Риданские истории. Кровавые страницы

– Дорогая, ты не видела мой полосатый галстук? Я был уверен, что еще вчера оставил его висящим на спинке кресла! – в растерянности озираясь по сторонам, мистер Уилсон пытался отыскать исчезнувшую деталь костюма в собственной гостиной.
– Конечно, видела! – отозвалась миссис Уилсон приятным голосом из-за дверей ванной комнаты, что располагалась наверху. – Минувшим вечером я его выстирала вместе с остальными нашими вещами! Он висит на сушилке, Джон!
Метнув растерянный взгляд вглубь гостиной, мистер Уилсон во второй раз пошарил глазами среди множества аккуратно развешенного белья, и был наконец вознагражден. Между его любимыми носками с изображениями мультяшных героев, которые он одевал лишь дома, дабы всегда оставаться на людях серьезным деловым человеком, и белыми кружевными блузками Агаты, словно поверженная змея, повис на тонкой перекладине его галстук.
За три года счастливого позднего брака сорокадвухлетний Джон так и не привык к идеальному порядку, который всеми силами поддерживала супруга. В его кабинете всегда царил хаос, и Джон чувствовал себя словно рыба в воде среди разбросанных по полу и столу бумаг и пухлых книг.  Это было единственной комнатой в доме, где он не разрешал хозяйничать Агате, и та поначалу лишь недовольно разводила руками. Но потом смирилась.
На лестнице раздались легкие шаги, когда мистер Уилсон натягивал на себя пальто в светлом коридоре. На ступенях застыла фигура Агаты. Ее лицо было удрученным. Взглянув на стопку сложенных бумаг, лежащую на журнальном столике у парадного входа, она вскинула вверх тонкую бровь.
– Уже в редакцию? – удивленно спросила она. – Но ведь ты собирался отнести рукопись гораздо позже! Сказал мне, что она не готова и все такое…
– Это не страшно. Остались некоторые недочеты, но Мэйсон обо всем позаботится. Он мне звонил уже три раза за последнюю неделю и просил поднажать. Он назначил мне сегодня встречу на десять тридцать. Я и сам признаю, что слишком затянул с написанием романа.
– Ну, тогда желаю удачи, мой гений пера, – Агата тепло улыбнулась ему. Наверное, он и влюбился в нее за эту улыбку, на мгновение промелькнуло в мозгу мистера Уилсона.
Он быстро коснулся губами ее щеки, уложил в портфель рукопись и повернул дверную ручку. В лицо тут же хлынул поток прохладного сырого ветра, растрепав каштановые волосы на его голове.
– Милый, чуть не забыла, возьми зонт, – посоветовала ему Агата. – Том Джефферсон из канала «Новостей» прогнозировал дождь ближе к одиннадцати утра. И в целом резкое ухудшение погоды…
– Да, так и сделаю, – согласился с ней Джон, снимая с вешалки длинный зонт-трость. Так же он накинул на себя классическую серую шляпу. – Что ж…
Ступив за порог, он вновь услышал голос Агаты:
– Постой, Джон. Я такая рассеянная сегодня, – извиняющимся тоном проговорила она. – У нас закончилось молоко. Ты не мог бы купить его, когда будешь возвращаться назад? Я сейчас принесу деньги.
Она на миг скрылась за стенами гостиной комнаты, но вскоре тут же появилась снова. Торопясь скорее проводить супруга на деловую встречу, она неловко споткнулась о ножку журнального столика, но, к счастью, не упала, удержав равновесие. Зато монеты, которые она сжимала в руке, с громким звоном ударились о деревянный лакированный пол и словно стайка блестящих насекомых разбрелись по всем углам.
– Ты не ушиблась, дорогая? – с тревогой спросил он, следя глазами за последней монеткой, исчезающей под обувной полкой.
– Прости, Джон. Я сама не своя. Может быть, я заболеваю? – она поежилась под шерстяным халатом, будто от холода.
– Надеюсь, что нет, – ответил тот.
– Я возьму кошелек, – она снова сделала шаг в сторону гостиной.
