Экс-ры IV 1 гл Кровавая роща

Глава 1

Белые пятна подземных галерей

Воры и подземные жители — исторические заметки — проверка на вшивость — кровавая роща

Кровавая роща               

История Мещанской рощи (ныне парк им. Владимира Маяковского) в Екатеринбурге уходит в начало 18 века, когда она находилась на территории дачи купца Льва Расторгуева. А вскоре после того как на его дочери женился Пётр Харитонов он отдал её часть молодым во владение. Новый предприимчивый хозяин решил устроить на её территории охотничий заказник, поскольку сам очень любил поохотиться. Но через несколько лет дела его финансовые пошли плохо и кроме того он пытался провёртывать всякого рода мошеннические схемы но скоро попался и был сослан вместе со своим подельником Григорием Зотовым в страшную Кексгольмскую крепость-тюрьму где они оба и умерли.

Кроме них вс воё время там содержались Пётр III-й, семья казнённого Емельяна Пугачёва, там же в Пороховом погребе отбывал пожизненное заключение, таинственный узник которого к концу его жизни освободил Александр I. Настоящее имя таинственного узника Иван Пакарин он был самозванцем, нарёкшим себя не иначе как сыном Екатерины II-й и графа Никиты Панина. Ранее самозванный сын был переводчиком в Коллегии иностранных дел. Что его подвинуло пойти в "сыновья" императрицы до сих пор не ясно. Под стражей он находился 16 лет. Там же сидели и декабристы.

В подвалах бывшей дачи находилось одно из многочисленных секретных мест дислокации местного ЧК большой подвал с казематами. Откуда к тайному подземелью вёл подземный ход, где и расстреливали неугодных, а потом доставляли тела расстрелянных людей в дальние леса, чтобы скрыть их. Из того подземелья в разные стороны расходились подземные ходы один из которых уходил длинной широкой галереей в сторону парка Лесоводов России.
 
Туда и увозили арестованные на тачках трупы расстрелянных, где их можно было легко спрятать вдали от любопытных глаз. После десяти рейсов расстреливали и самих возчиков, и так продолжалось круглые сутки, страшный конвейер по уничтожению населения города шёл не прерывно. Когда тачки ломались от износа, то трупы расстрелянных людей начинали вывозить штабелями на грузовиках. Народа рядом никого да никто не заходил сюда по доброй воле, место было глухое и жуткое. Из каких архивов были получены эти сведения лучше не допытываться. На глубине десяти метров ниже уровня дачи располагалось главное подземелье, где и происходили расстрелы. Там же шли беспрерывные допросы-истязания. Людей заводили по несколько человек, они раздевались донага, их подводили к стене, где в потолок были вделаны толстые крюки.
 
Арестованным связывали руки и за них же подвешивали. К ногам привязывали гимнастические гири, чтобы люди не брыкались ногами и приступали к пыткам. Палачи не придерживались какой-то программы допроса с пристрастием, тут у них был у каждого свой полёт фантазии. И у обречённых был после этих истязаний только один выход отсюда, последняя поездка на тачке с пробитым черепом.
Для начала всем объявлялось что они шпионы и кто подпишет бумагу того немедленно отвезут в тюрьму для отбывания срока. Все конечно тут же сознавались и тогда палачи приступали к пыткам.

— Ну, я же сознался, что помогал французской армии, — верещал голый полстопузый бывший фабрикант.
— Тогда где ты спрятал деньги за свою шпионскую деятельность, — наседал палач.
— Нет у меня никаких денег, работал бесплатно за идею.
— Имена, явки, пароли… не знаешь или не хочешь сказать, — палач колол бока ножом арестанту, — Ты у меня сейчас всё вспомнишь.

И так было с каждым. Истязуемые смотрели, с мольбой, глядя друг другу в глаза, на своих палачей и орали дикими голосами от невыносимой боли. Изуверы старались причинить своим жертвам как можно больше страданий, от чего даже похвалялись, показывая всё новые и новые приёмы в причинении боли. С людей заживо пластами снимали кожу, вырезали щёки, вырывали все до последнего зубы, заставляя их же и проглатывать. Срезали куски мяса с тела и заставляли его есть, от чего жертва и кричала, и давилась собственной кровавой плотью. Убивали медленно с наслаждением, давали жертвам передохнуть только когда садились за стол пить водку, наплевав на процедуру исполнения смертной казни.

