—1—
В каждом судьбоносное время истории, судьба рождает своего человека, и, прежде чем говорить о великом человеке, о котором пойдет речь я кратко опишу время, в котором этот человек родился.
Звезда Востока уже закатывался под горизонтом, постепенно тяжесть мировой ис-тории смещается к западу. VI век до Р.Х. уже не знал ассирийских владык. В 605 году до Р.Х. могучая держава, разгромленная вавилонянами, ушла с исторической арены. Звезда Ассирий затухает, но на небесном своде как вспышка сверхновой звезды загорелась ярком светом и осветило на мгновения Ближний Восток. И имея этой сверхновой звезды называется Ново-вавилонская Империя во главе царём Наву-ходоносор II. Последний блеск уходящего востока от тысячелетия доминирования на мировой истории и политике.
Навуходоносор II покоряет Сирию, Финикию, Палестину, его войска подходят к границам Египта. А центром новой империи становиться Вавилон с пышными храмами и дворцами и становиться крупнейшим городом всего тогдашнего мира, «царем царей» или как говорил пророк Даниил о сне, которому приснилось Навуходоносору виде ги-гантского исполина, «золотой головой». Вавилон вызывал восхищение и зависть мно-гих народов. Но царство, или скорее всего «золотая империя», не прожило одно по-коления. И слава «врата бога» так нарекли свой город вавилоняне развелось тоже в течение одного поколения. Сын Навуходоносора погиб во время дворцового переворо-та, внука жрецы свергли с трона, едва он взошел на него. Последнему царю — Набо-ниду — суждено было окончить свои дни в плену.
В 538 году до Р.Х. Вавилон пал. Его крепкие стены и 600 башен оказались беспо-лезными — через распахнутые городские ворота ворвались, не встречая сопротивле-ния, персидская конница. Запершемуся в цитадели Валтасару, сыну Набонида, оста-валось надеяться на чудо. И дождался, своим глазами увидев зловещие предзнамено-вания, на стены чертога царского, и царь видел кисть руки, которая писала «Мене, текел, упарсин!» что означает — «Сосчитано, взвешено, разделено». В ту же ночь Валтасар был убит.
В 546 году до Р.Х. перестает существовать Лидийское царство: его сказочные бо-гатства достаются персидской казне, а незадачливый царь Крез попадает в плен, став жертвой собственной опрометчивости. Спросив у оракула, идти ли ему войной против персов, он получил вразумительный ответ: «Если перейдешь реку Галис, со-крушишь великое царство». Предсказание сбылось, и Крезу, закованному в цепи, оставалось лишь сетовать на двусмысленность пророчеств и с запоздалым раскаянием вспоминать о том, как пренебрег предостережением афинского мудреца Солона. Кото-рый на слова Креза — «Неужели ты ни во что ставишь моё счастье и ставишь меня ниже простолюдинов?», ответил: — «Я знаю, Крез, что божество завистливо, а ты спрашиваешь меня, о человеческом счастье… Человек ведь не более чем случайность. Ты, конечно, очень богат и повелеваешь многими народами, но назвать тебя счаст-ливым я могу только тогда, когда узнаю, что ты благополучно окончил свои дни. Многим божество ласкало надеждой счастья, а потом ниспровергало. Во всяком деле надо поглядеть, каков его конец».
Средиземноморье привыкло к новым именам, коротким и резким, как слова команды: Кир, Дарий, Ксеркс. Персидская речь звучала теперь на всем Ближнем Востоке. Сын Кира — Камбиз, захватил самую долговечную из стран — Египет. Трехтысячелетнее владычество фараонов кончилось, слово «фараон» исчезло из лексикона, и великое царство превратилось в рядовую провинцию, управляемую наместником, носившим гор-дое звание сатрапа.
VI век до Р.Х. завершил историю Древнего Востока. Исчезли царства ассирийцев, хеттов, вавилонян, египтян, уратов, эламитов, финикийцев, мидийцев. На их месте раскинулась гигантская персидская империя Ахеменидов, с вожделением поглядывав-шая на запад, на свободолюбивую Элладу.
—2—
Эллада как страна существовала еще до Девкалионаго потопа. Когда на земле жиле еще те титаны, которые были пощажены новым повелителем вселенной Зевсом, после как часть титанов боле лояльно к новому владыки в борьбе с темы же титанов, ко-торые были врагами Зевса. И как гласит легенда, а Эллины были мастерами на сочи-нительство разных легенд о былом, повествует как во время дележа мира, на ма-леньком клочке земле выпал жребии двум богам спорить за права владеть им. Эти боги были брат Зевса колебатель и владыка морей Посейдон и любимая дочь справед-ливость и мудрость Афина. Этот спор был за право основать и называть будущий го-род в свою честь бога, который будет властвовать над ним. Этот спор долго не утихал, и мудрый Зевс не хотел распри между богами. Повелел им оба идти на суд у местного царя-бога этих земель Кекропа получеловека полузмей. Те согласили и пришли к царю. И тот сказал им: — будущий город будет назван в честь того бога, кто подарит этой скудной земле самый ценный дар.
Первым начал Посейдон, и ударил он из своего трезубца из-под земли поднялась огромная скала с ключом холодной, но соленой воды. Пришла очередь дать дар Афине. И она вонзила свое копьё из-под земли выросла оливковая дерево с богатыми плодами маслин. И только тогда справедливо рассудил царь-бог Кекроп кому дать во владение его земли и будущий город, который будет основан. Он сказал им: — Ты Посейдон дал воду, но она солёная и люди не смогут пить ее, а ты Афина дал олив-ковое дерева и твой дар ценней чем первый дар по истине твой дар люди будут сыты на этой скудной земле. Так и победила Афина в этом споре.
По легенде Посейдону достались другие земли и эти земли был огромный остров по середины атлантического океана, который всем известен из диалогов философа Пла-тона, Атлантида целой высококультурной цивилизаций. И Платон упоминает войну между Атлантами и Афин. Но вовремя войны произошло тот самый Девкалионый потоп, в который выжил только Девкалион и жена его Пирра и сын его Эллин в честь кото-рый Греки называют свою родину Элладой.
И на те земли, которая Афина выиграла по право был заселён правнуком Девкале-он, Ион от который произошли греческая племя ионы который были в Аттике и на за-падное побережье Малой Азии.
Аттика имела форму треугольника, основание которого прилегало к Беотии, а две стороны омывались с востока и запада морем. Это — один из самых засушливых райо-нов Греции. Летом афинская равнина была совершенно выжжена; одна из ручья, Ил-лис, летом совершено не пересыхала, а другая Кефис, не доносила своих вод до мо-ря, так как небольшие запасы ее воды полностью расходовались на орошение. Это были четыре равнинны: на одной из них и самой большой была расположены Афины, на северо-западе от Афин — находился город Элевсин, а на северо-западе побережье, на берегу Евбейского пролива расположена знаменитая Марафонская равнина.
В Аттике, как и в других плодородных районах, на склонах гор широко практико-валось террасные земледелие. Почва здесь представляла неглубокий и легко вывет-ривающийся слой, годный лишь для посевов ячменя. При таянии снегов она заноси-лось камнями и требовала ежегодный очистки. Прекращение обработки земли хотя на год, вызывало выветривание почвы. Афинский закон, оберегая хозяев этих земель, запрещал под страхом суровых наказаний «воровать почву с полей». В равнинах сея-ли и пшеницу, но преобладающей культурой оставалось ячмень. Однако в Аттики сво-его хлеба не хватало, и ее население всегда нуждалось в подвозе хлеба. Основными сельскохозяйственными культурами Аттики, начиная с VI века до Р.Х.. были вино-град и оливковое дерево.
Белый мрамор гор Пентеликона и лиловый — Элвсина широко использовался при скульптурных и строительных работах. На юго-восточной оконечности Аттики, у мыса Суния, тянутся, выступая в море, обнаженные красноватые скалы Лаврионских гор, где находились знаменитые серебряные рудники. В местах, богатых серебром, штоль-ни достигали метра вышины, а в местах, бедных металлом, они напоминали узкие ла-зы, по котором можно было проползти лишь лежа на боку. Здесь работали и жили, не подымаясь на поверхность, тысячи заживо погребенных рабов.
У западного побережья Аттики горы отступали от моря: образуя удобные для при-чала низменности. Древнейшей гаванью Афин, находившейся на расстоянии 4 км, была Фалерона, отлогий песчаный берег, который, напоминающий постепенно поднимающийся амфитеатр, был хорошо защищен от ветра выступающими с двух сторон мысами. Однако начиная со времени тирана Писистрата, афиняне стали пользоваться тремя глубоко-водными гаванями: укрытыми от бурь холмом Пирея и мысом Мунихия. Хотя Пирейская гавань отстояла от Афин в 1,5 раза дальше, чем Фалероская, она была настолько обширной и удобной для стоянки военного и торгового флота, что афиняне уже в VIдо Р.Х. предпочитали пользоваться именно ею. Перенесение основной гавани в Пи-рей сразу же вызвало стремление к захвату двух острова. Прежде всего о Саламине, прикрывавшего входа в гавани Пирея и в гавань города Мегары — Несею, а затем и остров Эгины.
—3—
Афины стали первым городом, но не столицей Аттики. Все силы народные еще не сосредоточиваются в этом только еще складывающемся центре. На северо-востоке еще живут обособленно поколения, переселившийся сюда з Ионии и основавшие в виду Эв-бей Тетраполь, или марафонское четвероградие.
В истории своей страны обитатели Тетраполь выступают с той поры, когда они в борьбе против закованных в булат Халкидонских мужей отстояли границы отеческой земли. Сказание выводит Иона в качестве избавителя Аттики и этим объясняет воз-ведение его в сан повелителя страны на место эрихфидов. Воинственное племя при-обретающие с тех пор господство, является не чужеземным народом, не чуждая сила грубо вторгается в развитие местного быта. Самого Иона можно было считать мест-ным жителем; после его побед ни одна часть населения не подвергается угнетению, как это было в Фессалии и Лакедемоне, где навеки остались семена внутренней роз-ни — напротив, победа была одержана боле мягкой силой высшего развития и религи-ей Аполлона. Ион поучает ей афинян, и все поколения, пошедшие от него, узнаются потому, что все они признают Аполлона отечески попечительным богом, общим своим божеством. Так происходит видоизменение всей городской и сельской жизни, которое можно еще точнее проследить по некоторым признакам.
В Афинах ионийских роды поселились у Илисса и заложил там свои святилища Апол-лона, тогда как замок остался уделом древних родов их божеств. В течение не ко-торого времени в таком виде удерживалась оба поселения, пока, наконец, упорное противодействие не было преодолено. Чужеземец Ион становится афинянином выдаётся за сына Креусы дочери Эрехфея, а Аполлону воздвигается святилище у самого замка, в той пещере, где он будто бы заключил в свои объятия царскую дочь. Так соверша-ется в Афинах слияние ионийцев с Эрехфидами, оба соседние общины соединяются в один общий всем город, который становясь все население, огибает подошву Акропо-ля. Ионийские роды становятся господствующим в Афин и отныне стараются придать прочные единство.
Если союзу двенадцати городов суждено было превратиться в государство, то необходимо было, чтобы одиннадцать городов оказались от самостоятельности и пре-клонилось перед городом, лежащим на главной равнине.
Гостеприимство, по справедливости, издавна считалось характерной чертой атти-ческого народа, целый ряд местных аттических сказаний имеет к нему отношение. Великая благодать осенила этот народ, потому что радушный прием семейств бегле-цов положил основание величию Афин, при его помощи город усвоил многие зачатки высокой культуры. С этого времени ведут свое начало разносторонность аттического духа, обширный кругозор, неутомимое стремление к прогрессу в духовном развитии. Таким образом, Аттика соединила в себе и преимущества постепенного развития из-нутри, и богатое влияние извне, преимущества колониальной страны и свойства местности с исконным населением.
Афиняне избегали насильственных переворотов, которые должны были вынести дру-гие государства, поэтому им была дана раньше всех других местностей ввести у се-бя прочный порядок и осуществить идеал эллинского государства, отличительный чертами которого прежде всего служила то. Что в нем прекратилось обще ношение оружия, что солидарность всех обеспечила общим мир и что члены общины могли бес-препятственно отдаваться свои гражданским занятиям. В этих занятиях с самого начала господствовало большое разнообразие естественное в стране, которая, пред-ставляя наполовину материк, наполовину остров, лежал в центре Эллады. С древней-ших времен афиняне умели счастливо соединять, смелым духом предприимчивости куп-ца, привязанность к родному с осмотрительным знание мира.
Население было разделено на три сословия: евпатридов или благо-рождённых, геморов, или сельские жителей, и демиургов или ремесленников. Лишь первое со-словие составляла собой государство в узком смысле. Но и оно было однородной массой, разница между древнейшими никогда полностью не сглаживалась. Сама смена династий указывает на борьбу их между собой. Поэтому основным условием внутрен-него спокойствия было то условие, чтобы различные роды мирно уживались друг с друга.
Процесс образования Афинского государства, длительный и многообразный, закон-чился приблизительно в начале VI века до Р.Х. Верховная власть объединенной Ат-тики в течение нескольких столетий принадлежала афинским басилеям. Около VIII веке до Р.Х. царская власть в Афинах исчезает. Последним Афинским царём был, по преданию Кодр.
Падения монархи в Афинах произошло постепенно, без крупных потрясений. Уже в гомеровскую эпоху царь был сущности только первым между равным ему представите-лями знатных родов. Между царём и его родом, с одной стороны, и знатными могуще-ственными фамилиями — с другой, не было резкой разницы; их не отделяла какая-либо не проходимая грань. Знатные подобно царю, нередко вели свое происхождение от богов и героев; их тоже называли иногда царями.
Царская власть уступила свое место правлению девяти, ежегодно избегавшихся из среды только евпатридов, должностных лиц — Архонтов. Между ними теперь были рас-пределены основные функции исполнительной в руках басилея. Возглавлялось колле-гия архонтов, архонт-эпонимов, старшим архонтом, дававшим свое имя году. По име-нам архонтов-эпонимов. Афиняне вели свое летосчисление.
За архонтом-эпонимом следовали архонт-полимарх, ведавший военными делами и начальствовавший над ополчением афинян и, архонт, унаследовавший главным образом культовые обязанности царя и потому по традиции именовавшийся архонтом-басилеем. Остальные шесть архонтов были архонтами фесмофетами-хранителями древних законо-дательных обычаев, предававшихся устной традиции от поколения к поколению.
После года пребывания в должности Архонт передавали свои полномочия вновь из-бранным на их местах магистратам. Сами же механические становились пожизненными членами ареопага — так Афинах именовался по названию холма бога Арея, где он обычно заседал, древний совет.
Таким образом, социально-политический строй древних Афин характеризовался гос-подством родовой аристократий владея лучшими землями в Аттике, афинская аристо-кратия сосредоточила в своих и политическую власть. Народное собрание утратило свое былое значение и не играло сколь-нибудь заметной роли в общественной жизни афинян. Афинский народ-демос — вынужден был подчиняться власти аристократов до тех пор, пока не обрел достаточных сил для того, чтобы начать с ними борьбу.
Примерно в тоже время, когда произошло объединение Коллеги архонтов, произошло и разделение территории Аттики, на 48 территориальных округов-навкрарий. Населе-ние каждого округа было обязано поставлять для нужд всего государство один ко-рабль с экипажем и двух всадников. Во главе каждый навкарии стоял навкрар. Сред-ства для снаряжения и поставки корабля поступали из каждого округа в общую казну навкраров, который управлял совет навкраров. Председателем этого совета стал ар-хонт-полемарх.
Самое учреждение навкрарий было вызвано необходимостью создания собственного флота. Ближайшими соседями Афин было государство, опередившие Аттику в экономи-ческом развитии. Борьба Мегар с Афинами за остров Саламин и охрана берегов тре-бовали создание военного флота.
—4—
Социальное расслоение общества захватило и евпатридов. Некогда богатство и знатность полностью совпадали, теперь, наряду с богатой верхушкой евпатридов, появились и обедневшие роды, потерявшие значительную часть своих земельных вла-дений. Поскольку к политической власти допускаются теперь не только знатные, но обязательно и богаты роды, обедневшая знать отстраняются от активного участия в политической жизни страны. Таким образом правящая знатная верхушка постепенно все более сокращается в своем числе, власть более сосредоточивается в руках не-скольких могущественных родов, земляные владения которых неуклонно возрастают на почве разорения как рядовых земледельцев страны, так и землевладелец из среды родовой знати.
Борьба обедневшей знати против власти могущественных родов раскрывается в так называем заговоре Килона. Он, опираясь на своих сторонников, так же принадлежав-ших к обедневшей знати, Килон сделал попытку при поддержке мегарского тирана Фе-агена, на дочери которого он был женат, захватить власть в стране. Заговорщики захватили Акрополь, но были осаждены евпатридами, согнавшими долгой осады земле-дельческой население. Восставшие были вынуждены в итоге долгой осады сдаться по-сле того, как Килон и его брат спаслись бегством. Сторонники Килона сдались на условии, что будет сохранена жизнь. Привязав один конец каната к статуе богини Афины, находившейся на Акрополе, и держась за другой, они стали спускаться со скалы. Но вот, но одном из острых каменных выступов акрополя веревка перетер-лась, это истолковано как отказ Афины от покровительства сторонниками. С Килона и началось кровавая расправа: участников восстания беспощадно умерщвляли не только на улицы города, но и в храмах, и у алтарей богов.