– Знаешь, что, Агата. У меня хватит наличных на автобус и молоко. Мне пора!
Она растерянно остановилась в коридоре.
– Джон, останься сегодня со мной.
– В чем дело, милая? – держась за холодную бронзовую ручку, в недоумении спросил тот.
– Я… я не знаю, – отрешенно призналась Агата. В ее изумрудных глазах промелькнула грусть.
– Я опаздываю, – спустя мгновение ответил мистер Уилсон и захлопнул за собой дверь.
Пройдя по садовой дорожке до калитки, он остановился и обернулся. Через стеклянное окошко в двери он различил лицо Агаты, смотрящей ему вслед. «Да что с ней сегодня такое?» – недоуменно подумал он и вышел на улицу.
Над головой собирались тучи, предвещая возможный дождь, как и предупреждал об этом всех жителей Ридана Том Джефферсон с экрана их черно-белого телевизора. Новый порыв ветра тронул высокий воротник на пальто Джона и с шумным вздохом умчался вдаль.
В это утро вторника на улицах города было полно разношерстного народа, спешащего на работу или в учебные заведения, в магазины или по каким-то совершенно личным делам. Вереницей друг за другом с шумом проезжали автомобили, выбрасывая в атмосферу клубы вонючего дыма. Проносились мимо юркие велосипедисты, отчаянно ударяя по кнопке звонка, зафиксированного креплением на руле, от звуков которого нередко вздрагивал даже самый невозмутимый с виду человек. Встречались зевающие собачники с бумажными пакетами в руках, в которые они смиренно отправляли фекалии своих любимцев, оставленные на газонах в виде пахучих морских ракушек. Если бы не постановления городских властей о мерах борьбы с загрязнением домашними животными мест общего пользования в виде добротного штрафа их хозяевам, то город давно бы уже утонул в дерьме, с отвращением подумал Джон.
Он прошел несколько кварталов в направлении автобусной остановки, когда его окликнул приветливый мужской голос:
– Эй, мистер Уилсон! Выбрались из дома подышать воздухом?
Джон сразу узнал в этом приторном тоне навязчивого своей компанией соседа, что жил напротив. Вздрогнув, словно от оглушительного пушечного выстрела, Джон сдержанно улыбнулся, слегка коснувшись полы своей шляпы, и не стал сбавлять шага.
– Как поживает ваш рассказ? – продолжал расспрашивать зануда Билл, поравнявшись с Джоном. – Я жду не дождусь, когда смогу хоть одним глазком взглянуть на ваше произведение.
– Очень скоро, – кратко ответил тот.
Билл медленно сложил губы буквой «о» и поднял вверх кустистые брови, почти схлестнувшиеся в единую полоску над горбатой переносицей. Затем он стрельнул в Джона маленькими глазками, в которых затаилась догадка.
– В редакцию? Я угадал? Скажите, что это так! – он замолотил в воздухе кулаками в нетерпении, пожирая заинтересованным взглядом мистера Уилсона. – Но… могу ли я украдкой посмотреть на рукопись? Я никогда прежде не держал в руках живое творение в первозданном ее виде!
– Нет, – отрезал Уилсон, резко остановившись посреди улицы. – Я очень тороплюсь, Билли. И если ты не станешь меня отвлекать расспросами, я смогу вовремя решить свои дела. Мне кажется, тебе тоже надо заняться своими.
Билл с обиженным видом беззвучно открыл рот, но не произнес ни слова. Мистер Уилсон влился в общий поток людей и направился прямиком через дорогу, ступая по широким белым полосам, обозначенным дорожными рабочими на асфальте для безопасного перехода на другую сторону улицы.
– Джон! – услышал он крик позади себя и на ходу обернулся. Лицо Билла теперь ему казалось серым и безжизненным, а глаза черными, будто зияющие дыры, пробившие космическую пустоту. Приняв напряженную позу, тот стоял не шелохнувшись. Медленно разлепив сжатые губы, он пробасил зычным чужим голосом: – Не садись на автобус!
