Окоп

Когда я служил в армии, был у нас такой случай, с окопом. Сначала там был пост, наши офицеры, делать им нечего, любили обустраивать посты. Прямо посреди дороги, поднимающейся на вершину сопки, приказали установить шлагбаум, который должен был охранять солдат. Хорошо ещё, что только днём, первым постовым назначили меня, не потому что хороший солдат, а потому что командир взвода меня не любил.


Не любил он меня за то, что я очень сообразительный, не побоюсь сказать, гораздо сообразительней капитана, это не моё мнение, а сержанта. Когда капитан хотел из меня сделать сержанта, то существующий сержант ему отсоветовал: «Вот и будет он нас с вами обманывать». Мне ничего не стоило их обманывать без воинского звания. Желание поймать меня на неисполнении приказов было очень великое, у моих командиров.



  Вот лежу я в высокой траве, на спине, и слушаю, как кузнечики стрекочут,  как мой капитан, ко мне крадётся. Просунул я ногу под ремень карабина, думаю, потянет, по лицу получит, без моего участия. Пожалел, всё-таки, субординация, да и капитан мой, стыдно стало, вскочил, карабин в руках передёрнул. Вместо благодарности вопрос: «А не спал ли ты рядовой?». В ответ: «Никак нет товарищ капитан! Я в траве от посторонних прятался»


«Каких посторонних?», - вопрос капитана оказался неуместным. Вверх по дороге бежали пехотинцы и ехали БМП, а над ними летели вертолёты. Пехотинцы стреляли холостыми патронами, а мне ответить было нечем, нам на пост патронов не давали вообще. Капитан испугался и пытался скрыться, я же начал поворачивать шлагбаум, чтобы его не смяла проезжающая техника. Так, что я пережил атаку пехоты, в реальности. 


Так вот, на это место, капитан привёл весь наш ввод, и приказал вырыть длинный окоп, чтобы туда вошли все солдаты взвода, а это более 20 человек. Копать начали сразу, на острове Сахалин, очень тяжёлый грунт, много камней разной величины, от больших глыб, до мелкой щебёнки, и всё это перемешано. Попадётся большая глыба, окапываешь её с разных сторон, с саму глыбу выбрасываешь, если сможешь.


Короче копали мы этот длинный окоп до самого вечера, пока не пришёл капитан. Пришёл и начал орать, хорошо, что он сиплый был, оказывается, окоп не должен быть прямым, капитан даже показывал, как нас из пулемёта перестреляют с торца. Предложил нам завтра искривить сделанное нами сооружение. Мы пошли на поверку, а потом отдыхать, то есть спать.


На другой день, нам надо было искривить длинный и прямой окоп, задача не из лёгких. Но что поделаешь, если раньше мы окопов не копали, капитан копал, но тоже в мирное время. Он просто не смог нам объяснить, был косноязычен, порой до безобразия.


Копать, так копать, оказалось искривлять прямой окоп, на много легче, чем прямой копать, потому что видишь предстоящий грунт, как бы в разрезе. Каменную глыбу, любой величины, можно было просто пропустить, то есть, оставить её  лежать в стене окопа нетронутой. Капитан, не ограничивал нас размерами искривлений, чертил что-то там сапогом, по зелёной мятой траве, каждый из нас так может, свидетелей, почти целый взвод.


За ночь в наш окоп, напрыгало много лягушек, приходилось их садить на лопату и выкидывать наверх. Мы же не французы, чтобы делать из них деликатесы? Был среди нас, один молодой солдат Сикирицкий, очень неприятный, большой, колченогий, носил огромные очки в чёрной оправе. На обед нам давали, один кусок белого хлеба, и чёрного сколько хочешь. Сикирицкий, хотел много, причём делал из хлеба, «хлебный бутерброд», между двух кусков чёрного, он вкладывал кусок белого хлеба. Есть, конечно не удобно, но он не торопился, и не раз получал «послеобеденные» товарищеские пинки.


Этот молодой солдат Сикирицкий, всегда хотел есть, кто-то в шутку, предложил ему отведать «лягушатины». Этот «проглот» в принципе был не прочь, французы же едят, только не сырую. Поймали большую лягушку, зажарили её на веточке тальника и подали к употреблению. Сикирицкий есть её не стал, по одной причине, он уверял нас, что это не лягушка, а жаба, лягушку он бы съел, а жабу не будет, якобы, жаб, даже французы не едят.


Такой наглости никто не ожидал, больше всех, такой наглостью был возмущён наш товарищ, который, ловил земноводную тварь, потом готовил её на небольшом костерке. Товарищ хотел сам увидеть, как едят приготовленное им блюдо, ну не зря же он старался, тушка земноводного ещё не остыла. Ни какая это не жаба, просто шкурка у неё закоптилась и стала коричневатой. Можно было найти, другие недостатки, например, что тушка не потрошённая, или плохо пропечённая, так нет же, - «Жаба!».


Возмущению товарища не было конца, оно превратилось в погоню. По лесам и полям бежал Сикирицкий, а за ним бегал возмущённой его наглость товарищ. Нашего «проглота» так и не догнали, все желающие участвовать в этой гонке, отстали через минуту, бегать в сапогах под палящим солнцем, при повышенной важности остова Сахалин, никто не стал. Если приходилось бегать то только по приказу, на спине гимнастёрок, солдатский пот превращался в белый налёт соли.


Теперь не об окопе, его мы исправили, как смогли. Теперь хочу рассказать о другом посте, на самой вершине сопке, его, наверное, тоже мой капитан придумал. Только чрезвычайно глупый человек мог назначить пост на вершине сопки, в эту ночь он опять был дежурным по части. Опять часовым, без патронов назначил меня, следует заметить, до меня никто не стоял, и после меня тоже, значит это точно его затея. Кроме того, он сам разбудил меня в наряд, такова наша солдатская участь исполнять приказания сяких дураков - командиров.



По тропинке заросшей травой поднимался я на вершину сопки, где меня никто не ждал, хорошо ещё, что плащ одел, без него мокрым бы поднялся. Вершина сопки, оказалась совершенно голой, на ней было видно стоящего часового со всех сторон, хоть снизу, хоть издалека. Проблем снять, в таких условиях часового из любого оружия, не составляло труда, одна только рогатка, которая в наших кругах называлась «прочём», не годилась для этого, потому что высоко и далеко.


Для того чтобы завладеть карабином часового не было преград, и ума у командиров, организовавших такой сторожевой пост. Ниже на сопке рос непроходимый смешанный лес, которого на самой вершине не было. Мне сразу вспомнилась гора «Голгофа», на которой казнили Христа, примерно на такой же горе, мне пришлось стоять всю ночь. Ближе к утру, в сумерках я заметил поднимающегося вверх человека, это был наш солдат, который решил меня напугать, но получилось всё наоборот.


Это я его напугал, когда отомкнул штык карабина, и побежал на него, во всю прыть. Если бы он не испугался, я бы проткнул ему шинель, и его самого, но он оказался трус, служивший у нас в части свинарём. Интересно кто его послал напугать меня? Мой командир взвода, или сержант Хасанов, - татарин астраханский? Они оба меня ненавидели, у них на то были причины. Хоть свинарь был плохим человеком, я не стал его протыкать штыком, отпуск мне не светил, а шинели у меня своей не было все два года службы. У самого шинели нет, и не было, а другому человеку проткнуть можно? Нет, я не такой, пусть свинарь плохой, но остаётся с целой шинелью.