Заговор Килона отразил экономические и социальные противоречия в среде афин-ского народа. Килон в своей борьбе опирался не на народ, а на военную помощь Ме-гар. Феаген во время восстания Килона пытался вторгнуться в Элевсин, но потерпел неудачу. Более успешным оказался военный поход мегарян с целью захвата острова Саламина. Таким образом, стремление Килона к установлению тирании в Афинах было продиктовано узко экономическими интересами евпатридов, отстраненных от власти, и победа Килона должна привести к установлению политического контроля Мегар над Афинами.
Около 624 года до Р.Х. те примерно через 20 лет после заговора Килона, в Афи-нах впервые проводится запись обычного права, которая позднее стала известная как законы Дракона. Дракон был архонтом-фесмофетом и возглавлял коллегию фесмо-фетов.
Составление письменного свода законов могло произойти только в результате борьбы со знатью. Запись устного права и его обнародование ограничивало произвол знати и ставило ее под контроль рабовладельческой верхушки города.
Насколько можно судить по дошедшим до нас отрывочным сведениям, новым в этих законах была борьба государства с обычаями кровной мести и зашита права частной собственности на движимое имущество. Здесь впервые государство предъявило свои требования по отношению к длящимся из поколения в поколение убийствам все новых жертв. И хотя во время похорон убитого его сородичи по-прежнему втыкали копье в насыпь могилы в знак того, что смерть убитого должна быть отмщена, государство теперь запретило, во-первых, истязать убийцу и, во-вторых, вместо ответного умерщвления новой жертвы предложило убийце либо уплатить штраф за пролитую кровь, либо удалиться навеки в добровольное изгнание.
Штраф за убийства взыскивался в пользу казны т исчислялся не в деньгах, но в быках, как, впрочем, и все остальные штрафы. Это свидетельствует о том, деньги имели хождение только в кругах рабовладельческой знати. Однако самая замена убийства выкупом говорит о развитии частнособственнических отношений, основанных на купле и продаже. Понятие цены крови несовместимо со старыми нормами родового права.
Рост частной собственности засвидетельствовали и суровостью законов Дракона, а которых один из ораторов IV века до Р.Х. говорил, что они написаны кровью. Кража овощей из огорода или фруктов из сада наказывалась смертью, как и предумышленное убийство или кража в наказаниях были единой: за любой поступок наказанием была смертная казнь Эта суровость законов, охраняющих интересы частных собственников от посягательств бедноты. Однако если законодательство, впервые записанное при Драконе, ограничивало произвол знати, то для действительно смягчения тяжелого положения бедноты эти законы ничего не давали.
В конце VIII начале VII вв. до Р.Х. значительная часть земледельческого насе-ления находилась в порабощении у богатых землевладельцев. В руках родовой знати в то время была сосредоточена и земля, и торговля сельскохозяйственными продук-тами, которые, целях более выгодного сбыта, они продавали за пределы своей стра-ны. Родовой строй был несовместим с развитием денежного хозяйства. Ростовщиче-ство знатных родов, развитие земельной ипотеки, скопление еще незначительных то-гда денежных запасов в руках знати — все это вело к разорению земледельцев, а в ряде случаев и к их к порабощению за долги.
Захват земельных наделов крестьян осуществлялся на основе растущей задолженно-сти и само-заклада. На земле должника ставился закладной столб, на котором, ве-роятно, было написано, что такой-то является должником такого-то. Если долг не был выплачем в срок, несостоятельный должник уводился в рабство, а его земельный участок становился собственностью богатого ростовщика.
В целях временной отсрочки неизбежного порабощения земледельцы были вынуждены продавать в рабство детей. Многие из порабощённых кредиторами земледельцев и членов их семей продавались в рабства за пределы страны.
Однако полное порабощение земледельца за долги не было в то время единственной формой угнетения крестьян. Иногда они просто сгонялись с полей насильственным путем или бежали сами, бросая свое хозяйство. Иногда разорение крестьян происхо-дило более медленным путем, в результате дробления земельного надела между наследниками или исключения из наследования части мужчин, уходивших в город в поисках средств к жизни или нанимавшихся, батраки у богачей.
Концентрация земли в руках евпатридов и увеличивающееся дробление земляных наделов крестьян приводит к тому, что плодородие земли подает, земледелии, рас-тут крестьянские долги.
Одновременно нарастали острые социальные конфликты и в других слоях общества. Вывоз знатью хлеба за пределы страны с целью продажи его по спекулятивных ценам носил ущерб развивающемуся городскому хозяйству и, прежде всего — ремесленникам города, которые целиком зависели от городского рынка. Рост в городе численности покупных рабов, пришлого населения. Одновременно это вынуждала городское населе-ние к дальнейшему развитию ремесла и торговли как наиболее действенного средства обеспечить город продуктами первой необходимости.
Политическая власть по-прежнему оставалась в руках богатых евпатридов, но эко-номическая основа этой власти дала уже глубокую трещину.
Родовые органы власти, служившие орудием эксплуатации в руках родовой знати, так же отжили свой век. Они были рассчитаны на сохранение родовых институтов не только в верхах, но и в низах общества.
Евпатриды не могли сохранить свою власть как родовой знати. Страдания и бед-ствия угнетённого крестьянства переполнили меру долготерпения земледельцев. Ра-бовладельцы города поддерживали крестьян, поскольку были заинтересованы в паде-нии власти родовой знати. Наступил момент, когда земледельцы бросали свою работу и были готовы вступить в вооруженную борьбу с родовой знатью. Два лагеря стояли друг против друга, чтобы вступить в ожесточенное сражение.
И в тот момент, когда была уже ясна неизбежность гражданской войны и неминуе-мая победа объединённого в борьбе против евпатридов всего населения Аттики, знать пошла на уступки.
—5—
К начала VI века до Р.Х. борьба между афинским демосом и евпатридами достигла исключительной остроты. Именно в это время на политической сцене Афин выходит Солон, с именем которого связано проведение очень важных реформ. В отличие от Драконата, о котором мы почти ничего не знаем, Солон оставил после себя заметный след в античной историографии. Он был известен в древности не толика как крупный политический деятель, но и как поэт.
В 594 году до Р.Х. Солон был избран архонтом и наделен особыми полномочиями айсимнета. Выдвижения Солона в такой острый и сложный период афинской истории не являлось случайностью. По словам Аристотеля враждовавшие стороны одинаково виде-ли в нем возможного защитника своих интересов и подходящего кандидата для со-ставления нового законодательство. Солон приступил к реализации своей программы по реформирования общественного и государственного строя Афин. Реформы Солона затронул почти все стороны афинского общество: экономические отношения, социаль-ным структуру, военное дело и государственное управление.
В экономическое области Солон преследовал цель активизировать хозяйственную жизнь Афин в целом. Были приняты меры для регулирования водоснабжения на терри-тории Аттики, обычно страдавшей от засухи. Особое внимание было обращено на раз-витие оливководства: был разрешен вызов оливкового масло за пределы Аттики с це-лью наживы, в то время как вывоз зерна был законодательно запрещен, изданы пред-писания, регулирующие порядок посадки и обработки оливковых деревьев. Благодаря принятым мерам маслиноводство в Аттики в последующие время превратилось в про-цветающую и высокодоходную отрасль сельского хозяйства, а афинское оливковое масло славилось во всем греческих мире.
В законодательстве Солона нашли место статьи, поощряющие занятия ремеслом. Од-на из таких статей освобождала сына от обязанности содержать престарелого отца, не научившего его какому-нибудь ремеслу.
В интересах развития афинской торговли и для того, чтобы освободить Афины от торгового влияния Эгины, была проведена денежная реформа и установлена новая си-стема мер и весов. До того времени Афины пользовалась так называемой финдонвский систем мер и весов и эгинской монетной системой. Новая Афинская монета была, легче эгинской: сто новых солоновских драхм равнялись только 73 старым.
Одной из самых важных реформ, связанных с именем Солона, были цензовая, или, как ее иначе называют, тимокртатическая, реформа исключая метеков, в зависимости от величины получаемого дохода и вне зависимости от происхождения было разделено на четыре разряда.
1). пентакосиомедимнов, получавших со своих полей, садов и огородов 500 мер в совокупности твердых (зерно) и жидких (вино, оливковое масло) продуктов.
2). всадники, имевших 300 мер.
3). зевгитов - 200 мер.
4). фетов, обладавшим ниже 200 мер или вообще его не имевших.
Представители первого класса могли избираться на должность государственного казначея, члены первого и второго класса - в архонты и на другие высшие должно-сти, члены первого, второго и третьего классов - на низшие должности. Члены чет-вертого класса были лишены права занимать должности. Это изменение требований к кандидатам носило принципиальный характер, поскольку члены кланов и члены гиль-дий получали равные права.
Важнейшие же правильно отбываемые повинности имели предметом оборону страны, первый три класса имели обязанность и почетное право составлять из своей среды вооруженные силы государства и покрывать расходы по ведению войны. Поэтому толь-ко они одни имели доступ к тем должностям, с которыми сопряжены были власть и почести, только их члены могли избираться в совет четырехсот, заведовавший дела-ми правления. Высшие же правительственные должности, именно должности девяти ар-хонтов, были предоставлены первому классу.
Кроме того. Возможность быть избранными в члены совета и занимать другие пра-вительственные должности давала и мелким собственникам случай ознакомится ближе с делами. Этим способом политическая опытность распространялась все шире, если впредь значительнейшая часть населения все еще не имела никакого участия в вы-полнении правительственных обязанностей, то во всяком случае возрождение исклю-чительного. Застывшего в известных формах, аристократического правления стало навсегда невозможным. Ни один свободный афинянин не был отныне отчужден от общей государственной жизни. Все классы населения были призваны участвовать с равными правом голоса в тех собраниях граждан, на которых преимущественно и основывалась сдержанность государства. На этих собраниях избирались государственные чиновни-ки, так что правлением руководили лишь такие личности. Которых облекло властью народное доверие. На собраниях подвергались голосованию органические законы, во-просы о войне и мире, чиновники были ответственные перед сословием граждан, и всякий афинянин имел право апеллировать к гражданам на приговоры должностных лиц.
В начале собрание граждан бывали редки: текущие правительственные дела находи-лись в руках чиновников, а суды присяжных созывались в крайних случаях вледствие апелляции. Но принцип гражданской свободы и равенства перед законом был провоз-глашен, лучшая гарантия блага государства - верховное отправление справедливости было вверено всему народу, ни одно его сословие не было поставлено в такое поло-жение, которое могло бы вынудить его стать рядом или противником существующего порядка. Можно, напротив сказать, что все имели свою долю участия в общем благе, все были заинтересованы в поддержании государства. Таким образом, Солону путем несложных соглашений удалось примирить различные классы общества, которые в со-седних странах, и именно в Мегаре, относились друг к другу как два враждебных войска, он даровал народу то, в чем нельзя было ему отказать, не совершив обид-ной несправедливости, и оставил за аристократами те права которые его могла ли-шить одна лишь междоусобная война.
Особая заботливость Солона о том, чтобы между консервативными и прогрессивными силами в государстве поддерживались равновесие, которое давало бы им возможность с пользой дополнять друг друга, яснее всего обнаруживается в организации высших административных мест, вполне свойственной одним Афинам - в организации ареопага и совета четырехсот.
Был существенно обновлен ареопаг вследствие организации, преданной ему Солону, давшим всем чиновникам, безупречно занимавшим прежде высшие административные должности, право вступить в состав судов. Этим путем в ареопаг прошли люди опыт-ные, выказавшие себя достойными общественного доверия, он соединил в себе все, что было замечательного в Афинах в отношении глубокомыслия, знания дела, служеб-ной и жизненной опытности. Он перестал быть коллегией евпатридов, так как в него вступали и землевладельцы - не аристократов.
Параллельно ареопагу Солон учредил совет четырехсот, в который выбиралось по 100 представителей от каждой филы, вероятно пожизненно. Главной обязанностью этого совета было готовить народное собрание, совет не только подвергал предва-рительному рассмотрению, но и выносил по им рекомендации. Поскольку эти рекомен-дации носили обязательный характер, совет теоретически мог отозвать рекомендацию и таким образом отменить рассмотрение вопроса в народом собрании.
Солон уже укрепил положение низшего класса, защитив его право на личную свобо-ду, подчеркнув его место в экономике государства и даровав гражданства приезжим ремесленникам и изгнанникам. Но он не собирался позволить народному собранию, в котором низший класс, вероятно, имел абсолютное большинство, раскачивать корабль государства. Компетенция собрания в качестве совещательного органа была ограни-чена. Совет ареопага толковал законы. Совет четырехсот выбирал вопросы для об-суждения и выносил предварительное решение по каждому из них. Народное собрание голосовало за или против предложенного решения, но само не имело право предло-жить новое решение, это была прерогатива совета четырехсот.
Солон превратил народное собрание в судебный орган под названием Гелиея. Это было важное новшество, так как в первые народ, точнее, представители народа, из-бранные по жребию, играли роль присяжных и судей. Сперва Гелиея, вероятно, рас-сматривала лишь апелляции и выносила дополнительные приговоры. Но она также за-нималась апелляциями на решения архонтов, а позже стала проверять деятельность архонтов по окончании срока их должности, отняв эту функцию у ареопага, который, вероятно, еще осуществляли ее во времена Солона. Однако был установлен принцип ответственности архонтов перед народом. Ареопаг тем не мене, по-прежнему был огражден от вмешательства со стороны Гелией. Его члены не отчитывались в своих поступках, и на судебные приговоры ареопага нельзя было подать апелляцию.
Солон внес в афинское государственное устройство лишь несколько новшеств, но они были очень важными. Учреждением совета четырехсот и Гелиеи был разорван ари-стократический круг ареопага и архонтов, в котором осуществлялся окончательный контроль за работой всех политических, исполнительных и судебных органов; В слу-чае эффективной работы новых учреждений аристократия должна была лишиться воз-можности отнять у народного собрания всякую власть и обрекать бедных на экономи-ческое и личное рабство. Именно этой цели добивался Солон. Итог своим достижени-ям он подвел следующими словами: — Я дал народу достаточные привилегии, не уменьшая его прав, но не требуя для него лишнего, и при этом оставил на подобаю-щих местах тех, кто находился у власти и заслужил уважение своим богатством. Свой крепкий шит я простер над обеими партиями, не позволив ни одной из них взять верх, нарушив справедливость. Баланс власти, который Солон установил свои-ми законами, соответствовал, по его мнению, способностям и опыту различных клас-сов государства. Законы Солона были высечены на каменных колоннах в царском пор-тике.
Объявив, что его законы обязательны в течение ста лет, и заклиная всех афин-ских граждан содействовать их воплощению, Солон покинул Аттику на десять лет.
—6—
Установленный Солоном мирный порядок просуществовал только четыре года. Уже на пятый год радикальные группы стали добиваться того, чтобы на должность архонта могли избираться и не-евпатриды. В результате этой борьбы на должность архонта не оказался выбранным никто и в Афинах целый год не было верховного правителя, этот период афиняне назвали «анархия» т.е. «отсутствие архонта». То же произошло еще четыре года. Еще через четыре года избрали в архонты Дамасий, по-видимому, представитель аристократической реакции, не сдал должности по окончания срока и правил два года и два месяца; очевидно, педиэи понимали, что, как только он уй-дет, снова станет ребром вопрос о выборе архонта из среды незнатных.
Дамасия пришлось удалить силой. Ввиду непримиримости позиций борющихся групп, пришлось прибегнуть к компромиссу: вместо одного архонта была избрана коллегия из десяти лиц — пять евпатридов, трех крестьян и двух ремесленников.
На следующий год верх взяла, по-видимому, снова аристократическая партия. Эта аристократы были, по словам Аристотеля, недовольны, прежде всего, отменой дол-гов, разорившей многих из них, а затем расширением прав простого народа, казав-шимся им подрывом государственного порядка.
В частности, мы знаем, что в 566 году до Р.Х. архонтом был избран Гиппоклид из рода Филандов, принадлежавшего к реакционной группе педиэев.
Недолгие возвышения Дамасия 561 году до Р.Х. повторил Писистрат, аристократ, семья которого владела землями в приморских Филиадах. Писистрат отличился в войне с Мегарой и был избран полемархом. Согласно популярному предании, он пора-нил себя и своих мулов, после чего явился на афинскую Агору и заявил, что чудом спася от нападения политических противников; народное собрание разрешило ему об-завестись телохранителями, и с их помощью он захватил Акрополь. Писистрат зара-нее основал демократическую партию, из рядов которой и набрал себе телохраните-лей, или носителей дубинок. Его сторонники в основном явились сельские жители из горных областей, к ним прибавились еще две группы — те, кто разорился из-за от-мены долгов, а также те, кто законам Солона недавно получил гражданство. Его противники — жители «ровной земли» во главе с Ликургом, главой рода Эгеобутадов, объединившись, изгнали его, но затем сами перессорились друг с другом. С попу-стительства Мегакла Писистрат вернулся в Аттику в колеснице, на которой стояла высокая красивая девушка, одетая как богиня Афина, афиняне склонились перед ней и впустил Писистрата в афинский Акрополь. Условием союза с Мегаклом была женить-ба Писистрата на его дочери; но Писистрат отказался от жены, порвал с Мегаклом и стал править как тиран. Через несколько месяцев, в начале 555 года до Р.Х., он удалился из Аттики и обосновался во Фракии, где стал готовить очередной перево-рот.
На фоне этой межпартийной борьбы и родился Мильтиад Младший, почему Младший, был еще один представитель рода Фелаидов — Мильтиад Старший его родной дядя, и в этот период Солон вернулся в Афин, укоряя граждан за «лисью хитрость и слабо-умие».