Мистер Уилсон ошалело тряхнул головой, пытаясь разогнать видение. В следующий момент его протолкал вперед идущий с ним рядом народ. Последнее, что он успел заметить над головами незнакомых людей – расстроенное выражение на лице привычного Билла, неловко махнувшего Джону вслед рукой.
Очередной мощный порыв ветра чуть не выбил портфель из руки мистера Уилсона и обдал утренней свежестью его лицо. Лишь чудом он успел ухватиться за шляпу, что бы ее не сорвало с головы. «Не садись на автобус, не садись на автобус». Слова Билли пульсировали кровью в его висках. Что за шутки?
Добравшись до автобусной остановки, расположенной у городского сквера, где томились в ожидании всего несколько человек, Джон нетерпеливо взглянул на часы. Затем на дорогу.
В этот момент его кто-то слегка подтолкнул сзади, и темная жидкость со шлепком упала на рукав пальто мистера Уилсона, оставив на ткани мокрый грязный след, от которого несколько следующих мгновений исходил еле заметный пар.
– Ради всех святых, прошу простить мою неловкость, – услышал извинения мистер Уилсон за своей спиной. Молодая девушка с виноватым видом потупилась вниз, сжимая в руках бумажный стакан с остатками горячего кофе. – Я вас не заметила…
– Как же, не заметила! – с возмущением ответил тот. – Кажется, этим утром все без исключения сговорились мне чем-то насолить. Уйди с глаз моих прочь, – мистер Уилсон зажал под мышкой зонт и освободившейся рукой стал усердно тереть пятно на своем пальто.
– Еще раз простите меня, – тихим голосом сказала девушка и отошла в сторонку.
Спустя несколько минут полупустой автобус подкатил к остановке и распахнул свои двери. Мистер Уилсон поднялся по ступеням и в подпорченном настроении уселся у окна.
Расстояние до редакции было невелико – всего каких-то пятнадцать минут езды. Джон всю дорогу проглядел сквозь мутное стекло наружу, наблюдая, как проносятся мимо его взгляда приземистые каменные здания Риданских улиц, в уголках окон которых виднелись тяжелые шторы разных цветов, повисшие на гардинах. Не реже этих старинных безвкусных зданий с пристроенными к парадным дверям каменными урнами мелькали и деревья с раскидистыми кронами желто-зеленого оттенка да кустарники с поникшими бутонами цветков, высаженные вдоль тротуаров среди увядающего газона.
– Неудачное утро? – мистер Уилсон перевел унылый взгляд из окна на вопрошавшего.
– Что? – сухо переспросил Джон, глядя на склонившегося над ним пожилого мужчину. Кроме них двоих на задней платформе автобуса никого не было.
– Я о вашем пальто, – он указал дрожащим пальцем на его запачканный рукав, все так же внимательно оглядывая мистера Уилсона. В его небесно-синих живых глазах таилось беспокойство, словно на серой ткани отпечатался след не от кофе, а от запекшейся крови.
– Пустяки, – отмахнулся Джон.
– Вам бы стоило вернуться домой и переодеться, сэр. Выглядит ваша одежда не важно…
Мистер Уилсон в недоумении оглядел собеседника. На нем был надет засаленный жилет поверх имевшей виды рубахи, твидовые брюки и стоптанные башмаки.
– Знаете, что? – скептически заметил мистер Уилсон, – Вам самому не мешало бы заглянуть в прачечную и целиком забраться внутрь одной из стиральных машин!
Автобус стал притормаживать, подъезжая к нужной остановке, располагающейся прямо напротив входа в редакцию. Джон поднялся с сиденья, приготавливаясь выйти, но неожиданно старик крепко ухватился рукой за его запястье и молча уставился на Джона холодными глазами.
– Да что с вами всеми такое? – воскликнул мистер Уилсон и, дернувшись изо всех сил, пулей вылетел в только что раскрывшиеся автобусные двери. Через миг они запахнулись за его спиной.
Обернувшись, Джон успел заметить сквозь стекла отъезжающего транспорта лицо странного попутчика. Оно часто-часто искажалось и расплывалось, как это бывает с лицами людей, глядящих с экранов неисправных телевизоров, работающих с сильными помехами.
