Женская душа русского пацифизма

             
          ЖЕНСКАЯ ДУША  РУССКОГО  ПАЦИФИЗМА

               
           «Я — добрый, я — нежный…
                Тебя  я убью, но не съем!»
               
                Борис ПОРШНЕВ (1905-1972)   


            
I. «Голуби войны»  и «Ястребы  мира»   

      «У войны не женское лицо», — так  называется сборник исповедальных рассказов прошедших через войну женщин  и детей    лауреата Нобелевской премии по литературе  Светланы Алексиевич (1948), автора  документально-художественных  повестей   «Цинковые мальчики» (1990) и  «Зачарованные  смертью» (1994) о  солдатах до  дна  испивших   жестокость и цинизм  афганской войны.   Да, это так,  у войны не женское и тем более не  лицо  невинного  младенчика.   
        У войны лицо старухи в белом с серебряным серпом в руке,  склонившейся над  умирающим  младенчиком, лежащим на коленях молодой мамы, изображенной на   полотне  «Смерть»  художником Янисом Розенталсом (1866-1916).
        У войны кромешный образ Сатурна, языческого Монстра власти и могущества,  пожирающего собственных детей, изображенного на фреске  Франсиско Гойи (1822).  У войны вообще нет лица, как и у безглазой и  безъязыкой   смерти. 
              Эта истина  стара как мир, и кто  бы спорил с  этим  из всех  нас, детей Войны, детей Беды! У любой войны много  негативных и нездоровых лиц и ликов, жутких и  пугающих. У любой гражданской  войны по обе стороны фронта  не женское лицо, а «спадшее лицо» библейского  братоубийцы  Каина. (Иоанн Златоуст) У любой войны лицо пещерного антропофага, агрессивного палеоантропа, вставшего на тропу сознательного насилия и убийства  как основного средства  своего  существования и процветания (Борис Поршнев).         
        Нет ничего героического и «священного»  в «величавом деле войны», как нет никакого величия  в тоталитарной, бесконтрольной власти «земных божеств», потомков пещерных антропофагов.  И давно пришла пора рассматривать нам всем   своё сомнительно «славное и героическое»  прошлое с чисто человечных и этических позиций, давно  пришла пора снять историю с пьедестала науки и изучать её вдумчиво и мудро   как историю болезни. (1)
       Правда о войне в России всегда была запретной и потаённой.  Она и сегодня  продолжает быть нежелательной, идеологически  вредной,   негласно табуированной темой. Победа СССР над Германским Рейхом не сделала жизнь русского народа-победителя  счастливей и богаче, плоды Победы достались не ему, а правящей партийной номенклатуре и  представителям  силовых структур.
       В реалиях невыносимо  трудной и голодной послевоенной жизни вторая мировая война стала восприниматься  русскими как очередная,  чудом пережитая национальная катастрофа, которая, если повторится в образе третьей Мировой и  Термоядерной,   то  обязательно  станет  последней  для русского  народа как  вида исторического и этнического.
       В конце XX  века  любая война (наступательная, освободительная, оборонительная и гражданская)    превратилась в средство уничтожения целых армий и народов, в тяжёлую сводящую с ума работу  —  в  жатву смерти, после  которой у оставшихся  в живых бойцов, как и положено, следовал  «обед по  распорядку» на… ещё тёплых трупах  убитых врагов.  (Виктор Астафьев, «Прокляты и убиты»).   
       У любой  войны   лицо опустошенного и смертельно  усталого, равнодушного ко всему на свете простого  человека-воина  с расщеплённым сознанием, которого, по словам поэта-фронтовика Семёна Гудзенко,  «ведёт через траншеи окоченевшая вражда, штыком дырявящая шеи». 
     Война как священная  Жатва Смерти стала  основным стержнем германской мистики  третьего Рейха и   оказалась вне рамок нравственной  философии и этики, вне  понятий об элементарной  человечности.   Благостные, душевные, пасторальные  картинки  «обедов на траве» в эпоху индустриализации и модернизации  аграрно-патриархального мира    усталых жнецов, пастухов и  пастушек, комбайнеров и трактористов, стали всё чаще сменяться в  XX веке, на  жуткие  картины  военного лихолетья, с его    запредельным  натурализмом  окопного фронтового быта:
                … Бой был коротким.
                А потом
                глушили водку ледяную,
                и выковыривал ножом
                из-под   ногтей
                я  кровь чужую.