— Товарищи! — вдруг раздался голос из угла, где стоял на корячках человек со спущенными штанами. — А если я скажу, где можно вам поживиться серебром, вы меня отпустите?
— Кто там вякает? — откинулся на спинку стула чекист с опухшим от спирта лицом.
— Это я, — ответил всё тот же стоящий на корячках.
— Ползи сюда.
И человек, у которого из ануса торчал обломок от черенка лопаты, пополз, оставляя позади себя тёмные кровавые полосы. Преодолев половину пути, он остановился и свалился на бок.
— Я больше не могу в голове шум и чьи-то голоса.
— Это, наверное, Моисей тебя зовёт, Шкодин спроси, что он там бормочет, — засмеялся за столом бывший студент Родзинский.

Чекист, которого назвали по фамилии, встал, и широко шагая, чтобы не упасть, приблизился к лежащему человеку.
— А это ты офицерик, ну давай выкладывай, что у тебя?
— Я только вам…
— Ну ладно ползи за мной, — сказал, усмехнувшись, чекист и направился в коридор.
Там он подождал офицерика который долго собирался подняться но так и не смог от потери крови.
Тогда к нему подсел другой истязатель, он вытащил из ануса забитый в него обломок  черенка и, осмотрев кровоточащие отверстие запихнул в него свой носовой платок.
— Смотри офицерик, своё тебе отдаю, ну выкладывай. Проверим и если всё чисто на телегу и домой.

Лежащий на боку офицерик сообщил, что в Михаило-Архангельской церкви монахи скрывают серебро.
— Да мы знаем, что прячут ты, скажи где?
— Под полом справа в углу под окном, где ящик с песком там ризы с икон, а под порогом серебряные кресты с крошками золотых самородков.
— А барахлишко с трёхъярусного иконостаса, куда они спрятали?
— Про это я не ведаю, про то сторож знает, он помогал прятать, а я как раз в подвале прятался, где меня и нашли.
— Шкодин давай в единоверческий приход посмотри там, а мы тут ещё побеседуем, — сказал ему его начальник Болтосов.

Шкодин загасил папиросу о стену и, допив из стакана спирт, позвал с собой помощников. Они сели на коней и поскакали в сторону Сибирского тракта, где находился каменный храм, с которым последнее время они так долго возились.
Спустя два часа приехал Шкодин. Его помощники занесли что-то перевязанное снятой с окна шторой и небольшой свёрток, который он положил на стол.
— Здесь семь серебряных крестов, тяжёлые у меня чуть руки не оборвались. А в узле ризы и серебряные подносы.
— А что с иконостасом?
— Молчат дьяволы, дал им время подумать до завтра или отдают или в расход.
— Офицерика домой по адресу проживания, — Болтосов сунул одному из помощников клочок бумаги с каракулями.

Тот поднёс её к лампе и прочитал вслух.
— Отряхинская с мансардным этажом, Первушинский... ничего доедем, там, на коечку и лечится и лечится. Бульончик куриный…
Слово «расстрелять» он читать не стал, этот спектакль он уже не в первый раз разыгрывал.
— Ага, понял, будет исполнено, доставим в лучшем виде, — сказал помощник. — Ты это вставай барин, а то у меня рука правая прострелянная, значит.

Офицерик медленно поднялся по стенке, слабеющими руками натянул висящие подтяжки с галифе на плечи и, не застёгивая их, медленно вышел из подвала во двор, где стоял запряжённый в телегу коричневый мерин.
— Ты ложись благородие, сейчас поедем, — сказал офицерику помощник и ушёл обратно в подвал, где уже шёл делёж изъятого церковного имущества без стеснения перед истязуемыми.
— Делить тут нечего, — сказал Болтосов и, рассматривая большие и массивных кресты, добавил, — не рубить же их на куски, нужно их продать и я знаю кому. Платошкин офицерика доставь до дома и вези сюда Таёжного Волка, этот быстро уладит наши дела.
— А кто он этот Волк? — спросил Исай Родзинский.
— Вы командировочный и не местный товарищ, но я вам расскажу, — сказал Болтосов глядя немигающими глазами прямо в глаза Радзинского, который словно как проглотил его взгляд.