—7—
Мильтиад (Младший) происходит из знатного аристократического рода Фелаидов. Представители этого рода возводили свое происхождение к сыну Зевсу Эаку. У Эака был внук Аякс, царь Саламин, а сыном или внуком последнего был Фелей переселив-шийся в Аттику и стал родоначальником Филаидов.
Мильтиад был сыном Кимона, из дема Лакиады и он родился в Афинах где-то между 550 году и 545 года до Р.Х. Он родился, когда в этот время в Афинах правил тиран Писистарт. Кто был его мать и имя история умалчивает. Но тут как он родился его дали на воспитания своей материи на 7 лет. Во всех домах более или менее состоя-тельных афинских граждан были специальные женские отделения. В котором вход по-стороннему в эти отделения был решительно запрещен.
Прежде всего чем говорить о воспитании в тех времена, воспитательное система строились на религиозные основе, получившей в античном мире своеобразные формы.
Брачный союз вообще находился под священным покровительством Зевса и Герой, которых называли «богами-первобрачниками».
Наряду с Герой покровительницей семейного очага и деторождения являлась также и Артемида.
Между первым и третьим годом жизни Мильтиада «вводили в дом», т.е. заносили в списки той общины, к которой принадлежали родители, что давало повод к семейным праздникам.
Богам-покровителями подрастающей молодежи являлись Гермес и Геракл. Особенно высоко и притом с очень отдаленного времени почитался Гермес, бюсты его стави-лись в местах публичных состязаний. Культ Геракла развился и укрепился несколько позже.
Мильтиад до семи лет жизни находился под надзором матери. Но большинства случи попечение о ребенке брало домашняя кормилица. Из рук кормилицы, которая нередко позже исполняла уже обязанности няньки, ребенок переходил в руки «педагога» из рабов, нечто вроде «дядьки». Такой критерий при выборе дядьки, вытекающий из его рабского положения, вел к тому, что с раннего детства могли развиться дурные или добрые черты характера Мильтиада. Инструментом воспитаний дядьки была палка. Мильтиад вместе с родителями ходили в гости к знакомым в торжественных случаях. В семейных условиях Мильтиад, прислушиваясь к песням матери и служанок, которыми они сопровождали свои бесконечные женские рукоделия — эти образы мы уже находим в «Илиаде» и «Одиссее» — знакомился с размерами, гармонией и содержанием родных аттических песен, иногда народных, иногда того или иного поэта. Следует так же отметить, что Мильтиад еще с детства приучали его к обычным пирушек взрослых и заставляли присутствовать на некоторых из них.
После как исполнился семи лет Мильтиад ему предстояло пройти через ряд школь-ных этапов.
Школы в Афинах назывались «дидаскалейон», цель этого дидасклейона являлось прежде всего осознание себя как полноправного члена избранного состоятельного афинского общества. Поскольку принадлежность к такому обществу уже гарантировала прочную материальную базу, задачи воспитательной и учебной работы сводились прежде всего к тому, чтобы приобрести ряд таких знаний и навыков, которые подни-мали бы личную индивидуальную культуру полноправного гражданина, являлись бы его атрибутами как «свободнорожденного» эллина и добавил бы ему возможность разнооб-разную проводить его свободное время, его досуг. Понимаемое так воспитание име-ло, как-то следует из предыдущего, две задачи — «всестороннее» интеллектуальное развитие и такую же культуру тела.
Мильтиад в мусическую школу на первый период воспитании была задача дать ему прежде всего литературное и музыкальное образование на соответствующей классовой основе и далее о знакомить их с элементами, других наук, и притом без примеси какой-либо профессионализаций. С начала Мильтиаду учили грамоте, чтением, ариф-метики. Главной книгой для чтений был Гомер, учили и основы музыки на различные музыкальные инструменты как флейта и лира. Со времени, когда Мильтиад стал более взрослым начал посещать палестры или гимнастическая школа, где он там упражнялся в беге, борьбе, метанье диска и копья и плаванию. После несколько лет посещений муссической и гимнастической школы, Мильтиад начел посещать гимназий, где учили основы наук того времени, о мироздания мира и философии жизни.
Последний этап во воспитания Мильтиада была военная служба в Эфебей. Там он отслужил два года как требуется в Афинах в качестве гоплита, на границах Афинах. Как он закончил служить в Эфебей, он входил в права гражданина. Так у него за-кончилось юность вступив на дороге для полноправного афинского гражданина.
—8—
В этот промежуток времени пока Мильтиад рос, в Афинах во всю правил тиран Писистрат. Его статус опирался на два фактора: благородное происхождение и воен-ные успехе будущего тирана. Уже по рождению Писистрат был самой подходящий фигу-рой для тиранической власти: он происходил из рода древних афинских царей Кодров и приходился родственником Солону. Как наследник древней царей он обладал исклю-чительный харизмой своего рода и по праву наследства, мог претендовать на едино-личную власть.
Помимо принадлежности к царскому роду, происхождение Писистрата было отмечено еще «божественными чудом». Геродот рассказывает об этом следующую легенду. Одна-жды отец Писистрата, Гиппократ, еще до рождения сына, находился в Олимпии вовре-мя спортивных состязаний. Когда он совершал жертвоприношение, произошло удиви-тельное явление: котлы с жертвенным мясом вдруг вспыхнули сами собой, без всяко-го огня. Присутствовавший при этом спартанец Хилон посоветовал Гиппократу воз-держаться от рождения детей. Гиппократ, конечно, не послушался совета и спустя какое-то время у него родился сын Писистрат. Таким образом, Писистрату уже от рождения была предназначенная славная участь. Знамение, предшествовавшее его рождения, возвестило о его божественном избранничестве. По воле богов Писистрат должен был стать великим тираном, и это подтвердила оракул, данный ему перед битвой при Паллене. Трудно сказать, когда возникла эта легенда, но ее предназна-чения ясно, она должна было нести в массы идею бога-избранности афинского тира-на.
Военную славу Писистрат стяжал себе во время очередной войны с Мегарами, во время которой ему удалось захватить важную для афинян гавань Нисею. Примеры не-которых греческих тиранов показывают, что должность военачальника часто служила для них трамплинов для захвата власти, а также иногда их официальным статусом. Это как нельзя лучше отвечало модели древней царской власти, ведь легендарный цари прошлого были прежде славными войнами и военачальниками. Тираны же, будучи полководцами вполне уподоблялись им в этом смысле и, захватив власть, сами ста-новились такими царями, воскрешая к жизни эпическую модель царской власти. Как мы помним, древние герои получали царскую власть; как правило, в награду за вы-дающийся военные подвиги. Поэтому Писистрат был почти готовым царем-тираном. Ему оставалось только сделать решающий шаг, чтобы взять власть в свои руки.
По античному преданию, с воцарением Писистрата в Афинах началось смятение: народ с самого начала подержал тирана, а аристократия пришла в панику. Только престарелый Солон, недавно вернувшийся из своих странствий, открыто выступил против Писистрата, прорицая афинянам за их потворство тирану.
На самом деле Писистрат пришлось три раза завоевать власть, первые на короткий срок, а последний раз до самой смерти. Придя третий раз к власти в Афинах, Писистрат первом делом позаботился о своей безопасности. Геродот говорит, что он взял заложники детей своих политических противников, которые не успели бежать из страны. И первом делом что сделал Писистрат обезоружил граждан Афин, чтобы не возникли у них дурные мысли и отгораживать себя на будущие о вооруженной толпой что могло быть опасно для его власти. Он начал подержать культовые празднествах восхвалял богини Афину, почитал Диониса и Аполлона.
Престиж Писистрата укрепляла также широкая строительная деятельность, украсив-шая город не только культовыми, но и величественными общественными постройками.
Итак, если власть Писистрата официально основалась на религиозной харизме, то, естественно, существовала угроза, что в Афинах мог появиться и другой харизмати-ческий лидер с претензиями на вышей статус. И такие лидеры появлялись. Один из них брат отца Мильтиада (Младшего) — Мильтиад (Старший) тоже имел сильный вес в народе. Человек знатный, богатый, как пишет Геродот, тяготившийся режимом тира-нии. Он стал победителем в Олимпии, а значит, автоматически получал право пре-тендовать на царскую власть. Писистрат же, понятно, не собирался ему уступать свое место и это, видимо всего тяготило Мильтиада дядя Мильтиада (Младшего). Вы-ход из положения был найден очень удачно явился «со стороны»: в тот момент фра-кийское племя долонков искало помощи в Афинах против воинственных соседей и об-ратилось за поддержкой как раз к Мильтиаду (Старшему), на которого им указала дельфийский оракул. Мильтиад (Старший) оказал им нужную помощь, а потом возгла-вил отряд афинских добровольцев и отправился основать колонию на Херсонес Фра-кийский. Там он стал тираном и вел успешные войны с соседями. В результате Миль-тиад стал царем, а Писистрат остался на своем месте — каждый получил причитав-шийся ему почет. Показательно, что легитимация Мильтиада (старшего) опиралась не только на олимпийскую победу, но и на оракула, т.е. на волю божества.
Теперь обратимся к следующей царской функции, которую должен был выполнять Писистрат — к судейству. Писистрат на самом деле не был самодуром и не делал произвол. Он был боле лоялен и добрым к афинянину. Тираном в древнем мире не по-хож как мы представляем как человек беспощаден и жестокий диктатор. Это потом «тиран» становится синоним беспощадного человека, который жаждет кровью, как например в средних века или на наших «диктаторы» XX века типа Гитлера или Стали-на.
Согласно модели царской власти, настоящий царь-тиран, подобно древним героям, должен был проявить себя на войне. Об этой стороне деятельности Писистрата у нас очень мало данных, но есть основания полагать, что тиран Писистрат и здесь ста-рался проявить себя достойным образом. Известно, что он предпринял военную экс-педицию на Наксос, завоевал его и отдал во владение своему другу Лигдамиду. Так Писистрат отблагодарил Лигдамамида за то, что он со своим отрядом и деньгами по-мог ему прийти к власти. Другими военным предприятием Писистарт был поход через море и отвоевание утраченного ранее Сигия у Митилены. Писистрат лично возглавил поход, одержал победу и поставил в Сигее тираном своего сына Гегестрата.
Конечно, деятельность Писистрата не могла ограничиться только выше названными тремя функциями. Тиран Писистрат пришел к власти на волне социальных противоре-чий и поэтому в центре его политики должна была находиться социальная сфера. Как уже сказано, Писистрат правил на основании существующих законов и демонстрировал этим, с одной стороны, свое благочестие, т.к. не смел поднять руку на «боговдох-новенные» установления Солона, а с другой стороны, свой миролюбивый характер. Это должно было успокоить граждан и убедить их в том, что в государстве не будет личного произвола и насилия. И действительно, во время правления тирана ничего подобно не происходило. В борьбе за власть Писистрат сделал ставку на широкие народные слои, которые состояли из различных категорий бедного и небогатого населения. Писистрат вел политику покровительству крестьянству что имела в осно-ве древний идеал земледельческого труда.
Помимо крестьян политика Писистрата благоприятно сказывалась и для других сло-ев простого народа. Широкая строительная деятельность тирана дала работу и зара-боток городской бедноте, а чеканка им собственной монеты с изображением Афины стимулировала товарно-денежное обращение в стране. Развитие же денежной системы благотворно влияло на создание внутреннего рынка и было выгодно для торговцев и ремесленников. Об этом свидетельствует расцвет экономики в его правление — при нем Аттика стала крупным экспортёром оливковое масла и ремесленных изделий.
Чтобы упрочить власть, Писитрат должен был считаться с интересами не только народа «новых людей», но и аристократии. Именно со стороны последней существова-ла постоянная угроза его положению. Писистрат, со своей стороны, стремился упро-чить это сотрудничество с аристократами и скреплял его брачными альянсами своих сыновей с невестами из знатных семей. Его политика равновесия и лавирования меж-ду богатых и бедных помогло сохранить свою власть до самой смерти что показывало поддержка большинства как среди знати так среди простого народа. Писистрату уда-лось сделать так, чтобы и овцы были целы и волки сыты. Ему как тирану смог уста-новить социальный мир в обществе, заставив всех подчиняться одному закону и од-ной власти. Ему наконец-то удалось осуществить в жизни солоновский идеал «золо-той середины».
В итоге античное предание создало позитивный образ Писистрата, изображая его как справедливого и доброго правителя. Такой имидж прекрасно подходил для роли царя, которую тиран брал на себя. Поэтому, по словам Аристотеля, уже тогда часто можно было слышать выражение, что «тирания Писистрата — это жизнь при Кроносе». Однако можно спросить какое все это имеет отношение к Писистрату? Видимо, самое прямое. Понятия «жизнь при Кроносе» это золотой век человечества, прижили теперь эту модель к правлению тирана Писистрата, и это идеал «золотого века» была нали-цо: Писистрат установил обществе мир и способствовал росту общественного благо-состояния, при нем заметно улучшились положение крестьянства и других слоев про-стого народа, и город достиг экономического процветания.
Итак, Писистрат благополучно процарствовал в Афинах до самой своей смерти, оставив о себе хорошую память, которая жила в его делах, построенных им зданиях и в многочисленных устных рассказах, иллюстрирующих его мудрость, доброту, об-ходительности и щедрость. Умер Писистрат в 528 году до Р.Х., передав власти двум своим сыновьям — Гиппию и Гиппарху.
—9—
На этом фоне жизни в Афинах и положение Гиппия и других сыновей Писистрата, у него было много сыновей от разных жен, в 528-510 гг. до Р.Х. ухудшалась по мере усиление Спарты и расширения Персидской империи. К 522 году до Р.Х. были сверг-нуты тираны Наксоса и Самосе, а к 519 году до Р.Х. на Самосе утвердился персид-ский сатрап, тиран Слосон. В 514-513 года до Р.Х. Персия аннексировала побережье Эгейского Моря, после чего действия Мегабуза и скифских налетчиков, очевидно, привели к уменьшению торгового потока через Геллеспонт и Босфор. В то время как над головой Писистратидов сгущались тучи, они предприняли рискованный шаг. Миль-тиад (Старший) и его наследники в Херсонесе были признанными правителями местно-го племени долоцев. Когда Мильтиад (Младший) сын Кимона, около 516 году до Р.Х. унаследовал царство от своего дяди, Писистрадиды снабдили его небольшим, но хо-рошо вооруженным войском. С помощью предательства он пленил местных вождей, нанял 500 гоплитов-воинов, захватил Херсонес и отвел несколько мест для поселе-ния афинян.
Мильтиад находившийся тогда в полном расцвете сил, он, как некогда его дядя, не был уполномочен Писистратидами представлять в Херсонесс их интересы или инте-ресы Аттики. Какое значение для молодого Мильтиада имело получение и укрепление монархического положения, показывают его первые действия по прибытии в Херсонес в 516-115 года до Р.Х. Он демонстративно оплакивал смерть Стесагора и пригласил наиболее выдающихся людей из греческих городов принять участие в оплакивали уби-того, но когда они прибыли, заключил их под стражу и установил над общиной дес-потическое правление. Его отношения с долопами, владыкой которых был его предше-ственник, не изменились, по отношение к эллинским колониям, которое у ойкиста Мильтиада и даже у Стесагора было отношением вождя, превратилось в чистую тира-нию. Кроме того, властитель по образу и подобию других тиранов окружил себя те-лохранителями в 500 человек. Большое богатство, которое он приобрел в последую-щие время, позволяет даже предположить, что он обложил налогом подвластные общи-ны. Под владычеством тирана они сплотились теперь в некое единство. При этом речь шла не о расширении полиса Херсонеса за счет вхождения в него на правовой основе других общин, а о всеохватывающем властном образовании без правовой структуры. Его глава не пытался примкнуть к Писистратидам, не говоря уже о том, чтобы чувствовать свою зависимость от них; он опирался преимущественно на пре-данных ему долпов и фракийского правителя Олора, на дочери которого Хегесипле женился. Она родила Мильтиаду, у которого уже было несколько детей от афинской супруги, Кимона.
Новая ситуация возникла, когда персидский царь Дарий перешел в Европу, чтобы победить скифов по ту сторону устья Дуная около 514-513 года до Р.Х. Требование представить для этого похода часть кораблей поступило, вероятно, и в прибрежные европейские города греков или их властителям, хотя тогда они еще находились вне персидской зависимости. Предположительно, с этим было связано требование призна-ния верховного владычества великого царя. Перед лицом могущества персов об отка-зе не могло быть и речи. Таким образом, Мильтад также находился на флоте, кото-рый должен был образовать мост из судов через Дуная и сохранять его во время прорыва войск в Скифию. Маловероятно, что он дал тогда совет разорвать мост и предоставить Дария его судьбе, тем боле что этим он призвал бы тиранов малоазий-ских городов, посаженных там или поддерживаемых персами, рубить сук, на котором они сидят. Очевидно, речь идет об истории, которую он или его окружение распро-страняли позднее 493-492 годах до Р.Х. в Афинах, чтобы оправдать свою помощь ве-ликому царю. Когда персидское предприятие потерпело неудачу и скифские орды до-стигли южного побережья Фракии, Мильтиад бежал, не ввязываясь в бой. После того как орды схлынули, верные долопы вернули ему власть. Вскоре около 512 года до Р.Х. персидский военочальник Мегабаз покорил побережье Фракии, не затрагивая владычества Мильтиада, которого, очевидно, теперь рассматривали как вассала. Преемник Мегабаза Отан также ничего не предпринимал против него, однако он заво-евал расположенные юго-западнее Херсонеса острова Имброс и Лемнос, население ко-торых — пеласги — оказало ожесточенное сопротивление и понесло тяжелые жертвы. Выжившие были обращены в рабство и переданы Ликарету, поставленному персами гу-бернатором. Однако когда Ликарет вскоре после этого умер, лемносцы и имбросцы освободились от персидского господства, и в Гефестии на Лемносе тиранию устано-вил некий Гермон. Такое положение, а в особенности обстоятельство, что пеласги были очень ослаблены потерями в войне против Отана, вызвали у Мильтиада желание самому захватить остров. Гермон, больше всего боявшийся персов, капитулировал, жители Мирины были осаждены, и в итоге город пал. Победитель, который одновре-менно становился владыкой Лемноса и Имброса, потребовал эвакуировать с острова пелсгов. Имброс он оставил себе, а лемнос передал афинянам, которые на этой зем-ле, ставшей теперь собственностью Аттики, стали колонистами и образовали соб-ственную ощину. Это произошло не без борьбы с местным населением, как показывает посвящение новых лемносцев Зевсу Олимпийскому. Остается неясным, был ли другой дар, шлем, который Мильтиад сам пожертвовал в Олимпию, благодарностью за завое-вание Лемноса или за другую не известную нам войну.