                (Семён Гудзенко, 1942)
          У русского народа свой  особый счёт к войне, который до сих пор    никому  из  «земных божеств»  и «великих» политических животных пока не предъявлен  для возмещения     нанесённого ими  ущерба национальным интересам страны. В этом отношении глубоко эмоциональный и навязчивый вопрос советского поэта-оптимиста:  «Хотят ли русские войны?» остается до сих пор вопросом чисто  риторическим, односторонне агрессивным, идеологическим и пропагандистским. Никто из народов мира, из всех развитых и развивающихся  стран,   тоталитарно-авторитарных и нейтральных государств, не желает войны, но все продолжают воевать (или принимать в войне пассивное опосредованное участие) с новым  ожесточением и беспощадностью, с изощрённым изуверством и новыми технологиями уничтожения людей как вида.   Казённая ложь о войне  стала давно  раздражать  наших  граждан, а беспощадная правда о войне продолжает резать    по живому и без того израненные истиной  сердца.
      Настоящие ветераны-фронтовики предпочитали  вообще   не говорить на эту тему, не рассказывать всю правду о войне и её инфернальных образах и  людоедских ликах.  История возникновения и генезис   русского пацифизма всегда  была за пределами учебника по социально-политическим движениям в России. 
     После всего пережитого русским крестьянством и работным людом   в XX веке, у русских людей сегодня  есть полное  моральное право открыто  считать себя в душе    миротворцами и противниками войны и  всякого рода   насилия  над собой  под любым красивым  лозунгом и патриотическим  призывом. Согласно выводам специалистов по  социальной и педагогической  антропологии,   пацифизм, как  таковой, возник на почве природного альтруизма тогда,   когда технология  уничтожения человека человеком достигла небывалого развития, когда сокращение численности людей путём локальных, «горячих» и  мировых войн  получило промышленные масштабы. Когда  «Чингиз-хан  уже  не с телеграфами,  а  с  телефонами  и бездымным   порохом» (Лев  Толстой, 1890). 
       Именно тогда  и немного позже, в  результате Красной Смуты 1917-22 гг.  и резкой смены правящих режимов у нас  в стране возникло два вида пацифизма — русский пацифизм и пацифизм советский, которые до сих пор  в российском обществе продолжают оставаться камнями социального   преткновения  и яблоками  идеологического  раздора. 
       Русский альтруизм и пацифизм категорически не приемлет войн, в которых  не  практикуется  сбережение мирного  населения  и  солдат, когда   во время военных действий  используется в изобилии   «пушечное мяса» при  остром  дефиците  оружия и боевых запасов.   Русский природный  альтруизм, как   и  русский пацифизм, возникал в условиях узаконенного рабства и  традиционного государственного насилия и террора, ставшего для народа естественной нормой жизни. Как ни парадоксально, но русский  особый  альтруизм порождён именно  крепостным правом, с его «барством диким, без чувства и закона» (А.С. Пушкин) и насилием над своими  соотечественниками-рабами, над их жёнами и дочерями.       
      В  особом русском альтруизме сквозит и плачет «бабья, вдовья» русская душа, (Иван Ильин),  воспетая  нашей  великой дворянской и разночинной  литературой. Бесчисленные, весьма затратные, оборонительные, наступательные, освободительные, внешние и внутренние войны сделали Россию страной вдов и одиноких матерей,  краем детей-сирот и молодых невостребованных лишних людей, в основном, страной  крестьянок-колхозниц, сельских учительниц и фельдшериц.
         За русским пацифизмом стоит вся  РУССКАЯ ФИЛОСОФИЯ XIX-XX ВЕКОВ. Русский пацифизм — это не только тревога за жизнь свою и жизнь родных и  близких, но и тревога за весь свой социум. (2)
         У русского пацифизма женская русская душа и  «бабье»  жалостливое сердце, он по своей природе робок  и пассивен, но он категорически  против любого пораженчества, скрытного ренегатства, компрадорства   и неприкрытого зооморализма. Русский пацифист —  это  мягкий, добрый и совестливый человек, стремящийся…
                …с верой и душой
Решать  мучительно  свой ребус непростой,
И душу, словно лён, нещадно теребя,
Жалеть весь мир,  и не жалеть  себя…
В  делах  своих во всём  быть человечным
И в суете сует мечтать  о  жизни  вечной… (3)
 
       Славяно-русский пацифизм носит  двойственный, переменчивый, сугубо женский сострадательно-пассивный характер, а посему он   никогда в России не являлся  для властей опасным  оппозиционным политическим  общественным  явлением.
      Русский пассивный, тревожно-депрессивный  пацифизм  формировался в ходе перманентного извода (этноцида) русского народа как исторического вида и как «человеческого материала»,  расточительно растрачиваемого   российскими властями на протяжении  пяти веков. В русском пацифизме заложен страх перед историей и наследственная боязнь войны, как  одного из безотказных механизмов массового уничтожения людей  и их утилизации.
