Лесокомбинат

Посвящаю маме

Моя мама  - она выросла в маленькой  бурятской
деревне Закулей,  где ей дали странное для тех мест
имя Эля - носила в девичестве фамилию Хангалова. Мои
предки по этой линии были склонны становиться
учителями, исследователями и даже добивались
серьезных успехов на этом поприще - мой двоюродный
прадед Матвей Николаевич стал известным
этнографом, его труды переиздаются до сих пор и я в
детстве зачитывался статьями из его трехтомника,
оттого я знаю своих предков по маминой линии до 17
века включительно, а также запомнил множество
канувших в Лету обрядов, обычаев, поговорок и легенд
из бурятской старины. В центре родного маминого
города Улан Удэ стоит музей имени прадеда. Самоучка,
без законченного гимназического образования, Матвей
смог стать лауреатом европейских научных обществ,
получил известность  как ученый  в масштабах
Российской Империи. В общем, мамина семья хоть и не
купалась в роскоши - от этого отвыкли с приходом
красных, которые, по семейному преданию
реквизировали, среди всего прочего, золотые
1
подстаканники - но жила в достатке, в хорошей
благоустроенной квартире и с  уверенным доходом.
Бабушка Ксения перед войной развелась с отцом моей
мамы - это был русский агроном по фамилии
Смирнов ( от него осталась лишь фотография , где он
с гладко выбритым черепом похож на  Маяковского)  и
после войны ею был очарован дед Анцыфер - лихой
бурят  кавалерист , вернувшийся с войны с полной
грудью орденов и медалей , на коне и в черной бурке.
У бабушки Ксении после моей мамы родилось еще двое
сыновей и дочка - мои, соответственно,  дяди и тетя.
Про деда Анцыфера надо рассказать  как то отдельно,
потому что если бы не он, то я бы умер в детстве и
вы бы сейчас читали что-нибудь другое. Дед работал
на стройке где ему бетонной плитой повредило руку -
оттого он вынужден был сидеть дома, а я , не
смотрите на мою жизнерадостную физиономию сейчас ,
был  крайне болезненным ребенком. Дед Анцыфер с
одной рукой меня выходил, варил мне манную кашу,
обильно сдабривая ее маслом и гулял со мной часами.
Как то раз в парке над нами пролетел самолет, видимо
слишком низко и слишком громко грохотали его
двигатели - дед в долю секунды зашвырнул меня под
скамью и накрыл ее сверху своим телом. Сработал
рефлекс фронтовика. Лихой был дед, я потом нашел в
архивах Минобороны приказы о его награждениях с
описанием его подвигов. Короче, мне есть кем
гордиться.
Дед со стороны отца был одним из основателей завода
“Электроприбор”, в советские времена поставляющего
продукцию по всему социалистическому лагерю. Василий
Иванович , так его звали, был маленький, лысый ,
предприимчивый крепкий бодряк  - во время войны на
его тогдашнем предприятии случился пожар, его чудом
не расстреляли, отделался тюрьмой, семья голодала и
2
за время его отсидки умер  младший сын. Остались трое
старших, среди них и мой отец, Валерий. Дед и бабушка
Рая пережили это стоически, я от них никогда об
умершем дяде не слышал. Дед с головой окунулся в
работу и сделал хорошую карьеру, невзирая на сложную
биографию. Я помню его большим начальником, редко
появляющимся в их трехкомнатной благоустроенной
квартире. Лишь в выходные он сажал нас с сестрой в
новехонькие жигули и мы летели с умопомрачительной
скоростью в сто километров на дачу. Словом, дед  был
из  номенклатуры, “красный директор”, семья тоже ни
в чем не нуждалась.
Почему мои родители уехали на Север? Ведь они не
знали где и на что там жить. У них был крепкий дом в
деревне Кабанск - в которой родился я - они этот дом
подарили случайной прохожей. “Это была беременная
женщина, которую бросил муж, Юра” - объясняла мне
мама как что то само собой разумеющееся.
Родители приехали в Якутск и пару недель мы жили у
таксиста, который вез нас из аэропорта , потому что
мы не смогли найти пристанища. Помотало нас
изрядно, и через какое то время мы уже  жили далеко
от города, в патриархальной якутской деревне Амга.
Там было хорошо и спокойно. Как то , пару лет назад,
меня остановил на дороге гаишник, пожилой уже мужик,
явно выгнанный на свежий воздух на
усиление штабист. “Малтугуев? А твой отец не работал
в школе ,в Амге?” - спросил он и, получив
утвердительный
ответ , пожелал мне счастливого пути и просил
передать привет отцу.  Мама и отец преподавали в
деревенской школе множество дисциплин -  физику,
математику, астрономию, черчение. Отец - душа любой
компании, певец, драчун и гитарист -
рулил самодеятельностью в клубе и активно участвовал
3
в общественной жизни деревни.