На соновании свидетельств предания и учитывая общее политическое положение, вероятнее всего, завоевание островов произошло в период между 510 и 506 годами до Р.Х. Пока колонисты обустраивались и закреплялись на новом месте, могло прой-ти еще несколько лет. Передача Лемноса в собственность афинян могла произойти после падения Писистратидов, с которыми Мильтиад не был связан. Вероятно, этим он хотел принести свою дань родному полису, освобожденному от власти тирана, гражданином которого он продолжал оставаться и где у него наверняка еще сохрани-лись друзья и сторонники. Краснофигурная тарелка примерно то же времени, когда отбыл в Херсонес, изображающая скачущего стрелка из лука в чужом одеянии и с надписью «Мильтиад Пркрасный», свидетельствует об интересе, который проявляли определенные круги Афин к действиям этого человека в далеком Херсонесе. Возмож-но, таким приношением Мильтада хотел обеспечить благоприятные предпосылки для возможного возвращения на родину, поскольку захват островов, очевидно, произошел без согласия персов и мог иметь для него серьезные последствия. Чтобы избежать их, он в последующие время вел себя очень сдержанно и, очевидно, даже не участ-вовал в Ионийском восстании. Предание, повествуя о позднейшем процессе, приводит в его пользу указанные обстоятельства и нечего не говорит о его участии в этом движении. Мятеж был направлен не в последнюю очередь против зависимых от персов тиранов, к которым с 514 году до Р.Х. причисляли также и Мильтиада, несмотря на определенное самоуправство. Однако после разгрома восстания ему со стороны пер-сов грозило наказание, и причиной этого был Лисагор из Пария, который его каким-то образом оклеветал. Так как властитель Херсонеса был не в состоянии противо-стоять могучему и победоносному финикийскому флоту, то после известия, что вра-жеские корабли стоят у Тенедоса, он загрузил пять триер своим сокровищами и вы-шел в открытое море.
«Будучи тиранами, — писал Фукидид — сыновья Писистарта отличались в высшей степени достаточно похвальным поведением и трезвой политики, они украшали город, успешно воевали и исполняли религиозные обряды». Это похвала носит не абсолют-ный, а исключительно относительной характер по сравнению с другими тиранами. В целом сыновья продолжали политику отца. Они опирались на отряды наемников и кон-тролировали источники вооружения. Их финансовые резервы были столь велики, что снизили прямые налоги, отныне взимая лишь двадцатую часть всей натуральной про-дукции Аттики. Искусства пользовались особым вниманием Гиппарха. Он сочинял сти-хотворения и куплеты, которые вырезались на гермах, то есть мильными камнях, установленных по приказу по всей Аттике. Вероятно именно он организует перевозку в Афины с оккупированного Персии Хиоса гомеровских поэм стала издавна были запи-саны Гоморидами и хранились ими; при нем декламация этих поэм стала неотъемлемой частью праздника Панафиней. Однако из ономастов Гиппарх назначил записывать ора-кулы, которые хранилось на Акрополе, к своему двору он пригласил поэтов Анакре-онта и Симонида. Тираны сохраняли видимость демократической системы, Гиппий был архонт-эпонимом в 526 году до Р.Х. а его сын Писистрат в 522 году до Р.Х. Млад-ший Писистрат в качестве архонта посвятил алтари двенадцати богам и Аполлону, а Гиппий и Гиппарх в 514 году до Р.Х. провели праздник Панафиней. Писистратиды возвратили из изгнания некоторых представителей ведущих родов, если это уже не сделал их отец. В 525 году до Р.Х. архонт-эпонимом был Клисфен, вожди Алкмеони-дов, а в 524 году до Р.Х. - филаид Милтиад. Примирение с этими сильными домами, очевидно, оказалось недолговечными, так вскоре Клисфен снова отправился в ссыл-ку, вернувшись в Дельф, а в 524 году до Р.Х. когда отец Мильтиада Кимон третий раз подряд победил на скачках в Олимпии, Писистратиды, опасаясь его популярно-сти, организовали его убийство, соучастники в котором хорошо скрыли: 516 году Р.Х. они отправили Мильтиада захватить Херсонес, а позже — Лемнос, и благодаря его успехами у афинян появились возможность эмигрировать.
Писистраиды опасались ведущих домов, за счет которых стал тиранов их отец, — Алкмеониды, Этеобутадов и прочих, в том числе и своих родственников Филаидов. Поразителено тот факт, что ни один авторитетный античный автор не приписывал Писистрату и его сыновьям конфискации поместий своих врагов. Напротив, Кимон был возвращен из ссылки «по достижении примирения вернувшись в свое помесите (Геро-дот) которое, очевидно не лишались собственности так и теперь судя по всему ари-стократы наделенные властью уважали неотчуждаемый характер семенной собственно-сти и не разрушали поместья своих врагов. Так или иначе, знатные дома и в изгна-нии сохраняли свое богатства, как и Писистрат бежав из Афин».
Между изгнанием из Липсидриона и подрядом восстановление храма в 514 года до Р.Х. случилось знаменательное событие — убийство Гиппарха на Панафинейском празднике Гармодием и Аристогитоном, которое руководились личными, а не полити-ческие мотивами. Два эти «тираноубийц» впоследствии стали символы свободы для афинского народа.
После убийства Гиппарха Писистриды казнили многих противников, и их правление стало еще боле суровым. Гиппий понимая неустойчивость своего положения выдал свою дочь замуж за сына тирана Лампсака имевшего влияние при персидском дворе. В 511 году до Р.Х. Спарта решительно сторонница политики, которую проповедовали Дельфы под влияние Алкменидов, начала войну. Первое спартанские войска попыта-лись внезапно высадиться на побережье в Фалероне. Но Писистратиды за ранее под-готовились разгромили спартанцев с помощью тысяча коников из Фессали. Вторая спартанская армия, возглавлявшая царем Клеоменом получавшая помощь от знатынх эмигрантов и их сторонников в Аттике разбили фессалийскую кавалерию и осадила Писистраддидов на Акрополе. Благодаря случайности сыновья Писистратидов попалив плен. В июлие 510 года до Р.Х. были прияты условия капитуляции. Писистратиды позволили беспрепятственно отбыть в Сегеон в Троаде. Афины после тридцати шести лет непрерывной тирании получили свободу.
Тирания разожгла амбиции Афин в Эгейском бассейне, где под их властью или вли-янием временно оказались Делос, Херсонес, Лемнос и Сигеон, и в центральной Гре-ции, где после победы над Фивами к афинскому государству были присоединены Пла-тея и Гисии. Возрос также престиж Афин. Они стали крупным центром ионийского ис-кусства, привлекавшим ионийских поэтов. Доставка в Афин поэмы Гомера имела поли-тическое значение: этой акцией Афины заявили о себе как о покровителе ионийской поэзии; великий поэт Ионии отныне прославлялся на Панафинеском празднике. Тираны украшали город. Стабильность их режима, разоружения народа и общее процветание способствуй более беззаботному и приятному образ жизни. В эту эпоху, когда права личности вступили в борьбу с групповыми интересами, настал момент для рождения аттической драмы — единственного жанра поэзии, в котором Афины остались непре-взойденными.
—10—
Сразу после падения тирании в Афинах с новой силой вспыхнула борьба за власть. На сей раз в борьбе участвовали две аристократические группировки. Одну из них возглавил Клисфен из рода Алкмениодов, тот самый, который в 525-524 годах до Р.Х. был архонтом при Писистратидах, а затем эмигрировал и развернул кипучую де-ятельность по свержению тирании. Это он подкупил дельфийский оракул и, скорее всего, он же организовал и вооруженную борьбу против Гиппия. Одним словом, Алк-мемеониды приложили максиму усилий для свержения афинской тирании и понесли при этом людские и финансовые потерь. Теперь, когда их цель была достигнута, они стремились воспользоваться плодами совей победы и рассчитывали снова занять ве-дущее положение в Афинах. Но тут они натолкнулись на сопротивление: им противо-стояла афинская консервативная аристократия. Видимо, традиционная землевладель-ческая знать сплотились, чтобы не допустить к власти «выскочек» Алкмеонидов. Ли-дером этой партии был знатный аристократ Исагор.
Исагор опирался на традиционные аристократические объединения — гетерии. Гете-рии был старым и хорошо опробованным инструментом политической организации ари-стократии. Поэтому Исагору вскоре удалось победить и в 508 году до Р.Х. он был избран архонтом. В том случи «побежденный» Клисфен не находя выходя как победить своего главного оппонента Исогра, обратился за поддержкой к народу, он сумел «сделать народом своей гетерой». Поскольку Клисфен изобразил себя как борца за свободу, он же не мог претендовать на роль тирана. Ему оставалось одно — при-влечь народ какими-то демагогическими обещаниями. Ставка на народ опять оказа-лась беспроигрышной и, таким образом, Клисфену удалось взять верх над Исагором. Теперь уже Исагор, будучи побежденным Клисфеном, был вынужден искать поддержку и нашел ее за пределами Аттики. Исагор призвал на помощь спартанского царя Клеоме-на, с которым был связан отношениями гостеприимства. Клеомен потребовал от афи-нян изгнать из города всех, над кем тяготела скверна «Килонова греха» — при этом подразумевался весь род Алкмеонидов. Игра началась ритуально-политический про-цесс очищения Аттики от скверны. Клисфен не дожидаясь расправы тайно удалился в изгнание, а Исагор, вместе с пришедшим ему на помощь спартанским отрядом Клеоме-на, принялся изгонять из Афин семьсот запятнанных скверной семей. Было организо-вано настоящее судилище над Алкмеонидами, так что даже тела мертвых нечестивцев, согласно религиозным предписаниям, были вырыты из могил и выброшены за пределы страны — «скверна» не имела права оставаться в Аттике и отравлять жизнь людям. Однако Исагор увлекся — вместе с Клеоменом он попытается низложить проклисфенос-кий государственный совет и взять власть в свои руки. Совет же оказал сопротив-ление и поднял народ. Чужеземный отряд и на этот раз сыграл роковую роль — как и в истории с Килоном, дело можно было в данном случае представить как иноземную интервенцию, а Исагора — как национального предателя. Агитация подействовала, и народ взялся за оружие. Исагор с отрядом Клеомена и своими сторонниками укрылся на Акрополе. Их положение там скоро стало безвыходным и на третий день они были вынуждены сдаться. Клеомену со спартанцами было разрешено покинуть Аттику, а сторонников Исагора были перебиты. После этого афиняне вернули изгнанников, а Клисфен стал вождем народа и произвел политические преобразования.
Став народным вождем, Клисфен осуществил свои знаменитые реформы. Суть реформ, по геродоту, очень коротко сводится к тому, что Клисфен заменил четыре старых филы десятью новыми, дал им новые названия и разредил демы по дестям на каждую филу.
В политический сфере Клисфен практически ничего не менял — его совет пятисот был лишь модификацией старого солоновского совета, приспособленного к новому ад-министративному делению страны.
Единственным действительно радикальным новшеством в политической сфере было введение остракизма, который имел целью предотвратить возможность появления но-вой тирании и своевременно избавиться от слишком влиятельной личности в государ-стве.
Благодаря реформам Клисфена Афины сделали первый важный шаг в сторону демокра-тии, или, образно говоря, демократия уже одной нагой стояла в Афинах.
—11—
В это время пока Афин лихорадила политическим нестабильность, на них уже смот-рел зоркий глаз и воинственная рука Персидской империи. Дело в том, что персид-ский царь Дарии I вступил на престол в 522 году до Р.Х. в двадцать восьми лет от роду, устранив предварительно своего соперника узурпатора трона. В его распоря-жения оказались необъятное государство, простиравшееся от Кавказа до Эфиопии и от Средиземного моря до Индии связь между отдельными частями государства, была очень слаба, и постоянно, то там, то здесь, вспыхивали восстания.
Дарий разделил свое царство на 20 сатрапий, по народностями, представив им сво-боду вероисповедания и местное самоуправление. Во главе каждой области стоял наместник (сатрап), которому вмялось в обязанность отражать врагов, выставлять, по требования царя, известное количество войска и уплачивать дань. Сбором пода-тей ведало специальное учреждение, составленное из чиновников, тщательно подго-товленных к административной деятельности. Дарий ввел поземельный налоги и с этой целью велел измерить страну и выяснить доходность земель. Эти подземельные налоги в общем достигали приблизительно 14560 талантов. Из остатков Дарий обра-зовал государственный фонд. Заботясь о торговле и сношениях, он распорядился по-строить целую сеть прекрасных дорог и каналов, упорядочил денежную систему, при-чем чеканка монеты оставалась монополией правительства. Дорога из столицы Суз до Сард была длиной в 2445 километров, из Суз в Мараканду (Самарканд) — 2500 кило-метров. Через каждые 22 километров находились почтовая станция с гостиницей и лошадьми для перемены. Дороги служили, главным образом, для почты, а затем уже для перевозки людей и товаров, для проезда из Суз в Сарды требовалось 90 дней.
Военные силы были организованы Дарием на совершено новых началах: войск дели-лось на двадцать отделов (корпусов), расположенных по всем двадцати областям. Корпуса эти подчинялись не сатрапам, как это было позднее, в период упадка Пер-сии, но на особенных военачальникам, назначавшимся самим царем. Сатрап, однако, должен был заботиться о содержании войск. Так как жалованья им не выдавалось. Войска разделись на полевые и гарнизонные, последние оставались все время на ме-сте, тогда как первые подлежали ежегодные смотрам, производившимся или самим ца-рём или же заслуженным начальником.
Наилучшим войсками считались гвардия царя, состоявшая из двух корпусов по 10 тысяч человек, лидийского и персидского. Последний, постоянно окружавший царя, комплектовался отборными людьми и назывался «10 тысяч бессмертных», так как ма-лейший урон тотчас же пополнялся, и десятичный комплект всегда был на лицо.
Конница, разделявшаяся на тяжелую и легкую, была очень многочисленна и счита-лась лучшим родом войск, имелись также и колесницы.
В 513 годы до Р.Х. царь Дарий задумал расширить свои границы персидской империи за счет других народов, которые населяли по ту сторону Босфора, он планировал подчинить прибрежные города северной Эллады и за Дунаем и Скифов. На скифов Да-рий решил обрушиться всей своей мощью так как они представляют более серьезную угрозу, чем европейские греки. Пока Дарий собирал войска, выставленные всем его подданными — от саков до азиатских греков, — самосский инженер перегородил Бос-фор понтонным мостом, а флот, в основном греческий проделал двухдневный путь вверх по Дунаю и навел понтонный мост там. Армия Дария, разбив гетов м покорив восточных фракийцев, в 513 году до Р.Х. перешла Дунай и преследовал скифских ко-чевников, далеко углубившись в украинские степи. Но навязать скифам решительных сражение Дарию никак не удавалось. Скифы оставляли на пути персидской армии вы-жженную землю, а их конница день и ночь не оставляла в покое персидские колоны, пока Дарий окончательно не оторвался от линий снабжения. Когда ему пришлось по-вернуть, бросив больных и раненых. Но и при отступлении скифы не давали ему по-коя до самого Дуная. Дарий потеряв где-то 50 тысяч человек, не считая больных. Достигнув своего лагеря на Дуная, он нашел еще годным к употреблению понтонный мост, охрана которого находилась в руках греков, состоявших на службе у Дария. Один из них, правитель фракийского Херсонеса, Мильтиад, подговорами скифами, вернувшимся к берегам Дуная, советовал разрушить мост, но остальные воспротиви-лись этому.
Поражение в Скифии означало отсрочку, но не крах планов Дария по покорению Ев-ропы. Перед началом очередной крупной кампании следовало прочно укрепляться на проливах м расширять персидскую сатрапию в Европе. Поэтому Дарий оставил Европе сильную армию под командованием Мегабуза, а в последствия Отана. Скифы поняли грозящую им опасность, их племена объединились, обратились к Спарте как ведущему греческую государству в Европе с просьбой о союзе и около 511 году до Р.Х. в набеге на персидскую сатрапию дошли вплоть до Херсонеса.
Так как при персидских походах человеческая жизнь не принималась в расчет, то, несмотря на громадные потери, скифский поход мог чествоваться как великий подвиг царя. И действительно царство Ахеменидов было значительно расширено, Гелеспонт и Босфор перестали разобщать между собой страны и Истр стал считаться новой грани-цей государства.