       Правителям России, нынешним и будущим, не следует бояться  совестливого  русского пацифиста и всегда лояльную, готовую на всё,  русскую пацифистку, ибо  именно они в судьбоносный для страны   час ИКС  первыми   проявляли  своё гражданское мужество и свой  настоящий жертвенный патриотизм.  В  русском пацифизме,  как и в природном  альтруизме,  для  властей и «земных  божеств»  нет ничего  дурного, вредного и опасного. Что может быть дурного в том, если для  психически нормального и здравомыслящего человека (мужчины и женщины) категорически неприемлемо и омерзительно тотальное насилие, массовое братоубийство и  агрессивная психология пещерных антропофагов  адельфофагов? Что плохого в пацифизме, который зиждется только на  спасительной любви, на  великом чувстве сострадания и человечности?
      Ведь ещё великий  немецкий философ-пессимист, волюнтарист  и пацифист  Артур Шопенгауэр (1788-1860), рассуждая о неразумной и слепой  воле человека к жизни, сказал: «Справедливость — мужская добродетель, человеколюбие — женская» («Gerechtigkeit  ist mehr  die mannliche,   Menschenliebe mehr die weiblihe Tugend»).
    «Освобождение» от мира пожирателей всего живого — через сострадание и бескорыстную эмпатию, установление аскетизма и человечности  — через  самоограничение и  буддийскую нирвану, — вот какой  рецепт очеловечивания  приходил на ум свидетелям наполеоновских войн, с их победами, поражениями и людоедством во время гибельных и позорных  отступлений.   
       Нет ничего плохого и  в самом пацифистском (феминистском) движении, если оно зримо и решительно заявляет о себе накануне мировых социальных катастроф или  в самом начале  кровавой прелюдии к очередной мировой бойне. 
        Сугубо  женский характер и материнская суть русского пацифизма были зримо и ярко проявлены во время войн с Чечнёй-Ичкерией в Смутное время 90-х  и «нулевых» годов и в борьбе с «дедовщиной» (уголовными нравами и казарменным насилием) в Российской армии, во времена её «оптимизации и реформирования». ( см. Анатолий  Апостолов. Солдатские  мамы в горящей  Чечне. — ПРОЗА.РУ)
       Пацифизм как составная часть идеологии бесполезен (и даже вреден) там, где  идёт тотальная война на полное физическое уничтожение одного народа другим народом, где происходит злонамеренный активный, ползучий  этноцид (извод), планомерное  уничтожение  идентичности  и самосознание народа.  Всякому овощу, как и всякой идеологии, своё время, своё место и свои особые обстоятельства.
       И не будем спешить  обвинять всех постсоветских пацифистов и пацифисток РФ в  подспудной, латентной  трусости и измене, в ренегатстве и оппортунизме. Не будем забывать, что  ярыми «пацифистами  на час» в СССР попеременно были   как «Голуби войны», так и «Ястребы  мира».  Именно они  надолго отразили  дурную  репутации  советских  «борцов за мир во всём мире любой ценой» по «доброй воле», по  решению  «родной» КПСС,  по принуждению   силовых  «компетентных органов». 
       

II. Советский пацифизм сталинского  типа.
 
                «Отыщи всему начало,
                и ты многое поймёшь».
               
                Козьма ПРУТКОВ


           У русского пацифизма  сугубо  жертвенная  женская душа   и бабья   жалость, ему чужда гневливая мания и  долгое злопамятство. Он не представляет никокой угрозы для любой российской власти, у него —  чисто женская судьба, чисто женская биография. 
          В мировой истории  отыщется всего  лишь несколько положительных  примеров в пользу женского пацифизма, ибо сама женщина являлась на протяжении двадцати   тысячелетий  больше яблоком раздора и войны, чем  миротворицей и благоустроительницей.
      Потребовалось приблизительно  шесть тысячелетий, чтобы в глубинах пещерного и норного сознания на почве животного, природного альтруизма  зажглась  первая  лучина гуманизма.
       Должно было пройти тысячелетие, чтобы в России появились  первые женщины-суфражистки, курсистки, воспитательницы  и педагоги —  учёная статс-дама, княгиня Екатерина  Дашкова (1743-1810) и Мария  Водовозова (1869-1954), чтобы в России  с каждым  десятилетием  стало  расти число благодетелей  и филантропов, людей добродетельных  и сострадательных.  Для того чтобы   Монстр абсолютной и авторитарной  власти, нацеленный на насилие и убийство,   мог во всеуслышание сказать: «Я — добрый, я — нежный, я убью, но не съем!».  (см. Анатолий  Апостолов. Открытый  тупик  прошлого. —  ПРОЗА.РУ)
       У европейского пацифизма, как и у русско-советского,  изначально женское лицо, возникшее на  багрово-кровавом фоне первой мировой войны. Именно тогда война обрела новый облик, и стала войной     тотальной,    стала делом не только солдат, но и войной для всех — всё население  принимает участие в войне.  Как никогда раньше, для победы от нации требуется   использование всех людских ресурсов, в том числе  девушек и женщин, детей-подростков обоих полов.
