День тринадцатый. Бэд бит

Bad Beat (бэд бит) - Ситуация, когда сильная рука
оказывается побита, потому что сопернику с более
слабой рукой повезло, и он получил нужную карту.


Я спала, как убитая и в моём сне пахло свежемолотым кофе и горячими гренками. В снящейся кухне солнце играло в прятки с тенью, став зайчиком, скачущим с чайной ложки на ободок чашки, и подглядывающей сквозь ставшим прозрачным фарфор, за спрятавшейся там кляксой-тенью. Пахло нежностью и совсем немного желанием… Где-то вздыхала любовь, не смеющая меня будить. Ложка качнулась и стукнулась, подарив мне мелодию дрожания крыльев ангела. Я улыбнулась. И стук повторился. Тихий, почти не слышный стук чайной ложки, размешивающей сахар в чашке. Я проснулась и открыла глаза. Дети! Дети. Это дети на кухне. И опять улыбнулась. Я потянулась, продолжая улыбаться. Я выспалась впервые за несколько лет. Спустила ноги с дивана и пошла на кухню. Уже подходя зевнула и вошла, потирая лицо и глаза, растопыренными ладонями.
 
– Мелочь, ваша мама всегда такая по утрам?

Я резко остановилась и раздвинув пальцы осмотрелась – Соломон. Таша и Олежка за накрытым столом. Уже поели. Соломон. Я снова скосила глаза в его сторону. Соломон стоит у окна и пьет кофе. А я? Босая, мятая, растрепанная… Плевать. Какая есть. Потерпит. Не долго осталось.

– А какая она по утрам? – Таша повернула голову к Соломону, хитро прищурилась.

– Красивая. – Я хмыкнула и подошла к плите. Заглянула в джезву и нацедила себе полчашки. Сделала пару глотков и зажмурилась от удовольствия.

– Какая есть. Других не завезли.

Допила, умыкнула с тарелки с нарезкой кусочек сыра и на рефлексах стала открывать дверцы шкафчиков, не осмотренных ночью.

– Что ищешь?

– Мёд. Мы же тебе говорили. - В два голоса произнесли дети. А потом Олежка добавил.

– Наша мама по утрам всегда ест сыр с мёдом.

– Ну так это ж по утрам, а сейчас уже полдень, - засмеялся Соломон, - но мёд мы ей все равно дадим. – Он открыл холодильник и достал оттуда обычную литровую банку. Полную. Мёда.

Я протянула руку и забрала её себе, держа кусок сыра в зубах. Я его сильно прикусила, и он норовил отломиться, а я ловила и закатывала его в приоткрытый рот языком и губами, пока ставила банку на стол и открывала её. Я так увлеклась процессом, что забыла о зрителях, но не они обо мне. 

– Ма, ну ты даешь. Сядь и поешь по-человечески, - Таша встала и подвинула мне стул.

– С удовольствием! Кстати, если вы закончили, то оставьте нас с Соломоном Петровичем. Мы поговорим о делах насущных.

Дети встали синхронно. Качнули головами в сторону Соломона и произнесли:

– Спасибо.

Повернулись и вышли из кухни.

– Это было впечатляюще. – Мужчина отодвинул стул, на котором сидел Олежка, и сел напротив меня.

– Что именно? Сыр или спасибо? – спросила я, не поднимая глаз и продолжая есть.

– В совокупности. И босые ступни, и отсутствие лифчика под футболкой, и повышенная лохматость. Было потешно застать тебя врасплох.

– Увы, желания потешить отсутствовало. Всё вышло… В общем вышло и вышло. Расчет дашь? Или потом уволишь, задним числом, за прогулы?

– Что так, Лиз? Охота к перемене мест? Обстоятельства? Или в погоне за… Кстати, за чем гонишься? Или отчего убегаешь?

Я перестала жевать и подняла-таки на Соломона взгляд.