После чего лёгкий холодок пробежал по спине Болтосова и он, выпив из кружки спирт, сказал более чем дружественно.
— О, этот бандит с большими связями, помню, был случай, когда он с подельниками решил в 1913 году взять магазин на Покровском проспекте. Они попробовали пропилить в полу дыру и спуститься в магазин, но произошла осечка. Дело в том, что хозяин магазина Нуров знал, как защитится от подобных краж. Он обложил все стены и потолок железнодорожными рельсами. Потом банду взяли, а этот Таёжный Волк ушёл. И у него имеются деньги, которые нам нужны. Был как-то разговор, что он каким-то образом прикарманил, себе некоторую часть бриллиантов через неизвестного чекиста из дома инженера, где содержали царскую семью.
Родзинский после этих слов напрягся, но не подал виду. Болтосов видимо не знал, что он Родзинский участвовал в сокрытии убиенных в подвале инженера Ипатьева.

— И мне так кажется, что там поживился не только тот неизвестный чекист, — сказал он.
— Возможно это только слухи, — сказал тихо Родзинский.
— Что-то мне подсказывает, что вы участвовали в деле о сокрытии царской семьи как член коллегии в 18-м году. И по-французски вы сказывали говорите?
— Мы все в ЧКа как-то косвенно участвовали в этом. Я же вам сказал, что это слухи. Откуда мне еврею знать такие языки.
— Да может быть, — спохватился Болтосов, чувствуя, что наговорил много лишнего.

А он наговорил и много, потому что через день всех кроме Родзинского кто был при дележе, расстреляли здесь же в подвале. Но серебряные кресты, с золотыми самородками, находившиеся в тайнике исчезли, прежде чем туда пришла расстрельная команда. Позднее оказалось, что один из помощников Шкодина остался в живых, в тот день он приболел, и на работу не пришёл, а когда узнал, что произошло с его так сказать родным коллективом, тот час съехал от хозяйки и скрылся в неизвестном направлении. Его и не искали, полагая, что кончили всех причастных к «церковному» делу.

Пришли новые более молчаливые работники и работа продолжилась.
Спустя несколько лет к Родзинскому в парке на скамейку подсел человек в чёрных очках с усами и бородой и процитировал чьё-то высказывание как бы в пустоту.
— Вечером к известному дому на машине приехали двое чекистов из ЧКа
один Ермаков другой Неизвестный, а чуть позже тот же Неизвестный обокрал партию на семь серебряных крестов.
Пока Родзинский приходил в себя от такой фразы, человек встал и быстро ушёл. И с тех пор бывший студент носил с собой некоторую сумму денег, полагая, что ему пришло время делиться...

В конце 1920 г. появился приказ РВС Республики и НКВД №2611, подписанный Ф. Э. Дзержинским и К. Х. Данишевским, который гласил, что вынесенный трибуналами приговор должен быть исполнен через 48 часов. Но никто толком этом приказ не исполнял, многочисленные чекистские организации на местах делали что хотели.
Вначале 1924-го на места прокурорам, председателям трибуналов и губсудов было разослано распоряжение Наркомюста СССР о порядке расстрелов.
 
В соответствии с этим документом Сибпрокуратура 5 февраля 1924 г. получила предписание не допускать публичности и огласки исполнения смертных приговоров, а так же обойтись без раздевания осуждённых. Тела расстрелянных по приговорам хоронить без выдачи родственникам и без огласки захоронения. Родственникам направлялись лишь лаконичные строки «10 лет в дальних лагерях без права переписки» на этом всё переписка заканчивалась раз и навсегда.

Прокурора, судью и врача, присутствовать при внесудебной казни обычно не приглашали. Доходило до того что чекистов допустивших небрежность при расстреле осуждённых который остался живым, самих исключали из рядов ВКП (Б) и дело передавали в трибунал. И вскоре те бывшие чекисты сами становились жертвой расстрельного маховика, в раскручивании которого они принимали самое активное участие.

И вот такого виноватого заводили в подвал, и со словами ну ты же сам всё знаешь, так делай то, чему учили. Приговорённой зная наперёд всю процедуру, сам раздевался и вставал к стене перед деревянным щитом.

Большинство смертников в середине 1920-х гг. дожидались исполнения приговора очень долго.  И всё из-за того что ОГПУ предлагало обречённому человеку рассказать всё, что могло интересовать чекистов, любой компромат, высосанный из пальца, на совершенно незнакомых им людей. Лишь бы был официальный документ как показатель борьбы с врагами революции. И, только выжав осуждённого «досуха», чекисты приводили приговор в исполнение, к облегчению осужденного ведь все показания давались под страшными пытками. А лишить себя жизни истязуемый не мог, вследствие невозможности это сделать самостоятельно. Просто так было невозможно принять участие в расстрелах, значит, прежде чем получить казенный наган и доступ к затылку приговоренного, надо было вступить в партию и, само собой, заслужить соответствующую рекомендацию парткома.