         В связи с огромными потерями   в живой силе, женщины и девушки  стали заменять мужчин на производстве, в тылу, на военных заводах и в полях, на транспорте и на войне в качестве женских «батальонов смерти»,  сестёр милосердия и полевых, госпитальных санитарок и сиделок. 
         Пацифизм как общественное движение, как инструмент информационно-психологической войны возник в процессе пропаганды войны, когда все средства  массовой информации (афиши, газеты,  листовки, плакаты)  создают положительный образ отечества и его защитников и рисуют отрицательными красками врага, как вероломного агрессора,  как основного  зачинщика и подлого поджигателя войны.
      Именно в результате тотальных войн XX   века, в странах      Евразии  возникли новые проблемы  и угрозы, становление диктатур и неустойчивое (локальное) экономическое процветание и «безумные  годы». Произошел  очередной передел мира, (раздел его на два блока), возник застой на Востоке, и наступило  процветание на Западе (1960-1974), возникли  информационно-психологические, психотропные,   экономические войны и стагфляция (1974-1985)  и тот,  пригодный на все случаи жизни,   «двуликий пацифизм», который мы имеем сегодня. 
      Так  легли исторические карты на конвейерной ленте  мировой истории, что в России,    несмотря на глубокие противоречия нравственного характера, произошла немыслимая, труднообъяснимая конвергенция, («смычка города  с деревней») слияние двух видов пацифизма — природного, альтруистического   и политического, идеологического.
       В основе   русского альтруизма и глубоко осознанного  пацифизма лежит  вся русская культура и русская  религиозная философия   XIX-XX вв., в лице её родоначальников — Булгакова, Карсавина, Соловьёва, Флоренского, славянофилов братьев Аксаковых и братьев Киреевских, писателей Достоевского, Льва Толстого, Николая  Некрасова,  Ивана Тургенева, художников-реалистов Верещагина, Крамского, Перова, Репина,  Саврасова, Ярошенко…   
        Русский  пацифизм,  как миротворчество  по-божески  и по-челевечьи, возник  по воле тех мыслящих и образованных людей,   кого глубоко  волновала проблема  сбережения и умножения  русского народа.  Он возник стараниями тех представителей русской творческой элиты, кто опирался на народную почву, кто ценил превыше всего человеческую, страдающую и совестливую русскую  душу,  кто считал её ареной борьбы  добра и зла, а русскую общину —  объектом гармоничных, межличностных, морально-нравственных и экономических отношений. (4)
       Пацифизм Достоевского выражался в строгом  осуждении им человеческой гордыни и бесовского богоборчества, попытки  гиперактивного, эгоцентричного  человека  сделаться «земным божеством», человеко-богом и Богочеловеком, поставить себя над всеми людьми и занять  на Земле место Бога.
      Русская идея по Достоевскому  — идея мессианского назначения русского народа, как  самого надёжного  и жертвенного защитника мира во всём мире.   
      Пацифизм Льва  Толстого  — это непротивление злу насилием, всепрощение, всеобщая любовь и опрощение,  духовно-нравственное самоусовершенствование личности. Однако большевиков во главе с Лениным и его бандитским  Коминтерном  не вполне  устраивал  русский пацифизм  Достоевского и Толстого (их гражданская публицистика при большевиках перестала издаваться), а пацифизм  таких религиозных философов и мыслителей-гуманистов как Карсавин и Флоренский  воспринимался демонами и бесами  революции как «архивредный» и глубоко враждебный, буржуазный и  контрреволюционный.  Оба философа-пацифиста, два социальных романтика  были отправлены чекистами  в трудовые лагеря, где и сгинули от голода в условиях  невыносимых  для   выживания.
         Первая  мировая война, в результате которой погибло  8 (восемь) миллионов человек, а количество раненых и пожизненных  калек оказалось свыше  16 (шестнадцати) миллионов,    окончательно убила в людях настоящие и глубокие (искренние), жертвенные  патриотические чувства и тем самым породила в их умах и душах первые позывы  активного  пацифизма. (4)
     Первая мировая война,  с её «Верденским  адом» (ужасными битвами огня и стали, когда за несколько месяцев  потери  немецких и французских войск составили  700 тысяч человек)  доказала, что эпоха вооружённых конфликтов, ограниченных несколькими сражениями в чистом поле, прошла, что храбрость солдат уже ценится меньше, чем количество оружия и огневая мощь.   
      Позиционная, затяжная  окопная война утратила свой прежний  романтизм и свой милитаристский «величавый дух»  ещё во время Русско-турецкой  освободительной войны на Балканах  1877-78 гг. Об этом  в своё время    красноречиво  всем поведал участник этой войны,   художник-баталист  и пацифист Василий Верещагин.                Военная романтика и юношеский восторженный патриотический пыл   были окончательно развеяны на  полях первой мировой войны, после германской газовой атаки  русских войск  под  Сморгонью.  Первые пацифистские движения проходили в Европе и России  исключительно под лозунгом: «Долой войну!  Защитим наши семьи!»
