкие / средние аристократы, но деклассированные, безоговорочно порвавшие со своей социальной группой, с головой ушедшие “в революцию”. – Декабристы тоже были “как бы” революционерами, но жизнь при этом вели вполне аристократическую, следовательно, “заговорщики”.   

       Начало положил Дмитрий Каракозов, 4 апреля 1866 г. стрелявший в императора Александра Второго во время его прогулки в Летнем саду Петербурга. Согласно “Википедии”, “из мелкопоместных дворян”; если и “аристократия”, то с большой натяжкой; по образу жизни – “профессиональный революционер / бомж”.

       Император Александр Второй – убит 1 марта 1881 г. членами организации “Народная воля”; их “классовый состав” см. выше. – Конспирологическую версию, согласно которой существовали тайные связи и контакты между членами императорского дома и исполкомом “Народной воли”, равно как и координация их действий, оставляем за скобками. Неверифицируемо, по крайней мере, в рамках скромного поста.

       Наконец, Николай Второй – Екатеринбургский расстрел в ночь с 16-го на 17-ое июля* 1918 г., убийство царской семьи по постановлению Уральского областного совета рабочих, крестьянских и солдатских депутатов (состав центральной и региональных российских “элит” к этому времени уже коренным образом поменялся). Непосредственный руководитель расстрела – Я. М. Юровский (“из большой рабочей еврейской семьи”).

       * Кстати, вот ещё какая-то “зловещая магия” цифр и дат: Иоанн (Иван) VI Антонович (1740–1741) – убит 16 июля 1764 г. Пётр III – умерщвлён 17 июля 1762 г. Павел Первый – 11 марта 1801 г. Александр Второй – 1 марта 1881 г. Старый и новый стили произвольно смешаны. 

       Ещё обратим внимание и на такую характерную черту “нового революционного времени”. Непосредственно расстрелу царской семьи предшествовало постановление Совета, то есть органа, наделённого из Центра определёнными властными полномочиями – как видим, огромными, чрезвычайными. Говорить о какой-либо законности нелепо, но имела место хоть какая-то формальная процедура. Наличествует официальный документ, где русским языком, чёрным по белому… При всём желании усмотреть в этом какой-либо “заговор” ну никак невозможно. В прежнюю, императорскую эпоху представить подобное немыслимо. Существовали либо устные договорённости, отдавались устные распоряжения, либо, что ещё более вероятно, верноподданный – будущий исполнитель чутко улавливал сокровенное желание высочайшего лица-заказчика и соответствующим образом действовал.

       Поминая “новое время и новые нравы”, надо, наверное, ещё сказать, что до планки “революционной законности”, установленной “французскими товарищами”, наши цареубийцы не возвысились. Всё свершилось без суда и следствия, только на основании наспех принятого постановление. А вот во Франции конца XVIII века, оплодотворённой идеями Просвещения, была соблюдена хотя бы видимость законности. Сперва состоялся суд, скорый и предельно несправедливый, с нарушением всех мыслимых юридических норм, однако его приговор был облечён в форму официального решения Национального Конвента, причём голосование членов Конвента по вопросу смертной казни было открытым и поимённым, и только потом Людовик XVI был отправлен на эшафот. Хотя сути происходящего – беззаконной расправы над невиновным – это, конечно, отменить не могло. С супругой Людовика XVI-го, Марией Антуанеттой, история в точности повторилась. 

       Как видим, прежние заговорщики всячески старались сохранить свои имена в тайне, вершители же царских судеб Нового времени, наоборот, стремились к совершенной публичности. Должно быть, такая круговая порука куда сильнее, чем клятвы на крови.

       Прежние правители в Бога, судя по всему, не очень-то верили, но хоть какую-то богобоязненность и осторожность, наверное, имели. А эти, из “новых”, все сплошь безбожники, “матерьялисты”, вольтерьянцы. Ни суда потомков, ни тем паче Божьего – ничего не боялись; опьянённые, одуревшие от свалившейся на них власти, от открывшейся вдруг возможности творить всё, что им вздумается, решившие, что теперь они выше любых законов – и божеских и человеческих, признававшие лишь одни законы – “революционного времени” и “революционной целесообразности”, они, должно быть, и не смущались подобной ерундой, нелепыми суевериями и предрассудками. – Ой, да что это с нами? Судить и осуждать, вот так вот, нахрапом, самодовольно и, вполне возможно, несправедливо, зато безопасно, с высоты сегодняшнего дня людей, живших совсем в иную эпоху, ничем и никак не могущих тебе ответить – грешно это всё и откровенно неэтично… Первой части текста – конец. 