Чекисты избегали слова «расстрел», которое считалось не совсем подходящим. Секретность казней отразилась на терминологии. От лица государства официально употребляли термины «высшая мера наказания» или «высшая мера социальной защиты» чекисты рангом поменьше применяли слова «разменять», «пустить в расход», «свадьба» — имелось в виду венчание со смертью. В середине 30-хгодов «убытие по первой категории», «десять лет без права переписки», «спецоперация».
 
Профессиональные палачи жаловались на подорванное здоровье, прежде всего нарушения психики. Они заболевали эпилепсией, кончали жизнь самоубийством, спивались, садились на наркотики и даже пытались выехать за пределы СССР. Тем не менее, немало их отработали по двадцать и более лет, уничтожив многие тысячи осуждённых — например, москвичи П. И. Магго, награждённый двумя орденами, и В. М. Блохин — комендант ОГПУ-НКВД СССР с 1926 по 1953 гг., уволенный с должности коменданта МГБ СССР в чине генерал-майора.

Пресловутый глава военной коллегии Верхсуда СССР В. В. Ульрих, в первой половине 20-х годов работник Особого отдела ВЧК и помощник начальника КРО ОГПУ, постоянно участвовал в казнях. Исполнители приговоров на местах, уйдя из ОГПУ-НКВД, нередко дорастали до высоких должностей, входя в номенклатуру районного, городского и областного уровня. Самый яркий пример — судьба знаменитого полярника И. Д. Папанина, вначале 1920-х г. служившего комендантом Крымской ЧК и уволенного с этой должности по «болезни». Как раз в те времена Крым зачищали от врагов революции, так что папанинский вклад в красный террор был более чем весомым. В своих мемуарах «Лёд и пламень» Иван Папанин, конечно, не пишет, чем конкретно он занимался на этой работе, но утверждает, что по должности просматривал следственные дела осуждённых и не редко даже «возражал» против систематических расстрельных приговоров по «маловажным обвинениям».

В. М. Молотов о «большом терроре» (в беседе с писателем Ф. Чуевым). «1937 г. был необходим. Если учесть, что мы после революции рубили направо — налево, одержали победу, но останки врагов разных направлений существовали, и перед лицом грозящей опасности фашистской агрессии они могли объединиться. Мы обязаны 37-му году тем, что у нас во время войны не было „пятой колонны“. Ведь даже среди большевиков были и есть такие, которые хороши и преданны, когда все хорошо, когда стране и партии не грозит опасность. Но если начнется что-нибудь, они дрогнут, переметнутся. Я не считаю, что реабилитация многих военных, репрессированных в 37-м, была правильной. Вряд ли эти люди были шпионами, но с разведками связаны были, а самое главное, что в решающий момент на них надежды не было». По мнению Молотова, массовые репрессии были «профилактической чисткой» без определенных границ. Главное в ней — не упустить врагов, количество же безвинных жертв — вопрос второстепенный: «Сталин, по-моему, вел очень правильную линию: пускай лишняя голова слетит, но не будет колебаний во время войны и после войны». И это он сказал несмотря на то, что от сталинских репрессий пострадала его жена. Насколько же надо быть трусом, чтобы бояться за свою шкуру и после смерти Сталина.

Дома я углубился в свои архивы по харитоновской семье и выудил несколько любопытных строк.
«…эта речка (Сухая) образовала небольшой прудик не без участия хозяина (Харитонова) этого места. Иногда она неожиданно пропадала, видимо протекая по своим подземным ходам в сторону Исети, а то вдруг неожиданно, как ни в чём не бывало, снова текла в прежнем русле, удивляя своим появлением гостей после продолжительных бухтений из-под земли…»

Так же я нашёл ещё один похожий текст.
«За сто метров до впадения в Исеть она образовала небольшой живописный пруд, который использовался для проведения водных феерий и аттракционов в программах ЦПКиО. При реконструкции парка в 1960-х годах речка и пруд были засыпаны».
Меня заинтересовал факт бухнения из-под земли, и я вспомнил, что уже читал об этом в одной книжке, где было сказано о том, что где-то на севере области была попытка вскрыть древний курган.