      Русская пацифистка всегда  патриотка, она против войны, но она всегда готова воевать и жертвовать собой, рожать в любых условиях, в  поле, на лесоповале и торфоразработках,  в  окопах и во фронтовых лазаретах «детей войны» — «дешёвых» будущих солдат и «пушечное мясо».     Русская пацифистка в душе, готова  буквально на всё, на всякие лишения и унижения — лишь бы не было войны!  Лишь бы не было любой войны, малой и большой, освободительной и наступательной, и особенно — гражданской, с её братоубийством, разрухой, смутой, голодом  и людоедством. 
        В основе советского пацифизма  лежит двойная  пролетарская мораль, новая  идеология большевиков, мифы о  мировой революции и о создании Мировой   Социалистической   Советской  Республики, записанные в двух первых Конституциях РСФСР от 1918 и 1924 года. «Наша революция является частью мировой революции, базой, инструментом  мировой революции» (И.В. Сталин). 
       Советский пацифизм был своеобразным прикрытием и дымовой завесой в битве за «мировой социализм» любой ценой (до последнего  солдата и патрона)  под прикрытием борьбы за мир во всем мире. Большевистский, советский милитаризм, с его претензиями  на переустройство мира по  коммунистическим  лекалам,   после второй мировой   войны перестали  быть в глазах Большого Запада идеологией  "евреев и комиссаров-атеистов», а стал называться чисто русской идеей. Если до второй  мировой войны  врагом цивилизованного Запада являлись "большевики-интернационалисты", «красные гунны», то   во время Холодной войны —  врагом западноевропейской цивилизации стали  РУССКИЕ  люди. 
       Большевизм в ходе «красного террора и  Гражданской войны  извратил русский пацифизм до неузнаваемости, до злой пародии и карикатуры,  и на его оболганных руинах  создал свои  когорты советских пацифистов  сталинского  типа,  «пламенных  борцов за мир во всем мире», готовых воевать между  собой и против всего мира, когда угодно и где угодно. Произошла самая удивительная в мире политическая метаморфоза — не  самодержавный абсолютизм и не лютый коммунистический режим в России стали причиной многих бед и лишений мирового масштаба, а сам русский народ — именно  он в наше время в глазах  Большого  Запада   стал   козлом отпущения всех смертных грехов безбожного  большевизма и  коммунистических тоталитарных  режимов.
       Пацифистами в СССР стали  как «Голуби войны», так и «Ястребы  мира». Для этого большевикам-чекистам пришлось по всем правилам ветхозаветной селекции разделить  русский народ на «белых» (классово ущербных и враждебных)  и  на «красных» (социально близких и лояльных),  чтобы потом  «красных» превратить в «советских», а советских разделить на партийных (начальствующих и руководящих) и беспартийных (воспитуемых и подневольных).
        Этот бесчеловечный  эксперимент  по выведению новой породы людей  в отдельно взятой  коммунистической стране отрицательно сказался на качестве всего  нашего народонаселения, и в конце  XX века ознаменовал  деградацию (вполне  возможно уже  необратимую)  советско-русского  человека («совка»). Это  почти полное вырождение в результате мощной принудительной  антиселекции и жесточайшей  калибровки мужской части   русского народа  превратило крепостное право в рабство добровольное, а холопство из-под палки в «добровольную лояльность» и  угодничество в рамках «беззаветной  любви» к своему  «товарищу  вождю»  и непосредственному  начальнику.
        У советского пацифизма мужеподобное женское лицо, в котором явственно проступают черты «пацифиста» Ленина, автора «братания» на германо-русском фронте, и кромешный образ валькирии  мировой революции, «товарища Землячки», беспощадной фурии гражданской  войны Розалии Залкинд, Красной  Розы Смерти (1876-1947).
         В советском пацифизме послевоенного времени ещё при жизни Сталина с новой силой стали проявляться мужеподобные женские черты выдающихся советских женщин-колхозниц, трактористок и свинарок, железнодорожниц и партизанок, женщин-снайперов и зенитчиц, готовых на любые жертвы  ради своего «дорогого и любимого  Иосифа Виссарионовича и борьбы за мир во всем мире».  Сотни тысяч писем  женщин-патриоток с признанием в любви самому любимому вождю, хранящиеся в Российском государственном архиве социально-политической истории (б. ЦГАНХ СССР), говорят о том, что роль ставших знаменитыми  по воле  советской власти женщин  не ограничивалась  одной лишь пропагандой. 
      Советский пацифизм возникал и формировался вместе с  культом личности коммунистических  вождей под маской… русского пацифизма, выступал во внешней политике от имени  русского народа и ловко прятался  за традиционный русский сарафан,  рубаху-косоворотку и графскую  «толстовку». 