       (2.) Всем, конечно же, хорошо знакома шутливая периодичность, свойственная советской и новейшей российской истории и строго следующая принципу сменяемости вождей по внешнему критерию: Лысый / С редким волосяным покровом ; VS. ; Наделённый богатой шевелюрой: Ленин – Сталин – Хрущёв – Брежнев – Горбачёв – Ельцин – Путин.

       Даже весьма поверхностное знакомство с имперским периодом российской истории (начало XVIII века, эпоха Петра Первого – Екатеринбургский расстрел 16.07–17.07 1918 г.) позволяет вывести несколько иную закономерность. А именно: Самодержцы в полном смысле этого слова ; VS. ; Верховные правители, являющиеся таковыми с известными / с большими оговорками, или же, коротко, “Сильные ; VS. ; Слабые”; в расширенном варианте – (А) “Сильный, державный” (из официального гимна Российской Империи), царственный, величавый, “страшный” /(Б) “Вот это царь так царь!”; “С головы до ног царь!” ; VS. ; “Какой же это царь?!”; “А царь-то ненастоящий!”

       Что имеется в виду? Интуитивно во многом ясно. “Сильный тип” – монарх, коему свойственны такие качества, как величавость и, естественно, харизма; монарх как носитель идеи божественного происхождения власти; самодержец как существо едва ли человеческой природы, миссия которому поручена самим Господом Богом; как орудие и инструмент в руках самого Провидения; как устроитель божественных замыслов; как властитель, не испытывающий ни малейших сомнений в своём праве на верховную власть (и, соответственно, никем этого права не оспариваемого), в праве единолично вершить судьбы огромной страны и её многомиллионного народа; бестрепетно подвергающий самым суровым карам всякого, дерзнувшего посягнуть на его корону (либо выглядящего таковым);*
       * Ср., как поступил Николай Второй с декабристами и реакцию Александра Первого на сообщение о готовящемся заговоре тех же декабристов: “Не мне подобает их карать…”.
      
       … как носитель твёрдого, стального, несгибаемого характера и той самой Machtwille, der Wille zur Macht (Ницше), воли к власти, сокрушающей все преграды, утверждающей себя в грандиозных деяниях или хотя бы замыслах; колоссальной воли, единственно способной удержать в подчинении и от низвержения в хаос гигантскую страну с её непредсказуемым народом; монарх, вызывающий у подданных либо благоговейный трепет, либо парализующий страх, мистический ужас; государь и человек, внутри себя законченно целостный и завершённый в своих взглядах на мир и в понимании своего предназначения; как верховный правитель, обуреваемый всепоглощающим желанием властвовать, и, если позволено так сказать, вовек не притупляющимся вкусом к власти, стремлением испытывать наслаждение от самого процесса власти, отправления монарших функций. – Продолжать можно ещё долго; лучше подведём черту.

       Противоположный тип монарха. Все перечисленные выше качества и признаки берутся с противоположным знаком. Основной момент – неуверенность в себе, в своих силах и в своём праве властвовать. Это главное. Нерешительность, недостаток воли, целеустремлённости, цельности и твёрдости характера. 

       Постоянное или периодически возникающее желание сложить с себя корону и удалиться от всех государственных дел, вести жизнь частного человека; окружив себя наиболее близкими и дорогими людьми, уединиться в некоем тихом, идиллическом, пасторальном месте. 

       Заключительный, пожалуй, штрих. “Сильный” монарх – его личная и государственная воля сконцентрирована внутри него самого – как следствие, его одиночество. Например, у Ю. Тынянова в “Подпоручике Киже” Павел Первый, оказавшийся фактически в вакууме, государственном и человеческом, предчувствуя смертельную угрозу, лихорадочно ищет, на кого можно было бы опереться, и призывает к себе мнимого, фантомного Киже, к тому времени возведённому уже в чин генерала. Сильнейшая метафора либо какой-то иной, но, безусловно, художественно весьма выразительный приём, донельзя усиливающий мотив совершенного одиночества и обречённости императора.

       “Слабый” – воля вынесена вовне, персонализируется в виде лица, имеющего большое / огромное / решающее влияние на монарха. Условное отсутствие одиночества; есть некое лицо, / некие лица, на которые монарх может опереться, найти в них поддержку и видимость понимания. Александр Первый – это всевозможные мистики, визионеры, вдохновенные кудесники (Аракчеев не подходит; был, действительно, его верным, преданным слугой, при этом самостоятельности в политических вопросах не проявлял). Александр Второй – морганатическая жена княжна Юрьевская-Долгорукая и её окружение. Александр Третий – Победоносцев (обстоятельство, грозящее обрушить всю нашу “концепцию”; влияние этого “серого кардинала” империи, “верховного жреца египетского, хранителя священного огня” (Б. Акунин), “колдуна” (Г. Чулков) на Александра III было определяющим). Николай Второй – супруга Александра Фёдоровна, её окружение и Распутин.