Вот строки из книжки инженера-гидрографа В. Головко. «Знаток Вагильского края лесник И. С. Смирнов рассказывает, что лет 30-ть назад несколько жителей деревни Заозёрной пытались раскопать городище, но не смогли. Докопали до каменной плиты, преодолеть которую было невозможно. Но самое интересное то, что плита, как говорит охотник, „бутит“. Значит под ней пусто».
И я подумал, если гостям Харитонова послышались подобные звуки, значит, под речкой был подземный ход, куда и утекала речная вода. А звуки эти не что иное, как подпорки свай под сводом хода которые присаживаясь издавали подозрительные звуки.

Когда я встретился с Романом, я рассказал ему о том, что накопал в своём архиве из всевозможных газетных и журнальных вырезок, подборок различной литературы и сведений в библиотеках города.
— Как бы нам не дать дуба где-нибудь в подземелье, — с сомнением сказал Роман.
— Знаешь, по поводу как бы «дуба не дать» была в Самаре история, связанная с пещерой братьев Греве. Их отец приехал из Германии ещё задолго до революции в России. У него было два сына Конрад и Леопольд. Была и дочь Элла, но история касается только её братьев. Однажды братья пошли гулять на Сокольи горы, где посетили местную карстовую пещеру, благодаря которой впоследствии и прославились. После себя братья оставили огромную надпись, выбитую на стене: «Братья Греве 1904 г.».
— Ну, ладно, хоть не краской, — сказал Роман.
— А знаешь ли ты что нам надо знать, прежде всего, когда мы куда-нибудь залезем чтобы действительно не дать дуба.
— Не сувать пальцы, куда не следует, — усмехнулся Роман.
— В 1999 году в той самой самарской пещере братьев Греве погибли студенты, которые отправились туда ради развлечения, — стал рассказывать я нашумевшую в те времена историю. — Так случилось, что кто-то в пещере развёл костер, используя в качестве дров деревянные крепи. Дело в том, что крепи пропитывают креазотом, чтобы защитить дерево от впитывания влаги, а креозот очень ядовит. Есть подозрения, что кто-то умышленно устроил поджог тех крепей. При сгорании дерево стало выделять ядовитый креазот в виде едкого дымового газа. В результате дым заполнил многочисленные полости, и студенты задохнулись, не успев выйти наружу.
Что это было месть или ещё какая-то подлость осталось неизвестным, как и тот кто, устроил коварный поджог. А может быть, это сделали сами студенты по дурости, кто ж теперь разберёт. Самое страшное было то, что в пещере погибло трое спасателей, которые не знали о ядовитых свойствах пропитки крепей.

— Ах, вон оно что я и не знал, что так делают, — удивился Роман. — Бывает, залезешь в шахту, и в какой-нибудь боковой ход светишь фонариком, а там эти подпорки стоят и даже задних мыслей не возникало, что они пропитаны этой гадостью.
— Но не это главное я выяснил, что есть на берегу Исети полузасыпанный ход, который ведёт в один из старинных Харитоновской подвалов. Есть карта ходов и схема расположения всех тогдашних строений Харитоновской дачи. В подвалах, которых чекисты вели свои дознания. Кто увидит всё это в лесу, никто.
— Получается что «Дети Подземелья» сами того не зная подкинули нам лакомый кусок, — сказал Роман. — А где ты достал карту.
— У меня в Белинке есть одна сисястая тётенька которой я постоянно приношу дорогой шоколад.
— Хорошо ты устроился.
— Который, кстати, в свою очередь мне тащит с кондитерской фабрики другая не менее сисястая барышня. За это я её вожу погулять вечером на Плотинку. Информация требует жертв пусть даже таким способом. А ты мне за инфу должен пакет кефира.
— А булочку тебе не надо.
— Хорошо бы, но лучше две. Я тут новость по радио слушал, мужик провалился шахту.
 Вышел покурить во двор своего дома и оба-на обвал. Пока туда-сюда, а оттуда уже вода поднимается.
— Ну, мужика-то вытащили, — спросил Роман.
— Да нет с концами, глубина шурфа около 20 метров, какой там кого-то доставать грязь, месиво, да и захлебнулся он под слоем обрушившейся земли. Спустившиеся вниз спасатели тело не обнаружили — видимо мужика засосало очень глубоко. А там оказывается, старая шахта была со времён царя Гороха. Видать крышка совсем сгнила, да и просадка грунта произошла, а тут он и попал в капкан. Сказали, что завалило обрушившимися брёвнами и что искать бесполезно, мол, возможно, его утянуло на большую глубину.
— Ну, как-то неприятно близким выходить во двор, где покойник под ногами.
— Сейчас ищут схемы старых выработок, что бы определиться с дальнейшей работой, думают, что ещё можно что-то сделать, хотя…
— Да, вот и покурил. Короче, Склифосовский, надо бы тот ход найти, но думаю, бесполезно столько лет прошло всё перекопали. Но попробовать можно.
— Какой ход.
— Харитоновский, — напомнил я ему.
— А кого сейчас там искать. Там давно всё сравняли с землёй.
— Это сверху, а то, что снизу так всё и осталось как в первоначальном виде.