Первые воспоминания о себе у меня, видимо, из этого
периода жизни. Вот я пытаюсь встать и пойти по
бархатной траве и очень боюсь курицы, а вот я
просыпаюсь в кровати , что стоит в комнате среди
таких же кроватей и снова пытаюсь встать ,
держась за высокие борта, таращусь на картину на
стене, подходит нянька с темным лицом и что то
недовольно говорит мне. Эти картинки очень яркие
- даже сейчас иногда бывает, что задремлешь
днем (а  сон в это время я и люблю и ненавижу - он
так сладок, но после  него день разломлен
и словно ты  что-то упустил и  оттого грустно) и я
снова маленький мальчик в группе
продленного дня и сквозь сон я слышу, как где то
работает вдалеке лесопилка, как гудят грузовики и
поют свои страстные песни мотоциклы деревенских
хулиганов, лают собаки и весь мир в этих звуках и
этот день навек и ничто не может измениться -всегда
так же будет пахнуть подгоревшей кашей, так же будут
искриться пылинки в лучах солнца, бьющих сквозь
плотные шторы, так же будет
улыбаться со стены царевна лебедь и, как
только я проснусь, нужно будет лишь лишь не
перепутать сандалии. А потом наступит  вечер и  из
морозной темноты придут за тобой мама и папа,
молодые, красивые...

Потом мы почему то уехали в Якутск и жили там  по
разным углам - я запомнил одну соседку - бешеную
старуху, которая кричала что мы татаро-монгольское
иго, а я в ответ забрасывал ее  сушащиеся на
веревках простыни  комьями грязи.
В конце концов мы осели в пригороде Якутска,
километрах в тридцати. Этому поселку долго не могли
4
придумать название и тут требуется объяснить
ситуацию. 
“В тридцати километрах от Якутска, выше по течению
Лены стоит старинное село Табага. Оно было основано
как ямщицкая станция и многие избы там помнят, как
предки старых табагинских фамилий, таких как
Шепелевы, Лобановы, Соколовы   исполняли свой долг
перед государем, неся свою нелегкую  службу. На
избах там до сих пор висят фанерные красные звезды -
бывает , что штук по пять - это означало, что из
этого двора на войну ушло столько человек, сколько
звезд по счету. Я там вырос и  закончил  школу, там
живут мои одноклассники, там кладбище, где
похоронена моя  мама, там самые красивые лес, река,
горы и поля. Сопки там  усыпаны брусникой и
толокнянкой,  в детстве мы за полчаса собирали
полные корзины маслят и подберезовиков… “ - писал
совсем недавно  я в Facebook что-то вроде открытого
письма к руководству города, потому что тогда ходили
слухи, что эту деревню снесут, а меня деревенские
просили заступиться.
Но я немного врал в этом трогательном тексте, потому
что на самом деле я в этой Табаге не жил,  мой
поселок стоит чуть поодаль этой идиллической
деревушки. У нас из достопримечательностей была
только зона строгого режима и лесокомбинат, на
котором работали как вольняшки, так и зэки. Поселку
пытались присвоить название “Березовка” , но
название это не прижилось, народ стал  называл
поселок “Лесокомбинат”, а старожилы иногда говорили
- “Стройка”  - видимо , когда то тут действительно
было что-то вроде комсомольской стройки и  это было
энергичное место, куда съезжались  люди всей страны.
Они перемешивались с оседлыми русскими и якутами из
соседних  деревень , которые тут и вправду жили
5
испокон веку, к ним добавлялись  отсидевшие свое
зэки, которым некуда было ехать в бескрайний
Советский Союз. Поселок считался русским , по
контрасту с соседними якутскими деревнями, но на
самом деле тут жили русские, украинцы, белорусы,
поляки, немцы, татары, армяне,  евреи, буряты и
корейцы - и это лишь те, кого я смог вспомнить.
Обрывки воспоминаний  ускользают из моей памяти
словно только что просмотренный сон , но некоторые
моменты созданного мною вокруг мира я помню словно
кадры из диафильма - помните, была такая советская
забава собравшись всей семьей зимним вечером
погасить свет, завесить окна и смотреть на белой
стене картинки   - я  помню эту атмосферу, гудение
проектора , запах нагретого целлулоида, драматичный
голос сестры, читающей текст под картинками. Мое
детство чаще всего предстает предо мной в
воспоминаниях такого черного зимнего вечера. Вот
принесли посылку в фанерном ящике, мама говорит ,
что это от отца - на самом деле нет, отца давно уже
где-то носит по стране, он не выдержал испытания
Севером, а это извинительная посылка от его
родителей, от ящика исходит изумительный запах
промерзшей еловой фанеры, шоколадных конфет,
которыми доверху наполнена посылка. Есть свой   
запах  даже у открытки, которую старательно заполнила
любящими строками бабушка. Мне почему-то в этот
момент  кажется что посылку доставили на тяжелом
зеленом бомбардировщике  с большими красными
звездами на крыльях и что ящик отдал маме летчик в
кожаном шлеме, а в карманах этого летчика плитка
шоколада, фляжка коньяка и пистолет ТТ и я это даже
не обсуждаю ни с кем, потому что и так ясно, что по
другому быть не могло.
