Я снял розовые очки

День был солнечным и безветренным.

Еще две недели назад на улицах появились прохожие, которые с недоверием смотрели по сторонам. Все, оказывается, на месте. Те же дома и те же магазины. И можно зайти в любой,  вон в тот, где открыты двери. Они заходили в открытые двери больше из любопытства, чем по необходимости. Я тоже,  и не надо было, от статуправления, где оставил машину, прошел метров двести по улице в сторону базара, чтоб убедиться, что все работает. Тут завыла сирена. Никто не обратил на нее внимания. Страх потеряли! Такое отношение к ней, будто она – ничто, будто так и надо.

Теперь же, 22 марта, никто и не вспомнит, наверное, о том, как в первые дни войны город вдруг опустел.

В этот раз меня интересовало, торгуют ли книжками.

Много мужчин и женщин. Есть с детьми. Я отмечал однообразие в одежде, из-за чего все они казались мне одинаковыми. И ладно бы. Но однажды свихнувшись на красивых женщинах, и поэтому сам себе казался ненормальным, а мои претензии, которые я обязательно изложу, безосновательными, идиотскими, результат больного воображения, образы, навеянные старыми фильмами, я не мог не расстроиться. Мое расстройство носило, скорее, психический характер. Но почему ни одной интересной женщины? Хотя, заглядывая в лицо проходящих мимо девиц и не только девиц, но и молодых женщин, нельзя было не отметить, что многие очень милы. Но женщина не только лицо, а еще и одежда: все в джинсах и грубых ботинках. Тьфу! Как тут не прийти в уныние. Было бы неправильным, если б я не рассказал о других, державшихся особняком, в стороне и как бы группой, которые все ж выделялись одеждой. Но она на них - странная. "Это такая теперь мода", - оправдывая их перед собой, говорил я себе. Представьте, короткая курточка, из нее выкатывает шаром живот, на него натянуты штанишки с манжетами, я такие поддеваю под брюки, белые носочки, и так,  чтоб только было видно, что они есть, как намек, все равно лодыжка голая, сам низенький, ножки коротенькие. А есть, что без шара, и тогда застегнут на замок, но по низу куртки болтаются четыре широкие черные тесьмы, остальное то же: кальсоны и так далее, -  необычно. Все, как Фридрих Энгельс (с бородами). Если те, одинаковые, в штанах - приготовишки, то эти, они, уже как бы в том дебильном (или дивном, кому как нравится) мире коротких белых носочков для мужчин. Их женщины не такие прикольные, но и у них своя фишка, они тоже выделяются от остальных своими нарядами.

Я ничего не собирался покупать, хотя Вадим и предложил мне «Народные представления» Веселовского. Перед этим он спросил: «Вы знаете кто это?» Конечно, знаю. Мне не знать!

Последнее время я покупал книжки только у него. Чтоб не отягощать свой рассказ описаниями, если интересно, как он выглядел, то смотрите Лино Вентуру в сорок пять лет, только, если тот метр семьдесят шесть, то Вадим – метр семьдесят. Но в остальном точно он. Этот актер мне очень симпатичен. Что тут сказать, эту симпатию я перенес на торговца книгами. Всегда серьезный и, за редким исключением, немногословный.

Вот и тогда, когда я сказал, что пускай, мол, еще полежит, он только бросил: «На нее уже есть покупатель».

Ну, что ж, я и не собирался покупать, и вышел вон из склада, где он держал свой товар.

-Ты рассуждаешь, как юноша, - услышал я.

Говорили впереди меня. Видно, два приятеля. Они заинтересовали меня этой фразой. Из-за чего я решил дослушать их до конца.

-То были евреи. Они бежали из Сум и за них попросили знакомые, чтоб мы, я и Рита, пустили их на ночь в нашу пустующую квартиру. А утром они поедут дальше – в Винницу. Им я не верю. И потом, хы! они в туалете не смыли. Это, конечно, глупость. Но так, к слову пришлось.  А тут… И похоже, что не выпускают из города и стреляют. Едут и стреляют по окнам. Дальше больше. Она рассказала, что в разбитых русских танках и телевизоры, и много всего, чего только нет, что для меня невозможно. Но она не врет. Она вообще никогда не врет. Невозможно, чтоб она соврала. Она только не говорит о том, что «не вру, а если совру, то  провалиться мне на этом месте». Честнейший человек. Ее сестра видела у себя в Бородянке, как русские на соседском дворе сначала: «Дай пожрать!» -а затем пулю хозяину в голову, его жену прикладом, чтоб не кричала, не билась в истерике и прочее и тут же стали все выносить из дому. Сестра, что она и ее муж могли сделать: они в щель наблюдали за убийством. Вот так.

-Они, что голодные там? Им дают сухпайки и деньги есть, можно купить.

-Не знаю. Понимаю, война и все такое. Понимаю, что кровь невинных людей и мародерство - нормально. Как раз воевать и не захватывать имущество, или что там еще? противоестественно. Но для меня это как раз и дико. Ведь цель благая. Ведь почти освободители. Поэтому отказываюсь принимать это, не укладывается в голове.

-А, может, и не русские?

-Вот и я… А потом ее сын в армии и тут такое, наверное, произошло, что она стала на сторону Украины и соврала, хотя, ну, я уже говорил. Соврала специально. Но можно ли ее осуждать, когда русские могут его убить. И знаешь, все равно, как будто снял розовые очки.

Дальше подслушивать, о чем они говорят, было неприлично и поэтому я обогнал их. И, обогнав, посмотрел назад. Тот,  кому сказали, что он рассуждает, как юноша, видно молодился, хотя ему было уже за шестьдесят: он был без головного убора, в куртке из хорошей кожи, в джинсах и кроссовках.  Другой моложе его, но не намного. Я обратил внимание на его лицо. И в этом возрасте он оставался, женщина сказала бы, интересным мужчиной. Если, молодящийся, больше молчал, а когда говорил, то как бы жевал, то этот, другой, был чрезмерно эмоциональным, что передать почти невозможно: он махал рукой, выкрикивал отдельные слова и, не замечая за собой, все бежал куда-то. Его спутник едва поспевал за ним.