Осталось, пролезь по подземному ходу. Может ничего путного мы там не найдём но это белое пятно закрыть надо и если не мы так другие это сделают. Вечером мы встретились на условленном месте. Я подвёл Романа к приблизительно тому месту, где по моим предположениям и должен был находиться загадочный ход. Осмотревшись и заметив гуляющие здесь парочки, мы тоже стали прогуливаться, чтобы не привлекать к себе внимания.

Посматривая на высокие тополя, которые росли вдоль всего левого берега, мы присматривались к подозрительным ямкам, выискивая глазами тот самый ход, но ничего не обнаружили. Тогда мы сместили наш поиск вверх по течению. Там мы обнаружили отверстие облицованное красным кирпичом. Это был ход или это был выход канализации, мы не знали, но захотелось проверить.

Переодевшись в поисковые комбинезоны и сложив вещи в гермомешки, мы полезли в кирпичную трубу. Но не случилось, дальше был завал, и раскопать его не было никакой возможности.
— Тесно здесь и полный завал не раскопать, — сказал я.
— Ещё бы ты вон какую ряху откормил. Почитай о вреде курения.
— А я разве курю, балуюсь и согласен, баловство опасное.

Просто надо решить или рак или здоровье. Я бросал, правда всех кто бросает, бывает, распирает до ожирения. Механизм в организме начинает выздоравливать, меняя процессы обмена. Не все на это готовы. Меня разнесло, при чём незаметно и с приростом в весе. Сопротивлялся я как мог. Не ел, соблюдал диеты, это потом всё стало нормализоваться. Но держится с переменным успехов летом 105-9, зимой 115-19. Короче прыгает. И это при том, что я гуляю по лесам. С возрастом худеть сложно, становлюсь запасливым медведем.
— Это точно, я, кажется, набираю вес, — сказал Роман.

Я посмотрел на его костлявую грязную рожу и не мог согласиться. Роман не курит, а всё равно как ветхий забор в щелях.
— Ну, что делать будем, дальше хода нет.
— Наверное, сверху машина продавила, засыпало, в те времена ничего такого же не было, — сказал Роман.

Мы поменялись местами, чтобы он тоже убедился в завале. Мы разочарованно погрустили и полезли обратно на выход, где нас уже ждали милиционеры. На вопрос что мы тут делаем, я ответил, что чистим водосток от газированных аппаратов.

Прикинулись овцами от горводоканала, мы  спокойно без излишней суеты объяснили, что сейчас подъедет машина с компрессором и будет пробивать засор. И им ментам лучше отойти подальше, чтобы не попасть под грязный фонтан.

Постояв возле нас какое-то время, милиционеры, видя, что мы ведём себя спокойно и по-деловому пошли дальше.  А мы отправились вдоль берега, оставив свои мешки в трубе. Там мы нашли ещё такую же трубу и для вида полезли в неё. И только тут нам улыбнулась удача, мы попали в помещение, где находилась большая железная дверь, какие были только в бомбоубежищах. Попытавшись её открыть, мы поняли, что она была заперта с другой стороны.
— А что может быть там? — спросил Роман.
— А вот пойдём у ментов спросим.

Посмеявшись над очередной неудачей, мы полезли обратно. Ментов не было и мы не став переодеваться пошли домой в комбинезонах. Остановившись возле колонки, мы переоделись и помылись. Ещё одно белое пятно было нами закрыто, но с надеждой узнать, что же это было за железной дверью.