С такой же уверенностью , когда сестра мне шипит что я
6
“эгоист”, я понимаю, что эгоист - это тот
бравый постовой ГАИ, которого я вижу на картинке в
книге про дядю Степу, у него белый шлем, очки в пол
лица, краги, мотоцикл и совершенно бесчеловечная
улыбка, отчего я думаю, что эгоист что то  страшное
, но, в то же время,  очень привлекательное. Или ,
когда мы едем с мамой куда то на  автобусе и я вижу
белые как будто шапочки кремовых пирожных  крыши
зданий на территории ракетной воинской части -  в
тот же момент я  отчетливо понимаю, что это город
Омск.
Мама говорит мне, что мой любимый дядя Саша, ее
младший брат, уехал в Томск и потому не скоро
приедет , а я про себя удивляюсь, ведь всем понятно,
что Томск и Омск близнецы, они стоят рядом и, как
выясняется, совсем недалеко от нас, так почему бы не
приехать к нам в гости?
Я был довольно странным ребенком, моей любимой
забавой, например, было рассматривать перед сном
трещинки на беленой известью стене. Тогда я часто и,
видимо,  тяжело простужался и оттого трещинки
сначала приобретали очертания лиц, затем появлялись
объем , цвет и движение. Мне виделись придворные
вельможи какого то короля,  в камзолах и буклях они
кланялись мне и протягивали ко мне руки  , приглашая
последовать за ними в глубину картинки. Потом я
проваливался в мучительный бред, в котором я
напряженно следил за  маленьким серебристым
самолетом, ныряющим среди облаков  высоко в небе и
понимал, что для чего то очень важного, для того,
например, чтобы летчик выжил,   нужно как можно
быстрее убрать лежащую на моей груди иголку
невыносимой тяжести, я хватал ее пальцами и не мог
нащупать, но потом советский термоядерный  аспирин
делал свое дело - я буквально утопал в своем поту и
7
к утру уже возвращался в реальность чтобы снова
окунуться в уже другие другую иллюзию - мне делали
поблажки и разрешали читать сколько угодно и  мама
приносила из поселковой библиотеки оставленные ей по
знакомству  новые удивительные книги, о которых я и
мечтать не мог.
Мы жили втроем - мама , старшая сестра Ира и я в
небольшой квартире деревянного  барака - общежития.
Это были
довольно уютные  и теплые комнаты,  а  посреди кухни
стояла настоящая  печь, которую мы иногда
растапливали, потому что   зимы стояли лютые -  я
помню в детстве температуру в минус 63 градуса, я
слышал, как трещат стены дома и спросил у мамы - а
выживем ли мы?  Мама же была верна своему характеру
и показывала мне обложку роман-газеты на которой был
грустный весь  укутанный и заснеженный  мужик  и под
ним была надпись “Семьдесят два градуса ниже нуля” и
я в этот момент понимал, что мы живем как изнеженные
барчуки и стыдно ныть по поводу того, что все окна
затянуты одеялами , а к двери так и вообще
приколочен ватный матрац.  А  меня и так все
устраивало - в такие дни, их называли
“актированные”,  в школу никто не ходил ,  поэтому
мы , чуть потеплело, намочив слегка валенки , чтобы
образовалась ледяная корка , носились по двору с
клюшками, отмораживая щеки и носы. Тогда же над
нашим поселком развевалась  жуткая и красивая
гигантская лента северного сияния, чем то
напомнившая мне  сторублевую купюру с портретом
императрицы Екатерины,  я видел такую огромную и
прекрасную бумагу в тайнике у соседского пацана  -
поселок стоял на старинном кладбище и часто на
поверхность земли выныривали броши, кольца и даже
вот такие облигации. Когда во дворе нашей школы
8
стали бурить ямы под уличный сортир, то из под буров
стали вылетать человеческие черепа, они потом долго
еще катались по двору, пока их кто то не припрятал
для чего то полезного...
Впрочем, хватит ужасов. Что бы я сказал о своей
малой родине сейчас ?
Основанный на старинном погосте Лесокомбинат был
особенным местом. Это был сплав самых разных людей,
разных народов, разных судеб, здесь жестокость
соседствовала с взаимовыручкой, здесь убивали за
неосторожное слово и любили преданно и бескорыстно.
Здесь стояли в очередях за колбасой - но были
очереди и в книжный магазин. И мы считали, что живем
в лучшем из миров - так на самом деле и было. Вокруг
стоял огромный и таинственный лес, мимо текла
великая река и крупные звезды в чернильном небе
приветливо мерцали сквозь стекло школьного
телескопа.
Я уехал поступать в университет сразу после школы и
потом после приезжал к маме только побыть с ней
недолго. И вот мне уже - я не могу поверить - уже за
пятьдесят и я живу по-прежнему в Якутске и  часто
проезжаю мимо своего Лесокомбината и в эти моменты
мне кажется, что нужно  отдать ему дань, рассказать
все, что вспомнишь про него - и тогда он меня
отпустит в какую то новую жизнь, в которую я по
прежнему  верю. Поэтому я хочу написать несколько
рассказов про место, где я вырос, про людей, который
жили в этом месте - и пусть картинка будет чуть
размыта - такой я ее вижу - светящейся на  крашеной
известью стене