Джон сглотнул подступивший к горлу комок и расстегнул верхнюю пуговицу на рубашке, внезапно сдавившую его горло. Он огляделся по сторонам, но поблизости не было никого, кто, возможно, мог бы подтвердить увиденное им. Успокоить мистера Уилсона в том, что тот не свихнулся.
Ему жутко захотелось вдохнуть в себя порцию никотина, но, ощупав свои карманы, он с сожалением сделал вывод, что оставил пачку с сигаретами дома. На счастье, недалеко от того места, куда он прибыл, располагался газетный киоск, и в нем имелся небольшой табачный выбор.
– Пачку «Лаки Страйк», пожалуйста, – Джон протянул бумажную банкноту в маленькое окошко.
– Что-нибудь еще? – в ответ прозвучал вопрос продавца.
– Нет, только это.
– Может, газету?
– Нет.
– Тогда жвачку? Есть мятные и фруктовые…
– Не нужна мне жвачка! – отрезал Джон, выхватив из рук торговца протянутую пачку. – И сдачи тоже не нужно.
Удаляясь, он услышал, как вслед ему громогласно кричали из киоска, будто несколько человек слили свои голоса в унисон:
– Возвращайся к жене, Уилсон!
Джона на ходу пробрала мелкая дрожь и закружилась голова. Он боялся оборачиваться, вспомнив неживое лицо зануды Билла получасом ранее. Нервно закурив сигарету, мистер Уилсон подошел на деревянных ногах к светофору со специальной кнопкой для пешеходов, нажав на которую, загорался сигнал, разрешающий движение через дорогу.
Перед глазами быстро проносились автомобили. Джон ткнул пальцем в круглый пластиковый кругляш и стал ждать. Вот-вот замигает запрещающий свет, а затем зажжется зеленый. Но секунды на циферблате часов Джона только отсчитывали ход времени, а свет все так же оставался красным.
Мистер Уилсон нахмурился и еще раз нажал на кнопку. Ничего. Тогда он с силой стал барабанить по ней, принуждая электронику работать, и лишь когда рядом с ним возникла фигура недоуменной девушки, он смиренно опустил руку. Не сводя с Джона подозрительного взгляда, а он с нее – пристыженного вандалистскими действиями – своего, она без явных усилий вдавила кнопку светофора, и через несколько секунд огни дорожного проводника сменились с красного на зеленый.
«Все-таки ты сходишь с ума, Джон, – сказал мистер Уилсон сам себе. – Всему виной твой новый роман, ради которого ты в последнее время так мало спал и часто забывал о том, чтобы поесть. Тебе нужен отпуск, старина. Реши сегодня же вопрос с изданием своего чертового романа, бери за руку Агату и отправляйтесь подальше из этих мест. На пару недель. Нет, лучше на месяц».
В задумчивости он пересек асфальтированную дорогу, прошел мимо припаркованного служебного автомобиля с маячками на крыше, возле которого о чем-то беседовали двое полицейских, попивая из железных банок газировку и заедая сладкий напиток гамбургером с острым соусом, и остановился у ступеней редакции с названием: «Издательство Мэйсона». Зонт, который так и болтался под мышкой, Джону не пригодился, и хорошо. Если бы начался дождь, при таком ветре от него толку было бы не более, чем от мешка сухарей в раскаленных солнцем песках пустыни.
Джон сделал шаг навстречу первой из пяти ступеней, ведущих к увесистым дверям редакции, когда вдруг получил сильный удар в плечо. От толчка и неожиданности мистер Уилсон выронил из рук свой портфель. Он шлепнулся о каменную плитку, украшающую небольшую площадку перед редакцией. От удара сыграл механизм защелки, и раскрывшись, портфель выплюнул наружу рукопись, разбросав повсюду бумажные листки.
– Смотри, куда прешь! – обругал Джона врезавшийся в него молодой крепкий парень, одетый в легкую куртку, спортивные штаны и кроссовки. – Совсем ослеп, козел? Очки надень!