– Скажем так. Мне нужно как можно скорее покинуть этот город. Желательно в неизвестном направлении. Мне нужно место, где меня никто не знает и, - я не удержалась и макнула еще один кусочек сыра в мёд, - не найдёт ближайшие лет восемь.

– То есть, тебе нужно спрятать детей от своего бывшего супруга?

– Да. – Я кивнула. – Именно так. И именно потому, что бывший он только номинально. Развод он мне не даст.

Соломон сунул руку во внутренний карман и вынул оттуда конверт, подтолкнул его ко мне, а сам встал, отошел к окну и открыл форточку. Закурил.

Я заглянула. Документы. Зачем? Я уже можно сказать ушла. Оглянулась на Петровича. Он чуть заметно кивнул. Ладно. Хорошо. Встала и помыла руки. И только тогда вынула один за другим. Паспорт. Елизавета Петровна Васнина. Семейное положение. Пусто. Дети. На месте. Мои. Прописка. Еще какая-то бумажка. Свидетельство о разводе. Нотариально заверенное согласие отца на смену фамилии своей дочери… своего сына.

– Как?

– Ты не всё достала из конверта.

Я вынула фотографию. Андрей. В постели. Целуется. Не с женщиной. Откуда? И снова повернулась к Соломону.

– И что я теперь тебе за это должна?
 
Мой голос практически не изменился, хотя внутри меня тысячи гарпий кружили и визжали надо мной.

– Ничего. Я просто хочу оберегать тебя.

Я втянула воздух в себя, зная, что скоро могу перестать дышать, забыв, как это делается. Аккуратно сложила бумаги обратно в конверт и продолжила так же спокойно, как и до этого:

– Меня. Оберегать меня. Смешно. Потом вдруг возникнет желание контролировать. Чуть позже повелевать. А я буду должна. Я буду подконтрольна. Пикантно.

Я повернула стул и пересела. Мне нужно было видеть лицо Соломона. Разговаривать, глядя в стену… неправильно что ли?  Я подняла руки и провела пару раз пятерней, распутывая волосы и мысли. Обозначила пробор и разделила по нему волосы. Заплела косы и забросила их за спину. Что ж, продолжим.

– Ты хочешь меня или переделать меня по своему усмотрению? – я вскинула подбородок, пытаясь считать его эмоции, но мы оба смотрели друг на друга с совершенно ничего не выражающими лицами. У него было преимущество – молчание. У меня была полная колода слов. Мечи и не останавливайся. Какое-нибудь да сгодится.

- До тебя уже были «умельцы», которые строгали, пилили, сбивали молотком или кулаком, то что, по их мнению, было во мне неправильно или уродливо, вбивали гвозди в мои руки, сердце, мозг. Запрещали мне двигаться, а потом дышать.  А потом бросали умирать… Представляешь, - я пожала плечами, - я больше не хочу ничего этого. Я жива только потому, что никому не отдала свою душу. Не потому что не хотела. Хотела. Вот совсем недавно хотела, даже поверила, что этому можно. Всё! И тело, и душу, и мечты, и ум, и совесть… - я засмеялась, и эпоху. Но – всегда, любому из мужчин, было важнее приколотить меня гвоздями к своему представлению о том, какой я должна быть. Но я больше не позволю.

Я встала и подхватив конверт пошла на выход.

– Лиза… Мне не надо тебя приколачивать к своему представлению о тебе. Я просто хочу закрыть тебя собой от всего.

Я остановилась и оглянулась.

– От всего? Как ты меня спасешь от моих воспоминаний? Сломаешь мои воспоминания, а потом их уничтожишь? Сломай. Сорви и выбрось, как мятую обертку моей души. Пусть она перестанет быть ограничена моей памятью. У тебя получится? Молчишь. Правильно делаешь. Мы погуляем? Чуть позже. Мне нужно подумать.

И вышла. Зашла в душ и спокойно помылась. Переоделась. Сложила документы в сумку и позвала детей гулять. Наши вещи так и остались стоять у двери, не разложенными.