      В Сталине  женская часть населения страны видела не  только всемогущего и единовластного правителя, но  и Демиурга, своего Отца-Мужа-Свёкра, Защитника и Благодетеля, Отца и Воспитателя всех  детей и внуков. 
      Мало этого, даже сами биологические  родители выдающихся, знатных   советских девушек и женщин благодарили в своих письмах  Сталина за отличное сталинское воспитание их дочерей: «Родной наш отец  Иосиф Виссарионович… трудно передать нашу радость и беспредельную благодарность Вам за всё, что Вы сделали для нашей Паши (Ангелиной). Простая  крестьянская девушка благодаря Вашей  повседневной заботе и ВОСПИТАНИЮ стала знатным человеком  нашей   страны. Примите, Иосиф  Виссарионович, от нас стариков большую благодарность и спасибо за все  Ваши заботы о  простых советских людях. Никита  Васильевич Ангелин 70 лет, Ефимия  Фёдоровна Ангелина. 65 лет».
         В основе русского пацифизма Нового времени  лежит природный страх мучительной голодной смерти, а  также боязнь быть убитым и съеденным в зооморальных    традициях   пещерных антропофагов. Русский пацифизм нельзя назвать активным и протестным  миротворчеством, в нём много  противоречивых  чувств имперского раба,  в психологии которого много черт от палача и  от жертвы. Русский человек, как    советский и постсоветский обыватель, ради «мирной жизни под голубым небом», готов на любые лишения и даже преступления против  себя и человечности  — «лишь бы не было войны».   
         Русские пацифисты и сегодня, ради гарантированного продуктового пайка и самой минимальной потребительской корзины,   готовы  пережить и перетерпеть  все бесчеловечные социальные эксперименты властей, любые самые безумные и разрушительные   проекты и реформы.      
      Ради куска  мяса  голодный человек готов на всё — на убийство и открытый бытовой   каннибализм.    И неспроста война, любовь  и голод  являлись главным инструментом большевиков в борьбе за свою  власть, её упрочение  и сохранение в ходе мировой революции  в борьбе за мировое  господство, «чтоб землю крестьянам в Гренаде  отдать»…
      Советский пацифизм проявлял себя  под лозунгом «борьбы за мир во всем мире», который прикрывал собою реальную борьбу коммунистического режима за мировое господство.  После 2-й мировой войны в Движении сторонников мира  участвовало также и много «русских» (в основном, представителей советской, по сути,   интернациональной  творческой интеллигенции — А.А.), которые придавали  аморальный характер не любой  войне  вообще, а только войнам империалистическим и колониальным.
      Вторая мировая война окончательно выкосила основную и лучшую, самую здоровую трудоспособную и репродуктивную мужскую часть   населения СССР.  И  Сталин,  в своей борьбе  против Берии, который,  «опираясь на полицию (на чекистов — А.А.), забрал чересчур много власти   в государстве»,  призвал себе на помощь женщин-тружениц и крестьянок, героинь труда и  ударниц социалистического соревнования, женщин-лётчиц, женщин-танкистов и женщин-трактористок.   
        Сталин, в борьбе с «внутренними» врагами мужского пола, выбрал себе в качестве  оружия  РУССКУЮ  ЖЕНЩИНУ.   Ту «самую мощную производительную силу в общем производительном труде» (В.И. Ленин), которая,  и  после войны при стареющем вожде,  оставалась   вполне  реальной и достаточно мощной основой советского общества.   
       Именно они, русско-советские женщины, комсомолки-активистки   и «беспартийные коммунистки»   стали авангардом борьбы за мир во всем мире и за беспощадную борьбу с «врагами народа» внутри страны.
       Берия, чтобы  не стать жертвой новой «ежовщины» и одолеть Сталина, опирался на полицию, и победил, а Сталин на новую борьбу привлёк крестьянок, ударниц трудового фронта и вдов-солдаток, и проиграл. Сталин, как исключительно тонкий и опытный  преступник,  «потерял своё умение трезво учитывать обстановку, вызвав на борьбу женскую крестьянскую стихию».   (Кирилл Александров) 
        Берия в борьбе против Маленкова и Хрущёва,   опирался на полицию,  а Хрущёв  в борьбе против Берии —  на регулярную Советскую Армию. Берия проиграл, а Хрущёв выиграл, но, увы,  ни у кого  нет надёжного средства от предательства. (5)  И не во всякой  игре  тузы выигрывают. (Козьма Прутков)   
      В советском, постсоветском и в современном  псевдорусском  пацифизме  всегда присутствовал и превалирует до сих пор  дух  имперской гордыни «гарантов мира и всеобщего  благоденствия», дух  былинного   богатыря,  героя-миротворца с автоматом Калашникова  в одной  руке и с булкой гуманитарного  хлеба в другой.