       Опять слишком много слов! (Сказывается долгий опыт работы с иностранцами, преподавания им великоросского наречия. Всё приходилось разжёвывать, растолковывать элементарные вещи с точки зрения обычного носителя языка). Довольно! – Говоря коротко и условно, “сильный” – он же “Орёл”. И тогда, соответственно, у кого этих качеств не обнаруживается либо они присутствуют в недостаточной мере, – “Не орёл”. Ещё можно сказать (опять словесный поток!) “Монарх, корона на голове которого столь естественна и органична, и шапка Мономаха ему отнюдь не тяжела – напротив, сладостна и желанна” ; VS. ; “Монарх, который так и не научился носить корону” (слова современников об Александре Втором). 

       Теперь наконец, вооружившись этим простыми и ясными критериями, мы легко определим, кто к какой категории относится.   

       Пётр Первый, он же Великий (годы царствования 1689–1725) – этим всё сказано. Вдаваться в выяснение того, было ли его правление для страны великим благом или же страшным злом мы, разумеется, не будем – и познаний не хватает, да и занятие это, прямо скажем, сродни изобретению вечного двигателя, как, впрочем, и многие другие споры на исторические темы; КПД у всех примерно одинаков.

       Ряд последующих не столь значимых и интересных фигур пропускаем и переходим сразу ко второй половине XVIII века.
   
       Государыня-матушка благоверная императрица Екатерина Вторая (годы царствования 1762–1796), она же Великая – тут тоже никаких сомнений быть не должно. – Понятное дело, возражений может быть сколько угодно, однако сложившаяся у нас схема диктует свои правила и ограничения; “нарратив” должен быть подан в едином ключе.   

       Павел Первый (1796–1801) – при внешней тщедушности был непоколебимо убеждён в своей богоизбранности, свято верил, что назначен самим Провидением водворить в стране строгий порядок, искоренить “революционную заразу”, утвердить в общественной жизни романтические идеалы в духе “высокого рыцарства”; властью своей упивался, более всего боялся её, памятуя о судьбе отца, Петра III, потерять, а вместе с нею и жизнь и т.д. В общем, относим его безусловно к первому типу правителей.

       А начиная с Павла Первого наблюдается уже явственное чередование “сильных” и “слабых” лидеров.

       Александр Первый (1801–1825) – “властитель слабый (sic!) и лукавый…” (А. С. Пушкин); “коронованный Гамлет” (А. И. Герцен), то есть правитель и человек, раздираемый мучительными противоречиями, постоянно испытывающий “мильон терзаний”, предающийся бесконечным нравственным и духовным сомнениям. На протяжении всего своего царствования явно тяготился монаршими обязанностями; сокровенной мечтой было, сбросив с себя неподъёмную тяжесть короны, уединиться с любящей подругой жизни в маленьком домике где-нибудь на берегу Рейна, полагая своё “счастье в обществе друзей и в изучении природы”. По словам Александры Фёдоровны, жены Николая Второго, говоря однажды о своём отречении, уверял: “Как я буду радоваться, когда я увижу вас (Николая и его супругу) проезжающими мимо меня (в день коронации), и я, затерянный в толпе, буду кричать вам ура”. Характерен и отзыв о нём Наполеона: “Наряду с его крупными умственными качествами и умением пленять окружающих есть в нём нечто такое, что я затрудняюсь определить. Это – что-то неуловимое (un je ne sais quoi), и я могу объяснить его, лишь сказав, что во всём и всегда ему чего-то не хватает”.   

       Николай Первый (1825–1855) – согласно давно сложившемуся мнению, тиран, деспот, диктатор, одним своим появлением, одним взглядом вызывавший у подданных приступы оцепенения, внушавший им мистический ужас – но, вне всякого сомнения, носитель мощной харизмы и идеи абсолютной монаршей власти, суровой государственности, основанной на жестоком полицейском порядке. Однозначно “сильный”, однако его царствование явно было не во благо России, хотя, возможно, он искренне его желал.   