Оторопев от такой дерзости, Джон не сразу нашелся, что ответить. Хлопая глазами, как рыба в аквариуме, он лишь растерянно бросил взгляд в сторону полицейских, надеясь на мгновенное правосудие, но те были слишком заняты поглощением вредной пищи и не обращали на него никакого внимания. С бессильной злобой промолвив ругательства вслед удаляющемуся наглецу, мистер Уилсон поспешно собрал свой роман в привычную стопку и сунул обратно в портфель.
С силой толкнув двери редакции, Джон широкими шагами прошел по блестящему кафельному полу, даже не взглянув на слегка полноватую женщину в годах, заведующую журналом посещения. Она устроилась на высоком стульчике за старинным резным столом в стороне от входа.
– Эй, мистер, вам назначено? Как ваше имя? – только и успела выкрикнуть она, глядя на Джона, который в несколько мгновений преодолел путь до лифта, который должен отвезти его на шестой этаж в просторный кабинет Мэйсона.
– Мистер Уилсон, мэм. Я к Чарльзу Мэйсону.
– Минуточку, – ответила она и стала водить пухлым пальцем по листку журнала. Но Уилсон уже скрылся за дверцами кабинки подъемного механизма.
Стенки лифта внутри были отделаны зеркалами, и когда Джон оказывался внутри, ему всегда было не по себе от того, что его становилось слишком много, и количеству своих же отражений в бесконечной шеренге, тянущейся далеко-далеко за пределы зеркального мира, не было видно края. В такие моменты он часто закрывал глаза и считал до семнадцати. Ровно столько секунд требовалось для того, чтобы подняться на шестой этаж и дождаться, когда раскроются створки лифта.
В это странное утро было бы особенным сумасшествием не следовать правилам, поэтому он крепко сомкнул веки и стал ждать, когда раздастся короткий сигнал, оповещающий о прибытии на нужный этаж.
Последовал гудящий звук размыкающихся дверей, а за ним щелчок. Мистер Уилсон разлепил глаза. Ему вдруг жутко захотелось взглянуть на себя в зеркало. Он повернул голову. Наперекор логике, отражения его, каким-то образом разбитые на пары, глядели друг на друга, застыв, словно фигуры на шахматной доске. Джону стало не по себе. Одним прыжком он выскочил в узенький коридор, в конце которого располагался единственный кабинет с табличкой: «108. Мэйсон». Тяжело дыша, он остановился перед белой дверью. Он услышал, как позади закрылись две тяжелые дверцы, а следом за ними мистер Уилсон почувствовал, что утихала и дрожь внутри него – Джона. Сделав три глубоких вдоха и таких же три выдоха, он постучал в дверь кабинета и вошел.
На большим письменном столе, заваленном стопками бумаг и канцелярскими принадлежностями, красовалась привычная глазу увесистая стеклянная фигурка дельфина на круглой бронзовой подставке с гравировкой: «Ч. Мэйсону от Дж. Андерсон. 1968г.». Дельфин будто выныривал из блестящего металлического бассейна, держа на остром носу игрушку – полосатый мяч из керамики. Эта статуэтка встречала мистера Уилсона всякий раз, когда он приносил Чарльзу очередной свеженький роман.
Мистер Мэйсон – худощавый мужчина лет пятидесяти, с острыми чертами лица и высоким лбом, сидел за столом. Перед ним стояла бутыль с виски, опустошенная наполовину, и пузатый бокал в форме тюльпана, на дне которого виднелась узкая полоска темной жидкости. Его отрешенный взгляд был брошен вдаль сквозь распахнутое настежь окно, на подоконник которого попадала косая морось теперь уже начавшегося дождя. Ветер, попадая с улицы внутрь, с шелестом оттопыривал краешки журналов и газет, и те дрожали испещренными печатными буквами бумажными листками. Небо еще сильнее затянуло серыми тучами, и кабинет в это утро выглядел довольно мрачновато.
– Вы позволите? – проговорил мистер Уилсон и тронул включатель на белой стене. Вспыхнула лампа желтого света под потолком. – Так будет получше. Здравствуйте, Чарльз.