        Если советский (милитаристский) пацифизм как составная часть  коммунистической идеологии  стремился любой ценой  покрыть в итоге   собой весь мир, то русский «бабий» пацифизм довольствовался малым — «руки целы, ноги целы,  что ещё?!»,  его девиз остался прежним: «Скажи спасибо, что живой!».  Тяжелораненые солдаты и мирные жители не входили в число  «полноценных» жертв  и потерь,   инвалиды и калеки войны никогда  не принимались   в расчёт при проведении властями своей «миролюбивой» внутренней  и внешней  политики. 
        В конце XX века   в нашей стране, на глазах двух поколений советских людей,  сложился сам по себе особый взгляд на войну как на средство массового, умышленного  уничтожения (извода)  людей под разными  предлогами и призывами  исключительно в интересах «земных божеств», в  интересах всемогущих «скупых рыцарей» Фининтерна (Финансового  Интернационала). 
        В советском, постсоветском и в современном  псевдорусском  пацифизме  всегда присутствовал и превалирует до сих пор не здравый, трезвый  рассудок, дарованный нам 40 тысяч лет назад  Тем, Кто  Может  Всё, а нездоровый дух  имперской гордыни и мании величия «гарантов мира и всеобщего  благоденствия», дух  национал-большевика,  коммуниста-богатыря,  героя-миротворца с автоматом Калашникова  в одной  руке и с булкой гуманитарного  хлеба в другой. Увы, в этот сугубо показной интернациональный, большевистский гуманизм  за счет  страданий  своего  народа сегодня  мало кто из  народов мира  верит.   
      Сплав двух пацифизмов, русского природного и советско-пролетарского, возникший  в результате активной диффузии двух противоположных  умонастроений,  стал носить в  нулевые годы нездоровый и показной характер, и  сегодня вызывает жгучий интерес у специалистов в области социальной   политической психиатрии.
      В эпоху глобализма, на стыке двух тысячелетий и двух столетий,  узаконенное  «земными божествами» убийство  человека человеком   получило ранее  невиданный масштаб  в деле значительного сокращения народонаселения Земли в пользу «золотого миллиарда».
      Война как таковая  стала определять  судьбы многих государств и    народов, будущее мира. Война стала оружием культа личности, производной   мании величия и политической  шизофрении «земных  божеств». Война стала  инструментом психологического подавления   мыслящего и ропщущего социума, средством манипуляции его сознанием в деле принуждения  своих граждан к «добровольной лояльности» и жертвенному  патриотизму. Служба в армии по контракту  и участие в боевых «горячих точках» стало почётной, престижной («священной»)  профессией, трудной, но зато хорошо оплачиваемой работой.   
       Традиционный, исторически  сложившийся фронтовой  военный героизм, мужество и бесстрашие превратились во внушённое извне равнодушие солдата к  своей и чужой смерти, характерное для магических войн  диких племён и народов. Современные виды летального оружия  пополнились оружием информационно-психотропным и беспилотным, дистанционно управляемым.  Любая война, гражданская, локальная и мировая — враг Правды и мать Лжи, валькирия  насилия и страха.
      Любая война, даже самая блистательная и победоносная,   для народа всегда  связана с огромными  жертвами и потерями, разорением, послевоенными нравственными страданиями и  лишениями. Никто  из военных историков и рьяных патриотов-милитаристов не утруждал себя честной и правдивой  бухгалтерией войны. Никого из них никогда не интересовало, сколько простых граждан и настоящих защитников отечество после войны сошло с ума от безысходности послевоенной жизни  и сколько покончило собой после победы.
        Война, как правило, выгодна тем, кто их развязывает, их ведёт,  и кто за счёт войны и  страданий своего народа  благоденствует и процветает. Именно это обстоятельство и  определило возникновение и становление  в Европе и России полтора века назад  пацифизма как  гуманистического мировоззрения на путях мирного строительства и  благотворного, интеллектуального   развития  социума.
      Именно общественная огласка    ущербной природы  «земных божеств» и породила в людских сообществах филантропию и пацифизм как  средства психологической защиты от агрессии носителей пещерной антропофагии. (см. Анатолий Апостолов. Открытый  тупик  прошлого. —  ПРОЗА.РУ) 
        Сегодня  пацифизм из инструмента  агрессивной, воинственной геополитики и великодержавной мании величия «земных  божеств»     стал составной частью настоящего гражданского патриотизма граждан-созидателей,  большинства неутомимых и старательных «рабочих пчёлок» и архитекторов благоустроенного мира, для всех без исключения людей доброй воли.
    Сегодня для настоящего  патриота-просветителя и пацифиста   уже не нужна та особая,  безоглядная  «слепая смелость», советских диссидентов-шестидесятников, помогавшая  им идти  против тотально  идеологизированного общественного мнения. Наступили иные  времена, переменились нравы, а с ними проявились иные смыслы и понятия.