Многие однако приходилось еще сделать чтобы превратить обширный материк, лежав-ший внутри этих пределов в сатрапию государства и заставить признать там автори-тет великого царя. Для этой цели там был оставлен с восьмидесятитысячным войском Мегабаза, которому Дарий оказывал особое доверие как одному из самых лучших гос-ударственных людей и полководцев, сам же царь переправился близ Сеста через Гел-леспонт, и вернулся в верхнею Азию предварительно приняв все предосторожности для обеспечения азиатской стороны пролива на случай если бы скифы почувствовали желание предпринять в виде возмездия, поход в Азию. Долгое время после персид-ского вторжения скифы и не хотели признавать дунайские границы во все последую-щие годы их летучие отряды доходили до Эгейского моря, и Мильтиад должен был бе-жать перед ними из своего царства.
Воинственная деятельность Мегабаза была двоякого рода, ибо ему приходилось иметь дело с местными народностями и с греческими приморскими городами. Только эти Последние оказывали ему сильное противодействие, и среди них особенно Перинф колониальный город самосцев возвышавшийся широкими террасами на одном из полу-островов Пропонтиды и отлично расположенный для обороны. Однако этот город был было уступить превосходству сил Мегабаза. Свободный от нападений с тыла, Мегабаз двинулся к западу в самый центр Фракии, население которой было раздроблено на такое бесчисленное множество племен, что нельзя было и думать об активным сопро-тивлении. Могущественнейшим народом были жившие здесь близ Стримона пеонийцы, родственные фригийцами и троянцем и как видно из них войн с Перинфом, сами по-мышлявшие о расширение своей власти и морском владычестве. Теперь же они были насильственно остановлены в их развитии, их не только принудили присягнуть в верности но и большинство их повелению Дария было переселено внутрь Малой Азии.
Таким образом войска Мегабаза достигло берегов Стримона который образует собой важную границу в самой середине фракийского побережья благодаря громадной массе своих вод, широкому обросшему тростником озеру, через которое он протекает и глубокому заливу в которой он изливается после того, как прорвал себе путь через Пангеон. Правда Мегабазу не удалось покорить ни горные пангеонские племена ни поселения выстроенные на сваях среди низменностей Стримонского озера тем не мене и к самым отдаленным народностям были отправлены послы и по ту сторону Стримон-ской области заставить признать могущество персидского царя. Значительным госу-дарством здесь была Македония, управляемая царём Амитой.
Амита пятый царь после Пердики пользовался сначала большой свободой и мог за-няться внешними делами. Он-то и завязал сношения с Писистратидами и предложил изгнанному Гиппию Анфемскую область близ Солунского залива, чтобы при помощи его как Гигес благодаря милетцам утвердиться на берегу моря. В доме Амиты царствова-ла греческая культура и его сын Александр усвоил его от всей души для него вся будущность Македонии зависла от отношений с эллинскими государствами. Поэтому, в то время как при приближении персидского войска одряхлевший царь считал нужным покориться неизбежному року, пылкий юноша была в такой степени возмущен притяза-ниями Ахеменидов желавших связать судьбу его родины с судьбой азиатских царств, а также и раздражен чисто восточной заносчивостью их послов что подготовка умерщвление их в гареме своего отца, слуги и вся пышная обстановка их досталось Македонянам. Несмотря на это македонянам удалось достигнуть мирного соглашения с персами не имевшими в то время возможности действовать силой Амиты подчинился Дарию, царство которого номинально простиралось до границы Фессалии. Вся северо-греческая горная страна стала вассальной землей Ахеменидов и подобно тому как некогда дорийцы двинулись из Македонии к югу так теперь варвары хотели двинуться при удобном случае в южные земли чтобы и с западной стороны завладеть эгейском морем.
Преемником Мегабаза по главному начальству над царскими отрядами, предназначен-ными для дальнейшего расширения и упрочения персидского могущества близ грече-ского моря, был Отан. Он завоевал два лежащие близ Босфора города Византийй и Халкедон, принудил к подчинению оставшиеся еще независимыми эолийские общины и соединился с Коэсом с тем, чтобы совместным поход завладеть Лемнос и Имбросом. После мужественного сопротивления лемносцы были отданы в руки Ликарета, брата самосца Меандрия. Таким образом, Пропотида вместе с северными проливами и значи-тельные из северных островов, словом важнейшие исходные точки для враждебных действий против Греции, находились в руках персов. Честолюбивые наместников, равно как и политика великого царя не спускавшего взора с запада служили руча-тельством того, что персы не ограничится этим пунктами. К этому же побуждала и целый ряд великих и малых причин странным образам, сочетавшихся там.
В свите Поликрата сопровождавшей тирана в его последние годы находился его врач Демокед. Он был задержан в плену Оронтом и когда сатрап с неукротимой злой отно-сившийся и к другу и к недругу, восстал наконец и против своего собственного верховного властителя и был умерщвлен по приказанию Дария, Демокед уроженец Кро-тона из-за которого сорились главнейшие государства Греции остался в Сардах все-ми забытый в цепях и в грязи с глубокой тоской воспоминания о своей родине.
В этой время случилось что вследствие вывиха ноги приключившегося с Дарием на охоте во всем государстве начался спрос на людей сведущих в медицине египетские врачи считавшиеся в Сузах лучшими только ухудшили зло насильственными средствами и царь метался в бессоннице на своем одре.
Приблизительно в то самое время, когда Гиппарх был умерщвлен в Аттическом Кера-мике и Мандрокл перекинул мост через Босфор, две царские галеры великолепно сна-ряженные, отплыли из сидонской гавани, чтобы с честью поднять персидский флаг в греческих водах. На них находились пятнадцать знатнейших персов, и их сопровож-дало перевозочное судно, на котором между, прочими вещами было множество подар-ков для семейства лейб-медика. Этот последний бывший одновременно и пленным, и вождем предприятия сумел направить эскадру кратчайшим путем к цели своих жела-ний, к берегам Великой Греции. Эскадру была остановлено в Таренте и здесь Демок-ед бежал в Кротон. На торговой площади его родного города персы еще раз заявили свои права на выдачу им слуги великого царя и угрожали мщением, но Демокед не был выдан им.
Для Эллады же центром сношений персов с греками оставались Сарды. Дарий сделал своего собственного брата Артаферна или Артафрена, наместником Сард, между тем как главная квартира сына Мегабаза, Эбара, находилась в Даскимионе. К Артаферну обратился беглец Гиппий зная что наместнику было поручено бдительным оком сле-дить за всеми греческими делами. По той же причине и афиняне завязали прежде всего через своих послов сношения с Артаферном по сближение это повело немедлен-но к очень натянутым и враждебным отношения. Спарта была восстановлена против послами от скифов сумевшими склонить на свою сторону царя за кубком виня, дело дошло до громадных воинственных планов, на основаниях которых скифы должны были вернуться в Мидию со стороны Черного моря, пелопонесцы же — двинуться во внут-ренние земли Эфеса.
Тем не менее возвращением великого царя в Сузы последовало общее затишье, нару-шенное только много лет спустя, совершенно новым и неожиданным усложнением дел.
—12—
Милет снова расцвел под управлением Аристогора, двоюродного брата и зятя Гистэя и честолюбивый тиран сгорал желанием совершить что-нибудь великое. Поэто-му он с радостной надежды уступил просьбам накосецев. Он уже мысленно видел Ми-лет новой столицей Киклад, себя же — увенчанным почестями и славой. Но один он не мог действовать призыв к войне всех вооруженных сил Ионии был возможен только с согласия сардского сатрапа. Поэтому он спешит к Артаферну описывает ему не-обыкновенную благоприятность представившегося случая, плодородные и объем остро-ва, важность его местоположения богатые стада, множество рабов, кораблей и бле-стящих произведений искусства. Он с особенным старание доказывает верность пред-приятия, указывая наконец на значительное расширение Персидского царства, ибо вместе с Наксосом и окрестные острова особенно же Парос и Андрос неминуемо и скоро достанутся персам. С Наксоса легко достигнуть Эвбей острова столь же об-ширного и богатого, как и Кипр, и отлично расположенного для воинственных дей-ствий Афин.
Артаферн, враг афинян охотно согласился на эти предложения, он расхвалил этот план в Сузах и вместо требуемых ста кораблей Аристогору было обещано двойное число. Однако Артаферн не имел в виду представить славу предприятия честолюбиво-му эллину которого ненавидел и презирал в глубине души. Он устроил так, что царь назначил главнокомандующим флота его двоюродного брата Мегабата, поручив ему привести в исполнение планы Аристогора. Все приготовления совершались весьма энергично и величайшей тайне.
Флот отплыл весной в Хиос как будто для одного из тех пробных плаваний, по-средством которых персы старались постепенно водвориться на Эгейском море, из Хиоса же при помощи северных ветров предполагалось быстро достигнуть цели экспе-диции. Флот был переведен на военное положение, и Мегабат заботился о сохранении строго порядка, для того чтобы первое предприятие на греческом море послужило к чести персов.
Это дало повод к ссоре обоим предводителями флота неясность отношений которых друг к другу составляла главную ошибку этого предприятия. Аристагор пришел в страшный гнев, когда один из его друзей, капитан корабля родом из Миндоса был наказан оскорбительным для его чести образом за упущение по службе. Гордый Ахе-менид не хотел дать властвовать над собой ионийцу и, чтобы отомстить ему, в тайне велел уведомить наскосцев о том, что им угрожало. Предостережение пришло вовремя, грозившая опасность который никто не имел никакого понятия вызвала в Наксосе всеобщие рвение. Стада и припасы доставлялись в столицу, крепостные укрепления исправлялись, гавань была заперта, войска собраны и приведены в поря-док и персидско-ионийской флот должен был смириться с необходимостью начать оса-ду.
Четыре месяца стоял он перед крутыми скалистыми берегами острова запасы его походил к концу, греческие суда наносили ему непрерывный ущерб и наконец при-шлось ограничиться сооружением в отдаленной часть острова укрепления для наскос-ких беглецов, находившихся на персидских кораблях. После этого гордой флот отча-лил от острова и предприятия столь много обещавшее сначала потерпело полное по-ражение.
Весь позор как предполагал Мегабат обрушился на голову Аристогора. Он должен ответствовать перед великим царём, он же вынужден был уплатить военные издержки, его сан, честь, сама жизнь, стояли на карте, и из этого стесненного положения ему представлялся лишь один выход. В Ионии не было недостатка в недовольстве от-ношения между Мегабатом и Аристагора далеко не представлял одиночного и чисто личного явления.
Общая всем вражда к персам сблизила между собой различные элементы приморского населения особенно карийцев и ионийцев столь враждебных друг другу во времена Мермандонов, — так что в случае восстания ионийцы могли рассчитывать на поддерж-ку со стороны карийцев. Возраставшее недовольство поддерживалось честолюбивыми вождями партий, но никем в такой мере, как Гистиэем которому уже давно были ненавистны золотые оковы, носимые им Сузах. Он томился тоской по морскому возду-ху и по свободной в Ионии. Он хотел завоевать весь греческий мир, а вместо того должен был в полном бездействии, бесславно проводить свои дни в Сузах, среди це-ремониала скучнейшей придворной службы и под наблюдением завистливых взоров. Он подстрекал своего зятя неотлагательно поднять ионийские города, так как иначе ему будто бы будет невозможно избавиться от предстоящих им унижений. Относитель-но его самого Гистиэй надеялся, что ионийское восстание принудит великого царя отпустить его на родину. Он во что бы ни стало хотел вернуться на арену ионий-ской истории.
Аристагор собирал свою партию и склонял в пользу своих планов все еще подкую до новизны народную толпу Милета. Не было недостатка в разумных людях, понявших весь риск восстания и старавшихся остановить народное движение. Их вождем и обычным оратором был Гекатей, сын Гегесандра милетец древнего рода. Он лично и обстоятельно изведал весь известный тогда мир, насколько он находился в сношени-ях с государствами Средиземного моря, и в результате добытых им обширных знаний пришел к светлому взгляду и обдуманным мнениям о современных политических обсто-ятельствах. Бесстрашно вышел он на шумную торговую площадь и в сильной речи отобразил положение вещей, средства, которыми располагал персидский царь и неиз-бежные последствия неудавшееся народного восстания. По его словам, Персидское царство было могуществе нее, согласнее и стройнее, чем когда-либо. Отличные пол-ководцы находятся на службе царя, и лучше из них — в Малой Азии. Все они озлоб-лены против греков и выжидают только случая унизать их, они безусловно преданы своему военачальнику и связаны с ним, кто кровным родством, как Артаферн и Мега-бат, кто брачными связами как Давриз, Отан, и Мардоний, все они полны честолюбия и жаждут случая показать себе перед Дарием опорами трона. На деятельную помощь союзников города нельзя рассчитывать, ни внутри самого государства, ни со сторо-ны соседей, ни от греков, ни от скифов; в ближайшем же соседстве угрожает пре-восходство сил врага, и не только на суше, но и на море. Так как финикийцы с жадностью воспользуются всяким случаем, чтобы вступить в борьбу с ионийцами. Ненависть финикийцев и грекам составляет силу персов.
Когда Гекатей понял, что голос благоразумия бессилен в отношении возбужденно народа, он перестал противоречить, но не с тем, чтобы удалиться, как человек оскорблённый, или со злорадством выжидать подтверждения своих предостережений, напротив он с той поры приложил все старания для того чтобы его соотечественники выполнили принятое ими решение с той энергией которая одна могла сделать возмож-ным успех.
— Вы хотите войны? — говорил он — хорошо, пусть будет так. Но действуйте то-гда, как мужчины, и делайте все, что вы бы ни делали, с полной энергией. Прежде всего нам нужны деньги, деньги для содержания кораблей и наемников, ибо вы може-те удержаться только на море. Пожертвований граждан не хватит, требуется большие сумы для приобретения их, существует только одно средство. В сокровищнице Апол-лона, бесплодно лежит громадное количество золото, особенно же священные дары Креза. Вы страшитесь наложить на них руку? Неужели же будет менее преступно от-дать их персам, врагам нашего бога, чем воспользоваться или для прославления ва-шего национального божества? Вам предстоит решить, хотите ли вы победить с помо-щью этих богатств, или же быть побежденным благодаря им!
Ионийцы умели слушать своего Гекатея и восторгаться им и все-таки оставаться при полумерах. События быстро следовали одно за другим ибо еще прежде чем успел разойтись персидско-ионийский флот из Милета был отряжен Ятрагор с тем чтобы пе-ренести агитацию на флот. Здесь ему удалось сделать из вопроса, касавшегося только одного Милета, вопрос национально-ионийский удалось также благодаря от-важной попутке завладеть сами тиранами еще прежде, чем они вернулись в свои го-рода, после чего было одновременно провозглашено и в Милете и в соседних с ним городах восстановление свободы народов. Пламя восстанием, быстро переносилось с одного городского рынка на другой, вскоре все ионийские и эолийские города были охвачены открытием и победоносным восстанием так как персидская партия вслед-ствие пленения всех ее вождей была повсеместно парализована. К югу движение охватило Карию, Ликию и даже Кипр. Все это случилось на исходе лета того же года была осажден Наксос (499 году до Р.Х.). Следующей весной должно было решиться, возможно ли будут сохранить свободу, захваченную смелым набегом.
Аристагор был достаточно умен, чтобы воспользоваться этим сроком для происков себе союзников. Во внутренних землях он добился только того, что переселенные во Фригию и двинулись в поход. Сам он отправился тогда в Гефею и, поднявшись вверх по Эвроту прибыл в Спарту, где в лице царя Клеомена нашел человека, не боявшего-ся дальновидных планов. Однако как ни красноречиво разъяснял он все выгоды борь-бы и требования национальной чести, с какой принужденностью ни старался умалять вопреки истине мужество персов и могущество их царства, как ни пытался он с по-мощью своей металлической доски, на которой спартанцы впервые увидели изображе-ние знакомых им странам с морей сделать им понятным театр войны — ему не удалось произвести ни малейшего впечатления. Бесплодное предприятие против Самоса была еще слишком свежо в памяти, опасность заразиться ионийскими воззрениями выясни-лась до очевидности нет сомнения что противодействие исходило от эфоров. К тому же Аристогор не был человеком способным внушить доверие особенно в Спарте пыш-ность которой он окружал себя хвастливое вызывание своего богатство больше всего повредил успеху его дела которое он под конец окончательно испортил тем что налгав сначала так много спартанцам, он на их вопрос относительно расстояния, отделявшего море от Суз, необдуманно сказал правду. Когда они услышали о трехме-сячном похоже то даже самому отважному спартанцу показалось безумием вступать в борьбу с таким необъятным континентальным государством.
Больше чем в Спарте, Аристагору посчастливилось в Афинах и Эретрии. Афиняне уже находились в враждебных отношениях с Персей благодаря сношениям с фракийским полуостровом в Афинах точнее было известно действительное положение дела; так сознавали неизбежность войны, и при мужественном самосознания, одушевлявшем граждан все были скорее расположены к нападению, чем к выжиданию. Тогда были из-влечены из забвения старинные предания о странствованиях ионийского народа; и Аристогор не преминул польстить гордость гражданам, назвав Афина матерью богатых ионийских городов, очагом гражданской свободы, от которого угнетенные варварами филиальные городом с надеждой и доверием ожидают помощи. После падения Халкиды первым городов в Эвбеее стала Эретрия, которая со времени лелантской войны счи-тала себя обязанной помогать милетцам своим союзом. Поэтому-то в Афинах немед-ленно было снаряжено двадцать триер, в Эретрии же пять, для того чтобы следовать за Аристогором.