– А, это вы, Джон? – сощурив еще больше и без того залитые спиртным глаза от внезапной дозы электричества, вяло ответил Мэйсон. – У вас ко мне какое-то дело? Хотелось бы поскорее разобраться со всем этим дерьмом, что вы мне притащили в который раз, – добавил он.
– Никак не могу привыкнуть к вашим шуткам, Чарльз, – поморщился мистер Уилсон, словно проглотил горсть горьких пилюль. – Я закончил роман, как и обещал. Почти в срок…
– Что ж, – он гостеприимно выписал дугу перед собой, – вот ваш стул, как и всегда.
– Благодарю, – мистер Уилсон присел на мягкий табурет напротив него и выудил из портфеля рукопись. – Сколько времени понадобится вам, чтобы выдвинуть свой вердикт?
 – Несколько минут или целая вечность, – после долгого молчания ответил тот, пожав плечами.
Он запрокинул остатки виски в горло и с треском поставил стакан обратно. Порывшись в карманах, Чарльз достал спичечный коробок и зажег одну спичку. Держа ее двумя пальцами серной головкой кверху, он всматривался в пляшущий на конце огонек.
– Не совсем понимаю, – нахмурившись, сказал Джон. – Вы позвонили мне в прошлый вторник с просьбой наверстать упущенное время. А что получаю в итоге я? Абсолютную незаинтересованность к моей работе! С вами все в порядке, Чарльз? Выглядите вы не важно, честное слово…
В этот момент спичка угасла на середине своего деревянного скелетика, и струйка дыма как будто унесла к потолку маленькую угасшую душу. Мэйсон разжал пальцы, и огарок приземлился возле пепельницы, наполненной сигаретными окурками. Он приоткрыл верхний ящик стола и запустил туда руку. Щелк!
– Твой роман, Джон, внезапно перейдя на «ты», – проговорил Чарльз. – Ты рассказывал, что он повествует о жалких крупицах отчаявшихся людей, разгневанных назойливой правительственной системой, в которую их все глубже и глубже затаптывают своими лакированными башмаками «белые воротнички», занимающие высокие посты, сидя в своих золоченых кабинетах, – выпитое сильно вдарило по языку Мэйсону, и он говорил неторопливо, тщательно выговаривая слова. – Три дня назад ты раскрыл мне в двух словах концовку, о том, что у них все получилось, хм, – он задумчиво постучал костяшками пальцев по столешнице. – Скажи мне, ты доволен своей жизнью, Джон?
– Чарльз, мы говорим о фантазиях, рожденных в моей голове и перенесенных на бумагу, – в недоумении проговорил мистер Уилсон, заметив, каким вдруг раздраженным стал Мэйсон. – И жизнь героев совершенно отличается от той, которой живем мы. Я не создал их по своему подобию. Мой мир нереален, он всего лишь выдумка.
– Но система, Джон. Она существует? Она гнет, как и для всех нас, в каком бы мире она не существовала. Она – реальна. Она – пожирает нас. Жует и выплевывает. А что на вершине ее, Джон? Рождественская индейка? Пасхальный кролик? Нет, голубчик. Там, наверху, под большущей елкой грязные деньги из наших худых и дохлых карманов, которыми подтирают свои толстые задницы те, кто задает темп нашему жалкому существованию. И у каждого такого воротилы есть свой скотный двор, где такие, как мы, пускаем в грязь слюни, а от нас отрезают по жирному куску до тех пор, пока на хилых хрупких косточках не закончится все мясо, – не вынимая руки из выдвижного ящика, он наполнил другой рукой на треть бокал виски и тут же залпом осушил до дна. Щелк!
Мистер Уилсон был шокирован поведением Мэйсона. Таким он его видел впервые. Виной тому алкоголь? Может и так, но лишь отчасти. Основная проблема была заложена, несомненно, в голове, и, возможно, уже давно. Просто сегодня произошел бурный пенный всплеск, как это обычно бывает, если потрясти бутылку с пивом и откупорить пробку. Вдох–выдох, вдох–выдох. Это должно сработать.