     Настоящий   филантроп и пацифист сегодня   —  уже   не тот  «трусливый,  подлый большевик-агитатор и пораженец», не «агент-провокатор» на восточном фронте первой мировой,  а самый, что ни на есть, настоящий отчизнолюб. Настоящим патриотом и пацифистом может быть только созидатель, строитель нормальной страны и  экономики,  а не алчный владелец керосиновой, газонефтяной лавки и не ленивый его страж и сторож,  социальный иждивенец и  потребитель. 
      А посему не будем спешить осуждать пацифизм вообще и русский, женский («бабий) пацифизм в частности  с позиций государственно-имперских и военно-патриотических, милитаристских. Не будем забывать, что пацифизм есть  производная  природного альтруизма, дарованного нам, людям,   вместе с рассудком   Тем, Кто  Может Всё на  древних,  страшных тропах адельфофагии. (6)
       И не будем заодно  спешить выдавать себя  за непогрешимых «правильных патриотов» и защитников «суверенитета» и целостности нашей  «великой, родной империи». Все мы   нынешние «демократы-социалисты» и «национал-большевики»,  бывшие чекисты-бизнесмены и комсомольцы-олигархи, люди среднего и пожилого возраста, все до одного   вылезли из советской шинели и  коммунальной кухни, из рабочего и лагерного  барака, а некоторые — из советско-буржуазного борделя, из тёмного подвала и   грязной  подворотни.   
        Не будем забывать о том, КЕМ  НА САМОМ ДЕЛЕ все мы были     30 лет назад,  после  развала своей, казалось бы,  могучей и непобедимой    Советской империи.

Авторские примечания, источники, использованная  литература.

1.Серебрянников В.В. Социология войны. — М.: Научный мир, 1997. С. 13
      За пять тысяч лет мировой истории произошло около пятнадцати тысяч войн и военных конфликтов, но если в период с конца XIX века до начала Первой мировой войны случалось в среднем два вооруженных конфликта в год, а за двадцать лет от Первой до Второй мировых войн уже четыре, то за время с 1945 до 1990 годов интенсивность конфликтов увеличилась в среднем до 7,5 — 8, а с 1990 по 1997 год происходило по 33 — 37 вооруженных столкновений ежегодно!  При этом невероятно вырос масштаб войн. Таких катастроф, как мировые войны XX века история доселе не знала. Это были первые войны, направленные не только на уничтожение армий, но и на уничтожение целых народов. За минувший век все вооруженные конфликты вместе взятые унесли по разным подсчетам от 140 до 150 миллионов человеческих жизней, что в несколько раз больше, чем за всю предыдущую мировую историю! ( см. также: Гордеева И.А. Отказы от военной службы и формирование пацифистского движения в России в конце XIX — начале XX века  // Крестьяноведение. 2018. Т.3. №4. С. 78-104)
2.Бердяев Н.А. О назначении человека. М.: Республика, 1993. С. 305. Он же.   Судьба России. М.: Советский писатель, 1990. С. 178.
3. Анатолий  Апостолов. Озябший ангел. М.: Московский Парнас, 2007, с.74.
4. ИСТОРИЯ ЕВРОПЫ по европейской инициативе Фредерика ДЕЛУША. –  Минск, «Вышэйшая школа» - Москва, «Просвещение»,1996, СС.325-326.
5. Валентинов Н.В.  Наследники  Ленина. М.:Терра, 1991, СС. 214-225 –Приложение 8. «Из переписки Н.В.Валентинова-Вольского с Б.И. Николаевским».
6. Тот, Кто Может Всё  — это  для    русско-советских и постсоветских (атеистов и православных верующих)   русских людей — не просто Бог Вседержитель и не Святая Троица (Создательница  Мiра), не Христос Пантократор, не Мiровой РазумЪ и даже не Вселенский ИнтеллектЪ, а нечто большее, значимое, почти  немыслимое  для любого   мыслящего атеиста и материалиста и для любого религиозного философа и эзотерика.   Тот, Кто Может Всё  для нас, людей, — нигде и Он  везде в  глубинах  Вечности.   Тот, Кто Может Всё —  вмещает в себя всё Мiроздание и две пяди земли, и  всё остальное — не вмещаемое для человека.  Он знает будущее каждого из нас, всю  нашу жизнь ещё до нашего рождения и  нашу жизнь  после  нашей смерти.   Кто Может Всё, Тот  даже знает, где был раньше  каждый из нас, когда наши  родители  ещё не были  знакомы. (см. Анатолий  Апостолов. Тот, Кто  Может Всё.  Экзотерическое эссе. — ПРОЗА.РУ)

    22.03. 2022, в день 40 воинов-мучеников в Севастийском озере мучившихся.