Но и персы тем временем не оставались праздными. Еще во время переправы воз-никла борьба между кораблями эретрийцев и финикийским флотом, приглашенным участвовать в паходе против вероломной Ионии, а со стороны суши к Милету двину-лись персы, чтобы как можно скорее уничтожить сам очаг от осадного положения и для того, чтобы произвести восстание среди азиатов нельзя было сделать ничего лучшего как идти прямо на Сарды и этим показать всем еще колеблющимся привержен-цам их дела, как серьёзны были их намерения. Импульс к этому был дан, кажется, афинянами на исходе лета прибывшими в Эфес. Большинство эфесцев придерживалось нейтралитета но между ними нашлось несколько человек, готовых служить проводни-ками врагов и таким образом войско неожиданно спустилось с высот Тмола еще преж-де, чем в Сардах кто-либо успел подумать об обороне. Нижний город был занят с величайшей легкостью, и Артаферн окружен со сторон в замке (498 года до Р.Х.).
С занятием Сард совершился поворот в истории этой войны, но не принес счастья грекам. Если отдельные племена, прослышав о блестящем с виду успехе восстания, и примкнули к нему, то вообще бесполезное сожжение Сард и разорение храма Кибелы было как бы сигнальным огнём, встревожим всю окрестность этот факт вызвал вели-чайшее ожесточение в лидицах и послужил поводу к более быстрому сбору неприя-тельских отрядов. Уже на торговый площади пылающего города, на берегу Пактола андийцы вместе с персами отчаянно боролись против ионийцев, которые были отбро-шены назад с такой быстротой, что должны были начать отступление к морю не стя-жав ни славы ни добычи. В Сузах же разорение Сард, естественно произвело такое сильное впечатление, что персы стали действовать быстрее и энергичнее, между тем как без этого события они сочли бы восстание более ничтожны и больше не обращали бы на него внимания.
Между тем восставшие были застигнуты близ Эфеса во время своего отступления стекающимися отовсюду войсками и потерпели поражение, вследствие которого афи-няне поспешили домой через Милет. Единственным результатом их участия в войне было то, что они сильнейшим образом возмутили персидского царя и вызвали его справедливый гнев. Ионийцы же ограничились только действиями своего флота, и под впечатлением, произведенным сардским походом плачевный исход которого не мог быть вполне оценен в более отдаленных местностях, им удалось склонить к участию в общем деле всех греческих приморских жителей и моряков от Босфора да Кипрского моря, число восставших городов, таким образом значительно увеличилось. Даже кав-нийцы, прежде отказавшееся от участия в походе теперь присоединились к ним.
После, неудачной попытки действовать наступательно и самим избрать театр воен-ных действий грекам оставалось теперь только встретить нападения персов, высту-пивших в поход против их острова и берегов. Это было тем труднее, что персы од-новременно двинулись несколькими отрядами и в разных направлениях.
Местом военных действий стал теперь Кипр, где обстоятельства сложилось совер-шенно так, как в Ионии, ибо остров этот состоял из группы городских территорий управляемых тиранами под верховным владычеством Персии. В основе кипрского вос-стания, как и милетского, мы находим частные интересы одного лица. И здесь вос-стание было делом не всего народа, а одного только, честолюбивого человека, Оне-зила брата Горга, который правил в Саламине, значительнейшем из всех островных городов. Он стал его полным властелином и стой поры возбуждал островитян, кото-рые без, за исключением населения Амафа, добровольно присоединились к нему. Он осадил город, бывший единственным препятствием к полному господству над всем островом и призвал на помощь себе ионийцев, находившихся еще в Карии. Но еще до их прибытия из Киликии переправилось персидское войско, а финикийский флот нахо-дился уже на саламинском рейде.
После прибытия ионийцев Онезил предложил им поменяться местом борьбы, ионийцы должны были идти против сухопутного войска, киприоты же — разместиться на кораб-лях. Предложение это было, вероятно вызвано недоверием Онезила к своим соотече-ственниками, которым на суше представлялось больше случаев для измены. Но ионий-цы не захотели отдать своих кораблей, они поплыли навстречу финикийцам, когда последние огибали северо-восточный мыс, и разбили их. Но победа эта была бес-плодна, ибо на суше случилось то, чего страшился Онезил. Стезенор курианский ти-ран, перешел во время битвы на сторону врагов, за ними последовали и саламинские бойцы на колесницах, которое без сомнения принадлежали к числу знатных граждан. Ибо они не желали народного восстания, угрожавшего после изгнания персов, поло-жить конец и привилегиям родов. Онезил пал в Битве. Саламин сдался и слова при-нял к себе Горга, из всех городов одна только Солея, лежавшая на северном бере-гу, противилась персам, благодаря национальному настроению духа своих граждан, в течение долгих месяцев, хотя властитель ее, Аристокипр сын Фиолокипра, и пал в битве рядов с Онезилом. Население Солей состояло из финских переселенцев этим объясняется любовь к свободе, проявлявшаяся только в одном этом городе.
Под энергичным руководством Артаферна Сарды стали центром военных приготовле-ний в Малой Азии. Там образовались три отряда, один из них Артаферну удержал при себе, чтобы охранять Спарты и вовремя привести в исполнение последние и реши-тельней действия против главнейших пунктов. Два меньших отряда находившихся под начальством Давриза и Гемея, предназначались для оказания быстрой помощи тем из приморских местностей Персидского государства, которым угрожала наибольшая опас-ность. Северо-запад был самой надежной частью Малой Азии, так как здесь можно был опасаться, чтобы скифы не соединились с ионийцами. С изумительной быстротой Дарвриз появился поэтому близ Геллеспонта и в несколько дней завоевал Дардан, Абидос и Лампсак, по повелению царя города были разрушены, граждане уведен в плен, корабли их уничтожены, вся азиатская сторона пролива покрылась дымящимися развалинами городов.
Между тем как Гимей двинулся от Пропоонтиды к Элиде для покорения Троянского полуострова, Давриз поспешил к югу, где произошло возмущение среди карийских горных народов. Карийцы были разбиты близ того места, где Марсий вливается в Ме-андр, из долины Марсия они поднялись до направлению к горе Латмосу, столпились на южном склоне ее, в Лабранде, вокруг их национального святилище, посвященного Зевсу Стратию, и в этой горной стране напали на Дарвиза со всем его войском. Ко-торое и уничтожили. Это были самые серьезные битвы в течение всего восстания. Но эти и другие подобные же успехе так и состоялись одиночными явлёными, без всякой связи между собой, в то время как персы непрерывно выдвигали из глубины страны все свежие военные силы. После того как на севере и юге было уничтожено всякое сопротивление, из Сард выступил средний и самый главный отряд, под управлением Артаферна и Отана. Клазомены и Кумы были обложены со всех сторон, чтобы таким образом теснее окружить и отрезать от внутренних земель самый центр восстания, но несмотря на ловкость, которой персы вообще отличались в ведении осадных войн, эта осада тянулась в продолжение многих месяцев, и Артаферн, недовольный ее мед-ленным ходом, вернулся в Сарды, куда к нему прибыл Гистеэй с новейшими приказа-ниями великого царя.
На третий год войны Гистиэй добился цели своих желаний. Ему удалось уверить Дария, что только он один способен покончить с восстанием. Все по его мнению, зависло от нанесения решительного удара Милету, прежде чем из-за моря прибудет новая помощь, он особенно возбудил гнев Дария против заморских греков. Что каса-ется Артаферна, то самым ненавистным зрелищем для него был вид Гистиэя, и как Гистиэй ни прикидывался добродушным, высказываясь в главной квартире сардского войска перед царским наместником насчет положения дел и происхождения восстания, Артаферн понял его хорошо и сказал ему в упор:
— Ты сшил башмак, и Аристогор его надел!
Гистэй не мог далее продолжать своей двуличной роли, он твердо решил снова стать истым ионийцем и сгруппировать вокруг себя восставших. Он бежал на остров Хиос, где находился наготове больше всего средств к борьбе и где господствовало наибольшее рвение к национальному делу. С Хиоса он отправился потом в Милет, чтобы стать во главе восстания. Новый акт драмы должен был вскоре разыграться.
Между тем в Милете всё изменилось. Аристогор же давно выпустил из своих рук руководство делами, он должен был убедиться, что легче поднять подвижное город-ское население, чем в течение долгой борьбы защищать страну и свободу против сильного государства. Снова стоял он перед народным собранием, но все складыва-лось теперь иначе, чем три года назад когда народ глумился над сыном Гергесандра как над мнительным стариком! Теперь на очереди был один только вопрос, в какую сторону направиться, когда соединенное войска двинуться против Милета? В Сардини ли? Как предлагали уже Биант, или в укрепленный Гистиэм Миркин? Гекатей не поки-нул своих соотечественников. Он все еще был благо разумнейшим человеком в наро-де, и как некогда восстал против преждевременного торжествованные свободы, так теперь он боролся против чувства отчаяния. Он хотел допустить сдачи родного го-рода, советовал обратить внимание на остров Лерос и подготовить его к колониза-ции. Туда следовало переселиться в крайне случае, с тем чтобы в благоприятное к тому время иметь возможность вернуться оттуда в Милет с помощью греков, по ту сторону моря. Но Аристагор оступился от своего дела и в начале восстания и в конце его он думал только о себе, и так как он во всех своих действиях был толь-ко подражателем своего тестя, то теперь он лично для себя хотел привести в ис-полнение старинные планы Гистиэя относительно Фракии. Он покинул Ионию, на кото-рую навлек столько бед, и отправился к устью Стримона, чтобы упрочить свою дина-стию в Миркине. Там и погиб он бесславно в борьбе с фракийцами.
После удаления Аристагора во главе города, походившего на бушующий военный стан и находившегося постоянно на военном положении, остался Пифагор. Тогда-то внезапно появился Гистиэй, бурно требуя себе доступа в город, как будто он имел еще право ожидать повиновения от Милета. Этот озлобленный, жестокий человек ни-кому не пришелся кстати, сели персы ненавидели его как изменника, то грекам он казался подозрительным, как доверенное лицо царя. Его силой отогнали от ворот города, в котором он надеялся играть наконец роль, которая удовлетворила бы его честолюбие. Взбешенный он поспешно вернулся к Хиосу, но и здесь был отвергнут. В Лесбосе благодаря лживым уговорам ему удалось получить себе несколько кораблей, с которыми он и отправился в Византий. Наконец, не имея более ни приверженцев, ни родины, он стал морским разбойником, брал контрибуцию при входе в Понт с тор-говых судов. В то время как ионийцы напрягали последние усилия для спасения сво-ей свободой, ибо военные силы передней Азии уже медленно стягивались вокруг Ми-лета, кипрские войска спускались с южной стороны в долину Меандр, другие отряды приближались из Сард и Эолиды, и одновременно с этим все гуще теснились близ устья Меандра все наличные морские силы Египта, Киликии и Финикии, которые, алч-ные до добычи и мести, ждали падения громадного приморского города, где в тече-ние веков скапливались сокровища из всех частей света.
В широком милетском залив возвышался против самого города небольшой остров Ла-да, вокруг него собрались все морские силы, созванные для решительной борьбы со-юзным советом, восседавшим в Панионионе. Еще раз все города, верность которых осталась еще непоколебленной, собрали последние силы для освобождения Милета со стороны моря и для защиты общего им всем святилища Аполлона. Сам Милет выставил 18 кораблей, занявших правый фланг, центр был занят сотней хиосских судов, слева находились самосцы с 60 кораблями, Лесбос выставил 70, Теос — 17, Приена — 12, Эрифрея — 8 судов, Фокея и Миус по 3. Это была пёстрая смесь моряков, все они были на море как у себя дома и были отмечено пригодны для отдельных смелых пред-приятий, но между ними не было настоящей связи, не было дисциплины и хорошей школой, ибо провозглашение свободы Ионии было для этих моряков только сигналом для освобождения от персидского гнета. Сильнее всего ощущалось отсутствие энер-гичного главнокомандующего. Правда, в последнюю минуту нашелся подходящий чело-века в лице Дионисия из Фокей. Он был в высшей степени одарен тем героическим духом, которым его родной город отличался от всех соседних городов, и хорошо по-нимал положение вещей. Поэтому когда легкомысленные моряки начали трусить при приближении неприятельских войск, он обещал им спасти их дело, если послушаться его. Он встретил с их стороны полную готовность и с той поры завел ежедневные упражнения в мерном управлении веслами, быстрых маневрах кораблей и стремитель-ном нападения на врага. Целых восемь дней Лада была центром воинственного мор-ского стана, но этим и исчерпались вся выдержка защитников Милета
— Чем разгневали мы богов, — жаловались моряки, — что мы должны так казниться из-за деспотического упрямства фокейского капитана, который прибыл к нам только с тремя кораблями и теперь так жестока обращается с нами, что мы делаемся боль-ными и несчастными. Хуже это ничего не может с нами случиться. — Все уговоры бы-ли тщетны. Матросы снова праздно растянулись на морском берегу, и день гибели приближался.
Тогда-то прибыл гонцы из неприятельского стана, прежние тираны старались всту-пить в переговоры с контингентами их городов, давая им выгодные обещания на слу-чай их возврата на родину. Этим была надломлена последняя сила сопротивления в ионийцах. Прежде всего согласились на обещания Аякса самосцы. Все они, за исклю-чением 11 кораблей, покинули свою позицию. Примеру их последовали лесбосцы и большинство воинов остальных городов. Две трети флота развернулись еще прежде, чем началась битва. Тем больше героизма выказали те, кто остался у острова Ла-да, лучше всего боролись граждане Хиоса, потопившие в милетском заливе много вражеских кораблей и отплывающие к Микале лишь тогда, когда собственные триеры их грозило потопление; от Миакле они наделялись добраться до родины вдоль бере-гов. Новое бедствие ждало их по пути: на эфесской территории, жители которой ни-как не участвовали во всей этой борьбе за свободу, на них напали, как на пира-тов, и убили их во время ночного сражения. Дионисий же, испытано храбрый герой, захватил с помощью своих трех кораблей еще три другие и удалился со своей эскад-рой в западное море, чтобы бороться там против карфагенян и тирренцев.
Милет остался без защиты, но не сдался, потому что знал, что не будут пощады городу. И со стороны моря, и суши его окружили значительные превосходившие его силами враги, стены его пришлось разрушать с помощью осадных машин, город мог быть взят только штурманом. Наконец-то персы имели возможность мстить ионийцам. В отместку за сожжение Сарда город был превращен в пепел, все граждане, способ-ные носить оружие, были умерщвлены, остальные отведены в Сузы и, по повеления царя, поселены в Ампе близ устья Тигра. Опустевшая городская территория осталась в руках персов и под непосредственным наблюдением, горная страна была отдана ка-рийцам, у которых предки милетцев некогда оттягали ее. Святилище Аполлона в Ди-димах стало жертвой пламени, после того как персы, по предсказанию Гекатея, воз-наградили себя из его сокровищ за все убытки.
После гибели Милета сухопутное войско довершило по свободному от вражеского флота морю Ионии, от которого они были оттеснены в течение многих веков.
На севере все еще действовал Гистиэй. Он напал на хиосцев, чтобы отомстить им за прошлое, осадил потом Фасос и возобновил свои планы господства над Фракей. ВО время одного набега он был взят в плен и перестал перед лицом своего злейшего врага. АРтаферн немедлинно велел распять его, между как Дарий с трогательной дружеской верностью старался выказать свою признательность Гистиэю, отдавая по-чести его голове, присланной к нему Артаферном.
Но наказание коснулась не одного только Милета. Тяжко пострадавший остров Хиос, жители которого смыли героизмом, выказанным им под Ладой, прежние пятна своей истории, прекрасный остров Лесбос, и, наконец остров Тенедос не только бы-ли покорены, но подвергались жесточайшему насилию и стали совершенно безлюдным вследствие начавшейся отныне настоящей травли людей.
При извести, что финикийцы стоят у Тенедос, Мильтиад погрузил на пять триер свои сокровища и направился в Афин. Выйдя в море из города Кардии, Мильтиад по-плыл через Меланский залив. Ну тут, огибая Херсонес, он встретил финикийцев с кораблями. Самому Мильтиаду с четырьмя триер удалось порваться через заслон фи-никийцев в направлении Имброс. Но пятая триера попала в плен финикийцев. Капитан этой триеры был старший сын Мильтиада, но не от дочери фракийского царя Олора, но от другой жены. Финикийцы, узнав, что этот капитан сын Мильтиада, отвезли к персидскому царю, думая получить награду. Сына Мильтиада звали Метиох, и уже находясь в Сузы, Дарий не сделал ничего плохого с ним. Он осыпал его царской ми-лости, Дарий дал ему дом, поместье и жену персиянку от которой были дети, кото-рые считались персами. Сам же Мильтиад с Имброса благополучно прибыл в Афины.
Но вернемся к событию в Малой Азии. Артаферн оказал большие услуги своему гос-подину и в военное, и в мирное время. Всякое сопротивление было подавлено в Ма-лой Азии, а распоряжения, сделанные им в финансовом отношение, были так целесо-образны, что остались действительно в последствии.
Но враждебная ему партия лишила его доверия его царственного брата, говорили, что он действовал слишком медленно, достиг слишком малых результатов. Вследствие этого все главнокомандующие приморских областями были отставлены от должностей, и для того, чтобы унизать искушенного военачальника и государственно человека, главное начальство было поручено неопытному юноше Мардонию, сына Гобрия, за ко-торого царь незадолго до этого выдал свою дочь Артазостру. Он поставил его, дав обширные полномочия, во главе всех своих сухопутных и морских сил и ожидал от его юношеской энергии величайших результатов.