– Чарльз, я прошу вас…, – начал Джон, но тот остановил его, вскинув вверх ладонь.
– У меня не осталось времени на разговоры, Джон… Ты сильно разочаровал меня, а эта система уже давно медленно убивает…
Резким движением он вынул спрятанную под стол руку, и мистер Уилсон увидел блеск холодного металла. Мэйсон приставил дуло револьвера под свою левую скулу и нажал на спусковой крючок. Щелк!
Раздался резкий звук спускаемого курка, а за ним хлопок вырвавшейся из дула пули, продырявившей голову Мэйсона. Густые кровяные ошметки мозга и черепной кости брызнули винегретом на стену, оставив на ней яркий багровый след, как будто в то место стряхнули остатки жирной краски с толстой кисти. Брызги крови попали на страницы рукописи мистера Уилсона, спрятав под красными пятнами некоторые строчки из его романа. Оружие выпало из дрогнувшей руки Чарльза и, с грохотом ударившись рукоятью о стол, отскочило прямо на колени побелевшего от ужаса Джона. Несколько раз моргнула лампочка. В прерывающемся на мгновения свете еле заметная бесплотный серый силуэт скользнула по стене за спиной мертвого Мэйсона и растворился в прозрачных дождевых каплях за окном. Игра теней?
Шум в ушах Джона нарастал, голова закружилась. Он попытался подняться со стула, но тело его не слушалось. Револьвер мертвым грузом прижал ноги к полу, не позволяя даже пошевелить ими. Этажом ниже раздавались приглушенные крики, и в них невозможно было разобрать четких фраз. Дождь нарастал, все сильнее барабаня по подоконнику.
Не сводя глаз с Чарльза, превратившегося в один миг в бездыханную куклу-марионетку с зияющей дырой в затылке, мистер Уилсон прокручивал в голове его последние слова: «Ты сильно разочаровал меня». Выходит так, как будто это он, Джон, своими собственными руками застрелил Мэйсона.
Внизу несколько раз хлопнула входная дверь, отделяющая холл издательства от улицы. На какое-то время смолки взволнованные голоса за стенами, вокруг повисла гробовая тишина, лишь звуки непогоды не позволяли верить в то, что время везде остановилось.
Вдох–выдох, вдох–выдох. Мистер Уилсон сделал усилие и вскочил из-за стола. Взгляд его был крепко прикован к телу Мэйсона. Ледяная дрожь обсыпала мурашками кожу Джона, а ветер, задувающий в проем окна, только усиливал неприятные ощущения.
Раздался сигнал прибывшего на этаж лифта, и в коридоре послышались частые шаги, разносящиеся гулким эхом. Джон повернул голову на своей непослушной шее на звуки. Через секунду между дверным полотном и косяком появилась узкая желтая щелка. С каждым мгновением она становилась шире, пока в проеме двери не возникли фигуры людей в полицейской форме с решительно поднятым вверх оружием.
– Не двигайтесь. И опустите револьвер, – тихим, но властным голосом приказал один из них, нацелившись на мистера Уилсона.
Только сейчас Джон ощутил в своей ладони тяжесть холодного металла. Не отходя от шока, он и сам не понял, как оказался у окна с пистолетом в руке. Он силился объяснить, что не причастен к убийству Чарльза, но язык словно онемел и не желал ворочаться во рту. Он лишь вскинул руки вперед, не выпуская из них револьвера, за что и был вознагражден выстрелами из полицейского оружия. Щелк! Щелк!
Первая пуля прошла на вылет, с хрустом пробив левое плечо. Вторая продырявила гортань. От мощного удара Джона опрокинуло на мокрый подоконник, где, хрипя и булькая выплескивающейся из входного отверстия кровью, он барахтался в предсмертных муках, словно рыба, выброшенная на берег и не способная добраться до воды. Опасно перегнувшись через подоконник, мистер Уилсон сползал все дальше за край, пока не выпал целиком наружу.