       Александр Второй (1855–1881) – несмотря на то, что в период его правления был осуществлён целый ряд грандиозных, судьбоносных реформ (отмена крепостного права, судебная и земская реформы, введение всеобщей воинской повинности вместо прежней рекрутчины и т.д.) и всё это, безусловно, по его инициативе, по его настоянию, его своеобразной энергией и настойчивостью, личность императора вызывала у современников не вызывала у многих современников восторженных, уважительных, благоговейных, тем более, боязливых чувств, подобающих “сильному” монарху. “Во время Турецкой кампании, утомлённый и болезнями, и нравственными потрясениями, Александр Николаевич похудел, осунулся, сгорбился, и свидетели его тогдашней жизни все в один голос говорят, что он внушал к себе жалость. Его отец (Николай Первый) никогда и никому такого чувства не внушал. Этот сильный человек, несмотря на свою умственную и духовную слепоту, был по-своему величав. Александр II так и не научился во всю жизнь носить корону”. (Георгий Чулков “Императоры”, стр. 355) – Ещё из того же источника: “Никто, (Никто из членов правительства или Государственного совета) конечно, не мог предложить никакой программы, (программы выхода из кризиса и “нормального”, “успешного” развития страны) ибо никто не верил в своё право на власть. И первый сомневающийся в этом был сам царь” (стр. 369).

       Александр Третий (1881–1894) – богатырь в 193 см ростом, завязывавший петлей столовые ложки (“Вот что я сделаю с вашими (австрийскими) корпусами”); “Когда русский царь удит рыбу, Европа может подождать” – о чём ещё говорить? – Хотя вот здесь не обойтись без серьёзных оговорок. “Александр III был неглуп. Но у него был тот ленивый и нескладный ум, который сам по себе бесплоден. Для командира полка такой ум достаточен, но для императора нужно что-то иное. Александра III не было также и воли, не было той внутренней крылатой силы, которая влечёт человека неуклонно к намеченной цели. Ни большого ума, ни воли – какой же это сильный человек?” (Указанный источник, стр. 399). – Как говорится, взгляд субъективный, но было, по-видимому, в личности Александра III нечто, что давало повод для подобных высказываний. – С определённой натяжкой, ради “чистоты и стройности концепции”, всё же относим его к “сильному” типу – за внешнюю стать, могучую физическую силу и определённую величавость, а также выигрышное впечатление на фоне предшественника и особенно воспоследователя.

       Николай Второй (1894–1917) – идеальный семьянин, любящий муж и отец. Слабости же его как самодержавного правителя империи, во многом приведшие к её краху, широко известны.

       Кратко. В российской истории имперского периода, отвлекаясь от целого ряда существенных деталей, обнаруживаем явственное чередование “сильных” и “слабых” властителей начиная с “сильного” Павла Первого: Павел Первый (“сильный”) ; Александр Первый (“слабый”) ; Николай Первый (“сильный”) ; Александр Второй (“слабый”) ; Александр Третий (“сильный”) ; Николай Второй (“слабый”).

       И нельзя не заметить, как со временем всё идёт по нисходящей.

       Если, скользя по самой поверхности, обратиться к советскому периоду, то здесь открываются, пожалуй, совершенно иные закономерности (или оные вообще отсутствуют?). Помимо уже отмеченной шутливой классификации советских вождей и периодизации их правлений на основании такого “неисторического” критерия, как “Полное либо значительное / существенное отсутствие волосяного покрова VS. Богатая шевелюра” (Ленин – Сталин – Хрущёв – Брежнев – Горбачёв – Ельцин – Путин) говорить о ритмическом чередовании “Сильный VS. Слабый”, скорее всего, не приходится. Вырисовывается нечто, не обнаруживающее каких-либо признаков упорядоченности и предсказуемости: Ленин (“сильный”) – Сталин (“очень сильный”) – Хрущёв (“слабый”) – Брежнев (“слабый”) – Горбачёв (“слабый” / “очень слабый”) – Ельцин (?? – ввиду присущей ему склонности к употреблению напитков определённого рода, впрочем, весьма простительной для русского человека) – Путин (“сильный” / “очень сильный” (после 24.02.2022)). 

       Выводы? Да какие могут быть выводы? Просто и в истории как протяжённом во времени процессе можно наблюдать некие ритмы, некие спады и подъёмы, чередование внутри себя достаточно однотипных, сходных явлений, а рядом с ними на оси времени соседствуют едва ли не противоположные по сути исторические фигуры и процессы, и они обязательно взаимодействуют друг с другом (нередко по принципу “после этого, следовательно, вследствие этого”, но есть и масса событий, которые в эту формулу не укладываются), и все эти сложные отношения между ними принимают самые разнообразные формы, очертания, когда объяснимые, когда совершенно непонятные. Следить за этим необыкновенно интересно и в чём-то поучительно, а вот оказаться на сломе эпох и исторических периодов – нежелательно, захватывающего в том мало. Но тут уж от отдельного взятого человека ничего не зависит. В действие вступают куда более могущественные силы, природа которых так до сих пор и не раскрыта.   

       И самое любопытное и неожиданное, что подобная классификация помазанников Божиих легко распространяется и на простых смертных. Об этом, если получится, в одной из следующих публикаций.