—13—
Мардоний по всем пунктам расходился во взглядах с своим предшественником. Он и слышать не хотел об ограничении военных действии одной только Азией, и не хотел ставать вопроса о расширении государственной территории в зависимость от благо-приятных обстоятельств. В противоположность эллинофобии Артаферн он хотел при-влечь к себе народ принятием нравов и учреждений греков и доставить этому народу в Персидском государстве положение, соответствующие его особенностям. Поэтому, когда весной 493 года до Р.Х. он отплыл из Килики во главе большого флота и дви-нулся вдоль берегов Ионии, то несмотря на свое воинственное нетерпение, нашел достаточно времени, чтобы разом отменить все хорошо обдуманные распоряжения Ар-таферна. Он сохранил податные округа, но наместники, которых Артаферн поручил управление отдельными городами были уволены без дальнейших рассуждений и заведо-вание общинными делами снова отдано в руки народному собранию. Мардоний хотел выказать себя другом и покровителем греческих народных вольностей и приобрести популярность в приморских провинциях.
После этого дебюта в Ионии Мардонии менялся со своим сухопутным войском и фло-том к Геллеспонту, с тем чтобы по избранному уже раз пути идти дальше к западу через Македонию и Фракию. Мирно настроенные греческие государства должны были во всеми своими учреждениями войти в состав громадного государственного организма, непокорённые же государства следовало подчинить силой, — особенно преступных участников сардского пожара — Афины и Эретрию. Только после их наказания можно было, по-видимому, считать ионийскую войну действительно окоченной.
На этот раз Афон оградил западных эллинов от опасности. Осенние бури и зимний холод, отличавшейся в 492 году до Р.Х. необычной резкостью и преждевременностью, задержали войско Мардония во Фракии.
Мардоний хотел продолжать завоевание страны и для этой цели повелел своему флоту обогнуть Афонский мыс, флот этот потерпел страшное крушение, во время ко-торого погибло 300 судов, и берега Стримонского залива покрылись несчетным чис-лом персидских трупов. Когда же одновременно с этим и сухопутному войску при-шлось много вытерпеть от неприязненных действий фракийцев и от суровой дикости страны, Мардоний не посмел идти дальше, и на этот раз афиняне были пощажены.
Но сожжения Милета было для Афин грозным предзнаменованием и граждане его не без основания наказали своего поэта Фриниха, когда он через год после битвы у острова Лада изобразил перед ними гибель Милета во время празднества в честь Ди-ониса. Участь Милета угрожала теперь и им, они стали непосредственными соседями персов. Персы же были единственным восточным народом, который овладел морским берегом и подчинил себе греков, не утратив при этом национальной самостоятельно-сти и способности ограждать свою народность, как было с египтянами и лидийцами.
Сначала на греков смотрели только одну из многочисленных народностей, предна-значенных самой судьбой войти в состав нового мирового государства, но вскоре пришлось убедиться, что здесь предстояла совершенно особая и своеобразная зада-ча, трудности которой немедленно отозвались на Персидском государстве и содей-ствовали колебанию основных принципов его политики вследствие невозможности прийти к соглашению насчет образа действий в отношении греков. Это был первый народ, ясно показывавший, что победить его можно только если он сам этого захо-чет, поэтому-то они желали признать своеобразность свойств покоренных греков и щадить их, между тем как другие подчинялись внушениям ненависти, питаемой перса-ми к грекам еще со времен Кира, и хотели воспользоваться греками как всеми дру-гим народностями, только как материалом для создания собственного государства.
Таким образом Дарий, несмотря на свой миролюбивый характер и на свое очевидное понимание эллинской культуры, были вовлечен, в борьбу против эллинов, борьбу, бывшую политическим заветом рода Ахеменидов.
Борьба эта велась одновременно в различных местностях. Из Египта совершилось нападения на ливийских греков, и вскоре после скифского похода жители Барки были высланы в Бактрию. С Карфагеном были уже завязаны сношения, чтобы при помощи его флота атаковать эллинов в Сицилии и Нижней Италии, там, где некогда был опозорен персидский флаг. Но прежде всего и главнейшим образом, справедливы гнев великого царя был направлен против участников ионийского восстания, и недаром во время каждой трапезы слуга ему трижды взывал к нему:
— Повелитель мой, помни об афинянах!
Война с Афинами была только продолжением войны, начавшейся в Ионии, но она приняла по эту сторону моря столь своеобразный характер, что перенесения на ев-ропейскую почву ионийская война стала надломом совершенно нового развития одной из самых знаменательных эпох не только в истории Персии и Греции, но и в истории всех государств Средиземного моря.
Вследствие это царства Ахеменидов вынуждено было прибегнуть к крайнему напря-жению сил и вместе с тем встреть первые непреодолимые преграды на пути своего могущества: ему пришлось в незначительной группе мелких государств встретиться с нравственной силой, одолеть которую оно было не в состоянии при всем своем бо-гатстве и многочисленности своего войска. Благодаря этому персы теряли веру в себя и свою внутреннюю силу; они потерпели поражения, от которых никогда уже не оправились впоследствии.
—14—
Крушение флота у Афона могло привести лишь к краткому перерыву в великой борь-бе народов. Но с той поры, как Афонская катастрофа расстроила все планы по за-хвату Греции, царские милости снова посыпались на тех людей, которые прежде тщетно пытались отсоветовать столь бурный и слишком далеко идущий способ ведения войны. Под влиянием Писистратидов, которые, явившись в Персию в сопровождении своих прежних придворных, неутомимо работали и в Сардах, и в Сузах во имя своих выгод, составлен был новый план войны, имевшей на этот раз в виду лишь Среднюю Грецию. Наказание Эретрии и Афин, говорили теперь, должны быть первой и безотла-гательной задачей персов, выполнение этого плана к тому же, казалось, было об-легчен многими обстоятельствами. Для похода против Афин под руками есть наилуч-ший руководитель в лице Гиппия, при содействии которого будет приобретена также и важная поддержка его прежней партий. Пробирались между группы и беззащитных островов по кратчайшему и безопасному пути, можно проникнуть в самое сердце Гре-ции, и тогда Афины со своими 50 военными судами будут не в состоянии воспроти-виться высадке персов.
После несчастья, постигшего Мардония, нетрудно было склонить царя к приятию этого плана. В нем отсутствовало все несоизмеримое, слишком необъятное. И остав-лены были лишь строго необходимые задачи. Задуман был в полном смысле слова ат-тический поход, такой поход, которого давно требовали и честь Ахеменидов, и сло-во, данное царем. И вот, не теряя времени, стали набирать воинов, и на всем по-бережье закипела работа на верфях. Особенное внимание при этом обращалось на по-стройку транспортных судов, на которых можно было бы перевозить конницу, — пото-му сто Гиппия узнали, в чем слабая сторона аттического войска, к тому же всем было понятно, что и сами Писистратиды утвердили некогда свою деспотическую власть, опираясь на помощь иноземной конницы.
В то же время было обращено внимание на пограничные области персидского цар-ства, обычно пользовались соседской завистью между греческими государствами, чтобы своевременно иметь сведение обо всех опасных действиях, которых можно было ожидать после понесенных персами потерь.
С того времени, как Афины победоносно отразили вмешательство Спарты в их до-машние делами следовали во всех ионийских вопросах самостоятельной свободной по-литике, в Греции стало существовать два крупных государства, чьи взаимоотношения не регулировались никакими договором, никакими законодательным постановлением. Теперь же Афины увидели необходимость сблизиться со Спартой и установить такую связь с ней, которая могла со временим приобрести национальное значение. Чтобы достигнуть цели, афиняне сделали несколько уступок. Они безусловно признали за Спартой значение столичного города, и, чтобы не выставить причиной заключения союза собственную безопасность, они освежили воспоминания о древнейшем братстве, соединявшем всех эллинов, и с вытекающих из него обязанностях.
Летом 493 года до Р.Х. из Херсонеса вернулся Мильтиад. Враги привлекли его к суду. Непосредственным поводом для обвинения являлась его тирания в Херсонесе, но на политическом судилище такого рода немаловажную роль играли и его враждеб-ность к Персии. Архонтом-эпонимом в 493-492 году до Р.Х. был Фемостокл. Находясь в должности, он начал укрепления Пирея, три естественные гавани которою пред-ставляли собой куда лучшую морскую базу, чем открытый рейд у Флерона. Настойчиво проводимая Фемостоклом политика усиления флота имела большое значение для буду-щего Афин, в данный же момент она укрепила государство в войне с Эгиной и подго-товил его для возможной войны с Персей. Дошедшей до нас обрывочной информации недостаточно, чтобы получить полное представление об Афинской внутриполитической ситуаций в этом десятилетие, но вполне ясно, что, хотя в течения Ионийского вос-стания политика в отношении Персии была неуверенной, Афинский народ был полон решимости ответить на персидскую угрозу не смирением, а войной.
Наследия предыдущего десятилетия осложнило отношения Афин с другими государ-ствами материковой Греции. Беотийские полисы, особенно Фивы, проявляли враждеб-ного. На Эвбее благодаря клерухии в Халкиде Афины имели сильную позицию, но сла-бую популярность; Эретрия была союзником лишь вследствие участия в Ионийском восстании, а не по своему выбору. Эгина являлась непримиримым врагом, угли "не-объявленной" войны все еще тлели, подпитываемые ненавистью, и в любой момент могли вспыхнуть снова. Спарта и ее энергичный царь Клеомен чувствовали себя оскорбленными после освобождения Афин из-под власти тиранов и с неприязнью взи-рали на новое государственное устройство Афин. Тем не менее персидская угроза содействовала сближения Афин и Спарты, невзирая на различия в традициях и миро-воззрении. Еще с 546 года до Р.Х. Спарта после довольно и непримиримо противо-стояла Персии. Возраставшая в последние годы опасность лишь укрепила ее реши-мость, а прибытие персидских послов в Грецию угрожало ее положению как вождя Спартанского союза. Летом 491 года до Р.Х. когда Эгина признала владычество Да-рия и фактически вышла из Спартанского союза, Афины немедленно призвали Спарту защитить греческую свободу. Спарта ответила достойно. Клеомен отправился на Эги-ну арестовать вождей правящей олигархии, ответственных за акт предательства; по-лучил отпор, он и Леотихид снова напали на остров, вероятно в сентябре арестова-ли десятерых эгинских вождей и доставили их афинскую тюрьму. Эти решительные действия не только укрепили Афин и на некоторое время нейтрализовали Эгину. Они также восстановили контроль Спарты над союзом и послужили серьезным предупрежде-нием другим государствам в то время, когда Греция активно действовали персидские агенты.
Тем времени в Спарте разразился серьезный государственный кризис. Два царя, Клеомен и Демарт, находились на ножах еще со времени неудачного вторжения в Ат-тику в 509 году до Р.Х. Спартанский закон, требовавший во время заграничной кам-пании присутствия обоих царей при войске как равноправных командующих. Был в тот момент отменен, но взаимная враждебность царей разрушила другие государственные институты. В Герусси и народном собрании сторонники обоих царей выдвигали проти-воположенные требования по важным политическим вопросам; например, Демарт нахо-дился в оппозиции Клеомену по Эгинской проблеме и вообще по отношение с Персей. Этот раскол препятствовал даже исполнения принятых решений. Когда Клеомен в оди-ночку отправился на Эгину, ему дали отпор на внешнем законном основании, что ди-пломатическая вмешательство имеет силу лишь в присутствии обоих царей. Спарте необходимо было разрешить этот внутренний кризис как можно скорее, пока очеред-ное фиаско не подорвало ее антиперсидскую политику. Вернувшись с Эгины, Клеомен стал подстрекать Леотихида, которого поддерживал как претендента на престол, привлечь Демарта к суду на том основании, что он незаконнорождённый и не имеет права занимать царский трон. Поскольку в самой Спарте страсти накалились, по предложения Клеомена дело переедено на рассмотрение дельфийского оракула. К тому времени, когда священные послы добрались до оракула, Клеомен, действуя через своего сторонника в Дельфах, уже внушил пифий желаемое решение. Демарт был объ-явлен незаконнорожденным и немедленно смещен. Клеомен и Леотихид, ставший царем вместо Демарта, отправились на Эгину и выполнили свою миссию. Но впоследствии тайные махинации Клеомена в Дельфах всплыли наружу. Он был вынужден бежать в Фесалию, а оттуда перебрался в Аркадию, где начал сколачивать коалицию практиче-ских против Спарту. Тгда спартанское правительство пригласило его вернутся и он снова стал царем, по-видимому в ноябре 491 года до Р.Х. Но его мозг не выдержал напряжения. Помещенный под надзором собственной семьи, он убедил стражу дать ему нож и зарезался. Престол унаследовал его брат Леонид.
Позор Клеомена бросил тень на репутацию Леотихида и на политику сопротивления Перссии, которою осуществляли Леотихид и Клеомен. Как только стало известно о смерти Клеомена, Эгиняне отправили в Спарту послов с жалобой на Лиотихида за арест десятерых вождей.
Леотихид предстал перед судом, получил выговор и был отправлен с эгискими по-слами требовать освобождения арестованных. Афиняне, воспользовавшись тем же тре-бовать аргументы, к которому из двух недавно прибыли эгине но отказались выда-вать заключённых лишь одному из двух царей. Леотихид вернулся в Спарту доложить о своей неудачи и унижении. Но как бы ни была запятнана его репутация, большин-ство в Спарте выступали за сопротивление Персии. В июле 490 году до Р.Х. Демарт бежал, спасаясь за от насмешек Леотихидв во время государственного праздника, и в итоге нашел пристанище при дворе Дария. Таким образом Леотихид продолжил про-свещенную политику Клеомена.
Когда Леотихид возвращался из Афин, эгиняне сделали неверный шаг. В честь По-сейдона на мысе Сунион проводились торжество. Эгиняне устроили засаду на священ-ное судно и похитили нескольких видных афинян. Такой вопиющее нарушения междуна-родных норм побудило Афины действовать в уверенности, что Спарта не выступит на защиту Эгины. Инспирировав неудачное восстание демократических партии на Эгине, Афины наняли у Коринфа 20 кораблей по номинальной стоимости и, имея теперь 70 кораблей, нанесли Эгине поражение на море. Боевые действия продолжились на ост-рове; в их ходе афиняне взяли верх над добровольцами из Аргоса, уже перешедшего на сторону Персов. Весной или в начале лета 490 года до Р.Г. потеряв четыре ко-рабля в морском сражении, афиняне очистили остров. Эта фаза "необъявленной" вой-ны, проходившая в канун персидского вторжения, благотворно подействовала на афи-нян, укрепив их воинских дух. Эгина же поостереглась предоставлять свой флот и гавань в распоряжение Персии. Кроме того Афины завоевали неприкрытую симпатию Коринфа и Спарты. Неизвестные вожди Афинского государства в 491-490 до Р.Х. про-явили себя людьми рассудительными, храбрыми и решительными.
—15—
Тем временем в 491 году до Р.Х. закончилось вооружение персов, которое велось ими с большой энергии, 600 триер было собрано у берегов Киликии, и большие транспортные суда были наготове, чтобы принять на борт коней и всадников. Флот отплыл из Исского залива на запад, а затем поднялся вдоль берегов Карии и Ионии, как будто обнаруживая намерение направиться к Гелиспонту. Справившись с Самосом, он поворачивает друг к Наксосу, первой жертве задуманной мести. Персов раздража-ла то, что отважные островитяне не спешили выражать покорность и не старались избавить себя тем от бествий войны. Затем они направлялись в сторону Эвбеи, к двурогой вершине Оха. Персы решили силой завладеть Каритом, лежавшим у самого подножия и имевшим отличную гавань, закрытую скалистыми рифами; владея этим ме-стом, флот, не опасаясь нападения с тыла, мог потом войти в Эврип и приблизиться к главной цели своего плавания.
Эретрия и Афины были связаны между собой оборонительным и наступательным сою-зом. Эретрийцы отдали свои сокровища на хранение афинянам, и аттические граж-дане, жившие в Халкиде, объединились с гражданами Эретри. Но, когда в прибрежной равнине показались мощные персидские отряды, пришлось убедиться в невозможности всякого отпора в открытом поле. Аттические союзники удались, местные же граждане укрылись за крепким стенами. В продолжение шести дней длилась неудачная осада, и массу трупов окружали неустрашимый город, как друг открылся более легкий способ овладеть им. Персы нашли себе друзей в кругу богатейших жителей; Изменники от-крыли им ворота. Таким образом, и второй город из числа тех. Которые поручили усмирить вождям флота, был вскоре превращен в развалины, и граждане его обращены в рабство.
Понятно, что персы стали искать ближайшую гавань, пригодную для высадки, и во-все не имели охоты объезжать на своих суда, отягченных грузом, растянутый и обильны с подвойными камнями берега Аттического полуострова. Персы потом покида-ли дымящегося развалины Эретрии и через несколько часов спокойного плавания при-были на ту сторону канала, где перед ними открывалась обширная, ярко зеленевшая Марафонская равнина, вскоре принявшая их свою бухту.