Его сердце остановилось через несколько секунд между вторым и третьим этажами, избавив от лишней боли при столкновении его тела с каменной оградой, тянущейся вдоль всего фасада здания…
Мистера Уилсона встретила беспросветная темнота. Вопреки всему внутри него присутствовало ощущение, что он жив, жив! Однако не знал, куда ему идти и где он находится. На его удивление боль безвозвратно ушла, а значит, раны затянулись. Но на ее место вернулся страх – страх неизвестности.
– Что же это, я умер? – произнес он во тьму.
Прошло лишь мгновение и…
– Зависит от того, захочешь ли ты принять вечность или решишь начать свой путь снова. Но ни то, ни другое не зовется смертью, – ответил ему незнакомый мужской голос с бархатистым тоном.
– Ты меня напугал! – вскрикнул Джон. – Кто ты? Почему прячешься?
– Еще слишком рано, Джон, не шуми. Остальные явятся чуть позже. Скажи мне, ты научился видеть знаки?
– Какие еще знаки? Кто ты? – повторил он свой вопрос, пытаясь нащупать руками собеседника. Но кругом ощущалась лишь пустота. Затем он потрогал себя, но руки, если они вообще у него были, прошли сквозь воздух.
– Понимаю, для тебя новая форма чужда, но ты скоро привыкнешь. Что ты чувствуешь, Джон?
– Что схожу с ума, кем бы ты не был, черт тебя возьми.
– Здесь нет никаких чертей или бесов с хвостами и рогами, – голос слегка завибрировал, словно тот, кому он принадлежал – рассмеялся. – Но мы есть. И это не сон. Ты должен мне верить…
– Но как я могу поверить тому, кого попросту не существует?
– А ты, Джон? Ты существуешь?
– Я… я не знаю, – замешкался тот. – Все так странно…
– Доверься мне, – повторил голос, – и для тебя откроется то, что сокрыто от взора многих во вселенной.
В этот момент одна за другой неясные фиолетовые сгустки энергии прорезали своим сиянием тьму. Эти мерцания были и далеки, и близки. Постепенно они заполняли собой черное полотно, превращая его в ночное звездное небо, похожее на то, которое Джон видел, например, из окна своего кабинета, где он писал свои романы, или сидя на крыльце рядом с любимой Агатой, что всеми силами поддерживала уют и домашний очаг в их прекрасном доме.
То, место, откуда Джон слышал голос, так же озарилось сиреневым светом, и перед мистером Уилсоном возникла светящаяся субстанция, парящая в пустоте.
– Теперь попробуй и ты, – сказало существо.
– Я такой же… как и ты? – с трудом промолвил Джон, пытаясь осмыслить и принять происходящее с ним за реальность, а не сон.
– Возродись, и мы узнаем, какой ты.
Внутри Джона вдруг вспыхнуло страстное желание расправить невидимые крылья и пуститься в нескончаемый полет. Стать легким, словно перышко. Он глубоко вдохнул и ощутил внутри себя приятное тепло. Оно нарастало и наконец выплеснулось наружу фиолетовым сиянием. Он вскинул в стороны свои руки-искорки. Ему показалось, что он улыбается.
– Видишь, это совсем не трудно, – сказала ему сиреневая сущность. – Теперь ты стал частью вселенной – одной из новых звезд. И впереди тебя ждет еще множество рождений и угасаний. Если, конечно, ты сам этого захочешь.
– Все, чего я хочу, это вернуться к моей Агате.
– Этого я сделать для тебя не могу, Джон. Теперь не могу. Но если бы ты чаще придавал значение знакам, которые мы посылаем в своих снах таким, как ты… Кто знает, может ты написал бы гораздо больше прежде, чем вновь оказаться дома?
– Дома? Вновь? – не понял Джон.
– Это была твоя первая жизнь на Земле. Ты родился совсем недавно и сразу отправился вниз, не успев вникнуть в самую суть нашего бытия. Но теперь у нас достаточно времени, что бы ты уяснил, как это все работает. Ты ведь любишь хорошие истории? Я начну с одной замечательной истории о неугасающей любви, проносящейся сквозь столетия. Этот рассказ о двух звездах с именами – Джулия и Вернер…