После того как Мильтиад, вынужден спасаться бегством после падения Ионии из Херсонеса Фракийского. Ему нелегко было завоевать себе положение в Афинах. Он оставил город в пору тиранов и, таким образом, не пережил с ним последующих лет его внутреннего развития, в среде которого возмужали и Фемистокл, и Аристид; уже в зрелом возрасте вернулся он, точно чужеземец, в совершенно преобразившийся го-род. В нем еще уцелела несокрушимая старая родовая гордость Фиалаидов, он прибыл в Афин, точно владетельный князь, на собственных военных судах, со своими воина-ми, с богатыми сокровищам, супруга его была дочерью фракийского царя. Сдержанный и суровый характер человека, привыкшего в течение двадцати лет к безусловному господству, должен был неприятно действовать на чувство собственно достоинства Аттических горожан. К тому же благодаря некоторым грекам, жившим прежде в Херсо-несе, всплыло много таких рассказов; которые возбудили сильные негодование в народе; как ни старался Мильтиад сжиться с новыми условиями и стать простым гражданином наравне с другими, он не избежал козней врагов, которые не хотели дать роду Фалаидов снова возвыситься. С трудом избежав преследований скифов и финикийцев, он собственной родине подвергнулся новой опасности, потому что народ призвал его к ответу по поводу самоуправства Фракий.
Чтобы оправдать свои действия, Мильтиад изобразил гражданином положение дел во Фракии и припомнил услуги, оказанные им Фаинам; он указал на то, что плодородный и населённый полуостров у Гелиспонта, где некогда и дядя и брат его царили вполне самостоятельно его же стараниями превращен из родового имения в собствен-ность всего народа. Утвердившись там, он завоевал оттуда в дни ионийского вос-стания большой и важный остров Лемнос и передал его Афинам, ему также легко было доказать, что из всех эллинов он первый выступил открытом противником Дария еще у Дуная успел довести исконных врагов народа до гибели. Деяния Мильтиада говорил сами за себя, народ оценил его достоинства. Тогда все и каждый не отвыкли еще дрожать и волноваться при одном упоминании персов — как же можно лишить себя услуг человека, который на опыте выказал способности полководца и хорошо знал персидские войско, человека, чьё прошлое так ручались в том что он никогда, даже и не помыслил ни о переговорах с персами, ни об отношения с Писистрадами! Миль-тиад был оправдан, его враги притаились и вскоре должны были дожить до того, что при наступлении выборов военачальников 27 июля 490 года до Р.Х., граждане избра-ли в число десять полководцев наряду с Аристида и Мильтиада.
Едва полководцы успели вступить в должность, как уже в Афинах появилась атти-ческие граждане, спасавшиеся бегством из Халкиды. За ними, говорили они, стояло зарево пожара Эретрии. Обстоятельство ускоряли развязку. В Спарту отправили посла, чтобы побудить к скорейшей присылке вспомогательных отрядов, но ответа не ждали, впервые же дни следующего месяца народ решил согласно, мнению полководцев выслать ополчение. Разумеется, в такую пору нельзя было оставить город совершен-но без охраны, поэтому только 9 тысяч хорошо вооруженных воинов могли последо-вать за полководцами их сопровождали рабы, служившие им оруженосцами и сражав-шейся наряду с ними, образуя легко вооруженные отряды.
Не имея определенного плана, войско двинулись в часть страны, которая наиболее подвергалась опасности, афиняне решили, что уже в лагере определят дальнейшее действия, сообразуясь с обстоятельствами. Но тут обнаружилась значительная раз-ница взглядов. Мильтиад выступил против врага, чтобы биться с ним, и наиболее неосмотрительным действием считал отступление к городу. Войско, говорил он, оживлено бодрым духом, все войны, взятые из десяти колен, думают, как один чело-век, но не таково настроение городских жителей, и можно предвидеть, что опас-ность осады даст и в Афинах, как в Эретрии, изменнический партии возможность приобрести влияние. Поэтому Мильтаид стоял за необходимость дать сражение при Марафоне. Но и в шатре полководцев решения колебались. Четыре голоса были за, пять против Мильтиада. Недоставало решающего голоса, принадлежавшего полемарху т.е. третьему из девяти архонтов, которые в старину действительно был главноко-мандующим над военными силами, теперь же только пользовался правом голоса в во-енном совете наряду с выбранными полководцами и, кроме того, имел право началь-ствовать над правым крылом, что было прежде привилегией царей. В данную минуту полемархом был Каллимах из Афидны, храбрый и великодушный муж. Под конец и его голос склонился в пользу войны, и тогда все согласились с тем, что один Мильтиад может быть на уровне с важными требованиями минуту, так что, по предложению Ари-стида, остальные полководцы отказались от своего участия в главном начальстве над войсками, ежедневно переходившем от одного к другому. Теперь-то Мильтиад, привыкший повелевать, очутился действительно в своей сфере, энергичная воля од-ного человека руководила отныне войском, благоприятное впечатление произвола на всех также и то, что в эту пору, когда все перестали уже ждать помощи извне, неожиданно прибыли 1 000 платейцев, которые своим появлением в минуты наибольшей опасности хотели показать себя достойными связей, соединявших их с Афинами.
Мильтиад зорким глазом стратега обозрел равнину. Для персов она предстала го-раздо меньше выгод чем это, казалось, на первый взгляд. Он включала, правда, весьма обширную территорию, тянущеюся на добрых два часа расстояния, без всяких перерывов, с юга на северо-восток вдоль моря, и делилась тогда водопадом, ниспа-давшим с Пентельского хребта, на две половины. Южная часть ее ограничена отрога-ми Бриллеса, выдающимися почти вплоть до моря, между морем и мысом проходит ши-рокая дорога как раз к югу, в Афины. Это и было именно тот путь, по которому Гиппий хотел провести персов. Другая же половина равнины, отдаленная от Афин, окружена массивными горными цепями. Дикарии, доходящими вплоть до берега и со-вершено покрывающими круглую бухту продолговатым Кинозурским мысом. При всем том, однако, ширина плоского пространства, прельстившая персов, была отчасти только кажущейся, по краям его, где воды не находили себя себе истока в особен-ности на северо-востоке, простирались весьма обширные болотные места, зеленая поверхность которых обманывала глаз.
Относительно выбора места для своего стана Мильтиад не мог колебаться — он должен был прикрыть главный путь в Афины. Он стал лагерем на вершине Пентельско-го хребта, над Гераклионыном, священные границы которого оберегал, отсюда он мог обозревать равнину во всю ее длину, следить за каждым движением врага, достаточ-но защищенный от нападений резким обрывом скал и, кроме того, возведенными им укреплениями и снабжаемый щедро водой из близких источников, текущих в болота при Гераклионе. Несколько дней оба войска спокойно стояли дно против другого, афиняне пригляделись к внешности персов, которые в свою очередь успели убедить-ся, что аттические войска только и хотят защитить береговую дорогу и, сознавая себя волостелями и поляны, и берега, чувствовали себя в полной безопасности.
—16—
Утром 11 сентября 490 года до Р.Х. когда сражение началось, афиняне бегом бро-сились навстречу врагу. Две лини войск находились примерно на расстоянии 1,5 км. друг от друга, и, таким образом, афиняне, скорее всего, преодолели бегом не все пространство, а лишь ту его часть, что находилось, в пределах досягаемости стрел персидских лучников. Греки должны были преодолеть бегом по крайней мере 200 по-следних метров, и чтобы минимизировать количество потерь от стрел. Подобный по-следней стремительной бросок был характерным тактическим приемом греческих войск, которым предстояло столкнуться в бою с персидскими лучниками. Бег в до-спехах также обучить гоплитов подобным маневрам в тяжелом вооружении.
В тот момент, когда афинская армия обручилась на персов, исход сражения еще не был решен. Судьба большинства сражений, в которых принимали участие греческие гоплиты, определялась очень быстро — в течение первых минут, а не часов, боя. Однако при Марафоне обе стороны выдержали первый удар и продолжили сражение. По-сле того, как в противников были брошены копья, греки и персы продолжали бой на мечах.
В центре персидской армии лучшие войска Датиса — отряды персов и саков — столкнулись с более слабыми афинскими отрядами.
На флангах же успех сопутствовал афинянам, и платейцам, когда персидский строи был сломан, персы был отнесены в озеро и болото, и именно это стало причиной та-ких больших потерь среди персов. Когда персы дрогнули и начали бежать, греки начали преследование, убивая врагов, пока те не добрались до своих кораблей.
Теперь сражение разгорелось на самом берегу, там, где персидские корабли гото-вились сняться с якоря. Главную роль в нем сыграл отряд филы Аякса, действовав-ший на самом краю правого фланга афинской армии. Бой принял характер эпической битвой, подобной описанному великом Гомером сражению за корабли греков под Тро-ей.
Если свести все скудные рассказы о Марафонской битвы, переданные нам древними, то нас прежде всего поразят два обстоятельства. Где же спросим мы, была конница, на которую с самого начала подготовки к войне персы больше всего возглавляли надежд, из-за который они высадились в Марафон, та конница, которой одной уже было бы достаточно, чтобы расстроить весь план сражения, придуманный Мильтиадом? О ней не упоминается ни в одном повествовании, напротив, определенно заявляется, что ее не было на месте, когда началось сражение, точно так же вызывает удивле-ние быстрота, с которой произведена была посадка персидских войск на суда. Со-вершено непонятно, как она могла начаться еще во время битвы и как затем после боя она могла удачно и беспрепятственно осуществляться, если военные и пере-возочные суда не были еще до сражения готовы к отплытью. Потому весьма вероятно, персы, увидав твердую позицию и укрепления афинян, отказались от мусли продви-нутся к афинянам через Марафонский проход. Высадка их в Марафоне основывалась на предположении, что они отсюда беспрепятственно могут идти вперед по равнине, ведшей к столице. Поэтому в их планы вовсе не могло входить преодоление надежно защищенного прохода посредством кровопролитной борьбы. Гораздо целесообразнее было предпринять после необходимого для конницы отдыха на лугах высадку в другом пункте аттической равнины, где не встретились бы на пути никаких горных проходов и где персидская партия, действовавшая в Афинах, могла принести большую пользу персам. На основании этого полагаем, что еще с утра в день битвы все суда были уже полны воинов и что особенности конница же находилась на борту. Стало быть, Мильтиад предпринял свое нападение уже тогда, когда персидское войско было раз-делено, и наиболее опасные для афинян конные отряды уже удалены с поля сражения, он напал на войска, оставленные позади и прикрывавшие отъезд армии. Таким обра-зом, станет также понятно, почему Мильтиад не предпринял своего нападения ни раньше, ни позже. Иначе зачем бы стал он выжидать именно этого дня, когда по старой очереди ему выпадало главное начальство, если, как мы знаем, вес обычай смены военачальников был уже отменен! Затмение же действительно хода событий в том рассказе о Марафонской битве, который постепенно, сложился среди афинян, за-тмение, заметное во всем, что могло вредить аттической славе, является вполне понятным.
Марафонским победителям не суждено было отдохнуть после горячего боя. Аристид, муж безупречной честности, был оставлен на поле сражения вместе с членами его колена, наиболее пострадавшего в борьбе, им поручено было стеречь добычу и хра-нить убитых. Остальные же войска после краткого отдыха были отозваны, назад, и к вечеру того же день стояли уже лагерем неподалёку от Афин, к северо-востоку от города, близи высоко лежавшего гимнастического здания Киносарга. Когда персы по-сле быстрого плавания достигли Фалерской бухты, они на рассвете же увидали, что марафонские герои снова стоят перед ними готовые к бою.
Спартанцы, обещавшие привести подкрепление, лишь только продет день полнолу-ния, когда вся их община обыкновенно бывала в сборе при жертвоприношении в честь Аполлона Карнейского, прибыли в Афины на другой день после битвы и вместо встре-воженного у удручённого бедствиями города увидали перед собой ликующую, победо-носную общину граждан, оживленных благодарность богам и высоким сознанием соб-ственно достоинства. Спартанцы прошли к Марафону, увидали место битвы, удивляясь деяниям афинян, и затем воротились к себе.
Когда опасность миновала, афиняне прежде всего занялись выполнением своих обе-тов и возданием почестей убитым. Разделенные собрано коленам, к которым они при-надлежали, все убитые 192 человек были погребены там, где они пали за отечество, на их могилах были воздвигнуты столбы, где начертаны были их имена.
В данную минуту Мильтад был всесилен. Он сознавал свое могущество и даже пре-увеличивали его степень. Для него Марафонская битва должна была, казалось, сде-латься началом целого ряда блестящих побед, он вполне присвоил себе неограничен-ное командование над войсками, выпавшее ему на долю, и, так как он вовсе не был расположен предавать свои предположения на суд общественных собраний, он потре-бовал, чтобы в его полное распоряжение были отданы военные суда и денежные сум-мы, с тем чтобы он мог воспользоваться свежим впечатлением, произведённом Мара-фонской победой как на самих афинян, так и на врагов, одерживать новых побед. Он уверял, что обильнейшая добыча непременно увенчает и оправдает его требование. Все слепо верили в счастье Мильтиада, под этим впечатлением сделаны была уступ-ка, и с гордыми надеждами афиняне вскоре присутствовали при отплытии своего фло-та, стоявшего из 70 судов, под начальством Мильтиада. Этот был первый поход из Эллады против персидского царя, и, так, как Мильтаиад еще раньше, достигнув ду-найского моста, торжественно заявил, что неизбежной целью эллинских войн может быть лишь освобождение Ионии, то все надеялись вскоре услышать о блестящих успе-ха флота и увидеть его возвращающимся с богатой добычей.
Вместо того пришла весть о том, что флот стоит в бездействии перед островом Паросом. Мильтиад намеревался весть отомстить союзников персидского царя, взяв с них контрибуцию, раньше всех богатых паросцы должны были пострадать за то, что они выставили персам одну триеру и сражались против Афин, Мильтад хотел прину-дить их покориться и заплатить значительную военную контрибуцию, Но вопреки ожи-даниям паросцы, полагаясь на крепость своих городских стен, отвечали отказом, на оба требования и поставил тем Мильтиада в самое тяжёлое положение. Вовсе не при-готовился вести осаду и в то же время не мог решиться удалиться, не совершив ни-чего. Время и деньги были потрачены даром, всеми своими попытками высадки и опу-стошительными партизанскими набегами на остров, он не ничего не мог достигнуть. Наконец под влиянием разгоревшиеся страстей он прибегнул и к северным средствам. Он попытался тайно проникнуть в святилище Деметры, покровительницы, и там, под руководством одно из храмовых служительниц тайно принести жертву или завладеть изображением богини, и тем прибрести залог победы. Но замысел его так мало удал-ся, что на обратом пути из храма он сам нанес себе рану неудачным прыжком, и, таким образом, этот горделивый человек вынужден был после 26-дневной осады от-ступит и возвратиться в Афин больным, бесславным, с пустыми кораблями.
Тогда-то против него поднялась целая буря негодования и вражды. Его старые противники, недоброжелательство которых было разожжено неслыханными дотоле че-ствованиями победителя, снова собрали сои силы. Возглавляли их Алкеониды, на ко-торых после Марафонской битвы тяготело тяжелые подозрение, они тем с большим рвением пользовались теперь случаем, чтобы выступить в роли защитников народных прав. Они увидели, что настроение граждан в высшей степени благоприятно им пла-нам, что все восторженное удивление перешло ужу в противоположную крайность, в Мильтиаде видели теперь лишь своекорыстного самоуправца, презирающие законы сво-его государства. Раздражение усилилось еще больше, когда обнаружилось, что Миль-тиад предпринял всю неудачную экспедицию против Пароса только для того, чтобы отомстить жившему на острове своему личному врагу Лисагору, который когда-то очернил его в глазах персов. Настал день суда над Мильтиадом; Ксантипп обвиняли его в желании обмануть народ и в злоупотреблении, божественным доверием. Гражда-нине сами взяли на себя судебные разбирательство и велели привести к ним Миль-тиада. Его внесли в собрание на постели, и сам он не мог произнести ни слова. Но ни потрясающий вид этот страдающего героя, ни воспоминание о победе, посредство который он создал для Афин совершенно новое положение среди греческого мира, ни речи его друзей, пригонявших народу и приобретение Лемноса, не были в состоянии произвести благоприятное впечатление. Мильтиад был призван виновным, вторичное голосование должно было определить род наказания. Обвинитель предложил смертную казнь, и Мильтиад окончил бы свои дни в руках палача, если был член городского совета, председательствовавший в собрании, не употребил своего влияние над ходом голосования, чтобы отвратить роковую развязку. Зато обвинённый был приговорен к денежной мене в 50 талантов. Но его имения в Херсонесе и значительная часть его богатство было захвачены персами, и стало быть, он не был в состоянии выплатить наложенную пеня. Тогда, по суровой силы аттического закона, он был признан госу-дарственным должником, лишен всех прав и почести и для усиления наказания под-вергнуть личному задержанию. Тем временем его она воспалилась, и, наконец он умер среди страданий, и телесных, и душевных, и не оставил своему сыну в наслед-ство ничего, кроме невыплаченного долга, от возмещения которого отныне зависшего восстановление гражданских прав его семьи.
Печальная судьба Мильтиада проходит, точно резкая фальшивая нота, среди общего ликования первых праздничных дней афинской борьбы за свободу. Но чтобы избегнуть несправедливого приговора, мы должны припомнить, что в глаза афинян и всякое смелое самовольство казалось высшей опасностью для их общинной жизни, в которой каждая отдельная личность должна была служить интересам целого. Мильтиад не мог усвоить это понимания роли гражданина, виновность его не подлежала сомнению, к тому же в его процессе народ в то же время являлся истцом судьей. Высшей инстан-ций не существовало, не было никого законного пути чтобы смягчить милость суро-вость требование закона.
Мильтиад биография
© Copyright: Геннадий Федоров 2, 2022
Свидетельство о публикации №222033001863
Свидетельство о публикации №222033001863
Рецензии